Глава 8

Меня будит сильный шум, и я вскакиваю с постели. Неужели Кай вернулся? Неужели он снова хочет получить то, что причитается ему как супругу? Я вздрагиваю. Но в комнате никого. Уже утро. Ужасный шум, от которого я проснулась, кажется, доносится снизу. Ой! Гостиная!

Я спешу туда и вижу, как Кай носится туда-сюда.

– Ох, что это за?

Муж мчится за кем-то, и я слышу, как он кричит:

– Дьявольское создание, сгинь! Убирайся!

Из кухни доносится лай Брэйкена. Он скребется в дверь, но она плотно закрыта.

Я спускаюсь по широкой лестнице и, вбежав в комнату, вижу настоящий погром. Сова, кажется, совсем оправилась и, проснувшись в незнакомом месте, принялась искать выход. Но я забыла открыть окно, и бедная птица теперь бьется о стены, мебель, врезается в сервант, отчаянно хлопая крыльями, отчего прекрасный фарфор Кэтрин падает на пол и разбивается вдребезги. Кай носится вокруг, пытаясь поймать сипуху, которая только еще больше пугается, наводя тем самым куда более страшный бедлам. Сначала падает на пол блюдо, потом молочник и, наконец, восхитительный заварочный чайничек и два блюдца.

Я спешу вперед, уворачиваясь от летящей посуды, то и дело отпрыгивая в стороны, чтобы не врезаться в Кая, который снует туда-сюда, пытаясь ухватить несчастную птичку. Он что, правда думает, что это поможет? Какая нормальная птица не испугается его размашистых движений? Совенок садится на камин и, растерянный, ищет выход. Я проношусь мимо Кая, нырнув под его протянутые руки, и успеваю схватить птичку в тот момент, когда она собирается было взлететь. Почувствовав мое прикосновение, совенок перестает упираться, почти с радостью отдавшись мне в руки. Я прижимаю его к себе, глажу по шелковистым перьям, опасаясь, что Кай в припадке ярости может убить птицу.

Кай переводит взгляд с совенка на меня и снова на совенка. И тут он замечает в старой клети в углу комнаты гнездо, выстланное соломой. Он прищуривается. Кай выглядит ужасно. Мне становится понятно: этой ночью он заснул, не раздеваясь. Его волосы спутаны. А кожа бледна. В его дыхании я все еще чувствую запах перегара.

– Ты, – говорит он хрипло, – так, значит, это ты притащила сюда эту… тварь. Ты что, не знаешь, что нельзя приносить в дом птиц? Что это плохая примета!? Ты что, совсем идиотка? Посмотри!

Кай машет рукой, его пальцы сложены в кулак.

– Посмотри, какой… беспорядок ты устроила!

Он делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю, замерев в углу комнаты. Я не боюсь перепадов его настроения. И не позволю ему снова ударить меня. Но совенок так нервничает, что, боюсь, просто не выдержит очередного потрясения. Я не могу сделать ничего, кроме как остаться на месте и попытаться умерить тот гнев, который поднимается из глубины моей души. Кай смотрит на меня с отчаянием. Он больше не кричит. Говорит тихо, почти шепотом, его слова полны тревоги.

– Бедствия окружают тебя, – произносит он, – разруха следует за тобой по пятам. Что же ты за жена? Что за существо я привел в свой дом?

Но прежде чем я отвечаю, входная дверь распахивается, и миссис Джонс влетает в дом.

– Доброе утро, – начинает она. – И какое прекрасное утро… Ох! Боже милостивый, что здесь такое произошло?

Заметив ужасающую груду осколков вместо восхитительного фарфора Кэтрин, миссис Джонс застывает, закрыв руками лицо. Я сажусь на пол между комодом и камином, словно загнанный в ловушку кролик. Кай нагибается ко мне, и на лице его жуткое сочетание горя и отвращения.

Он поворачивается к миссис Джонс, но ничего не говорит, а, схватив со стола свою шляпу, просто выходит из дома. Мы смотрим ему вслед. Кай покидает нас, но вдруг что-то замечает и замирает от удивления. Я медленно вылезаю из своего укрытия, все еще держа птичку в руках, и подхожу ближе к окну. Растерянная миссис Джонс инстинктивно следует за мной. Теперь мы понимаем, что остановило Кая. Могила Мэг. Несколько дней назад мы похоронили собачку, и, чтобы отметить могилу, я посадила росток желтого мака. Один-единственный росток. А сейчас, хотя с того печального дня не прошло и недели, вся могилка покрыта цветами. Их, по меньшей мере, штук восемьдесят – маки подставляют свои яркие лепестки солнечным лучам, а на их листьях застыли капельки росы.

Кай смотрит перед собой – произошло невозможное, и он изо всех сил пытается поверить собственным глазам. Почувствовав, что за ним наблюдают, он оборачивается и видит в окне нас с миссис Джонс. Стоящая рядом со мной кухарка раскрыла рот от удивления. Совенок прячет голову, закрыв глаза от солнца. Я выпрямляюсь, сдерживая свои чувства, чтобы они не вырвались на свободу и не натворили еще чего-нибудь. Кай смотрит на меня. Точнее, мне в душу, как мне кажется. И в этот момент я осознаю: он понимает меня. Он видит меня так, как моя мама. Больше не может быть никаких тайн. Пора принять сложившееся положение вещей. Я теперь не в силах притворяться кем-то другим. Кай смотрит на меня долго-долго, и на сей раз я не могу прочесть, о чем он думает. Не контролируя себя, отреагировав на его рассеянность, я делаю шаг вперед и провожу ладонью по холодному оконному стеклу. Кай колеблется, словно собираясь вернуться в дом, но отворачивается и уходит.

