90
— Пожалуйста, назовите имя, фамилию произнесите по буквам — для протокола.
— …Вэ… И… Зэ…
Здесь следовало бы остановиться и сказать: «Меня все называют Визом. Но вряд ли из дружеских чувств. Большинство людей думают, что я — самодовольный и лицемерный придурок».
Первая тема: облава в особняке. Олсон сразу же переходит к ней.
— Я пытался убедить детектива Харни, — говорит Визневски, — что это будет очень странно, если детектив, занимающийся расследованием убийств, вдруг устроит облаву в публичном доме. Для подобных дел существует отдел нравов. Я предложил ему позвонить туда — он не должен был устраивать облаву сам.
Чушь собачья. Единственное возражение Виза заключалось в том, что люди, находившиеся внутри особняка, — важные особы вроде мэра или архиепископа. И если их арестовать, это может иметь последствия для меня и, что более важно, для него.
— И что ответил подсудимый? — поднимает брови Маргарет Олсон.
Виз вздыхает и поворачивается к присяжным:
— Он однозначно дал понять, что облаву должен провести именно он и обязательно в тот самый вечер.
— А подсудимый объяснил, почему это для него так важно?
— Нет, ему нечем было обосновать свои действия.
Олсон кивает, делает паузу, смотрит на свои туфли.
— Особняк, в котором он намеревался устроить облаву… — поднимает она глаза, — особняк впервые попал в зону вашего внимания?
— Нет, не впервые, — говорит Виз.
Я перемещаюсь вперед на своем сиденье, и у меня в горле начинает першить.
— Я полагал, что особняк «прикрывали», — вытаскивает свой козырь он. — Я проводил расследование относительно того, что сотрудники чикагской полиции занимались «крышеванием», получая за это деньги.
Я смотрю на Стилсона. Впервые слышу о расследовании Виза. Стилсон замечает мой взгляд и, написав что-то на листке бумаги, слегка постукивает по нему карандашом. «Никаких эмоций», — написано на листке.
— И главным объектом моего расследования был детектив Билли Харни, — наносит последний удар Виз.
Я закусываю губу и поворачиваю голову. Получается, что я проводил расследование относительно своего начальника, а он в это время подозревал меня. И параллельно офис прокурора штата по округу Кук держал под прицелом всех нас? Без диаграммы Венна за всем не уследишь.
— В течение последних восемнадцати месяцев, — продолжает Виз, — детектив Харни брал из архива и просматривал старые отчеты об арестах. Это не было частью его работы и, конечно же, не имело никакого отношения к убийствам, которые ему надлежало расследовать.
Да, верно, потому что я проводил расследование относительно тебя, Виз. Я брал из архива и просматривал старые отчеты об арестах по тем уголовным делам, где подозреваемым, как мне казалось, чудесным образом удавалось избежать уголовного преследования. И много раз выяснялось, что цепочка обрывается на тебе. И я, черт бы тебя побрал, делал это незаметно, потому что тайно работал на отдел внутренних дел.
— Я полагаю, это были задокументированные сведения о людях, которых он «крышевал», — строит догадки Визневски. — Их задерживали за различные правонарушения, но отпускали еще до того, как сведения о них доходили до прокурора штата. Злоумышленников освобождали без всяких на то оснований.
Это были сведения о тех, кого «крышевал» ты, Визневски.
Я чувствую, как кровь закипает, а ноги под столом начинают слегка подергиваться.
Мой адвокат снова постучал карандашом по листку бумаги со словами: «Никаких эмоций».
— Я запуталась, лейтенант, — вступает Маргарет Олсон, которая на самом деле, конечно же, ничуточки не запуталась. — Зачем бы он стал изучать архивные отчеты об арестах, подтверждающие его коррумпированность?
Виз кивает:
— Видите ли, когда вы берете из архива старые отчеты об арестах, делается определенная отметка. Ведется учет того, что вы взяли и что вернули. Прямо на обложке папки. При каждом обращении в архив необходимо указывать имя-фамилию, а также номер полицейского значка. И вы при этом видите, кто еще брал из архива данные материалы.
— То есть можно отслеживать предыдущие запросы?
— Да, конечно. Можно видеть список тех, кто интересовался материалами до вас.
Олсон кивает. Вместе с ней кивают и несколько присяжных, для которых картина постепенно проясняется.
— Я полагаю, что детектив Харни брал из архива отчеты, чтобы выяснить, не брал ли их кто-нибудь еще, — предполагает Виз. — Он хотел знать, не проводит ли кто-нибудь расследование относительно него.
Блестяще — ничего не скажешь! Я едва ли не скрежещу зубами, ладони сжимаются в кулаки. Я сижу в зале суда и стараюсь казаться невозмутимым, потому что необходимо быть спокойным, но внутри — настоящий фейерверк.
И все таки — блестяще. Визневски использует мое тайное расследование против меня же — все выглядит так, что я виновен.
Стилсон наклоняется ко мне, что для него вообще-то нехарактерно:
— Ты обязан держать маску невозмутимости, — шепчет он, и каждое его слово — как вонзающийся в меня дротик.
— Вы сообщали о своих подозрениях вышестоящему начальству? — спрашивает Олсон.
— Можно сказать, что да, — морщится Виз. — Я имел разговор с начальником отдела внутренних дел лейтенантом Майклом Голдбергером.
Я смотрю на Виза, затаив дыхание.
— Отдел внутренних дел? Разве там находится ваше руководство?
Визневски поднимает плечи:
— Давайте сформулируем так: я время от времени передавал информацию. Официально я не работал на отдел внутренних дел — если вы это имеете в виду.
— Хорошо. Значит, вы ходили в кабинет к лейтенанту Голдбергеру?
— О-о, нет, вовсе нет. Мы встретились в одном из баров для полицейских. Он называется «Дыра в стене» и находится неподалеку от станции метро «Рокуэлл».
— Расскажите о вашем разговоре.
— Я ему все рассказал, — выкладывает как на духу Виз. — Сообщил, мол, у меня вызывает удивление тот факт, что Билли Харни частенько куда-то пропадает в рабочее время — судя по всему, сует свой нос куда не положено. То есть занимается тем, что не имеет никакого отношения к расследованию убийств.
— И что же ответил лейтенант Голдбергер?
— О-о, он заткнул мне рот. Заявил, что Билли Харни — неподкупный полицейский. Сказал, что знает его всю жизнь и что Билли — честный и прямолинейный, как стрела.
Это мой Гоулди.
Но Олсон совсем не нужно, чтобы мой облик хорошего полицейского слишком долго маячил перед присяжными.
— Лейтенант Голдбергер знает подсудимого всю жизнь?
— Да. Эти двое — закадычные друзья. Он для Билли Харни — как второй отец. Я понял, что со стороны Голдбергера помощи не будет. Он был явно предвзятым.
Олсон разводит руки в стороны.
— И что вы сделали?
— Я отправился в единственное место, куда мог пойти, — признается Виз. — Я отправился в офис прокурора штата.
Он отправился в… Он отправился к…
— Я был тайным осведомителем Эми Лентини, — добивает меня Виз.
