Вместе с этими переводами, с написанными Падмой текстами и с устной передачей самого Падмасамбхавы в Тибет приходит великое буддистское учение о Пустоте, Шунье, как сущности и основе всех проявленных вещей, в разных модификациях свойственное всем школам буддизма. Я должна сразу предупредить уважаемого читателя, что изложить это учение легко и бегло не получится, придется на некоторое время перейти на более строгий язык.

Великое Ничто, Великая Пустота, Шунья – последняя основа буддистского учения и первоначало всех его построений. Шунью понимают и описывают по-разному, но суть в том, что Пустота лежит за пределами познавательных возможностей нашего разума и вне возможностей словесного выражения. Она – ничто, полное отсутствие чего бы то ни было, какой бы то ни было определенности, а потому она не имеет никакого знака, ибо любой знак призван обозначать нечто определенное. Постичь ее можно лишь в личном опыте, в собственном мгновенном переживании, посещающем человека в особых состояниях сознания, поэтому и передать свое переживание можно не в словах, а лишь введя ученика в такое состояние.

Слова же и письменные тексты, через которые пытаются зафиксировать свое осознание Пустоты пережившие ее, служат лишь одной цели – указать на существование этого Великого Ничто в качестве единственно истинной реальности, порождающей все остальное в качестве Великой Иллюзии.

Здесь можно вспомнить мировой океан в «Солярисе», порождающий неотличимые от реальности фантомы соответственно настроенности психики человека. Можно привести и одно из буддистских описаний Пустоты, наиболее близкое к теоретическим построениям современной науки, демонстрирующее поразительные совпадения результатов анализа реальности в современной физической науке и в древних традициях.

Чтобы лучше понять буддистскую концепцию Пустоты, сделаем небольшое отступление и начнем с древнейшего канонического текста Индии – Ригведы, с ее знаменитого гимна 129, входящего в десятую мандалу. Этот гимн, хотя и рассматривается иногда как довольно поздняя вставка, принадлежит к корпусу текстов памятника, датируемого концом II – началом I тысячелетия до н.э.

Гимн, названный индологами космогоническим, так повествует о начале и основе мира: «Тогда не было ни сущего, ни несущего, не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Что в движении было? Где? Под чьим покровом? Чем были воды, непроницаемые, глубокие? Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было различия между днем и ночью. Без дуновения само собой дышало Единое, и ничего, кроме него, не было».

Что же с определенностью утверждается в этом гимне? Было Единое, и не было никаких противоположностей, никакой двойственности, не было ничего, кроме Единого. Оно дышало, то есть присутствовало дыхание или энергия – оба понятия передаются в санскрите термином прана, а в тибетском – термином лунг. Единство и энергия – вот исходная данность, она внутренне едина, так как Единое и энергия суть здесь одно и то же. И это абсолютное тождество, полное отсутствие различий пронизывает все сущее, возникающее во времени, тогда как Единое – вне временных характеристик, для него нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, ибо здесь вообще нет времени.

Знание же об этом Едином возможно лишь путем созерцания, путем непосредственного видения. Впрочем, и это весьма проблематично: «Кто видел это на высшем небе, тот поистине знает. А если не знает?».

Отметим, что этот гимн задает парадигму, образец рассмотрения проблемы не только для индуистской, но и для буддистской традиции. Более того, эта парадигма распространяется также и на древнее и средневековое восточное православное христианство, в частности на очень интересное его течение, называемое исихазм (от слова исихия – «безмолвие»), так что я не устою здесь перед соблазном сопоставить его с буддизмом. Идея Единого как первоначала и разлитой повсюду всепронизывающей энергии, от этого Единого исходящей, свойственна обоим этим течениям мысли. С приобщением к вездесущей энергии связаны все практики и учения как в буддизме, так и в исихазме.

Итак, единство и энергия – вот что нам известно о первом начале. Как в классическом индийском буддизме, так и в буддизме Тибета это представление, идущее из глубины веков, преобразуется в учение о Пустоте, Шунье, которую арья (наиболее высоко развитое существо) постигает напрямую, без посредства мышления и речи, постигая также, что все есть проявление Пустоты. Пустота – это не некая сущность, но, напротив, отсутствие сущности, отсутствие самобытия, самостоятельного независимого существования явлений. И прежде всего следует осознать отсутствие самобытия у нашего «Я», у нашего возлюбленного эго.

