Книга: Клинок Богини, гость и раб
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

За следующим завтраком Рейслоу одобрительно оценил молчание дочери – самое оно для женщины промолчать. К тому же для жрицы… эх, и как он мог уступить тогда жене и позволить увезти Итель в обитель демониц? Надо было отослать ее в монастырь…
Минувшим утром многие из гостей двинулись в путь по домам. Задержались только Лигар с Кэем.
В середине трапезы Рейслоу наказал дочери провести день с невесткой, но жрица решительно развела руками. Элайна, обеспокоенная и обиженная, обратилась к свекрови.
– Я обидела ее чем-то?
– Нет, – ответила герцогиня, с трудом вспоминая подлинный смысл безмолвия. – Это ритуальное молчание, накапливающее силу.
Рейслоу нахмурился и прочел нотацию о том, что послушные дочери так себя не ведут. Неожиданно замолк посреди третьей фразы, ударил кулаком по столу и прогремел:
– На этот раз мы простим тебя, потому что ты наша дочь и дорога нам, и не твоя вина, что тебе не привили должных манер в том прокля… там, где ты воспитывалась.
Шиада чуть было не хихикнула.
Элайна весь остаток завтрака нет-нет да и поглядывала на новообретенную родственницу. Ну точно, думала она, девчонка девчонкой, ничего особенного, кроме славной мордашки. И пусть бы она поскорее возвратилась в эту свою несуществующую обитель. А то больно высокомерна – вот так отказывать герцогу и отцу, вот так оскорблять невестку пренебрежительным размахиванием руками.
«Да кто она такая, жрица вымирающей веры? – думала женщина. – Ничего это не дает, а я, между прочим, однажды займу место ее матери, так что пусть поостережется так со мной обращаться».
В этот момент Шиада неожиданно посмотрела на невестку, и, не понимая как, Элайна невольно вновь воззрилась на жрицу. Та показалась невероятно большой, высокой, и золотое свечение лилось в воздухе не столько от медноцветных, будто позолоченных волос золовки, сколько вообще окружало ее ореолом, будто отражаясь от стана, лица, глаз. Отстраненная, исполненная мистического духа, жрица выглядела чем-то богоподобным. Христианка ужаснулась столь кощунственным мыслям и тут же перекрестилась.
Шиада никуда не делась. И даже образ величия не померк.
Шиада за прошедший срок в три дня не проронила ни слова, и прежде довольный Стансор теперь бесился – молчание, конечно, делает честь всякой женщине, но должен же быть этому предел! Пусть потом не жалуется, ведьма, если однажды он забьет ее до смерти. Вон, не далее как вчера, пытаясь поговорить с дочерью и не получив ни одного даже невразумительного ответа, не сдержался и влепил крепкую пощечину. Да такую, что Шиада с ног повалилась. Если бы Растаг с Берадом не вмешались, не отделаться ей так легко. «Интересно, надо ли в этом исповедоваться?» – подумал Рейслоу. Вряд ли, это же, в конце концов, его дочь.
Теперь Рейслоу старался не видеться с дочерью и потому, оставшись с Мэррит в ее комнате, обращался с расспросами к жене:
– Ты не боишься, что такими темпами мы ничего не добьемся? Берад уедет со дня на день, а ведь в вопросе женитьбы Кэя он играет решающую роль!
Герцог метался по комнате, размахивая руками, а женщина спокойно стояла спиной к окну, наблюдая за ним.
– Рейслоу, не кричи…
– Может, следовало принять предложение Гриада, или того же Ладомара, или Хорнтелла – этот стал бы идеальным вариантом! Нет же, хватило ума положиться на твои языческие бредни! Десять лет назад я позволил тебе отослать ее на Ангорат, и что вышло?! Ох… надо было… ну точно, надо было отправить ее в монастырь.
– И ты бы не вспомнил о ней никогда.
– Что ты говоришь, Мэррит? – возмутился герцог.
– И ты бы не вспомнил о ней никогда, – повторила женщина.
– Что за чушь ты несешь?
– Рейслоу, не распаляйся, прошу. Мне не очень хорошо, и у меня нет сил на споры. Я уже говорила: я раз десять видела, что Итель будет жить в замке под знаменем грифона. А грифон в Иландаре один – Лигар.
– Но ведь она не делает ничего, чтобы Берад ее одобрил! Молчит как рыба, мне не подчиняется, делает что вздумается и в церковь совсем не ходит! Да, признаю, Кэю она симпатична, но мудрено ли – в их возрасте и с ее-то лицом? И потом, это увлечение не играет никакой роли – без согласия Берада все твои планы полетят…
– Ох, Рейслоу. – Мэррит схватилась за бок. Муж в два шага преодолел расстояние в полкомнаты, разделявшее супругов, и подхватил покачнувшуюся жену.
– Что с тобой?
– Устала, нужно прилечь.
– Отдыхай, – проговорил Рейслоу со старательной нежностью, не подходившей его суровому, некрасивому лицу.
– Послушай меня, Рейсл…
– Нет-нет, не трать силы, отдыхай.
Мэррит не уступала:
– Ты должен отпустить Шиаду на Ангорат. Еще рано осуществлять задуманное.
– Если я ее отпущу, Берад женит Кэя на ком-нибудь другом. И поверь, мы никакими уговорами не заставим эту своенравную девчонку вернуться в Мэинтар.
– Кэй еще долго не женится. А возвращение дочери оставь мне – я сумею действовать убедительно.
– Мэррит, просто отдыхай.
– Шиада должна вернуться на Священный остров.
Рейслоу выругался мысленно, а вслух сказал:
– Будь по-твоему.
К трапезам в тот день Мэррит не выходила, и дочь провела день подле нее. Знания, обретенные в стенах учения на Ангорате, помогали жрице успешно заботиться о матери. Может, немного любимой матери, думала девушка.
Перед ужином того дня – в преддверии четвертой луны после отъезда Ринны – Шиада завершила свой пост в молении и теперь трапезничала вместе со всеми. Девушка не особо вслушивалась в стрекочущую болтовню женщин о платьях и украшениях и уж тем более не принимала всерьез разговоров мужчин о войне.
«И не надоело им? – думала жрица. – И так полжизни с мечом в руках проводят, да еще и все разговоры о клинках да копьях. Правильно говорит Таланар: что слетает с уст – залетает в дом. Если бы они меньше болтали о войне, меньше пришлось бы и воевать».
Вообще Шиада за минувшие три дня в доме отца поняла, что беседы здесь, мягко говоря, не изысканны. Женщины и мужчины всегда судачили об одном и том же; местные светочи знания, монахи из герцогской церкви, вечно бубнили проповеди или тянули их заунывные псалмы, от которых Шиаде все время хотелось то спать, то отвесить им по подзатыльнику, как несмышленым мальчишкам. Ну где это видано, чтобы голос женщины оскорблял Бога? Видимо, голоса мужчин, ревущих в пылу сражения подобно дикому зверью, или пьяные солдатские песни ласкали уши их Бога куда сладостнее. Если так, она, Шиада, ни за что в жизни не стала бы служить такому Богу. Всякого Бога родила Богиня, Всеединая Праматерь, даже их Христа, но что же это за женщина такая, если Сын Ее вырос настолько сомнительным, думала Шиада. Что ж, она бы, наверное, тоже перестала доверять женам, если бы те растили таких сыновей…
Неожиданно гомон голосов за столом, как и сам стол, куда-то уплыл – перед глазами появились силуэты людей и костра. Шиада легонько тряхнула светлокудрой головой – рано еще для видений, она не призывала дара Взора.
С другой стороны, размышляла Шиада, пригубив ячменного пива, говорят, их Мария Благодатная не знала мужчины до того, как один из посланников Бога сообщил ей, что она носит ребенка. На мгновение жрица представила, как Верховный друид Таланар, посланник Праматери и Ее достойного Сына, ходит по комнатам жриц и талдычит им о том, что у них-де будет чадо. Да он же немедленно прослывет чудаковатым стариком, у которого Праматерь отняла остатки разума, – то, что не самоочевидно в таких делах, женщина всяко ведает лучше мужчины. Да откуда мужчинам вообще наверняка знать, от кого у женщины ребенок?