Я наблюдаю, как его одинокий силуэт быстро исчезает вдали, поднимаясь на холм, и мне хочется, больше чем я чего-либо хотела за долгое время, быть рядом с ним.

Я чувствую, как кто-то кладет руку на мое плечо.

Голос миссис Джонс возвращает меня к действительности.

– Думаю, лучше всего будет отпустить нашего маленького друга, – она кивает на совенка. – Не правда ли?

Мы пробираемся через завалы посуды к выходу. Открыв дверь, я дарю совушке прощальный поцелуй, а потом поднимаю ее высоко. Совенок стоит на моей руке с мгновение, раскрывая крылья, щурясь от блеска дневного света. Он почти полностью поворачивает набок голову, как обычно делают совы, ища возможные источники опасности. Не увидев ничего, сипуха издает низкий гортанный крик и, широко раскинув крылья, стремительно летит к деревьям на противоположной стороне луга.

Не успеваем мы вернуться в дом и закрыть за собой дверь, как в гостиную прибегает Брэйкен, который, видимо, сумел как-то выбраться с кухни. Он начинает отчаянно скрестись у двери, скуля, – пес хочет быть рядом с хозяином. Я поднимаю защелку, и Брэйкен убегает прочь, а я смотрю, как он, похожий на лисицу, нос по ветру, хвост трубой – для равновесия, устремляется вверх по склону в погоне за Каем.

– Все с ним будет хорошо, – уверяет миссис Джонс. – Надо поесть, милая. Ставлю фунт, что ты еще не успела позавтракать. Ох, что же нам делать с вами двумя?

Миссис Джонс бормочет что-то и ведет меня в кухню.

– Вот увидишь, отведаешь моих уэльских пирожных, выпьешь чашечку горячего чая – и все будет уже не так плохо! – приговаривает она.

Я сажусь у очага, огонь в котором давно погас. Я онемела. Словно Кай, вырвавшись из дома столь стремительно, забрал все мои чувства с собой. Как же я могла так с ним поступить? Прекрасный фарфор Кэтрин – такая же драгоценность для Кая, как и воспоминание об ушедшей жене. Миссис Джонс снует туда-сюда по кухне, разжигая огонь с помощью мехов.

– Не переживай, милая, – говорит она, – Кай Дженкинс – человек добрый. Он способен прощать. Погуляет – и успокоится.

А что, если нет? Что делать, если я по собственной глупости разрушила ту хрупкую связь, которая, возможно, была между нами, разбив фарфор Кэтрин? И как он будет относиться ко мне теперь, когда больше не сможет игнорировать мою… странность? «Что ты за жена?» – спросил он меня. Какой ответ Кай найдет там, на холме?

Миссис Джонс ставит чайник над расцветающим огнем. Вода выплескивается из носика, превращаясь в шипящий пар. Женщина продолжает бормотать что-то успокаивающее, принося из кладовой чашки и корзинку со сладкими пирожными. Но у меня нет никакого желания подняться со стула и помочь ей. Заметив мое растущее отчаяние, она наконец останавливается. Уперев руки в бока, кухарка улыбается, ласково, но твердо.

– Миссис Дженкинс, – произносит она, расставив свои грузные ноги и медленно покачивая головой, – думаю, пришло время нам с вами поговорить.

Я нахмуриваюсь, пытаясь понять, о чем это она. Последние двадцать минут миссис Джонс только и делала, что болтала. Она знает: в полноценной беседе я участвовать не могу. Чего она ждет? Я склоняю голову, ожидая ее ответа. Вместо него кухарка идет к старому шкафу.

Он совсем не похож на тот прекрасный сервант в гостиной, который до сегодняшнего дня хранил фарфор Кэтрин. Нет, этот шкаф выглядит вполне обыденно, его древесина потемнела от копоти, и в середине он немного просел под тяжестью дерева, из которого сделан, – ведь ему уже немало лет. Миссис Джонс с трудом присаживается на четвереньки и открывает нижнюю левую створку. Достав кастрюли, сковородки, доски и блюда, она застывает перед, казалось бы, совершенно пустым шкафом. Затем, к моему удивлению, кухарка чуть ли не вползает внутрь. Пожалуй, лишь ее лишний вес мешает ей скрыться в шкафу полностью. Когда она начинает говорить, ее голос кажется глухим. Она так отчаянно копается в шкафчике, что тот весь трясется, поэтому я боюсь – вдруг он может опрокинуться.

– Да уж… Похоже, мне понадобится твоя помощь, дорогая. Кажется, я не смогу… сама… дотянуться.

С раздражением она ползет назад, выбирается и садится, вся красная от усилий, вытянув перед собой пухлые ноги. Ей требуется с минуту, чтобы вытереть пот со лба и расправить фартук.

– Ну и дела, – тяжело выдыхая, произносит она. – Тут одно из двух: либо шкафчик стал глубже, либо мои руки стали короче.

Миссис Джонс указывает в темноту пустого шкафа.

– Так что доставать ее придется тебе. Пожалуйста, залезь туда, дорогая. Там должна быть крошечная щель.

