Вообще всякое дело, связанное с риском, требует жестких методов обучения, и пусть тот, кто их не выдерживает, вовремя сумеет покинуть его. Позволю себе сделать небольшое отступление от нашей темы и рассказать о своем опыте обучения верховой езде. Когда я впервые пришла на конюшню, тренерами там были отставные полковники кавалерии, прошедшие огни, воды и медные трубы. Один из них, покойный Илья Васильевич Хозиев, стал для меня и моих друзей одним из главных Учителей жизни.

Первый мой визит на конюшню ознаменовался и первым очень наглядным уроком. «Ездила?» – спросили меня. Я честно призналась, что нет. «А к лошади подходила?» – «Нет». – «Так, чистое дитя асфальта. Иди седлай», – сказали мне без всяких комментариев к этому процессу. А потом добавили вслед: «Да не подходи к лошади сзади». – «Почему?» – «Ударит. И вообще она спереди кусается, а сзади лягается». Нашла я предназначенного мне одра – ибо кого же еще могли мне дать в первый раз? И стоял мой одр, как и все остальные в конюшне, привязанным передом к кормушке, а ко мне, соответственно, задом. На деннике висели уздечка и седло, как ими пользоваться и что куда надевать, я, естественно, не знала. Стою в полной растерянности, но тут вальяжной походкой подходит конюх и удивленно интересуется: «Ты чего стоишь?» – «Так ведь к лошади нельзя подходить сзади!» – «Это еще почему?» – «Ударит». – «Да зачем ты ему нужна?!» – в сердцах говорит Володя Чернов – именно так звали конюха, запомнившегося мне на всю жизнь. Взял он меня за плечи, втолкнул в денник, прижал к бархатной шкуре коня и таким образом провел к его морде. Так мне без всяких объяснений дали понять, что когда ждешь от коня неожиданностей, надо не отходить вдаль, а наоборот, вопреки естественному рефлексу страха, встать к нему вплотную – тогда он не сможет ударить. А фраза «Да зачем ты ему нужна?!» прояснила, что ни с того ни с сего никто не будет на тебя бросаться, кусаться и лягаться.

Словом, оседлал мне Владимир лошадь, вывел из денника, сунул мне в руки повод, решительно повернулся спиной и удалился. А вести надо было далеко, зверюга громадная, 500 кг весит, лапы длинные, копыта широкие. И держусь я от своего одра, следуя инстинкту страха, как можно дальше, чуть ли не на всю длину повода. Выходим мы с ним так на улицу, и тут я слышу громогласный вопль отставного полковника Рогалева: «Осторожно! Осторожно!». Конечно же, я шарахаюсь совсем в сторону от несчастного коня, и тут раздается продолжение: «Не отдавите же ему ногу!». Все хохочут, и правило «держись как можно ближе к лошади» запоминается уже навсегда.

Потом была езда, а еще потом – жуткая боль в мышцах. Тем не менее на следующее утро я опять стояла на конюшне – что-то неудержимо тянуло туда, как тянет и до сих пор. Ну а далее я попала в группу Хозиева, который следовал строго традиционным методам обучения и был чужд всякой сентиментальности. Зато и травм в его группах было гораздо меньше, чем у других, нежных и ласковых тренеров. Помню, когда моя подруга в первый же раз упала с лошади, ее заботливо подняли, участливо отвели в раздевалку, уложили на диван. Но больше она на лошадь уже никогда не садилась, хотя никакой травмы не получила. Вскоре пришел и мой черед падать с коня. Лежу и жду, когда же все кинутся ко мне, начнут жалеть меня и порицать лошадь. Не дождалась, пришлось разозлиться и встать самой. Вне себя от ярости иду к коню, который, словно издеваясь, скалится из угла манежа, под хохот всех присутствующих, которые, заходясь в смехе, наперебой советуют: «За хвост, за хвост его лови!». Окончательно взбешенная, беру повод, сажусь в седло и шиплю: «Ну, погоди, скотина!». Хозиев меланхолично комментирует: «Скотина, говоришь? А ты знаешь, где были твои руки? А ноги? А головы у тебя вообще не было. Так что еще неизвестно, кто из вас скотина – у него же выхода не было, кроме как тебя высадить!». Еще один важный урок, вернее, сразу два. Правило первое: если упал на препятствии, не следует лежать под ним, скулить и ждать жалости, а надо встать, сесть в седло и повторить попытку. И так до удачи. А синяки потом посчитаешь. Правило второе: что бы ни делал твой конь, твое дело – сидеть. А если уж упал, проанализируй свои ошибки, потому что хорошего всадника лошадь не разнесет и не высадит. То есть, как говорит мудрая Дхаммапада, «пусть смотрит он не на ошибки других, на сделанное и несделанное другими, но на сделанное и несделанное им самим».