Ох, уж эти мужчины, все им кажется, что по их воле мир вращается, усмехнулась жрица и неожиданно хихикнула. Присутствовавший за столом лысоватый епископ с бородавкой над губой что-то проворчал – дескать, позабыла миледи свое место, подобающее женщине.
Шиада прогнала вновь вспыхнувшие перед глазами мороки костра и людей и ответила монаху:
– И кто же решил, что за место полагается женщине?
– Бог, – без тени сомнения ответил священник.
– Он сказал вам об этом лично? – Шиада выпрямилась, немного откинувшись назад, и посмотрела на епископа с вызовом.
Монах перекрестился и взял в руку свисавший до живота деревянный крест.
– Прошу простить, миледи, но сразу видно, что вы не получили должного для женщины воспитания. Занимались, поди, не бог весть чем, вместо того чтобы освоить единственное достойное внимания и обязательное Священное Писание.
– Ту тяжеленную книгу, которую вы зовете Библией?
– Да как вы смеете?! – Теперь уже все присутствовавшие – родственники, гости, наиболее близкие дружинники Рэйслоу и товарищи молодых братьев-Стансоров, приближенные дамы Мэррит и Элайны – обратили внимание на спор старика в рясе с юной жрицей. Несмышленая девица, не иначе, и краса ее от Лукавого, подумала Элайна. – Библия – это Слово Божие!
– То есть она появилась по слову вашего Бога?
– По слову Единственного Бога! – взвизгнул священник.
– Племена из Ургатских степей за Архоном считают, что единственный Бог – это их Бог. И добродетель мужчины и женщины перед их Богом определяется не какой-нибудь книгой, а законом воздаяния и возрождения.
– Варварские бредни!
– Итель! – взревел Рейслоу.
– Рейс, не надо, – осек Берад, многозначительно глянув на друга.
Рейслоу, засопев, промолчал.
– А Архон и Ангорат в чем-то – во многом, если быть честной – согласны с племенами. Ведь в конце концов есть только один вселенский закон – это Круг. И этот Круг одинаков и для мужчин, и для женщин. У каждого из нас в нем одинаковый путь.
– Языческие суеверия! Истинный Бог только один.
– Истина в том, что все боги – суть Единый Бог, даже ургатские племена это знают. И даже им хватает здравого смысла и нравственности уважительно относиться к чужим богам.
– Других богов нет! – взревел священник. – Эта истина изложена в Библии!
– Библию написали мужчины, – резонно заметила жрица. – Сообразно тому, чего хотели от жизни.
– Ведьма!..
– Но как бы вы, христиане, ни старались, даже вам не стереть, не вычистить людской памяти древности. Есть лишь один Бог – Змей Прародитель, а лишь одна ему Мать – Всеединая, – договорила Шиада отстраненно.
– Неудивительно, что эта сатанинская прислужница родила ползучего гада!
Лицо Шиады потемнело:
– Убоись, старик, звать Уробороса гадом. Змей – начало Круга и начало всей Мудрости. Только это, наследованное от Матери-Змеи, и делает его по-настоящему достойным Ее Сыном. Этого не изменить даже вашей Библии, и мы, служители культа, горды тем, что носим знак Змея.
– Мы уже изменили это!
– Разве? – дерзко бросила жрица из рода Сирин.
– Змей – начало всей подлости и порочности этого мира! Он совратил женщину…
– Знанием, верно, – продолжила Шиада. – Женщина поддалась на искушение знанием, потому что мудрость и знание – женский удел с тех самых пор, как Праматерь сотворила Вселенную. И женщина научила знаниям мужчину.
– За что Адама с Евой изгнали из Рая! – Вот, вот он, аргумент, которого не переспорить, возликовал епископ, пыхтя и подергивая губой с бородавкой.
– Ваших Адама и Еву изгнали из Рая потому, что они познали глубокую истину – в знании сила, но в незнании счастье. Вот та единственная истина, которая есть в вашем Писании, ведь все настоящие истины горьки. Если бы Ева не вкусила от Знания, то, по этой самой Библии, нужно всю жизнь быть счастливым и для этого – быть идиотом.
– НУ ХВАТИТ!!! – Рейслоу и епископ взревели одновременно. Стансор вскочил с места:
– ТЫ НЕМЕДЛЕННО ИЗВИНИШЬСЯ, ПОЙДЕШЬ В СВОЮ КОМНАТУ, А ЗАВТРА УТРОМ ОТПРАВИШЬСЯ НА ИСПОВЕДЬ И БУДЕШЬ НЕУКОСНИТЕЛЬНО СОБЛЮДАТЬ ЕПИТИМЬЮ, КОТОРУЮ ТЕБЕ НАЗНАЧАТ! ПОНЯЛА МЕНЯ?!
Шиада не отвечала, молча воззрившись священнику глаза в глаза. Чернеющий отблеск ее собственных засветился, как озерная гладь под бледным светом полумесяца. Она смотрела неотрывно, и ярость епископа угасала, а смелость и решимость таяла, как сахар в огне. Монах как-то сдулся, будто весь сморщился, а потом встал, скомканно извинился и ушел.
Лигар-старший сглотнул. Рейслоу сел. Шиада отхлебнула ячменного пива и поморщила тонкий прямой носик – питье довольно скверное, как ни крути.
За ужином следующего дня епископ герцогства отсутствовал – жрицы он теперь избегал, хотя на исповедь она так и не пришла. В то воскресенье все утро и потом в обед без конца трезвонили колокола, призывая христиан на службу. Их звук казался Шиаде нестройным, утробным и безнадежно раздражал. Благо вечером этим святошам полагается молиться в покоях, втайне радовалась жрица, время от времени соглашаясь с чем-то из того, что без умолку твердил ей Кэй Лигар.
Внезапно гомон голосов, окружавших Шиаду, зазвучал иначе – будто в одно мгновение она оказалась у подножия гор, в ущельях которых пировали люди, и голоса их доносило особое, «скалистое» эхо.
«Нет», – отрезала жрица, отгоняя видение.
«Тебе не закрыть глаз на незримое», – раздался внутренний жреческий голос, равный зову Праматери. И зрение победило…
…Ветви сырых от дождя деревьев укрывали кого-то в звериных шкурах, с короткими кремневыми ножами. Спрятавшиеся следили за другими, сидевшими у костра. В шатре близ пламени двигалась женская фигура. Легкий шепоток пробежал среди тех, что прятались в лесу. Раздался клич, полетели ножи и – неожиданно – дротики. Несколько человек у костра повалились…
Видение потухло.
«Матерь!» – из темноты позвала женщина и земную мать, и Единую.
Где-то на другом конце земли в ответ на зов Первая среди жриц открыла призрачные глаза, «выкатилась» из собственного тела и поспешила к дочери. Тело Ринны, оскверненное дикарями, еще дергалось в предсмертной конвульсии. Из вспоротого живота вытекала кровь. И что-то еще, похожее на золотисто-черный дымок…
…Лагерь дымит пожаром. Трупы двенадцати мужчин лежат вокруг пепелища. В объятом пламенем шатре распростерта на земле женщина с застывшими глазами… Над ней дух рыдающей матери. Кровной.
…Слышится гвалт ликования варваров – саддаров, опустошивших лагерь…
Нелла поднимает полупрозрачное лицо и смотрит на такой же, как сама, морок Шиады.
– Шиада, – позвала храмовница, и юная жрица так и не поняла, позвала она в ней Сирин или через племянницу обратилась к самой Матери Сумерек и Кровавой Богине Воздаяния.
– Я привезу тебе часть ее, – мысленно обещает девушка, и Нелла слышит этот обет.
– Попроси о дожде, о мать, – просит Шиада. – Попробуй…
…Не колеблясь, молодая жрица запустила руку в огонь и сорвала с шеи убитой лунный камень в форме полумесяца. Пламя пожгло кисть, призрачную, но Шиада тут же поняла, что и реальное запястье ее тела сохранит след ожога.
Резкая боль от укуса пламени неуклонно возвращала Шиаду в трапезную залу замка Стансоров. Из последних жреческих сил девушка держалась там, в догорающем шатре, с лунным камнем в руке…
…Картина сменилась. Повсюду расползались, как черви, красные сети крови иландарцев и саддар… Они выступили первыми, они уже в стране. Повсюду, и даже здесь, под знаменем грифона. Это не будущее, это настоящее – варвары уже жгут и режут. И будто из небытия недалекого прошлого эхом проносится над равниной голос уходящей из этого мира Ринны:
«Ты была права, Шиада. Вторая среди жриц обязана жить».
Дух вернулся в тело. Жрица прерывисто вздохнула и зашептала часть древнего причета:

 

О, Единая, дочери веры пой Свой причет.
Молодая Иллана родит, а Шиада взыщет.
Светлоликой Тинар принесет на алтарь первость –
Память, Долг и Любовь, Смерть и Верность.
Ринна, из седого рода мудрейших в мире,
Не однажды восставшая из ветви священной Сирин
Ты – и мать, и дочь, судия, и в ночи – палач, –
Принимай, возносясь, твоих родичей скорбный плач.
Праматерь, позаботься о ней.

Горло девушки стеснило от слез. Рука сжимала камень. Да, что говорить, воздержание и молитвы не прошли бесследно – сила и впрямь возросла, раз ей удалось из видения взять с собой вещь.
Открыла глаза, увидела, что рукав платья ее дымится, обнажая обожженную кожу запястья.
– Итель?! – Голос Ронелиха разорвал тишину.
– Что с твоей рукой, сестра?! – вставил Растаг.
– Ничего, – услышала Шиада собственный голос будто издалека.
Поднялась из-за стола, взяла себя в руки. Понизив голос, властно, как истинная дочь Священного острова, велела:
– Мама, Элайна, уведите дам.
Десятки пар бровей поползли вверх.
– Сделай это. И пусть твои дружинники тоже уйдут, отец. Я буду говорить с теми, кто управляет землями.
Шиада говорила так, будто не Нелла Сирин, а она сама была храмовницей Ангората и владычицей. И смотрела жрица на отца так же, как за день до того – на епископа. Рейслоу просьбу дочери выполнил.
Мэррит, Элайна, дамы, дружинники удалились. Следом встали старший и младший герцоги Лигары.
– Если знамя грифонов ваше, останьтесь, милорд, – проговорила девушка, без конца пожимая в руке шнурок, на котором крепилась подвеска сестры. Второй рукой Шиада вцепилась в высокую резную спинку тяжелого дубового стула, на котором прежде сидела.
– Да, грифон – это знак дома Лигар. А о чем речь? – Кэй нашелся первым, Берад молчал. Шиада набрала воздуха в грудь:
– Вторжение саддар началось.
Тишина повисла ненадолго.
– Что это ты такое говоришь, сестра? – настороженно выговорил Растаг.
– Саддары в стране. Одной Матери известно как, но весь юг Иландара и центральные земли кишат ими. – Девушка, поняв, что ясность мысли вернулась к ней почти полностью, вновь села, равная среди мужчин. Говорила твердо, словно была Богиня и диктовала волю смертным мужам. – Растянулись по стране мелкими отрядами. Они не нападают, не грабят, но ждут. И когда настанет срок, они выступят в один день. – Шиада несколько раз сморгнула непрошеные картины. – Не стягивайте войско у Гудановской крепости. Там биться бессмысленно.
Жрица прочла вопрос «Почему?» в мыслях Кэя раньше, чем он его произнес.
– Удар соберут в центре, – ответила честно. – Они прокладывают дорогу к Кольдерту. День середины декабря решит все. – Да уж, сила ее не просто возросла, она стала под стать самой храмовнице, как бы смело это ни звучало. Если уж многое из увиденного она осознает после того, как произносит.
– Не отсылай мать к жене Гая Гудана, если не жаждешь овдоветь.
– Это ты тоже видела? – в ужасе спросил Ронелих: он ведь помнил, как подобным предупреждением в раннем детстве сестра спасла жизнь ему самому.
Шиада кивнула.
– Делайте что хотите, я не особо смыслю в битвах. Но помните, что в день середины декабря вы должны оборонять столицу. Этот удар окажется сильнее других, и если он удастся – Страбоны исчезнут.
«И королем станет Ронелих», – пронеслось в голове жрицы, и Шиада мимолетно порадовалась, что слышать мысли среди присутствующих может только она.
– Убейте вождя саддар, его легко признать: на нем будет шкура убитого волка с оскаленной пастью. Его смерть определит успех.
Шиада умолкла. Мужчины не сводили с нее глаз.
– Что-нибудь еще? – спросил Берад.
– Путь в твои земли уже очень опасен, милорд, – обратилась она к Лигару. – К Бирюзовому озеру без войска не проехать.
Глаза Берада расширились, рука опустилась на бок, где обычно висел меч.
– Я должен поехать! – крикнул он.
– Поедешь один – и лордом Бирюзового озера станет твой сын.
– Но мой замок…
Сила плескалась в сосуде жреческой души через край. Мысли окружавших ее мужчин набатным колоколом грохотали в голове.
– Ты один из первых людей королевства, милорд, стране ты нужен. Будет еще бойня, когда ты будешь незаменим. – Калейдоскоп видений заново закружил хороводом перед широко раскрытыми глазами жрицы. Проговаривая спонтанно приходящие видения, Шиада заставляла других застывать и вздрагивать в недоумении. – Жизнь нашего короля будет зависеть от твоей жизни. По дороге в замок гибель неминуема. Возьми ты с собой хоть сто человек, Старая Нандана возьмет свое.
– Кто возьмет? Это еще кто такая? – спросил Ронелих.
– Мать Смерти, – интуитивно ответил Растаг и оказался прав. Как ответ пришел ему в голову, юноша так и не понял.
– Что ты предлагаешь? – недоверчиво спросил Берад.
– Отправить свою свиту в герцогство с наказами выводить войска, а самому двигаться в компании моих отца и братьев. В нужное время и в нужном месте Богиня Войны Шиада даст тебе шанс встретиться и воссоединиться с собственным воинством.
Воцарилось молчание. Берад осматривал мужчин дома Стансор – надо же, хоть бы один усомнился в словах девчонки.
Жреческое запястье пульсировало острой болью, игнорировать которую становилось все труднее.
– Ты не о том думаешь, лорд. Да и с чего бы моим родичам не верить мне? – сказала Шиада, и Берад недовольно подтянулся. Короткий шрам вдоль левой брови проступил будто резче. – Лучше подумай над тем, что я сказала, и не затягивай – время требует быстрых решений.
Даже Рейслоу не вмешивался – помнил, как дочь четырех-пяти лет от роду предрекала то напасти, то радости, то предостережения для семьи. И ни разу не ошиблась.
Шиада вновь обвела взглядом мужчин:
– Мне больше вам нечего сказать.
Мужчины, будто вспомнив что-то, повздрагивали и взглянули на руку Шиады.
– Господи, что стряслось? – в сердцах выпалил Кэй.
«Что стряслось? – едко усмехнулась в мыслях Шиада. – Да как объяснить?»
– Ринна не доехала, – произнесла жрица сухо. – И твои люди, отец, тоже уже не вернутся. Поверь, им выпала куда более легкая смерть. Конечно, ведь мужчинам недоступен ужас женщины…
– Я видел его на шее кузины, – перебил сестру Растаг, не сводя глаз с лунного камня.
Шиада пристально воззрилась на брата. Пока он и жрица что-то искали в лицах друг друга, остальные перекрестились.
«Да как они могут креститься, когда речь идет о жрице Праматери?!» – вознегодовала Шиада.
– Я сочувствую тебе, – проговорил Растаг. – Нам она была чужой, это правда, но тебе была сестрой, верно? – Он пристально смотрел на девушку. Шиада внезапно почувствовала, как изнутри огненными обручами стеснило грудь. Нет, того гляди разревется здесь, как девчонка!
– Спа… спасибо, брат.
– Прими наши соболезнования… – заговорили мужчины.
– Благодарю, – перебила Шиада.
– Итель, тебе нужен лекарь, – проговорил Рейслоу, когда вновь установилась тишина.
– Твои лекари неучи, отец. Сама я справлюсь лучше. Да убережет вас Праматерь. – Шиада сказала это прощание специально – не с целью позлить христиан, но чтобы они поняли, о ком говорили.
«Да ничего они не поймут, – пронесся в душе девушки внутренний голос. – Никто из них никогда не поймет, кем была Ринна. Не поймет! Куда им, сторонникам веры, что в тысячи раз проще и в тысячи раз моложе нашей, понять, кто это – Вторая среди жриц? – Шиада чуть не зарыдала от мелькнувшей мысли. – Ринна всю жреческую жизнь была Второй среди жриц, а наследница храмовницы обязана жить. Никому из них не дано этого осознания… Разве, может, Растагу?» – Последнее предположение возникло само по себе, в сопровождении смутных, расплывчатых образов, которые исчезли из зрения жрицы слишком быстро, чтобы что-то разобрать.
Хотя обычно она всегда излучала золотое сияние, сейчас лицо и тело Шиады будто окутали невидимые тени. Жрица показалась Стансорам и Лигарам дочерью ужаса. Высокая и строгая, как коса Нанданы, поднялась и вышла. Мужчины еще долго смотрели вслед, не говоря ни слова.
– Я немного видел таких женщин.
Когда все обернулись, Берад понял, что сказал мысль вслух. Чертыхнулся про себя, продлевая неловкий момент.
– Главное, – наконец нашелся Ронелих, – Итель не ошибается в пророчествах. Надо думать, как убедить короля.
Шиаду подташнивало от длительного чародейства в этот вечер. Вкупе с трехдневным воздержанием от еды и сна колдовство привело к непосильной усталости, и теперь Шиада округлила спину, облокотившись на скамью. Плечи расслабились, девушку клонило в сон.
Повязка с пахучей мятной мазью приятно охлаждала запястье. Давно стемнело, Шиада сидела на грубо сработанной скамейке во внутреннем дворе под орешником. Хрупкий серп угасающей луны блеснул в темном небе. Серп Старухи Нанданы, не иначе. А ведь до ее безлунного срока еще несколько дней… Девушка закрыла веки и ощутила, как по щеке пробежала слеза. Будто громадный валун скатился с плеч вместе с этой слезой.
Внезапно спина девицы пошла легким покалыванием – чувство, знакомое всякому, кто вырос среди диких зверей. Шиада, воспитанная среди змей, поняла – за ней наблюдают.
– Приветствую тебя еще раз, лорд, – сказала она, глядя в никуда, опуская на лицо покрывало.
Берад еще не привык, что дочь друга знает то, чего обычный человек знать не должен. Вздрогнув, он глубоко вдохнул.
– От общения со мной демоны не утащат тебя в ад, – выговорила она наконец, втайне злая на себя, что что-то ему объясняет и зачем-то оправдывается. – Ты принял решение?
– Да. – Берад обошел скамейку и без приглашения сел рядом. Шиада не двинулась. – Я поступлю, как ты советуешь.
– Как посоветовал мой отец, лорд Берад, говори прямо. Ты поступишь, как посоветовал тебе твой друг. И ты бы многое отдал, чтобы не знать, что отца наущала я.
Берад начал что-то возражать.
– Хорошо, – отмахнулась девушка. – Я устала, пора отдохнуть. Завтра я сообщу храмовнице и буду собираться на Священный остров.
– Да ты с ума сошла! Ты не хочешь, чтобы мы, мужи, ехали в свои замки из-за опасности, а ты, ребенок, глупое дитя, собралась ехать одна за тридевять земель?! Разве мало того, что случилось с твоей кузиной? Не терпится повторить ее судьбу?
– Не кричи на меня, лорд, – тихо велела жрица. – Я не твоя дочь и не твоя жена. И даже будь хоть сто раз той или другой, я бы никогда не принадлежала тебе.
– Че… чего?! – Какого лешего девчонка заговорила об этом?
– Потому что женщины Сирин с рождения и до смерти принадлежат только Праматери.
– Мне плевать, кто там чему принадлежит, ты никуда не поедешь завтра!
– Это не тебе решать. – До сих пор жрица ни разу не обернулась к герцогу.
– А ты думаешь, Рейслоу тебе это позволит?
– И не ему, – устало проговорила Шиада. – Я ведь сказала уже, женщины из священной династии не принадлежат мужчинам, тем более жрицы. Да и потом, будем честны, в моем мире и в моей вере жрицы Сирин признаются дочерьми самой Богини и только Ее одной. Ни одному по-настоящему добродетельному и достойному мужчине на земле не придет в голову назваться отцом ребенка Богини. Эх, ты совсем меня не слушаешь, лорд. Благослови тебя Мать. Ну или Ее Сын, если ты молишься Ему.
Шиада встала. Берад поймал девичью руку и, не рассчитав силы, сжал, потянув обратно вниз.
– Что ты себе позволяешь? – спросила девушка, и мужчина услышал, что ее голос начал немного срываться.