Я карабкаюсь внутрь, удивляясь, как она не застряла – так там узко. И действительно, из задней стенки комода вырезан небольшой кусок, так что я чувствую за ним холодную каменную кладку. Частично миссис Джонс уже сдвинула этот каменный засов.

– Ну что, нашла? Тебе нужно полностью отодвинуть плиту, – объясняет она. – А затем протяни руку до предела и нащупаешь необходимое.

Я делаю, как мне говорят, пытаясь прогнать из головы возможность потревожить крысиное гнездо. Грызуны меня в целом не очень пугают, но отвращение перед крысами я испытываю с детства.

– Ну как, нашла?

Теперь в голосе миссис Джонс я слышу сильное волнение.

Если бы я могла говорить, то, конечно, сказала бы – легче понять, что ты что-то нашел, когда знаешь, что именно ищешь. Но так как произнести я ничего не могу, то продолжаю ощупывать холодную стену. И вот мои пальцы что-то находят. Это не дерево и не камень, ибо это что-то пружинит. Кажется, оно мягкое. Наверное, обернуто в ткань. Я шарю по нему, и наконец мои пальцы зацепляют веревку, которой обвязан сверток, и мне удается вытащить его.

Как только миссис Джонс видит сверток, она вырывает его у меня и прижимает к груди, закрыв глаза, будто ей только что вернули самое важное сокровище. Открыв глаза, она улыбается, протягивая мне руку.

– А теперь помоги старой женщине подняться на ноги. Ничего хорошего моему бедному телу не будет от сидения на холодном полу.

С некоторым усилием я помогаю ей встать, и мы устраиваемся по обе стороны от очага. Дерево уже сгорело в пламени, и оно медленно подбирается к углям. Чайник издает слабый, но многообещающий звук. Миссис Джонс осторожно развязывает веревочку, и ее пухлые пальцы удивительно проворно справляются с узлами. С большой осторожностью она снимает обертку, положив ее на пол рядом со стулом. У нее на коленях оказывается большая книга, в потертом кожаном чехле, с плохо читающейся надписью позолоченными буквами. Миссис Джонс гладит, нет, нежно ласкает книгу, и ее лицо, кажется, становится менее старым, почти восстановив следы потерянной молодости, и наполняется радостью. Что такого может быть на этих страницах, если одна мысль об этом так ее преобразила? Я наклоняюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть книгу, и замечаю, как миссис Джонс инстинктивно сжимает фолиант еще крепче. Понятно: пока она не готова дать его мне.

– Ну-с, дорогая, с чего бы нам начать? Ах, маки. Да, я думаю, начнем с них.

Я опускаю глаза, сделав вид, что меня беспокоит нить, выбившаяся из подола ночной рубашки.

– О, ты можешь не думать об осторожности. Не со мной, не сейчас. Ты же видишь, что я тебя понимаю, Моргана.

Как бы хорошо мы с ней ни ладили, мне странно слышать, что миссис Джонс обращается ко мне по имени.

– Когда родители тебя так назвали, они знали, верно, с момента, как ты появилась на свет, о твоем даре? Они назвали тебя в честь той, что жила много лет назад и была одной из самых сильных и одаренных ведьм на всем белом свете? – тихо спрашивает кухарка.

Когда она произносит слово «ведьма», я вздрагиваю и поднимаю на нее глаза.

Имя выбрал папа. И да, о его происхождении он знал, потому что часто рассказывал сказки о чудесах, сотворенных моей мифической тезкою. Наверняка мама, женщина разумная и приземленная, была против такого имени, но папа умел уговаривать.

– Так вот, вернемся к макам, – продолжает кухарка. – Знаю, что пару дней назад ты посадила на могиле бедной Мэг один цветок. А теперь там целые россыпи желтых маков. Думаю, ты была удивлена не меньше, чем мистер Дженкинс, когда увидела это чудо, так ведь, дорогая? Вспомни, дитя мое. Не обронила ли ты случайно слезу? Ведьмины слезы наделены сильной магией. Постой, не вскакивай же ты, словно заяц от шума выстрела. Это всего лишь слово.

Миссис Джонс тихо вздыхает, глядя на меня с большой любовью, и я понимаю, что не боюсь. А вспоминаю, как на меня смотрела моя собственная мать.

– Я знала, кто ты и на что способна, с первого же момента, как ты до меня дотронулась. Не бойся. Я не расскажу твою тайну ни одной живой душе. Ибо как я могу выдать представительницу своего же «ремесла»?

Мне трудно понять, что шокирует больше – то, что она назвала меня ведьмой, или то, что объявила ведьмой и саму себя. Но мои руки начинают дрожать. Я не успеваю толком отреагировать на ее слова, а миссис Джонс уже продолжает, желая развеять мои опасения.

– Существуют различные виды ведьм, знаешь ли. И мы с тобой принадлежим к разным видам, дорогая моя. Я всего лишь ведунья, притом самая обыкновенная. Все, чем я владею сейчас, я узнала от матери, а та от своей матери, а та от своей… И знания эти уходят в самую глубь времен. Знания о травах, о лечебных зельях, о заговорах и приворотах.

Миссис Джонс замолкает на мгновение, о чем-то задумавшись. Когда она продолжает, я замечаю слезы в ее глазах:

– Ох, как же я хотела дочку… Однако мне был послан сын, и это меня огорчило. Я люблю своего мальчика, конечно же… из него вышел прекрасный фермер, а вот ведьма бы получилась никудышная!