Всякое явление лишено самобытия, поскольку имеет взаимозависимое происхождение: оно зависимо от причин, зависимо от частей и зависимо от обозначения мыслью. То есть существует изначальная и бесконечная сеть взаимозависимости, абсолютной истиной которой является пустота, отсутствие самобытия любого отдельного феномена. В этой сети, с точки зрения буддистской школы Мадхъямикса Прасангика, у вещей нет собственных характеристик, и ни одна вещь из сети взаимозависимого происхождения не является более фундаментальной, более основополагающей, чем другая. Все они расположены на одном уровне, и среди них нельзя обнаружить последней неделимой частицы, последнего предела – его просто нет.

Итак, предмет пуст в отношении своей собственной сущности. Некоего основообразующего, субстанционального существования просто нет, и сама Пустота включена в сеть взаимозависимого происхождения, только в ней она и существует. Вернее, о ней нельзя сказать, существует она или не существует, она вне любых мыслительных различений, вне всяких оппозиций, вне любых «или-или». Учение Будды потому и называется Учением срединного пути, что в нем нет и не может быть никаких дилемм, и если человек встает перед выбором «или-или», то это значит, что он идет неверным путем. Пустота – это пустотность от самобытия, от отдельного, независимого существования. И лишь Пустота постоянна, неизменна, нерушима, все остальное – всего лишь ее проявления. Однако Пустота и ее проявления – аспекты одного и того же, они не существуют друг без друга; недаром буддисты говорят, что сансара и нирвана – это одно и то же.

Пустота может познаваться концептуально, теоретически, что мы с вами сейчас как раз и пытаемся сделать, но это лишь предварительный путь познания, нуждающийся в выражении в словах. Высший путь познания – непосредственное восприятие Пустоты, в таком случае она действительно не выразима в словах и просто не нуждается в словесном выражении.

Поразительные совпадения с таким пониманием мира демонстрирует современный физик Джефри Чу, узнавший о буддизме от собственного сына-школьника уже после того, как сформулировал свою теорию – знаменитый «бутстрэпный» («шнуровочный») подход. Джефри Чу предлагает рассматривать Вселенную как динамическую цепь взаимосвязанных событий, отказываясь от сведения ее к набору фундаментальных сущностей, констант. Он считает, что в мире отсутствуют какие-либо фундаментальные, неизменные сущности, законы, уравнения, а потому нет никакой иерархии включенных в эту мировую «шнуровку» уже не вещей, а событий. Все во всеобщей зависимости равно друг другу, в том числе и человеческое сознание, и все находится в постоянной динамике – потяни за один «шнурок», и изменится вся сеть взаимосвязей. Так что совершенно напрасно искать в ней последнюю, фундаментальную, неделимую частицу – таковой просто не может быть. Любое происходящее событие немедленно сказывается на всех других, все течет, все изменяется. Ухватывая фрагмент, сознание искусственно останавливает изменение, фиксируя, собственно говоря, то, что уже не существует, ибо уже прошло. Ничто не существует самостоятельно, ничто не имеет самобытия, ничто не является первоосновой – вернее, ничто является первоосновой этой цепи, и оно лишено как существования, так и несуществования.

Согласно буддистскому учению, ум – столь же пустой от самобытия, как и любая другая вещь, имеющий своей сущностью одинаковую для всех Пустоту, находящуюся во всем и содержащую в себе все, – выделяет фрагментарные куски в сети зависимого происхождения и, не будучи соответствующим образом очищен, то есть преобразован, рассматривает их как отдельные вещи, приписывая им в силу своего неведения самостоятельное бытие. Одним из таких выделенных по неведению фрагментов оказывается и наше большое «Я», наша личность, якобы противопоставленная миру. В итоге таких умственных выделений человек живет в мире отдельных фрагментов, в раздробленном мире, из частей которого никак невозможно составить целое, выйти к Единству. Но это лишь в том случае, если он живет в обыденном мире, в мире относительной реальности, относительной истины. Выход же к абсолютной истине, к абсолютному знанию возможен путем преобразования ума, в результате чего он становится пустым от самого себя, свободным от самобытия и тогда непосредственно постигает целостность всей сети взаимосвязей, абсолютную истину Пустоты.

Итак, всякое частное проявление единой Пустоты связано с деятельностью ума, который в некультивированном, непросветленном состоянии неизбежно дробит исходное единство, разрывает его на части, из которых никак нельзя составить целое. Однако это целое содержится в каждой из частей и содержит в себе все части. Как и у Джефри Чу в его бутстрэпе, «шнуровке ботинок», каждая частица содержит в себе также и все другие частицы, порождая их и порождаясь ими же в общей связи целого, в котором все находится во всеобщем взаимодействии и взаимопроникновении.