Между тем трое друзей провели взаперти уже десять часов Феликс Обертен, по обыкновению, умирал с голоду Беник рассуждал о том, что без хлеба обойтись легче, чем без табака. Ивон, торжественно объявив, что в случае надобности свободно проскользнет в одно из крошечных окошек, с чувством исполненного долга насвистывал старую бретонскую мелодию.

Неожиданно заскрипел ключ в замочной скважине, дверь отворилась, и вошел человек с деревянной тарелкой в руке. Комнату наполнил тончайший рыбный аромат. Синий человек потянул носом и довольно крякнул.

Охранник в широкополой соломенной шляпе поставил тарелку на пол, жестом объяснив, что еда предназначается им. Отойдя в сторонку, он молча остановился, позвякивая связкой ключей. Беник, бросив взгляд на его коренастую фигуру, покачал головой и с видом человека, принявшего решение, сказал:

– Послушай, любезный! Я матрос, более того – бретонец. А знаешь ли ты, без чего бретонский матрос не может обойтись? Без табака. Сделай милость, дай мне хоть щепоточку. Тебе никакого убытка, а для меня – большое удовольствие.

Не сказав ни слова, охранник вытащил из кармана охапку сигар и протянул их боцману.

– Ты добрый малый, – обрадовался Беник. – Это очень любезно с твоей стороны. Кстати, ты понимаешь по-французски?

– Да! – наконец произнес молчун глухим голосом.

– Чудесно! По крайней мере, можно поболтать. А это случаем не ты ли подслушивал наш разговор?

На сей раз охранник лишь согласно кивнул.

– А кто предупредил, чтоб мы не тараторили?

– Я!

– Ты так хорошо говоришь! Можно подумать, что жил во Франции или с французами.

– А какое вам до этого дело?

– Как это какое дело! А если ты родом из Франции?

– Почему бы и нет?

– В таком случае, хоть я и не одобряю твоего занятия, все же счастлив встретить соотечественника. Мое имя Беник, Беник из Роскофа. Я бы сказал, что у тебя бретонский акцент…

– Бретонский, – подтвердил незнакомец, почему-то очень смущенный. Потом вдруг поднял голову, взглянул на боцмана и вовсе растерялся, заметив слезы в его серых, суровых глазах.

– Мы напугали тебя своими разговорами? Но у нас и в мыслях не было вредить тебе.

– Ну что вы, напротив. – Смущение так не вязалось с грубоватой внешностью тюремщика. – Вы нисколько меня не задели.

– В таком случае объяснись!

– Что вы имеете в виду?

– Да как что?! Надеюсь, ты не убивал отца с матерью? Остальное – мелкие грешки. Ты поделился со мной табаком, а это немало. Кроме того, сразу видно, что ты патриот: разговор о родине тебя явно растрогал.

Последнюю фразу Беник намеренно произнес с бретонским акцентом.

– Довольно! Прошу тебя! – вскричал охранник.

– Вот-вот, я не ошибся, – произнес боцман. – Бретонец и вдруг охранник… Две вещи несовместные.

– О, Беник! Если бы ты только знал…

– Меня ты знаешь. Теперь назови свое имя.

– Кервен!

– Ты лжешь!.. Быть не может! Кервен – мой матрос с «Дорады». Ты, пожалуй, чем-то похож на него, только старше. Боже! Боже правый!

С этими словами боцман бросился к охраннику, стащил с него шляпу, заглянул в глаза и воскликнул:

– Я узнаю шрам у тебя на лбу Жан-Мари! Ты же исчез десять лет назад. Все думали, что ты сгинул… Господи! Кервен-старший!

– Мой брат тоже здесь?

– Если бы! Он в бегах, как и мы. Должен быть где-то в окрестностях Марахао.

– Беник, а что ты здесь делаешь?