Хихикнув, кухарка продолжает:

– Мать говорила, что я способная, и она хорошо учила меня. На протяжении многих лет я делала, что могла, чтобы помочь людям, которые нуждались во мне. Иногда мои чары действительно помогали облегчить страдания. В другие времена, как тогда, когда бедная Кэтрин мучилась тяжелыми родами… я оказывалась бессильна. Мой дар – небольшой, скромный, предназначенный для удовлетворения насущных потребностей. Но вот в тебе, дорогая, в тебе скрыта такая сила, такая сила…

Она медленно качает головой.

– Наверное, ты сама ее побаиваешься, не так ли?

Тут я начинаю кивать и вдруг останавливаюсь, поняв, что призналась… но в чем? Что я ведьма? Что владею магическим даром? Я никогда не признавалась в этом никому. Даже маме. И хотя она понимала все, говорить об этом мы не рискнули. Способность творить чудеса передалась мне от папы. Он один мог мне что-то посоветовать, направить меня. Но потом отец ушел, и мама решила, что с ним исчез и мой дар. Быть ведьмой – опасно. Многие ведьмы страдают из-за своих чар. В лучшем случае они подвергаются изгнанию. В худшем же… В общем, некоторым из нас за свой дар приходится расплачиваться собственной жизнью.

– Чудо, – говорит миссис Джонс, – что никто другой пока этого не заметил.

Почему же? Некоторые заметили. Мой школьный учитель, например, хотя он не смог бы ничего доказать. И одноклассники, уверена, считали меня какой-то… другой, разве нет? Да и в деревне перешептывались. Шли разговоры, и мама то и дело одергивала меня, чтобы я не была такой беспечной. И я научилась хорошо скрывать магические способности, что во мне сокрыты. Но это было до замужества. Здесь, с Каем, я перестала их прятать. Миссис Джонс сразу поняла, кто я. Преподобный Кадуаладр тоже довольно скоро составил обо мне нелицеприятное мнение. И вот теперь Кай увидел маки и знает, что мы с кухаркой знаем об этом. Теперь между нами нет секретов. Но как он поступит? Что будет, когда он вернется?

Миссис Джонс ерзает в кресле, пытаясь устроиться поудобнее, но не отпуская книгу, лежащую у нее на коленях, ни на секунду. Закипает чайник. Мы переглядываемся.

– Можно тебя попросить об одолжении, дорогая? – произносит миссис Джонс.

Я вскакиваю, прогоняя беспокойство, вызванное предметом нашего обсуждения. Я рада чем-то себя занять. Принимаюсь разливать чай, а кухарка продолжает. Так мне легче скрыть свою реакцию на ее слова.

– Ты ведь знаешь, что за сила скрыта в тебе. Не можешь не знать, так ведь? Должно быть, трудно прятать от окружающих лучшее, что у тебя есть. Ну, милая, от своего мужа ты это больше скрывать не сможешь. Тебе очень повезло оказаться именно здесь, в Финнон-Лас, потому что поместье построено на волшебной земле. В местных камнях заключена мудрость многих поколений ведьм.

Она снова смотрит на книгу, и краем глаза, пока наливаю чай, я вижу – она пытается ее открыть. Осторожно, почти с опаской, кухарка начинает разворачивать книгу. Я так хочу, чтобы она поскорее распахнула фолиант и дала мне увидеть его содержимое, но у миссис Джонс не хватает смелости. Или она не доверяет мне достаточно, чтобы раскрыть тайны Гримуара?

– Я рассказывала тебе о волшебном источнике. Так вот любой, кто становится его хозяином, получает всю его силу. Если знает, как ею воспользоваться. Но есть и другая сторона, ибо источник Финнон-Лас совсем не такой, как все другие. Он стоит особняком. Магия его куда более сильная. Местные жители хорошо знают о происхождении источника. Но лишь немногие ведают, что случилось через много лет после того, как ведьма впервые воспользовалась им. Мне об этом рассказала моя мать, но сначала заставила поклясться, что я никогда не передам это знание никакой другой ведьме, только если не буду уверена, что ей можно полностью доверять.

Она смотрит на меня.

– Ну же, не стой на месте, чай же остынет, дай мне чашку.

Я вручаю ей чашку, от которой поднимается пар, и миссис Джонс громко отхлебывает чай. Я снова усаживаюсь напротив, но моя чашка остается полной. Мне слишком интересно, чтобы отвлекаться на нее.

Миссис Джонс закрывает глаза, смакуя напиток, и одним глотком осушает чашку, хотя чай очень и очень горячий. Кухарка ставит чашку на пол, откидывается на спинку стула, а затем, не открывая глаз, продолжает. Ее голос звучит монотонно, словно она что-то пересказывает. Или даже будто это не совсем ее голос.

– Это Гримуар Синего Источника. Все, что здесь есть, написано рукой Ведьмы Источника, и никто другой не может воспользоваться этими знаниями. Та, что стремится ими воспользоваться, прежде должна доказать, что достойна этого, продемонстрировать мастерское владение своим даром, подчиниться правилам Ведьмы Источника, поклясться, что сможет сохранить и защитить источник и его воду от тех, кто посягнет на него или решит использовать его силу во вред.

