Судья Уолтер Маккейб поправил очки и окинул взглядом переполненный зал суда.

— Суд готов вынести решение, — объявил он.

Слушания длились три дня. На мои свидетельские показания ушел весь первый день. На показания Кейт — второй день и часть третьего. Адвокаты забросали Кейт всевозможными вопросами, подвергая сомнению неожиданное заявление, что она проследила за двумя женщинами из особняка, собрала сведения и выяснила, что за ними числится грешок. «Почему вы никак не задокументировали данную информацию? — наперебой интересовались адвокаты. — Почему не сообщили своему напарнику — детективу Харни? А может, мы впервые слышим об этом только потому, что показания детектива Харни оказались не совсем удачными для обвинения?»

В зале суда воцарилась тишина. Я почувствовал в ушах еле заметный звон, который часто возникает при подобной тишине. А может, что-то звенело в моей голове. Ведь решение судьи отразится на моей дальнейшей карьере.

— Суд считает обыск особняка законным, — сообщил судья. Точнее, не сообщил, а начал читать уже заготовленный текст.

Я глубоко вздохнул.

— Наблюдение, осуществляемое детективами, дало им определенные основания полагать, что особняк представляет собой не жилой дом, а бордель, то есть публичный дом. Еще более важно то, что показания детектива Фентон — относительно того, что она проследила за двумя женщинами, находившимися в особняке, проверила их по базе данных и выяснила, что они являются проститутками, — заслуживают доверия, и это вполне позволяет констатировать наличие достаточных оснований. В тот вечер, когда была проведена облава, у полицейских имелись достаточные основания полагать, что совершается преступление и за то время, которое понадобится на получение ордера, гости особняка уже покинут место преступления и, так сказать, улики исчезнут. Суд считает, что достаточные основания имелись и что действовать необходимо было безотлагательно. Стремление защиты опровергнуть факты не возымело действия. Обвинение?

Эми Лентини поднялась со стула.

— Обвинение готово к судебному заседанию, Ваша честь.

— Мистер Декремер? — обратился судья к адвокату мэра, который, похоже, был де-факто руководителем бригады адвокатов.

Шоу Декремер встал.

— Можем ли мы отложить выбор присяжных заседателей до завтра, Ваша честь?

Судья медленно кивнул. Он понял. Поняла и Эми. Суда не будет. Обвиняемые и их адвокаты попытались сделать ставку на нарушение юридических формальностей, но у них ничего не получилось. Если начнется суд, будут допрошены дюжина полицейских и дюжина проституток (всем был гарантирован иммунитет в обмен на согласие дать показания), и они обнародуют подробности происходящего в тот вечер за закрытыми дверями спален. А это — весьма пикантные и унизительные подробности. Потенциальный позор сильно перевешивает мизерную вероятность вынесения оправдательного приговора. Поэтому все обвиняемые признают себя виновными.

Шоу Декремер подошел к Эми, а за ним потянулись и остальные адвокаты. Они выстроились перед ней, как покупатели перед входом в магазин «Тойс-ар-ас» в надежде приобрести последнюю модель игровой приставки в Черную пятницу.

— Мэр признает себя виновным, — заявил Декремер, стараясь говорить потише. Однако я сидел в переднем ряду и слышал все, что он шепчет Эми.

— Я подготовлю соответствующие бумаги, — сказала она, пожимая ему руку. Она вполне могла бы громко спросить: «Кто там следующий?» — потому что все эти адвокаты, которые сегодня, фигурально выражаясь, наточили ножи и пытались искромсать меня на кусочки, теперь один за другим стали заявлять, что их подзащитные признают свою вину. Таким образом они надеялись договориться о той или иной поблажке для них со стороны прокурора.

Я посмотрел назад, на Кейт. Она встала и произнесла три слова:

— Не за что.

Мне следовало бы насладиться произошедшим в гораздо большей степени. Внимание едва ли не всей страны было приковано сейчас к этому залу суда, и мы выиграли дело. Возможно, дорожка, по которой мы пошли, была немного скользкой, но лично я не сказал ничего, кроме правды, и Гоулди прав — правосудие восторжествовало.

Однако у моих ног стоял портфель, в котором лежала фотография размером восемь на десять дюймов, на которой была запечатлена Эми Лентини, поднимающаяся по ступенькам в особняк. Я пока не сказал Эми ни слова, потому что хотел сконцентрировать все внимание на слушаниях, но теперь они закончились, и я почувствовал, как что-то в моем животе забурлило и закипело.

Когда последний из адвокатов переговорил с Эми и зал суда опустел, она посмотрела на меня. В ее взгляде чувствовались одновременно облегчение и неудовлетворенность.

— Я бы отдала что угодно ради того, чтобы узнать, как возникли показания Кейт, — призналась она.

— Сомневаюсь, что ты отдала бы что угодно, — возразил я.

Ее брови сошлись на переносице:

— Она поклялась мне, что это правда.

— Я знаю, что она поклялась. Она поклялась и под присягой тоже.

Когда Кейт в первый раз рассказала Эми о том, что она планирует сказать под присягой, Эми отнеслась к идее не очень хорошо. Она давила на Кейт снова и снова. Она убеждала Кейт, что не одобряет лжесвидетельства и не позволит дать ложные показания. Однако Кейт никогда не давала задний ход. Она поклялась, что ее утверждения — правда. Они препирались подобным образом больше часа. Эми отнеслась к заявлениям Кейт скептически, но она не знала наверняка — и не могла знать, — что Кейт лжет.

Эми даже отвела меня в сторонку и спросила, можно ли верить Кейт. Однако Кейт довольно толково вывела меня из игры, заявив, что не сообщила мне о слежке. Таким образом, врать мне не пришлось. Я сказал Эми правду: лично мне это кажется чушью, и я не уверен, что Кейт не лжет, но собственными глазами не видел, следила она за теми женщинами или нет. Я тогда уехал домой. А чем после этого занималась Кейт, мне неизвестно.

В конце концов Эми сдалась. Впрочем, выбора у нее не было.

Судя по выражению лица Эми, она чувствовала себя примерно как картежник, который только что выиграл краплеными картами, но не знал наверняка, что они крапленые, а потому играл как получится.

— Ну вот и все, — подытожила она, воодушевляясь своей победой и позволяя чувству радости наполнить ее душу. — Может, отпразднуем?

Я окинул взглядом зал суда, чтобы убедиться, что мы одни. Затем полез в свой портфель, достал из него конверт и вытащил глянцевую фотографию, на которой была запечатлена Эми, поднимающаяся по ступенькам особняка. Я протянул фотографию Эми, но когда она попыталась ее взять, отдернул руку: у меня ведь всего одна такая фотография.

Выражение ее лица стало унылым, она напряглась:

— Где ты…

— Где я взял снимок? Этот вопрос вряд ли является самым важным. Хм, он, пожалуй, не входит даже в первую десятку.

Эми сильно заморгала и сделала шаг назад. Она заскользила взглядом по полу, но затем — после бесконечно долгих нескольких секунд, в течение которых мое сердце колотилось так сильно, что даже сжалось горло и я не смог бы выдавить ни слова, — она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза.

Слегка прищурившись, она прошептала ничего не выражающим голосом:

— Не здесь.