– Пообещай, что не поедешь никуда завтра.
Жрица покачала головой:
– Я устала от вашего праздного мира. Вы воюете, женитесь, интригуете, влюбляетесь в непозволительных людей и влюбляете в себя других непозволительных, вы хитрите и злоумышляете. Меня готовили к иному. Да, я служу Праматери в первую очередь в лице Шиады, Богине Войны и Матери Сумерек, и я научена вести сражения. Но эти сражения другого рода. Даже те из друидов, кому удалось дослужиться до старших в храме, управляют великими войнами издалека по велению Госпожи Вселенной, а не лезут в пекло сами. Наверное, это подло – воевать, обагряя кровью чужие руки, но у Праматери должны быть те, кто будет это делать. Я, лорд герцог, из их числа, и мое место в храме Шиады, – с пылом закончила жрица. А потом добавила гораздо тише: – И, в конце концов, я просто хочу домой.
– Но ты уже дома, – недоуменно заметил Берад. – Твой дом – это дом твоего отца.
– С какой стати? – теперь удивилась Шиада.
– А затем это будет дом твоего мужа.
– Моим домом был Ангорат и будет Ангорат, и никакой другой мне не нужен. К тому же я дала слово храмовнице привезти камень ее кровной дочери и Второй среди жриц.
– Камень, ради которого ты отдала запястье?
– Почему отдала? Оно при мне и будет работать так же исправно, как раньше, – выговорила дева.
– Но шрамы останутся…
– Это, конечно, трагедия, – без тени усмешки или печали сказала жрица.
Берад отчего-то побелел. «Слишком уж легко для девицы пятнадцати лет она прогоняет всякую тень эмоции и делается бесстрастной, как ни один христианский праведник в часы проповеди. Что монах – редко какой владыка обладает этим умением в такой мере».
Шиада ясно слышала мысли собеседника, но не отвечала. Долго висела густая тишина поздней летней ночи, прежде чем герцог Лигар спросил:
– У вашей храмни…
– Храмовницы, – подсказала Шиада.
– Храмовницы есть еще дочери? Только девочки ведь могут у вас наследовать? – Шиада слышала, каким усилием над собственным миропониманием дались Бераду сказанные слова.
– Конечно, только девочки. Мальчики – это орудия Богини, их Она использует как расходный материал для плодородия или битв. Но таинства и мудрость самой жизни, управления, порядка и множество других – это вверено нам. Женщинам не дотянуться до вас, когда в ваших и наших руках меч, но нам и не нужен клинок, чтобы быть той силой, до которой никогда не дотянетесь вы.
Берад содрогнулся. Крупицы истинного зрения, дарованные и ему, подсказали, что, окажись лет через двадцать они с Шиадой по разные стороны ратного поля, мало вероятности, что выиграет он. Нет-нет, что за бредовые мысли, никак от лукавого. Берад перекрестился.
– Не делай этого при мне, ладно?
– Крест отгоняет все дурное и пагубное.
– Сегодня умерла моя сестра, и я слишком слаба, чтобы спорить или терпеть неугодное Праматери. Только Змей и котел имеют ценность. Особенно сейчас, когда храмовница утратила преемницу.
Лигар почувствовал, что Шиада опять собралась уходить, и ухватился за ту нить разговора, которую мог длить.
– Теперь ты, как ближайшая родственница, должна стать наследницей, верно?
– Верно, что дитя должно быть священной крови Сирин. Ни право отцовства, ни право наследства или благосостояния – ничто не дает по-настоящему власти, кроме крови Сирин. Право владычествовать во все времена исходило от древних. И чем гуще эта кровь, тем могущественнее наша сила и больше права. Сегодня есть двое тех, кто приходится мне троюродными сестрами, – их бабка была младшей сестрой моей. Есть те, кто приходится храмовнице или нам с Ринной родней еще более дальней, в них кровь Сирин уже многократно разбавлена, а древние были правы, говоря, что к тем, в ком священную кровь разбавляют, и таланты, и зрение, и силы приходят неполными и увечными. Среди ответвлений династии есть одна молодая женщина, в которой кроме Сирин и Тайи почти не намешано ничего иного. Из всех нас, дочерей Праматери, у нее в этом смысле прав больше, чем у всех остальных, но ее никогда не готовили быть Верховной жрицей. Сегодня ей уже двадцать девять, и ей будет слишком трудно постичь высшие таинства. Самой прямой наследницей могла бы стать дочь моего кузена Гленна, старшего сына храмовницы и младшего – Верховного друида Таланара Тайи. Но, – Берад, не разглядев под женским покрывалом, услышал, как Шиада улыбнулась, – у Гленна нет дочерей. Хотя, возможно, одну Праматерь и пошлет ему. Есть, конечно, и я, у меня подходящий возраст, и я прямая внучка одной из храмовниц. Но – увы, мой отец христианин. И потом, мне слишком люб храм Шиады, чтобы отступаться от него. Даже ради обязанности хранить Дуб Жизни и источник вечности.
Шиада чувствовала, как в подавляемом негодовании сжимается сердце Берада: подобное многоцветие незаконных родственных связей, отслеженных в первую очередь по матерям, претило его воспитанию.
– Ты говоришь так, будто таинства, доступные наследнице престола, радикально отличаются от всех остальных. Чему же вы тогда учитесь в этих своих храмах столь долго?
– Мы редко называем это престолом, лорд, но ладно, – прокомментировала жрица. – Что до таинств… Тебе незачем знать, скажу лишь, что храмовница превосходит служительниц Шиады, как те превосходят остальных жриц и как остальные жрицы превосходят обычных людей.
– Я совершенно потерял нить, – признался Берад, приуныв. – Шиада – это же твое имя в посвящении? У тебя есть свой храм?
– Не бери в голову, это сложно и совершенно не надобно для тебя.
– Объясни мне.
– Забудь.
Внезапно Берад отчаянно захотел, чтобы Шиада подняла покрывало. Он надеялся, что она услышит это в его мыслях, и как безумный повторял про себя: «Подними покрывало, подними покрывало, подними же…» Но Шиада не реагировала, не оставляя мужчине надежд.
– Твоя вера слишком туманна и неясна, – сказал он наконец. – Неужели она лучше истинного христианского учения? Неужели ничто не в силах заставить тебя уверовать в Бога Единого?
– Я верую в него, – спокойно отозвалась Итель. В ответ на удивленно-вопросительный взгляд девушка заметила: – Я верую в Бога Единого, ибо все боги – суть Единый Бог. И все богини – суть Единая Богиня. Меня удивляет, почему христиане делят веру на нашу и их, почему отрицают единство Отца и Матери? Почему не понимают, что всякое дитя вынашивает Мать, и Мать создает, воспроизводит ребенка из собственных недр, запасов и сил. Посмотри на людей, Берад, и пойми – всякое дитя творится из женщины. Мы готовы плодоносить всегда, и в нас всегда растет и развивается жизнь. Если женщина получает мужское семя, крошечная часть женщины, которая и является человеком, точнее, началом любого человека, постепенно начинает расти и превращаться в знакомое нам создание. Оно и в утробе, и уже рожденное выкармливается за счет матери.
Берад выглядел растерянным. Шиаде не осталось ничего, кроме как продолжать объяснять:
– Из женских костей получаются кости ребенка, из женских глаз – его глаза, из женских сил – его силы, из женского дыхания – его легкие, из женского сердца – его сердце, из женского молока – весь его мир. И во власти всякой женщины, поняв, что она тяжела, оставить ребенка или изгнать. Если же семени нет – частичка, из которой десять лун зреет человек, умирает каждый месяц, и как во всякой смерти, по закону Матери Сумерек изливается кровью. На ее месте начинает расти другая. Эта способность женского тела и власть сохранять или изгонять детей из чрева делает нас кровожаднее мужчин – мы теряем больше крови. Именно поэтому в лице Праматери воплощаются Война и Смерть, и поэтому Богиня – это всегда баланс сил Вселенной. Всякая женщина несет в себе жизнь и смерть одновременно. И отличие Богини от обычных женщин, помимо могущества, мудрости и прочего, в том, что нам, Ее дочерям, чтобы воспроизводить жизнь, нужно мужское участие. Хотя даже среди зверей есть те, кто в этом не нуждается. Праматери же всегда хватало Ее собственных недр. Вот почему, лорд, Бог, которому молишься ты, может быть сколько угодно Отцом всем людям, но для Праматери он всегда будет только Сыном. И как всякий ребенок, чтобы зваться Достойным и не видеть в глазах Родившей его стыда и позора, Он должен превосходить самого себя день ото дня.
Мужчина молчал. В его душе восстало почтение к воспитавшей его вере.
– То, что я сказала тебе, – одно из таинств, и Богиня взыщет с меня за то, что я разгласила тебе. Но я приму наказание от Дающей Воздаяние, если это хоть немного позволит тебе прозреть.
Где-то неподалеку застрекотал сверчок. Надо же, в этом тоже есть какое-то до боли простое и прекрасное таинство. Он тоже рожден Праматерью, создан из себя самого с каким-то умыслом или из великой фантазии Матери Вселенной.
«Она так юна, а рассуждает о религиях с жаром, с каким девчонки ее возраста говорят только о замужестве, украшениях и платьях, – думал Берад не то озадаченно, не то восхищенно. – Кэй, Кэй… Она, конечно, нравится тебе, но как быть-то…»
– Лорд мой, видно, я сильно утомила тебя своими разговорами, раз ты совсем не слушаешь меня.
– Нет, что ты, Итель…
– Оно и правильно. Думаю, время сменить повязку, – сказала девушка, указав взглядом на руку. Впрочем, под покрывалом Берад не разглядел. Девушка поднялась.
– Послушай, Итель…
– Шиада, – поправила жрица.
– Да, Шиада. Прежде чем ты уйдешь, мы хотели попросить тебя сообщить о своих видениях королю.
Она обернулась и бросила надменный взгляд сверху вниз:
– Нет.
– Что?! – непроизвольно повысил Берад голос. Спросить согласия Шиады казалась Стансорам и Лигарам делом вежливости – конечно, она не откажет, король ее близкий родич.
– Что? – повторил Берад. – Но почему? Ты же его племянница, и он был добр к тебе в Кольдерте…
Шиада молчала. Самообладание мало-помалу начинало покидать ее.
– Или ты слишком измучена своими чарами? Ну так мы просим тебя, отдохни денек и сообщи ему, а после женщины замка очень хорошо о тебе позаботятся.
– Нет, Берад. Как бы тепло я ни относилась к дяде Нироху, я не буду ничего ему говорить. Подданные короля – вы, Стансоры и Лигары, а я – Сирин. И у меня есть только один долг – жреческий. Завтра же утром я сообщу храмовнице обо всем, что видела. Если она сочтет нужным, она посвятит в эти знания своего брата. Если же в один прекрасный день Верховная жрица, не объясняя причин, откажет Нироху в поддержке, Страбону этого не изменить и сестре не отомстить, собери он хоть пять иландарских армий.
Берад не нашелся с ответом. Где-то высоко в небе серп Нанданы скрылся за наплывающими облаками.
– Если ты больше ничего не хочешь спросить, доброй ночи, лорд.
– Итель, – остановил он девушку словом. Жрица обернулась. – Прими мои соболезнования.
Шиада глянула на Лигара как на маленького ангоратского мальчика из тех, кто растет там до восьми-девяти лет, а потом отсылается в Этан за ненадобностью и непригодностью для служения Всеединой. Жрица слегка наклонила голову и ушла, ощущая, как десятки непролитых прежде слез заструились по лицу.
Пока силуэт в ночи мелькал хотя бы расплывчатым пятном, Берад не шевелился. Потом вздрогнул и неожиданно почувствовал, как заметно похолодало. Неужели из-за присутствия Шиады воздух казался ему теплее?