Миссис Джонс резко переводит взгляд на меня, и от ее вида я роняю чашку, которая с грохотом врезается в пол. Мягкие, светлые глаза друга неожиданно исчезли, а на их месте зияют блестящие золотые зрачки! Из них льется яркий свет. Я не могу отвести взгляд и чувствую, как кто-то проникает в мою душу. Я обнажена. Меня судят, я чувствую это, судит не миссис Джонс. Тепло поступает в мое тело, наполняя его, и мне начинает казаться, что я вот-вот сгорю в этом пламени. Я слышу где-то вдалеке звук колоколов, который я едва могу разобрать. Затем, так же быстро, как и началось, испытание мое окончено. Вместо обжигающего тепла я чувствую холод, и он так резок, что исчезновение жара, который был перед ним, кажется мне ужасной утратой. На короткий момент я ощущаю себя совершенной. Казалось, я отдала бы все, что угодно, чтобы этот жар вернулся.

Глаза миссис Джонс становятся прежними. Она делает вдох, и мне кажется, ей тоже нерадостна потеря такого поразительного ощущения. Ей требуется минутка, чтобы успокоить дыхание и выдавить из себя подобие улыбки.

– Замечательно, дорогая, – говорит она. – Очень хорошо.

Тем не менее кухарка по-прежнему не дает мне книгу, даже не раскрывает ее. Я понимаю, что мне хочется поскорее прочитать ее. Мое желание так сильно, что я не могу сопротивляться и невольно тяну к ней руки. Улыбка миссис Джонс мгновенно исчезает.

– Еще нет. – Ее голос резок, но он точно принадлежит именно ей. – Тебе предстоит долгий путь, милая. Но я помогу тебе, и награда будет ох какой дивной! Мне известно, что за знание скрыто на этих страницах. Мне выпало присматривать за этой книгой, но я не из тех ведьм, которые могут воспользоваться тем, что здесь написано. Этого не могли ни мать моя, ни мать моей матери. Редкая ведьма может управлять такими силами, обладать мудростью и не использовать ее во вред. Я верю, что ты, дорогая, из тех самых ведьм! Ты Моргана, ты та, кого все эти годы ждал Гримуар Синего Источника. Но ты должна доказать, что достойна этой чести и готова обучиться мастерству Ведьмы Источника. И первый шаг, который ты должна предпринять – отпустить свою магию. Дай ей действовать самостоятельно.

Я смотрю на нее, желая сделать то, о чем она просит, но не знаю как.

– Все будет хорошо. Они тебя увидели, дорогая, – говорит миссис Джонс, и я знаю, что она имеет в виду под этим. Но кто меня увидел?

Кухарка вдруг кажется очень уставшей, и я вижу, что наша беседа ее несколько утомила. Она поднимает руку и слабо шевелит ею в направлении двери в гостиную.

– Ты можешь кое-что сделать. Ты должна кое-что сделать. Думаю, ты знаешь, что именно.

Ее глаза закрываются, и она погружается в глубокий сон, не отпуская Гримуар.

Пошатываясь, я встаю на ноги. Она права, я действительно знаю, что нужно делать. Вернее, то, что мне нужно попытаться сделать, ибо я ни в коей мере не уверена в успешности своего начинания.

Я возвращаюсь в гостиную. Вокруг страшный беспорядок. Большая часть фарфора Кэтрин превратилась в осколки. Я осторожно пробираюсь среди них, найдя небольшое свободное пространство посреди комнаты, и встаю на колени. Беру в руку кусочек блюдца. На нем нарисована дикая земляника, но ее усики жестоко отсечены, а плод разрублен пополам, и на краях скола заметен неровный фарфор. Кай говорил, как сильно Кэтрин дорожила коллекцией посуды и как сильно эти чашки и тарелки напоминали ему о жене, которую он любил. Хорошей жене. Правильной жене. Не той, которая приносит несчастья. Не той, которая заставляет его себя избегать. Не жене со странными способностями, ни одна из которых не служит полезной цели. Не такой жене, как я.

Ибо разве Кай не прав? Разве я не принесла ему одни лишь неприятности? Да, конечно, поднимать на меня руку он не имел права. Но ведь и я не должна была его кусать. Кай лишь инстинктивно защитился, как защищаются от укуса пчелы. Сложно обвинить его в насилии. Кай лишь сел у моей кровати, на что имеет право любой муж, проявив больше терпения, чем я того заслуживала. Но чем я ответила на его доброту? Отчаянным протестом! И что, в его глазах, я сделала хорошего для Финнон-Лас? Его стадо погибло, так как я не смогла остановить испуганных животных. За последние несколько недель я дважды прилюдно унизила Кая перед местными жителями. Но даже при этом он только и старается, чтобы помочь мне почувствовать себя здесь как дома. Он не бросался на меня в приступе вожделения. И ни в чем не винил, хотя было в чем. И ни разу не спрашивал меня о тех странных вещах, которые иногда происходят по моей воле. До этого дня. Теперь Кай не сможет делать вид, что не видел могилу Мэг. Никто из нас больше не сможет притворяться. И, в свете последних событий, мне бы стоило разобраться с особыми талантами, которыми я, наверное, обладаю. Миссис Джонс сказала, я не должна сдерживать магию. Что бы или кто в нее ни вселился, что бы или кто ни забрался в мою душу, чтобы исследовать ее, ему нужно, чтобы я доказала, что владею магией. Это испытание я просто обязана выдержать.

