5
– Что господину угодно?
– Твоего босса.
– Простите?
– Брюс Рошлен, журналист. Я тороплюсь.
Челюсть дворецкого совершила несколько ультрабыстрых движений вниз-вверх. Его обязанностью было следить за порядком в особняке сэра Чарльза, и нечасто ему доводилось принимать таких великанов с растрепанными волосами. К тому же ненавистный шотландский акцент выдавал неотесанность незваного гостя.
– У вас назначена встреча?
– Ну да, сейчас.
– Боюсь, это невозможно.
Брюс глянул на экран своего смартфона.
– Звоню сотням своих подписчиков и друзей, а также еще тысяче идиотов, которые поспешат наброситься на одного педофила, марающего этот милый Кенсингтонский райончик.
– Вы… Вы…
– Глотай слюну и веди ко мне своего господина.
Дворецкий освободил порог особняка и провел Брюса в гостиную в старинном стиле. Викторианская мебель, картины, посвященные сражениям при Трафальгаре и Ватерлоо, настоящие китайские фарфоровые вазы.
Сэр Чарльз не заставил себя ждать.
Высокий и худой, с редкой круглой бородкой, в темно-синем блейзере, бордовом галстуке-бабочке и серых фланелевых брюках, преподаватель истории религий, наследник богатеньких дворянчиков Ланкашира, долго рассматривал своего гостя.
– Мне принимать это за шантаж, господин Рошлен?
– Самую малость!
– И вы полагаете удивить меня этим?
– Это уж точно! Хватит рассуждений, садись, поболтаем. А… У тебя не будет чего-нибудь выпить?
– Шотландский виски, думаю, подойдет?
– А ты начинаешь мне нравиться.
Сэр Чарльз взял хрустальный графин и наполнил два стакана жидкостью янтарного цвета.
– Хороший, – признал Брюс.
– Зачем так вторгаться?
– А ты не догадываешься?
– Я читаю некоторые ваши статьи. Но я не похож на ваших обычных жертв. Вы занимаетесь так называемыми «деликатными» делами, я – древними и исчезнувшими религиями. Моя роль в экономике отнюдь не заслуживает внимания.
– В жизни есть не только бабки. Главное – это идеи. А тут ты кое-что да знаешь.
Сэр Чарльз смутился.
– Я не понимаю, чем…
– «Сфинкс».
Несмотря на годы самоконтроля, сэр Чарльз чуть не подпрыгнул. И буря, отразившаяся на его лице, не ускользнула от Брюса, привыкшего долго мучить свою добычу.
Он постучал в нужную дверь.
– «Сфинкс» – это утопия.
– Я это обожаю! И кто они, эти утописты?
– Легендарные герои. Даже детям такое больше не интересно.
– А я в душе ребенок. Меня это захватывает.
Сэр Чарльз опорожнил свой стакан. Похоже, ему не удалось справиться с собой.
– Масуд Мансур – это ведь глава клуба «Сфинкс»?
– Он умер.
– Где именно?
– В Афганистане. Устрашающее убийство! Его превратили в живую бомбу.
– Чего он хотел, этот Мансур, и чего добивался «Сфинкс»?
– Откуда мне знать?
– Он ведь был твоим другом?
– Я восхищался им.
– Почему?
– Потому что он думал, что у человечества есть шанс выжить.
– А ты – нет?
– Я не вхожу в этот клуб.
– А кто же входит?
– Я об этом ничего не знаю.
– Ну же, сэр Чарльз!
– В общем, почти ничего. У Мансура был товарищ по духу, которого он очень уважал и о котором говорил мне всего раз, заметно, кстати сказать, сожалея о своей откровенности.
– Его имя?
– Халед, сирийский археолог, который занимается восстановлением античной Пальмиры.
