Для такого постижения знания необходимо быть личностью, и одной из основ восточной методики воспитания личности является постоянный риск. Кроме того, знание такого типа в принципе неотделимо от своего применения. В традиционном Тибете нет и не может быть отдельно взятой фигуры теоретика и отдельно стоящего практика, применяющего теорию в деле. Чем выше уровень теоретического знания, тем более высокого уровня практиком непременно является его носитель. Впрочем, там вообще нет таких понятий и реалий, как теория и практика. Знание и его использование неразрывно слиты, в том числе и в процессе обучения, теория принципиально не может существовать вне практики, и такое знание есть мудрость. В противном же случае мы получаем науку – занятие пустое с точки зрения современного представителя традиции древнего тибетского знания. Это взгляд на метод изнутри, взгляд человека, действительно владеющего этим методом, способного к личному творчеству внутри жестких канонов древнего знания.

Впрочем, о таких людях я могу рассказать. Во время командировки в Монголию я познакомилась со стажирующим в монгольской клинике болгарским хирургом, врачом европейской школы, а заодно и с его сопровождающим, молодым монгольским врачом, работающим в той же клинике. У этого юноши с необычайно одухотворенным лицом и горящими глазами была трудная судьба. Дело в том, что он освоил древнюю монголо-тибетскую медицину под руководством Учителя, который был старым и мудрым человеком. Юноша был очень способен и чист душой, но слишком горяч нравом, а у старика было мало времени для его обучения, так как настала его пора уходить из мира страданий. Юноша был не вполне готов к принятию знаний, но являлся лучшим и ближайшим учеником, и старик должен был либо унести весь опыт с собой в могилу, либо передать его этому единственному ученику. Учитель рискнул и передал свои знания, рассудив, что мудрость придет к юноше с годами, и с миром ушел в смерть. Молодой человек, уже имевший диплом врача европейской школы, пришел в клинику и стал ставить диагнозы по пульсу, однако не мог объяснить коллегам, как он это делает, ибо то были мгновенные вспышки интуитивных озарений. Диагнозы всегда были точны, но коллеги невзлюбили юношу и стали считать его просто психически больным, регулярно доводя это до его сведения. Юноша очень страдал, а болгарский хирург не уставал изумляться происходящему. Ведь он сам оперировал и неоднократно свидетельствовал, что диагнозы его молодого друга были не в пример точнее диагнозов его больничных коллег, – почему же никто не хотел ему поверить?

А все объяснялось очень просто. Современные медики совершенно забыли о таком неотъемлемом свойстве врача, как интуиция, забыли, что медицина скорее искусство, нежели наука, что в ней более всего важна одаренность врача, сама глубина личности целителя. Юноша же по молодости совершил непростительную ошибку – слишком откровенно рассказывал окружающим об источнике и характере своих уникальных для нашего времени знаний, чего делать было нельзя. Ему не хватало немногого – мудрости; впрочем, я уверена, что она придет к нему раньше, чем он будет сломлен неприятием со стороны окружающих.

А вот как вел себя в аналогичной ситуации мудрый и внутренне уравновешенный монгольский доктор Пурэвсурен, который получил полное и систематическое образование, включавшее в себя и полную подготовку личности, в медицинском дацане (факультете) монгольского монастыря Гандантэгчинлин и лишь затем – медицинское образование по стандартам европейской медицинской школы. Он в полной мере обладал и европейскими, и восточными медицинскими познаниями. Работая в монгольской клинике, созданной по европейскому образцу, он ставил диагнозы по пульсу и с помощью прочих описанных в Чжуд-ши методов диагностики, однако никому не рассказывал об этом и в карту больного заносил только результаты европейских исследований. Будучи мудрым и чрезвычайно обаятельным человеком, он прекрасно ладил и с больными, и с коллегами, ничто не омрачало его пути. Он просто поступал по рекомендации тибетской мудрости, которая советует никогда не пытаться стянуть на себя непреодолимый ледник. А когда в Монголии пришло время возрождения старых традиций, доктор Пурэвсурен возглавил клинику при Институте народной медицины Монголии, набрал учеников с дипломами медицинских вузов и стал учить их основам древних знаний, а также лечить считавшиеся неизлечимыми болезни. Однако и здесь он никогда не раскрывал слишком многого, давая собеседнику лишь то, что мог вместить его ум.

Что ж, отсюда урок: древняя мудрость живет рядом с нами, и проблема лишь в том, что мы не готовы ее принять, так что правы те, кто держит ее в тайне. И мудр был великий Омар Хайям, который советовал: «Будешь в обществе гордых ученых ослов, постарайся ослом притвориться без слов, ибо каждого, кто не осел, обвинят эти дурни в подрыве основ».

Собственно говоря, у современных носителей традиционной культуры действительно большие проблемы во взаимоотношениях с современной рационалистической культурой: с одной стороны, к их знаниям проявляют достаточно большой интерес, с другой стороны, сознание, построенное по современным образцам, не может вместить эти знания. Потому и нельзя действовать открыто, как это делал молодой врач, полагавший, что очевидность способна победить предубеждения. Прав же был мудрый Пурэвсурен, демонстрировавший наглядные достижения своей клиники, но объяснявший лишь то, что мог понять собеседник.

Дело в том, что в тибетской медицине врача готовят совсем не так, как в современной научной медицине (подробнее об этом мы поговорим в главе одиннадцатой). Навыки работы с пульсом и с энергетическими процессами организма и космоса не могут быть переданы методами чисто логического, строго формализованного мышления; такие способности восточному врачу абсолютно необходимы, но недостаточны. Гораздо важнее сформировать способность интуитивного постижения целого, которое возможно лишь в едином мгновенном акте непосредственного восприятия. Кроме того, восточный врач должен обладать высокоразвитой способностью творчества.

Тибетский врач – одновременно носитель самого высокого уровня теории и опытнейший практик, знающий и точки жизни, и точки смерти, но всегда способный отличить добро от зла. К смерти он относится как к кульминации жизни и одновременно как к новому странствию, исход которого зависит от самого человека. И такому пониманию смерти будет посвящена наша следующая глава.