Я смотрю на кусок фарфора на своей ладони. Дверь гостиной с шумом закрывается – я заставляю ее это сделать силой собственной мысли. Миссис Джонс говорила, ведьмины слезы хранят самую сильную магию, но мои глаза сухи. Чем же еще мне пожертвовать, что отдать, чтобы сотворить чудо? Я провожу пальцем по острому краю разбитой тарелки, порезав кожу. Капельки крови выступают на крошечной ранке. Я смотрю, как кровь струится по моему пальцу, поднимаю руку, повернув ее так, что малиновый ручеек устремляется к запястью, закручиваясь вокруг локтя, словно усики земляники. Наконец толстая, блестящая капля падает с локтя на маленький кусок битого фарфора, лежащий на полу передо мной. Я закрываю глаза. И чувствую, как воздух в комнате приходит в движение, с силой развевая мои волосы и сорочку, и давление его таково, что дребезжат оконные защелки, задираются с пола ковры, а подсвечники на камине вот-вот упадут. Вскоре все начинает вращаться. Поднимается вихрь из пыли, пепла и фарфоровых черепков. Мои глаза закрыты, а руки взметнулись в воздух. Кровь продолжает сочиться из пальца, и с каждой каплей давление в комнате растет, словно вот-вот разразится буря. Теперь я раскачиваюсь, позволяя водовороту себя унести, у меня кружится голова, а сердце сжимается в груди. Мои конечности дрожат и дергаются, как у эпилептика. Я не представляю, что делаю, только понимаю, к чему собираюсь прийти. Мной руководит лишь воля. Моя воля. Я чувствую, как ее сила обволакивает меня и все в комнате, и теперь все здесь связано и наполнено огромной мощью, так что я боюсь, как бы стены не рухнули от ее оглушительного напора. Но Финнон-Лас стоит как ни в чем не бывало.

Высоко над Финнон-Лас тяжелое облако опускается на холм. Кай делает несколько шагов и чувствует в воздухе сильную влажность. Он видит лишь на пару ярдов вперед, не больше. Но Кай хорошо знает эти холмы и мог бы пройти тут даже с закрытыми глазами. Он знаком с каменистыми тропинками, опасными обрывами и трясиной, и даже в том состоянии, в котором сейчас находится, может перемещаться по холму без всякой опасности. Где-то рядом поет кроншнеп, голос которого заглушает влажный туман. Кай его не слышит. Он отчаянно пытается договориться со здравым смыслом. Есть в Моргане что-то, не поддающееся объяснению. И дело тут не только в ее немоте и несдержанности, уж в этом-то он точно уверен. Моргана пыталась ему сказать, что смерть Мэг была не случайна. И все это – внезапный ветер, захлопывающиеся двери, прекрасное, почти сверхъестественное взаимопонимание с животными… а еще цветы на могиле. Цветы, которым необходимо больше двух лет, чтобы разрастись так обильно. Кай видел, что она посадила один-единственный цветок и полила его одной слезинкой – и вот теперь могилка Мэг превратилась в цветущую клумбу.

Более того, Кай больше не может скрывать, что знает о секрете Морганы. Притворяться бессмысленно. Он должен признать, и в первую очередь для себя самого, что она… кто? Одержимая? Чародейка? Колдунья? Ведьма? Ему странно даже думать о подобных вещах.

Когда Кай был мальчиком, он, конечно же, слышал легенды о таких людях. Однако легенды эти воспринимались не более чем страшные сказки. По преданиям, эти люди были плохими, если их вообще можно было назвать людьми. Скорее, эти «существа» вызывали подозрение и ненависть. Чародеи считались обманщиками и аферистами. Колдуны получили свои чары от самого дьявола. А жениться на ведьме – и вовсе дело последнее.

Почему Кай не заметил необычные способности Морганы раньше? Был ли он ослеплен похотью? Любовью? Отчаянием из-за потери жены? Почему никто из ее знакомых не подумал предупредить его? А теперь он вспоминает: жители деревни Морганы говорили о ней хорошо, даже ласково, но со странными паузами. Как будто сомневаясь: не сказать ли еще чего. Теперь он понял, что пряталось за этой тишиной. Ибо как они могли обсуждать с незнакомцем колдовские чары?

Кай идет дальше по мокрой земле. Наконец-то он способен думать. Способен разобраться в своих путающихся мыслях. Ведь, помимо проблемы с Морганой, ему нужно что-то решить по поводу предстоящей поездки. Да, у Кая еще есть возможность купить соседских быков, к тому же у него осталась парочка своих. Также фермеры собирались предложить ему несколько овец, а заводчик пони в Лондоне обещал трех лошадок. Однако всего этого недостаточно. Проще простого понять – как ни крути, Кай на этой сделке ничего не заработает. Заем на покупку, расходы на корм, ковку, выпас, размещение в гостинице, наемную рабочую силу и, конечно же, налог на пользование дорогами – все это значит, что ни о какой прибыли и говорить не приходится.

Если только Кай не согласится на предложение Изольды. Условий она, конечно, не поставила, но ему кажется, они будут более приемлемы, чем те, что предложит банк. Однако какую цену он заплатит за эти деньги в действительности? Мысль, что он может оказаться обязанным, Каю почти ненавистна. И все же сразу списывать со счетов ее предложение не представляется ему возможным.

