23
— Я знала. — Пэтти вот-вот расплачется. — Знала, что ты вернешься.
Я окидываю комнату взглядом. Глаза при этом движутся медленно — словно они забиты песком. Брендан и Айден. Папа. Гоулди. Все стоят вокруг меня, и каждый норовит прикоснуться. Как будто хотят крепко меня обнять, но осознают, какой я хрупкий и уязвимый.
Я чувствую себя отчужденным от всего, что происходит, — будто бы просто смотрю кино, в котором главный герой — не я. Родственники сгрудились вокруг меня, рассматривают, как музейный экспонат («Не стесняйтесь, вы можете его трогать руками»), или как будто участвуют в религиозном акте исцеления («Прикоснись ко мне, и болезнь уйдет»).
Я пытаюсь что-то сказать, но изо рта не вырывается ни единого звука.
Я мертв?
Все погружается в темноту.
Глаза открываются снова. Вокруг меня — все те же люди. Пэтти по-прежнему плачет. Айден — сентиментальный здоровяк — тоже стоит со слезами на глазах.
— Ты в больнице, — объясняет Пэтти. — В тебя попала пуля. Но ты поправишься.
Это я уже слышал. По крайней мере, то, что из меня извлекли пулю. Если мне не изменяет память, Пэтти, ты сказала Гоулди, что я, возможно, никогда не буду таким, как прежде.
— Одна какая-то пуля такого парня не завалит.
Эти слова произнес Брендан, старший из моих братьев. Он в нашей семье главный оптимист.
Все опять погружается в темноту.
Я мертв?
Снова появляется свет. Глаза постепенно привыкают. В комнате — те же люди. Папа, мои братья и сестра. Три комика плюс я, четвертый. Плюс Гоулди. Все они склонились надо мной.
— Еще нет, — произносит Пэтти.
— Она права, — соглашается Брендан.
Права насчет чего? Я пытаюсь что-то сказать, но у меня не получается. Думать, значит, я вполне могу, а вот произнести свои мысли — нет.
— Нам нужно знать.
Это папа.
— Еще нет.
Это Пэтти. Затем она добавляет более решительным тоном:
— Он только начал просыпаться.
Айден наклоняется надо мной:
— Как дела, приятель?
Я не могу ответить.
— Скажи что-нибудь для меня. Например, вот это: «Игроки „Чикаго Кабс“ позорные молокососы».
Брендан:
— Скажи: «Вы арестованы».
Айден:
— А как насчет «Поцелуй мою белую ирландскую задницу»?
— Послушай, я приехал из Далласа, — обращается ко мне Брендан. — Наименьшее, что ты можешь сделать, — сказать «Привет!» своему старшему брату. Или, может, дать тебе подзатыльник?
— Не слушай этого неблагодарного типа, — снова вступает в разговор Айден. — Ты и так сделал ему одолжение, заставив хотя бы ненадолго уехать из Техаса. Ты бывал когда-нибудь в Далласе? Там все носят ковбойские сапоги и шляпы с широкими полями.
— И это говорит парень, который ходит на работу в майке на лямках и в шортах.
— Я, по крайней мере, не коверкаю слова, как в Техасе.
Да уж, явно мои родственнички.
— Ты мог бы сделать нам всем одолжение, Билли, — включается Пэтти. — Прикажи своим придурковатым братьям заткнуться.
— Кого ты называешь придурковатым, а? — взъерепенился Брендан. — Я окончил университет с самыми высокими показателями в группе.
— Тоже мне университет — Уэслианский, — бурчит Айден себе под нос.
— А что, по-твоему, представляет собой Университет Рузвельта? Гарвард Среднего Запада?
Да, точно мои родственники.
Я чуть-чуть приоткрываю рот. Пэтти, которая, по-видимому, наблюдает за мной, замечает это и поднимает руку, требуя тишины.
Я чувствую себя младенцем, над кроваткой которого склонились родители. «Он сейчас что-то скажет! Он произнесет первое слово!»
И я произношу первое слово, чувствуя, как все склонились надо мной ради столь важного момента и таращатся, как на диковинку.
— Гу-гу-га-га, — говорю я.
Никто знает, как реагировать: лица у всех окаменели, на них — растерянное выражение, брови удивленно приподняты, лбы нахмурены. Все затаили дыхание.
Я снова открываю рот. Все еще ниже наклоняются надо мной — с таким видом, будто рассматривают чашку Петри.
— Я… просто шучу, — шепчу я.
Напряжение резко спадает — его сменяет чувство облегчения и желание шутить.
— Ах ты кусок дерьма!
Айден, качая головой, пускает слезу.
— О-о, ты явно к нам вернулся. — Брендан тихонечко жмет мне руку. — Он вернулся! Комик вернулся!
— Ты смог это сделать, — не в силах сдерживать эмоции, шепчет мне Пэтти. — Ты смог, Билли, ты смог.