 

Мэррит зашла в комнату, затворив дверь. Шиада сидела в комнате на краю кровати, без сна, с заплаканным лицом, раскачиваясь. Когда вошла герцогиня, жрица медленно и устало подняла глаза на мать. Взглянула, ничего не сказав. Мать, ее родная мать – только и могла стать сейчас тем утешением, которое бы приняла Шиада. Мэррит села рядом и, просто склонив голову дочери, прижала ее к себе. Девушка молчала, чувствуя, как стекают по щекам то одна капля, то другая.
– Поплачь, девочка, – говорила мать. – Поплачь, родная. Станет легче. В слезах нет ничего постыдного. Покинув Ангорат, я много плакала, ибо быстро поняла, что женщина, не знающая слез, – уже не женщина. Плачь.
– Мама, – тихонько позвала девочка. Девочка, крохотная, будто ей вновь было пять и ей опять привиделось страшное. – Мама.
– Шиада, – отвечала мать, – печаль пройдет, дитя мое. Она всегда проходит.
Итель подняла лицо и воззрилась на Мэррит:
– Почему? Почему, мама? Почему Великая забрала именно Ринну?
– Никто не ответит на этот вопрос, доченька, кроме самой Госпожи Вселенной, но когда Всесильная действительно говорила с нами?
Шиаде захотелось вскричать что всегда, но Мэррит уже опять прижала дочь к себе, укачивая, и жрица смолкла.
– Я могу сказать тебе точно одно: Богиня требует немалой мзды с каждого, кто решает обратиться к Ее культу. Такие поборы страшны даже казначеям и королям. И чем больше проходит времени, тем меньше ты ценишь дарованное тебе Богиней в обмен на страшную плату, которую Она взимает, Шиада. Тем меньше.
Шиада тихонько всхлипнула и отстранилась в недоумении.
– О чем ты говоришь, матушка? – спросила, утирая лицо рукавом платья.
– Когда мы юны и молоды, мы мечтаем выслужиться перед Богиней и храмовницей и делаем все, что нам велят. Таким велением и желанием вознестись перед Матерью я потеряла свое самое драгоценное дитя.
– Драгоценное? – дернулись вверх брови девушки. – Мама, мы обе знаем, что здесь, в Мэинтаре, из нас, четверых детей Стансоров, я – самая никчемная и ненужная, а самый ценный Ронелих.
– Именно, моя дорогая. Он самый ценный для Стансоров, потому что Ронелих – наследник Стансоров. Но я не Стансор, я – Сирин-Страбон. У меня было трое сыновей, Шиада, и все они дожили до взрослых лет. А дочка у меня всего одна, и десять лет назад ее у меня отняли. – Женщина мягко взяла рукой подбородок дочери. – Отняли потому, что я сама отдала ее на Священный остров из какой-то немыслимой жреческой гордыни.
– Мама, ты не должна говорить так, – мягко и слабо отвечала жрица. – Богиня…
– Богиня забрала у Неллы Ринну за ее гордыню. – Мэррит положила руку на щеку дочери и, глядя в самое сердце черных глаз, закончила: – Это я должна была быть с тобой все эти годы. Я, а не Нелла и чужие тебе сестры общины. Если бы я была умнее…
– Мама… – Голос девицы совсем размяк. – Ты сделала то, что должна была и могла сделать в ту пору.
Но Мэррит только покачала головой:
– Нет, Шиада. Послушай, я знаю, тебя приучили быть сдержанной в чувствах, приучили ценить Богиню больше меня, и в тебе еще немало пыла следовать учению. Мы все когда-то были такими. Я понимаю, что бессмысленно отговаривать тебя от завтрашних действ и чар, хотя, возможно, отговаривать и не следует. Но я прошу, не усердствуй. Пощади себя, побереги силы, в конце концов, даже Мирландрию колдовство свело в царство Смерти. Обещаешь?
Жрица ответила не сразу:
– Я… я постараюсь.
Мэррит улыбнулась:
– Не держи в себе боль, она все равно не даст покоя. И помни, что я буду любить тебя, несмотря ни на что, до конца дней этого мира.
Герцогиня поднялась.
– И я тебя люблю, – ответила девушка наконец. Ответила и почувствовала – в сердце что-то остро кольнуло. Едва Мэррит направилась к двери, раздался голос дочери: – Останься, пожалуйста. Поспи со мной, как раньше, когда я была маленькой.
«Как раньше, когда я боялась», – мысленно призналась жрица, не нашедшая в себе сил к признанию вслух. Мэррит, услышав и поняв, ответила также мысленно, зная, что дочь тоже услышит: «Да ты и сейчас боишься, дитя. Только никто не знает чего». А вслух ответила:
– Конечно, родная. – Женщина помогла Шиаде, своему дорогому ребенку, раздеться и умыться, а потом уложила спать. Как раньше, когда той было пять.
Что-то с глухим ударом упало.
– Верно, слуги что-то двигают, – предположил Рейслоу, когда Стансоры, Лигары и приближенные собрались за обедом на другой день. До трапезной донесся характерный звук из верхних комнат.
Все молча согласились с лордом и возобновили беседы: женщины – о делах хозяйских, ибо хлопот немало на предстоящую зиму, мужчины – о предстоящей войне.
– Мое войско в полном составе со всех деревень соберется через четыре дня. На рассвете второго дня можем выступать. Я возьму тех, что придут, и выйду с ними завтра. Ронелих, ты дождешься остальных и приведешь их позже. Мы растянем лагерь по рубежу герцогства и займем часть королевского тракта, чтобы обезопасить дороги. Там будем ждать распоряжения короля. Эх, знать бы, что сейчас происходит на дороге к Кольдерту.
– Об этом лучше спросить у сестры, – отозвался Ронелих.
– Кстати, почему Ители опять нет? – нахмурился Стансор.
– Утром она собиралась каким-то образом сообщить о видениях главной ангоратской жрице, – сказал Берад. На этих словах Мэррит хихикнула. Рейслоу недовольно посмотрел на нее, и женщина поспешила объясниться:
– Прости, дорогой, просто это так забавно прозвучало. Давненько я не слышала, чтобы о моей сестре говорили с такой вынужденной легкостью.
Мужчины проигнорировали это замечание – лучшего ответа не нашлось.
– В любом случае, – продолжил Рейслоу, – уже за полдень, а Ители опять ни за завтраком, ни за обедом. Бредли, приведи-ка мою дочь, – велел, подозвав одного из прислужников. Тот, поклонившись, исчез.
«Неужели она уже наскоро собрала вещи и уехала на свой Ангорат? Заколдовав при этом конюха, чтобы он не проболтался Рейсу об одном оседланном коне?» – размышлял Берад, разламывая свежий ячменный хлеб.
Мэррит тем временем вернулась к наставлениям Элайны в управлении замком, хотя и было решено, что она никуда не едет и хозяйство Мэинтара остается при ней. Вернулся Бредли.
– Мой лорд…
– Что?
Слуга молчал.
– Говори! – Рейслоу понял, что слуге не удалось заставить юную герцогиню спуститься. Гнев в сердце Стансора закипел быстро.
– Ее светлости, леди Ители, нигде нет – ни в ее покоях, ни в саду. Говорят, одна из служанок видела, как ранехоньким утром госпожа заперлась в одной из верхних комнат, но оттуда вроде не выходила. Комнату мы проверили, она заперта изнутри, на стук не открывают.
Герцог вскипел.
– Ну попадись мне эта девчонка! – прогремел он, ударив кулаком в стол. Взоры обратились в его сторону. – В своей языческой обители совсем от рук отбилась! Позови парней – и сорвите эту чертову дверь с петель! Живо!
Бредли трусцой кинулся исполнять наказанное. Все сидели в молчаливом ожидании, пока сверху не начали доноситься какие-то скрежещущие звуки. Тогда Стансор-старший рванулся со стула.
– Муж мой? – недоверчиво спросила Мэррит. – Отчего ты так сердит на дочь?
– Да я и на тебя сердит, ведьма треклятая: упросила меня отдать ее на Ангорат к этим блудницам, так теперь у меня не дочь, а сплошное своеволие и дерзость! И на себя зол, что позволил ей… Ох, Бредли, какого дьявола ты здесь? Пошли, поможешь сломать дверь.
Едва Рейслоу сделал шаг, Растаг тоже поднялся. Отец его рассвирепел больше:
– Сядь! Или что, зрелищ захотелось?! Всем сидеть здесь!
Почти все женщины и мужчины за столом притихли.
– Он ее изобьет, – понял Берад.
– Он отец, имеет право, – вклинился Роланд.
Берад встал:
– Только права указывать мне не имеет. Я – Лигар. – Он встал и подошел к лестнице, вслушиваясь. Неожиданно он вспомнил, что Рейс уже однажды в его присутствии прошелся по лицу дочери.
Раздался гневный вопль Стансора:
– В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ГОВОРЮ ТЕБЕ, ОТКРЫВАЙ ИЛИ ПЕНЯЙ НА СЕБЯ!
Спустя мгновение раздался удар ломом по засову.
Берад метнулся наверх с прыткостью, неожиданной для мужчины тридцати семи лет.
– Я ПРЕДУП… – Рейслоу, остановившись, осекся у входа в комнату. Ему в спину врезался не успевший вовремя остановиться Лигар. Из-за плеча друга увидел распростертую на полу лицом вниз девушку. Вокруг стояло несколько небольших глиняных чашек с каким-то порошковым содержимым, тряпье, кувшин с водой, деревянный стакан с маслом.
– Итель… – рванулся Рейслоу. В комнате стоял едкий запах желчи. Стансор упал на пол рядом с дочерью, развернул ее лицом вверх, приказал: – Бредли, позови госпожу. Немедленно.
Берад приблизился к другу. Смертельная бледность лица, синие круги под впавшими веками, омертвело сухие губы – все выдавало, как тяжело далось колдовство юной жрице.
«Господь Всемогущий!» – подумал Лигар, но вслух промолчал. Через несколько минут в комнату влетела герцогиня, которой Бредли помог одолеть подъем по лестнице.
– Шиада… – охнула Мэррит. – Чего вы расселись? – уставилась на мужчин. – Рейслоу, подними ее и отнеси в комнату. Надо уложить в кровать.
Когда они оказались в покое Шиады, а слуги принялись убирать ту комнату, где жрица проводила ритуал, Мэррит вздохнула:
– Жаль, былое знание покинуло меня. Сейчас прежние навыки пригодились бы в полной мере. Но будем надеяться, хватит и того, что помню.
В дверь постучали, и в проеме возникла Элайна.
– Входи, Элайна. А вам, милорды, лучше уйти отсюда. – Мэррит практически вытолкала мужчин за дверь.
На следующий день Итель пришла в себя. Над ее лицом маячил образ матери. «Всеединая Мать, должно быть», – сквозь потемки подумала жрица. Или это Мэррит, ее земная родительница? Ох, не разобрать… Да и зачем? Кажется, это сон… Кошмар Старой Нанданы, отнявший Ринну и воспретившей Ители возвращаться на Ангорат, пока иландарцы не прогонят из своих земель варваров…