– Мы попали в беду, я, мой племянник-юнга и вот этот господин, что лопает рыбу. Он парижанин, однако вполне достоин родиться в Роскофе. Это наш друг. А тебя-то как занесло в это кофейное царство? Разве здесь место бретонскому матросу?

– Если бы ты знал, Беник, сколько страданий мне пришлось вынести!

– Ты дезертировал?

– Это была моя первая ошибка… Вернее, вторая. Первой было то, что, разорившись, я запил. Перепробовал тысячу занятий и в конце концов поступил надсмотрщиком на алмазные шахты. Чтобы не сдохнуть с голоду, приходилось работать триста шестьдесят пять дней в году.

– Ну, а что ты собираешься делать теперь?

– Что скажешь.

– Вот, наконец-то я слышу речь бретонца.

– Но почему ты не ешь? Смотри-ка, твой приятель опустошил целую тарелку маниоки и дожевывает рыбу.

– Не принесешь ли ты нам добавки?

– Что за вопрос? Конечно!

– Тогда, встретимся здесь же, – пошутил Беник. – Послушай, а ты сразу узнал меня?

– Почти. Потому и решил подслушать под дверью. Через две минуты сомнений уже не было.

– Наши дальнейшие действия? Долго мы еще, по-твоему, будем здесь штаны просиживать?

– Чтобы выйти отсюда, надо заплатить.

– Сколько?

– Около двух тысяч франков с каждого.

– Гром и молния! Шесть тысяч франков на троих. А если мы не заплатим?

– Будете работать в шахте в счет долга.

– А твои начальники молодцы! Однако – такая неприятность! – у нас в карманах ни гроша.

– Тем лучше.

– Почему лучше?

– Потому что нет никакой уверенности, что, получив деньги, они не отправят вас работать в шахту. Так не лучше ли выбраться из тюрьмы бесплатно? Во всяком случае, на свободе нам будет легче.

– Ты сказал: «Нам будет легче…» Что, надеешься уломать начальство?

– Не говори глупости! Вам нельзя показываться ни в порту, ни в любом людном месте, вы никого не знаете здесь, ни слова не понимаете. К тому же вы нищие. Скажите на милость, что произойдет, если рядом с вами не окажется человека, знакомого с жизнью в этой собачьей стране? Я говорю по-португальски не хуже, чем на родном языке, прожил пять лет бок о бок с индейцами, знаю тропки в лесах.

– А твоя работа?

– О! До должности префекта вряд ли дослужусь. Стало быть, и ничего не теряю.

– Опять дезертировать?

– Разом меньше, разом больше.

– Искать приключений и каждую секунду рисковать жизнью.

– За десять лет я привык к этому. И вообще, что ты ко мне прицепился? Поступаю так, как приказывает сердце.

– Ну и хорошо. Я твой матрос, а ты мой. А это вот твой юнга и твой месье Феликс. Впрочем, нас уже, кажется, заносит. Итак, делаем вид, что незнакомы.

Синий человек, который во время всего разговора только и делал, что жевал, наконец удовлетворенно вздохнул и проговорил:

– С тех пор, как меня повесили, я впервые наелся. Благодарю, друг мой. Я слышал все, о чем вы говорили с Беником. Думаю, вы правы. Совершить побег с шахты намного удобнее. Я глубоко признателен за то, что вы решились бежать с нами. А там, будь что будет. Не так ли?

– В добрый час! А теперь хватит болтать. У меня, кроме вас, есть и другие заключенные. До завтра!

На следующий день состоялось открытое заседание Верховного суда. Нет нужды говорить о том, что зал был забит до отказа. Спектакль, начавшийся накануне в балагане сеньора Гимараенса, получил продолжение. Жители Диаманты не могли отказать себе в удовольствии досмотреть его до конца. Благо, на этот раз представление было бесплатным.

Процедура затруднялась тем, что подсудимые ни слова не знали по-португальски. В конце концов судья вынужден был пригласить переводчика, чье присутствие, как ему казалось, все поставит на свои места.