И есть еще одно «но». С кредитом или без, чтобы обеспечить будущее Финнон-Лас, Каю придется продать всех лошадей. Весь табун. Кай знает: покупатели в Лондоне с удовольствием приобретут всех его годовиков. Ему очень тяжело принять решение, но в его жизни уже случались тяжелые ситуации, которые пришлось преодолеть.

Кай приближается к лугам, и, словно призванные его мыслями, среди плотного тумана, словно духи в призрачном царстве, появляются кони. Кай останавливается и позволяет им приблизиться. Молодые лошади нервно втягивают воздух, вытянув шеи и навострив уши, готовые унестись прочь при первых же признаках опасности. Но опасность появляется, откуда не ждали – несущийся Брэйкен наконец-то нашел хозяина и с лаем бежит сквозь траву. Повинуясь душевному порыву, Кай улыбается и, наклонившись, треплет намокшую спинку корги.

– Полно, друг мой, – говорит он, – побереги свои силы. В этом году ты еще мне ох как понадобишься.

Каю тяжело осознавать, что он прав. Самое страшное – он знает: одной собаки для работы во время поездки не хватит, с таким огромным количеством животных уж точно. Кай наблюдает, как пугливые юные кони убегают обратно, исчезнув в медленно поднимающемся облаке тумана, и вдруг ему в голову приходит главная мысль. Больше всего для работы со своенравными животными подходит лишь один человек – Моргана. Он встает, качая головой, задумавшись, насколько странной порою бывает судьба. Лишь сегодня утром Кай признался себе, что его жена – создание, полное тайн и чудес, и вдруг теперь он собирается просить ее помочь во время поездки и тем самым спасти и поместье, и их счастливое будущее.

– Ох! – кричит Кай корги, бегущему следом за ним, и вместе они начинают спускаться с холма. Выбранный Каем маршрут пролегает по широкой тропинке на противоположной стороне холма, так что дорога домой займет ровно час. В тот момент, когда он уже собирается перелезть через аккуратную изгородь, где-то неподалеку вдруг слышится стук копыт. Туман уже рассеялся достаточно, чтобы он мог ясно разглядеть небольшую похоронную процессию, движущуюся по направлению к старой часовне в Ллэнуисте. Когда незнакомые люди проходят мимо, Кай отходит в сторону, обнажив голову. Ни один из членов кортежа не издает ни звука – тишину нарушает лишь топот копыт да медленный скрип колес старой повозки. Гроб совсем крошечный и из самого простого дерева. Возглавляет шествие преподобный, которого Кай никогда не видел. За ним следуют четверо мужчин в высоких шляпах – они несут гроб. Помимо них, в процессии участвуют не более шести человек – двое из них пожилые женщины. Они в столь же зловещей тишине проплывают мимо него. Кай чувствует, как по спине пробегает холодок, и причина его, как он думает, – в утренней сырости. Из уважения к усопшему он ждет еще пару минут, а потом сворачивает в другую сторону, следуя по тропке к Трегарону.

Не успев пройти и полумили, Кай встречает фермера в летах, который чинит дыру в изгороди. С несвойственной для его возраста прыткостью мужчина легко орудует сечкой, быстро раскраивая ветви орешника, и, сплетая их вместе, делает своего рода заплатку. Кай узнает в ловком старичке дядюшку кузнеца Дая. Они здороваются и пару минут говорят о всяких мелочах. Потом Кай решает узнать про похороны.

– Я слышал, кто-то умер, – выдает он. – Не знаете, кого сегодня хоронят в Ллэнуисте?

Глаза старика расширяются от удивления, и он смотрит на Кая внимательно.

– В той часовне уже никого не отпевали много лет, – произносит он медленно. – С той самой поры, как преподобный Уильямс уехал на побережье.

– Сегодня точно кого-то собираются хоронить, – уверяет Кай. – Наверняка вы видели, как люди несли гроб. Мне даже пришлось отойти, чтобы они прошли, понимаете?

Старик заметно бледнеет и качает головой.

– Я никого не видел, – говорит он.

Кай недоумевает:

– Ну же, вы не могли их не заметить – не уснули же вы на своей изгороди! У них была телега, которую везла довольно уродливая лошадь. А гроб несли несколько мужчин, хорошо одетых, в цилиндрах… Людей было немного, и все они в возрасте…

Старик медленно повторяет:

– Я не видел тут никого. И ты тоже.

– Уж не хотите ли вы сказать, что я вру?

– Нет, просто ты обознался.

– Не сходите с ума. Я знаю, что видел. Не могло же мне привидеться столько народу?

Старик жестикулирует сечкой, чтобы подкрепить свои слова:

– Говорю тебе, не было тут похорон больше, с тех пор как преподобный уехал, и никто мимо меня сегодня не проезжал.

Он наклоняется вперед, и Кай видит его морщинистое лицо совсем близко. Старик произносит тихо-тихо:

– Ты видел тойли.

– Тойли? – нервно смеется Кай. – Старик, вы что, эля перебрали?

– Да, называй меня дураком или пьяным, если тебе так легче, только это факт, – отвечает дядя Дая.

– Факт? Мне пришлось отойти в сторону, чтобы пропустить кучку привидений, и вы говорите о каких-то фактах? – недоумевает Кай.