 

Гвинет, служанка, поднесла ей очередную порцию целительного снадобья. Шиада поймала руку служанки, посмотрела с недоверием на предложенную в ложке жидкость и только спустя несколько мгновений позволила влить ее себе в рот.
Через какое-то время – Шиада не смогла определить какое – перед глазами опять все поплыло. Точно… на Ангорате некоторые из ритуалов приводили к такому же состоянию тотальной слабости. Хотя обычно зов к храмовнице не входил в число подобных умений… Вот уж закон, когда тело и дух слабы, священного Взора не удержать. Некоторые жрицы жаловались, что видят непонятно что, другие забывали, что именно видели. У Шиады, как правило, не возникало сложностей, но что, например, Богиня показывает ей сейчас? Ярко-оранжевое пятно? Берег? Да, кажется, берег. Кажется, это она… на ее руках кровь… Старая кровь. Или это не ее руки? Больше похожи на когтистые лапы какого-то зверя, возможно орла. Но на его когтях кровь совсем свежая и по-молодому густая. Так пахнет кровь малых детей. О, вот это тоже она, и… и у нее венец в волосах? Да нет же, это черный платок, а огненный шар вокруг – это песок под огнем светила… Да разве же это она, разве это Шиада? Да, глаза с металлическим отблеском решимости, да только зеленые и совсем другие, и под глазами в одежду закутано тело в шрамах… а у нее нет шрамов… шрамы есть у мужчин, с которыми она делит кровати… Потом огни… огни повсюду… красные, рыжие, злые… все в огнях – и крест, и котел; и сокол, и змей, и мужчина, и женщина… Неожиданно – знамя: с черным орлом, на шее которого крест с рубином, зеленое полотнище Змеи Ангората, а вот медведь Страбонов и что-то еще, с котлом Праматери и вздернутыми соколиными крыльями вроде тех, что вбивают на лоб посвященным друидам. И впереди всех Гленн, за спиной которого – облаченный в белое Тирант…
Шиада крепко спала, когда в покои вошел Лигар-старший. Какая бледная… Неужели ее кожа всегда имела этот жутковатый серо-белый оттенок? Наверняка все дело в недуге. Берад присмотрелся: сейчас, когда глаза красавицы были закрыты, герцог понял, как глупо было считать ее девушкой – тело оформилось, да, но лицо… Сущий ребенок, понял Берад, не способный даже представить, что именно зрит это дитя во снах.