Единственным способом преодолеть страх перед падением было отпадать свое с самого начала, при этом научившись падать правильно, не грохаясь плашмя всем телом, а группируясь при падении. Тилопа за то и ворчал на Наропу, что тот неверно приземлялся. И Хозиев считал, что вначале следует падать не менее трех раз за занятие. Если сам не падаешь, тренер поможет тебе точным ударом хлыста, выловив момент твоей невнимательности. Так в мозг прочно впечатывалось еще одно непреложное правило: нельзя позволять себе расслабляться, всегда следует быть начеку, присутствуя в каждый момент в данной ситуации, неотлучно находиться здесь и теперь. Господи, сколько же раз мне помогали в жизни правила, прочно вбитые на конюшне!

Авторитет Хозиева был столь же непреложен, как и главные правила, неподчинение его приказанию – такого для нас просто не могло быть, такая возможность даже не рассматривалась. Мы никогда не видели, чтобы наш тренер не справился с какой-нибудь лошадью, не видели, чтобы он чего-нибудь испугался. А как точно он чувствовал и лошадь, и всадника! С ним мы всегда работали на грани допустимого риска, но никогда не выходя за эту грань. Хозиев всегда знал границы возможного. Помню, прихожу я как-то раз на конюшню и стою в раздумье. Хозиев спрашивает: «Чего задумалась?» – «Да у меня воспаление легких», – робко говорю я. «Иди быстро седлай и езжай на улицу!» – командует Илья Васильевич. На улице снег, дождь, на мне только тонкий свитер, но езда идет в таком темпе, что ни о чем не задумываешься. А когда я пришла домой, температуры уже не было и болезнь прошла.

Верили мы Илье Васильевичу безгранично. Однажды посетил нас гордый чемпион Союза по кроссу. Хозиев тут же скомандовал группе: «На плац!». На плацу было полутемно, царствовал жуткий гололед, с неба сыпалась какая-то мерзость, никто в здравом уме в такую погоду не ездил. Выстроившись парами, мы всей группой пошли на препятствия. Хозиев все время командовал: «Шире! Еще шире! Чем шире, тем устойчивей!». Слепо повинуясь, мы набрали предельную скорость и под истошные вопли чемпиона Союза, требовавшего, чтобы мы, сумасшедшие, остановились, парами взлетали над препятствиями, ощущая бестрепетную страховку товарищей – при такой езде каждый страхует соседа по паре, а также идущего сзади и идущего впереди, а о себе просто не думает, ибо о нем заботятся друзья. То ощущение скорости, чувство полета, уверенность в товарищах и опьянение риском остались в моей памяти на всю жизнь как одно из редких мгновений полного счастья. Мы победили, доказав себе и остальным, что невозможное на самом деле возможно, – а все потому, что мы ни на минуту не усомнились ни в нашем Учителе, ни в себе, ни друг в друге. Помните, апостол Петр пошел за Христом по водам, но стал тонуть, как только усомнился. «Маловерный, зачем ты усомнился?» – сказал ему Христос. Только безоговорочная вера раздвигает для нас границы возможного.

То, что постороннему взгляду казалось жестокостью и безрассудством Хозиева, на самом деле было его мудростью и высшим милосердием. Слабый же всегда мог покинуть конюшню. А результат? После такого тренинга можно было прийти в любую конюшню и на вопрос: «Ездила?» – гордо ответить: «Да». После этого тренер чесал в затылке, вспоминая, где стоит тот крокодил, на которого люди не садятся, и отправлял тебя к нему. Это было двойной мудростью. Во-первых, испытывали тебя: если уж с этим справишься, то с тобой можно впредь иметь дело. Во-вторых, есть такой закон, что наши ожидания обычно сбываются. Каждая лошадь, как правило, выкидывает вполне определенные, привычные ей «финты», и именно их все от нее и ждут. Но когда не знаешь этих «финтов», их может и не случиться. Поэтому все попытки узнать у окружающих, что же именно вытворяет предназначенный тебе «зверь» (спокойного в этой ситуации не дадут), кончались одним ответом: «Все». И чаще всего случалось так, что конь, от которого ты ждешь всего, но не ждешь чего-то определенного, становился твоим лучшим другом, вы с ним находили общий язык и полное взаимопонимание.

Но ни от одного стоящего тренера никогда не слышала я похвалы, одобрение могло быть лишь молчаливым. Когда же наставник чувствовал, что в тебе взыграла гордость за свои успехи, он всегда находил способ с тебя ее сбить, показав твою неумелость. Хозиев делал очень просто: он вставал и молча смотрел в глаза твоему коню. Можно было делать что угодно, но под этим взглядом ни один конь не шел на препятствие, и ты позорился на плацу столько, сколько считал нужным Хозиев. И это тоже было проявлением мудрости, потому что самонадеянный и самодовольный обязательно потерпит неудачу. Ибо, как говорит Дхаммапада, «глупец, который знает свою глупость, тем самым уже мудр, а глупец, мнящий себя мудрым, воистину, как говорится, „глупец“». Отсюда правило: никогда не мни себя мудрым и знающим, а уж тем более достигшим совершенства. Совершенствованию поистине нет предела, совершенна же одна лишь Великая Пустота.