Он слышал о тойли раньше. Много лет назад, когда был еще совсем мальчишкой. Его дедушка рассказывал, как Джонс Хеол-Дро ясным августовским днем видел пышную похоронную процессию и лошадей с черными попонами, которые двигались к Понтридигиаду. Никто не поверил ему. Но тот был непреклонен и всем доказывал, что на самом деле все это видел.

Дядюшка Дая продолжает рубить орешник, заканчивая начатое дело.

– Зачем отрицать, – говорит он, больше не поднимая головы. – Тойли — это знамение от духов, от тех, кто ушел в мир иной. Оно является лишь тому, кого ждет беда, и не предназначено ни для кого другого. Это, Кай, значит, что кто-то в опасности. Кто-то из твоих близких вот-вот покинет тебя, и с этим ничего не поделаешь.

Кай открывает рот, чтобы возразить, но чувствует ледяной холод. Это суеверие, знакомое ему достаточно хорошо. Кай знает, что он видел. На миг ему хочется возразить, заявив, что у него больше не осталось близких людей; смерть уже унесла женщину, которую он любил. А потом Кай вспоминает о Моргане, и боль пронзает его сердце, боль столь же острая и мучительная, как все его мысли о Кэтрин. Моргана!

Он бежит. Бежит столь быстро, что даже Брэйкен теряет его из виду. Кай несется домой, хотя воздух иссушает его легкие, и грудь, кажется, вот-вот лопнет от усилий. Он бежит, несмотря на боль в мышцах ног. С головы Кая слетает шляпа, но он не замедляется ни на секунду, чтобы поднять ее с земли. Он может думать только о Моргане, о том, как накричал на нее. Теперь он понимает: неправильно было бунтовать против ее странного поведения, ведь его жена всегда была такой нелюдимой. Он может не обращать на это внимания; Моргана же не виновата, что она такая, правда? Каю в голову приходит мысль, что ему все равно – магия это или нет. Его волнует лишь сама Моргана. Моргана, с ее буйным нравом и особенными талантами. Те таланты, которыми обладает его жена, не могут быть направлены во зло, рассуждает Кай, ибо они являются ее частью, а Моргана, он уверен, хорошая, добрая женщина. Может быть, ее силы – дар Божий? Мысль о том, что Моргана может оказаться в опасности, что что-то может случиться с ней, прежде чем он успеет домой, заставляет Кая ускориться.

Он бежит, пока наконец впереди не возникают очертания Финнон-Лас. Кай несется через луг в дом, настежь распахнув входную дверь. И едва не налетает на жену, выходящую из гостиной. Стоя в зале, тяжело дыша, почти не успевая говорить из-за сбившегося дыхания, Кай хватает пораженную девушку за плечи.

– Моргана! Моргана, ты в порядке? О, слава богу!

Сделав еще один глоток воздуха, чтобы не рухнуть в обморок, Кай тянет ее к себе, прижавшись губами к ее губам, целуя ее со страстью и желанием мужчины, который изголодался по любви. Мужчины, который только что понял, какую драгоценность обрел. Мужчины, потрясенного страхом потерять то, что наконец-то нашел. Кай отстраняется, но не отпускает Моргану. Миссис Джонс выходит из кухни и смотрит на него с удивлением, однако Каю все равно. Его жена, кажется, в шоке. Он пытается объяснить, что-то бормоча про тойли и старика у изгороди, но тщетно. В конце концов Кай сдается и, притянув Моргану к себе, снова медленно целует ее, на этот раз уже не в припадке отчаяния.

Моргана отстраняется, чтобы посмотреть на него, на ее лице все еще застыл немой вопрос.

Кай улыбается и говорит мягко:

– Ну, по крайней мере, теперь ты не кусаешься. Пожалуй, это прогресс, моя дикарка.

Моргана улыбается, и все ее тело, сжатое, словно пружина, наконец, начинает расслабляться. Она глубоко вздыхает, словно только что отпустила что-то. С мгновение поколебавшись, Моргана берет Кая за руку и ведет в гостиную. Муж безропотно следует за ней.

С секунду он не понимает, что именно она пытается ему показать. Комната выглядит как раньше. Но тут Кай вспоминает, какой здесь царил беспорядок, когда он пару часов назад ушел из дома. Теперь комната аккуратно прибрана, картины на стенах висят ровно, подушки и ковры расправлены, а в серванте красуется фарфор Кэтрин, совершенно нетронутый, новый.

Подойдя ближе, Кай касается чайника, ища трещины, но не может найти ни одной. Все чашки и блюдца, все тарелки, все, что было разбито, теперь цело.

Кай смотрит на Моргану. Та наблюдает за ним нервно, явно не зная, какой реакции ожидать. Он очень рад, что отправился на холм, чтобы подумать о своей необыкновенной жене и о том, как быть с теми чертами ее характера, которые он не может не замечать. Кай берет руку девушки и сжимает ее с нежностью. И громко говорит:

– Миссис Джонс! Я думаю, нам не помешала бы чашечка чаю.

– О, конечно, мистер Дженкинс.

– Пожалуй, выпьем чаю в гостиной. Возьмите, пожалуйста, лучшие чашки.

– О да! – соглашается кухарка, запыхавшись, и тут же скрывается на кухне.

Кай смотрит на Моргану. Он все еще держит ее руку и не чувствует никакого желания ее отпустить. Вместо этого он подносит ладонь жены к губам, прикоснувшись к ней нежнейшим поцелуем, и шепчет:

– Спасибо, Моргана. Спасибо.