 

Рейслоу влез на коня и поравнялся с Берадом. Расквартированные отряды обученных войск уже находились в готовности и ожидали, построившись за крепостными стенами. Те, что еще собирались, разбивали лагеря поодаль. Два герцога простились с обитателями замка Стансоров и выехали за ворота. Достигнув головы армии, придержали повод. Кэй, Роланд и Растаг были уже здесь. Лигар-старший искоса взглянул на сына, державшегося по левую его руку, и обратился к другу:
– Если выживем и ты все еще будешь хотеть для дочери имя герцогини Бирюзового озера, я породнюсь с тобой, Рейс.
Рейслоу повернул к Бераду недоуменное лицо:
– А Кэй не против?
– Не суть важно.
– То есть ты не спросил его?
– А ты спросил Итель?
Рейс промолчал.

 

Шиада встала на ноги через несколько дней. И превратилась в тень. Боль потери по-прежнему была свежа – такие раны не заживают быстро. А ей, Шиаде, было отказано в праве даже как следует проститься со Второй среди жриц. Как Сирин и как самой обычной из жриц Матери, в день провожания преемницы Верховной жрицы ей следовало быть на острове и тянуть свой голос в многоликом архаичном причете Старой Нанданы. Здесь она позволила себе спеть всего пару стихов из него, так и то все кому не лень до сих пор искоса смотрели в ее сторону и цокали языками – петь эти варварские песнопения в землях Христовых. Здешний священник отец Авкт даже неустанно ворчал, что после инцидента со злословием и видениями от лукавого Итель следует трижды исповедаться, причаститься святых таинств и держать тяжелую епитимью не менее шести недель. Однажды он до того довел молодую жрицу, что та в сердцах пригрозила ему призвать самого владыку Ада, если он не перестанет ходить за ней, точно влюбленный. Епископ насупился, как курица-наседка, и зашагал прочь, потрясая деревянным крестом на животе.
Элайна и прочие христиане, очевидно, боролись в душе с желанием взять ношу Авкта нравоучать Шиаду на себя, но слух об угрозе распространился до того быстро, что все желания так и остались помыслами да сплетнями за спиной. Жрицу это не трогало – что ей до этих людей? Ей бы только переждать бойню с саддарами. Скорей бы закончилась.
Мэррит, в отличие от остальных, не докучала Шиаде наставлениями в вере, но и не выгораживала ее. Чтобы избежать конфликта с дочерью и мужем, который неминуемо грянет, когда отец Авкт нажалуется герцогу о поведении домочадцев, Мэррит старалась избегать неловких разговоров и ситуаций с дочерью – ненароком напоминала о времени мессы и тут же уходила из комнаты, никогда не мешала, когда жрица молилась сама, и не препятствовала ее «темным» ритуалам. В результате дюжую часть времени герцогиня проводила с невесткой, поучая ее в хозяйских делах.
Шиада глядела на них без укора: «Они куда ближе как женщины. Они из одного круга. Чего не скажешь обо мне. Мой круг сильно отличается», – уныло думала девушка. Когда она говорила в ритуале с Неллой, храмовница приказала дожидаться окончания войны с саддарами, запретив тем самым Шиаде покидать отчий дом. Но каждый здесь угол был ей чужд, и если бы не тревога за Ронелиха и Растага, она бы сказала, что ничего вообще из окружавшего ее на тот момент мира не вызывало чувств.

 

Минул день сороковин Ринны. Стояла осень.

 

Мэррит тщилась помочь дочери прийти в чувство. Вдали от Священного острова Шиада угасала, теряя краски неземной красоты. Ничего лучше работы герцогиня не нашла. Да и зима уже близко, а ей ли не знать, как умелы жрицы, сами обеспечивающие свою жизнь, во всем, что касается хозяйства?
Трудолюбием, добродетелью и поразительно ревностным почтением к собственной вере Шиада мало-помалу расположила к себе Элайну. Невестка дома Стансоров присматривалась к золовке настороженно, точно принюхивалась, и, обнаруживая достоинства, подолгу, нехотя признавала их.
Многие женщины, слуги и оставшиеся в охране мужчины замка расхворались в межсезонье и с началом холодов. Шиада, обладавшая истинным мастерством целительства, помогла многим, в том числе собственной матери, перенесшей болезнь едва ли не тяжелее остальных. А когда с первым снегом и заморозками местные улочки покрыла гололедица, стали приходить и с ушибами, синяками, переломами. Шиада находила средства и от этого.
Вестей не было. К жреческому умению видеть Шиада не прибегала, а Мэррит давно утратила дар. Поэтому военных новостей в Мэинтаре особо не знали. Доходило, конечно, множество слухов – их легко можно было услышать в городе, – но уж больно все они разнились друг с другом или выглядели надуманными и фантастическими.
Правда, втайне от всех время от времени Шиада выходила во двор темными густыми вечерами, плотнее кутаясь в тяжелый шерстяной плащ с предыдущего пострига, и пыталась разобрать начертанное среди звезд. Но картины, которые складывались на небосводе, понимала мало.
Элайна, не раз наблюдавшая, как поднимаются в покой какой-нибудь воин из оставшейся замковой стражи с женой, или как без умолку скворчат подруги о детях, которые вертятся где-то рядом, начала заходиться от тоски. Доверить страхи свекрови ей не хватало мужества, а вот рассказать об опасениях за Ронелиха его сестре казалось лучшим вариантом. Тогда и сблизились.
В декабре грянуло сражение на реке Тарс, крупнейшей из токов Иландара.
В день середины месяца Шиада, уста которой не познали ни еды, ни питья, ни слова буднего, читала молебны. Предыдущим вечером она напутствовала невестку:
– Молись за них завтра весь день, и пусть твои дамы тоже молятся.
Картины кровопролития сменяли друг друга одна за другой в те бесконечно длинные сутки. И животный страх тысяч воинов – иландарцев и саддар – стеснял дыхание юной жрице, не знавшей покоя.
Спустя два дня поздно ночью Элайна пришла к Шиаде.
– Можно я не буду ничего говорить? – спросила, сев на кровать родственницы. – Ведь можно?
Жрица не ответила, привлекла невестку, надрывно зарыдавшую на плече. «Все мы сестры перед Богиней. Потому что все мы Ее дочери. И всех нас Она любит одинаково, кто бы и как бы Ей ни служил. Никто не виноват, что наше знакомство с Элайной началось так. Она умна, и родна мне, и достойна Праматери».
– Не бойся, – проговорила жрица отстраненно, когда Элайна подняла заплаканное лицо. – Они еще живы. Главное – продолжай молиться Богу Единому, Отцу Небесному, а я помолюсь Богине, Великой Матери богов и людей.

 

Зима в тот год выдалась на редкость лютая. В замковых щелях выл ветер, от камина толку было мало. В жуткие ночи Шиада спала вместе с невесткой и матерью на огромном ложе Элайны и Ронелиха. Неизбывная тоска по Ангорату делалась сильнее с каждым часом. Еще бы – зимнее солнцестояние позади, она полгода как покинула дом, а ведь уезжала между тем на месяц.
Прошел январь, за ним февраль, такой же неистовый и мерзлый, а следом утек и март, с приходом которого в замке впервые почувствовалось потепление. Дрогнули снега. В начале апреля, когда, словно сонные мухи, женщины замка сидели за прялками, жрицу озарило. Когда видение окончилось, Шиада приблизилась к снохе и тихо сказала:
– Элайна, думаю, здесь и без нас управятся. Следует решить, что подавать к ужину.
– А что, овсянка с маслом уже не еда?
– Отчего же, – хихикнула девушка, – но кормить ею мужчин, провоевавших полгода, позорно.
– Мужчин? – спросила Элайна громче, чем рассчитывала. Взоры дам обратились на нее. – Они вернулись? – поинтересовалась, сбавив тон.
– Прибудут сегодня вечером.

 

Уже через пару часов часть бараньей туши обжаривалась на вертеле, а в огромных чанах кипел бульон.
К закату явились герои. Уставшие и счастливые, обнимали женщин и детей. Позже дамы усадили мужчин за столы. Весь вечер звучали тосты, прославлявшие королевский род Страбонов, Стансоров; чтившие память погибших и торжествующие победу. Берад, прибывший сюда вместе с Кэем, от души поблагодарил жрицу за помощь.
– Сестра, спой нам что-нибудь, – попросил Ронелих в разгар праздника, – а то больно соскучился я по певучим мелодиям среди звона мечей да топота копыт.
Юная Сирин-Стансор не отказала. Ближе к концу празднества Элайна заметила родственнице:
– Мне казалось, ты не любишь шумных праздников, а ты вон как веселишься.
– Я действительно радуюсь победе. Ринна отомщена, жертва Шиаде за Вторую среди жриц уплачена. За это я готова и есть, и пить.
Элайна в ужасе воззрилась на подругу.
– Тв… твоя вера… ладно, не суть, – быстро нашлась. – Но неужели ты совсем не рада, что твои отец и братья вернулись живыми?
– Я не сомневалась, что все они уцелеют, с тех пор, как минуло зимнее солнцестояние, – ответила Шиада, улыбаясь. – Но победы я ждала только с одной целью – вернуться домой.

 

Утро другого дня выдалось солнечным. Шиада, поднявшаяся по обыкновению с рассветом, отправилась к Растагу. Комната его – небольшая, довольно светлая за счет выходивших на юг окон, с незначительной меблировкой – находилась в двух лестничных пролетах от той, что теперь занимала сама жрица. Жила ли она в той же комнате до пяти лет – не помнила.
У нее был вопрос, на который не ответит Богиня (просто потому, что о столь незначительном Праматерь не спрашивают), и беспрепятственно узнать ответ она могла только у младшего из братьев. Светлокудрый юноша, крепкий, жилистый, спал раздетым, раскинув руки и ноги в стороны.
– Прости, что бужу в такую рань, – поздоровалась, входя. Растаг пошевелился, но не удосужился открыть ни одного века. Девушка накрыла брата одеялом и села на братову кровать.
– Итель, сейчас же… Итель?! – в ужасе воскликнул Растаг, натягивая одеяло выше. – Что ты здесь делаешь?
– Прости, что прервала сон, хочу спросить.
– А это до завтрака подождать не может? – спросил Растаг в робкой надежде поспать подольше.
– Нет.
Нехотя он приподнялся и сел, с трудом разлепляя глаза. Проверил, все ли ниже пояса закрывает одеяло.
– Я слушаю.
– Сейчас, когда войска саддар отброшены, проезд по стране сделался свободным? Какова вероятность того, что одинокого путника убьют на дороге озлобленные отряды из тех немногих, что остались?
– Ты к чему клонишь, Итель? – насупился Растаг, поерзав на кровати.
– Ты не ответил.
Юноша вздохнул:
– Вероятность есть всегда, сестра. Если ты собралась на Ангорат, тебе придется просить спутников у отца.
Шиада отвернула погрустневшее лицо:
– А если я буду гнать во весь опор?
– Ну, я бы пустил в ход метательные кремневые ножи или стрелы.
Жрица скрыла недовольство:
– Спасибо, Растаг. Еще раз прости, что подняла так рано.
– С каких пор жрица из Сирин благодарит христианина? – пошутил Растаг. Но жрица ответила серьезно:
– Благодарность не знает веры, Растаг. – И, помолчав, добавила: – Кроме добра. А потом, в тебе ведь она тоже есть, священная кровь острова. Пусть ты и мальчик, – теперь Шиада отшутилась в тон брату. Растаг почувствовал, как незнакомо кольнуло самолюбие. Правда, ощущение укола тут же исчезло.
Шиада попыталась встать, однако брат удержал ее за руку.
– Подожди, Итель. Теперь я задам тебе вопрос. Почему ты так рвешься на остров?
– Потому что, как и ты, Растаг, я люблю свой дом и вдали тоскую по нем.
Она ожидала, что брат, как когда-то Берад Лигар, заведет нравоучения о том, что, дескать, дом ее здесь, в Мэинтаре, а потом будет там, куда отец выпихнет ее рожать детей незнакомому мужчине. Но Растаг только улыбнулся и разжал пальцы, отпустив сестру. «Может, может, и правда? – мелькнула мысль в голове жрицы. – Может, и правда он тоже был обещан и призван?»
– Еще рано, спи дальше, брат. – Наклонившись, девушка поцеловала брата в щеку. – И не зови меня Итель, ладно? Я уже давно Шиада. Хотя должна признать, здесь снова почти привыкла к старому имени.

 

За завтраком Рейслоу сообщил, что минувшей ночью Мэррит уехала в деревню по просьбе кого-то из мелких землевладельцев. Она часто так делает, когда силы позволяют, пояснил герцог. Когда эти бедняки начинают болеть хворями тяжелее простуды, все время зовут герцогиню, которая неплохо ведает в целительстве. Шиада кивнула и сообщила о намерении отбыть на Ангорат в тот же день. Стансор рассвирепел: он надеялся, что за полгода дочь перестала грезить об острове. Что бы там Мэррит ему ни обещала или он ни обещал ей.
– Ты бы хоть матери дождалась! – рявкнул герцог.
– Я еду, отец. И прошу тебя дать мне охрану, чтобы я добралась до озера целой и невредимой. Но уверяю тебя, даже если ты не дашь ее, я все равно уеду. И всем твоим людям не удержать меня здесь, если я не пожелаю остаться. Поверь жрице Шиады, Матери Сумерек. Я обещала задержаться на пару недель, а провела здесь полгода. Ты не можешь удерживать меня дольше.
Стансор не сводил глаз с дочерних, выдерживая тягостное молчание. Наконец уступил.
– Дам я людей, – буркнул.
Через день Шиада седлала коня. От ветра и скачки складки ее мутно-зеленого плаща развевались вольным знаменем. На другое утро Берад покинул Мэинтарский замок и в первый раз за последние месяцы направился в свой собственный на берегу Бирюзового озера.

 

Шиада добралась до озера, окружавшего Ангорат, благополучно, хотя с первых же минут дороги начала жалеть, что не дождалась матери. И впрямь стоило проститься как следует. Предугадать, когда храмовница позволит в следующий раз выбраться в дом родных, не было никакой возможности, а стало быть, никаких шансов увидеть Мэррит снова. Как бы Шиада ни отрицала – та часть ее, которая звалась Ителью, любила Мэррит, и тоска по настоящей, земной матери, к которой ее приучали относиться сдержанно, за месяцы жизни в замке стала почти невыносимой. Задыхаясь от этой тяготы, жрица безмолвно призвала гребцов. Когда спустя четверть часа показалась ладья, дружинники Рейслоу повздрагивали. Шиада ощутила их религиозный страх перед увиденным. Поблагодарила за службу, велела передавать привет и пожелания семье и, отдав немногие вещи гребцам, ступила в лодку. Не обернулась – что бы то ни было, оно осталось там, в Этане.
В нужный момент Часовые – гигантские каменные исполины – поддались без препятствий, и, заскрежетав, павшая завеса обнажила бесподобную красоту Священного острова.
Роскошный, выплетенный, словно единый зеленый ковер с изящным цветным узором, Ангорат раскинулся холмом, вершину которого – видно было даже отсюда – венчало Древо Жизни. Что-то в душе Шиады дрогнуло от зрелища: в памяти отчетливо воскресли воспоминания, как она впервые попала сюда пятилетней крохой. Проход к Ангорату стерегли Часовые – древние изваяния гигантов, заколдованных основательницей династии Сирин, жрицей Илланой. Той самой, именем которой со временем во всем Этане стали почитать самое щедрое из всех воплощений Праматери. Увидев их, малютка Итель, которой только предстояло обучиться жреческому искусству и стать Шиадой, сжалась от ужаса: за спинами здоровенных статуй только вода, и ничего больше! – сказала она тогда Нелле. Храмовница улыбнулась – за их спинами целый мир.
Часовые стояли посреди Летнего моря, которое, если вдуматься, было больше озером: двое чуть северней, ближе к берегам Ургатской степи, двое южней. Они сводили высоко над водной гладью заточенные копья. От скрещения, словно магический гобелен, до поверхности водоема свисала едва уловимая мерцающая бело-золотистая дымка. Завеса, что всегда опадала с легким хрустящим звуком, если удавалось заставить Часовых развести свои копья.
Шиада прикрыла глаза, позволяя морокам прошлого нагнать ее:
– Но если там, – жрица помнила, как, будучи ребенком, ткнула впереди себя пальцем, – другой мир, как же я смогу вернуться в этот?
Нелла улыбнулась вновь:
– Ты научишься.
Прошли годы, и Шиада действительно научилась. Ни у кого на самом деле не было иного выбора: испытание веры у Часовых было последним в обучении жриц и друидов. И пройти его предлагалось только единожды: кого не признавала магия Завесы, признавало молчаливое море.
Шиада помнила до сих пор в мельчайших деталях свой первый раз: первый скрежет исполинских копий, запах собственного страха, привкус облегчения и торжества. И еще чего-то особенного, что не покидает ее по сей день, сколь бы она ни отверзала Завесу между Этаном и Ангоратом. Чувство родного очага.
Лодка прибилась к берегу, и Шиада шагнула на землю. Не будет ей никогда иного дома, кроме этого, под всемогущим крылом Всеединой. Жрица набрала полную грудь воздуха и поняла: здесь она излечится.
Поприветствовав встретившихся на пути ее сестер, Шиада прошла в скромный домик храмовницы и испросила уединения. Та позволила молодой жрице войти.
– Я пришла отдать, что обещала, – произнесла девушка, склонив колени и голову, и протянула госпоже руку с лунным камнем. – Он принадлежал Второй среди жриц.
Нелла дрожащей рукой взяла камень, на мгновение сжав в ладони. Потом поднесла к глазам, отложила в сторону.
– Ты покинула обитель девой храма Шиады, но вернулась чем-то совсем иным. – Храмовница подняла Шиаду с колен. Коснувшись на груди племянницы подвески из другого лунного камня, которую та надела взамен отданной Агравейну, ровным голосом выговорила: – Этот принадлежит Второй среди жриц, Шиада Сирин.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5