Переводчик, пожилой итальянец, почти полностью забыл родной язык, однако полагал, что знает французский. Знания его, между тем, ограничивались несколькими выражениями. Беник сразу же заявил, что не понимает так называемого переводчика. Судья, плохо понимавший и того и другого, решил, что они нашли общий язык, и невозмутимо продолжал церемонию.

Итальянец спрашивал одно, Беник отвечал другое, переводчик переводил, глуховатый судья слушал. В общем, повторилась та же история, что произошла некогда на английском крейсере при допросе Феликса Обертена.

Но что за важность! Судья был спокоен, так как в любом случае ничего не терял. Его дело – приговорить троих французов к возможно более длительному сроку и, таким образом, разделить с управляющим шахтами плоды трудов своих. Приговор был предрешен изначально. Заплатить штраф подсудимые не могли. А следовательно: Феликс с «Дорады» по кличке Синий человек, Беник из Роскофа и Ивон из Роскофа, приговоренные к шести месяцам общественных работ, отправятся на шахту с восьмичасовым рабочим днем.

Феликс с «Дорады», Беник и Ивон из Роскофа – все, что уловил переводчик из сказанного боцманом.

Солдаты вывели троих друзей из зала суда. Но церемония на этом не завершилась. Перед судом предстал сеньор Гимараенс. Он заявил, что купил своего подопечного на последние сбережения и теперь в полном отчаянии. Он связывал с живым чудом свои скромные надежды и требовал, чтобы ему, по крайней мере, заплатили компенсацию. Судья, у которого, как известно, были совсем иные виды на Синего человека, в иске отказал. Более того. Он приказал барнуму немедленно освободить от своего назойливого присутствия не только зал, но и город.

Тем временем, прошагав под палящим солнцем с час, Синий человек и двое его приятелей достигли наконец того самого места, где им предстояло теперь жить и работать.

Увидев Феликса, рабочие, по преимуществу негры, разинув рты, прекратили работу и стали с любопытством его рассматривать. Но тотчас засвистели плетки надсмотрщиков, оставляя на черных торсах кровавые рубцы.

– Черт! – вполголоса обратился Синий человек к Бенику. – Мне что-то не очень здесь нравится. Это и есть те самые эмигранты, свободные труженики, которых везли в трюме «Дорады»? Что вы думаете, Беник, о таком стимуле для рабочих, как хлыст?

– На первый взгляд, месье, это местечко, пожалуй, не назовешь райским уголком. Думаю, что дома, в Гвинее, они чувствовали себя получше. Не то чтобы работа была чересчур тяжелой, но обращение! Это жестоко!

Боцман не знал еще, что работа в алмазных шахтах делала негров калеками. В районе Диаманты грунтовые воды подходили очень близко к поверхности. Заслужено ли, нет ли, именно эти участки считались самыми богатыми. Но чтобы добраться до алмазного пласта, необходимо было провести предварительное осушение. Орудуя лопатами и кирками, шахтеры сначала расчищали участок, а после на тачках перевозили тонны грунта, сняв таким способом почти полутораметровый слой.

Кто-то скажет, что копаться в земле, перевозить ее на тачках, рыть канавы, устраивать запруды – не такая уж тяжелая работа. С ней знакомы старатели в любой части света. Однако не стоит забывать, что в этих широтах тропическое безжалостное солнце; люди работают по колено в воде; их ступни постоянно изрезаны в кровь и не успевают заживать. Анемия, эпидемии, лихорадка – вечные спутницы здешних работяг, поддерживающих свои силы лишь горсткой риса да сушеной рыбой.

Но самое ужасное даже не изнуряющий труд, не боль, не голод. Самое страшное и унизительное – неотступная слежка. Человека не оставляют в покое ни на секунду. Отдых, сон, интимная жизнь – все на виду. И еще – неслыханная жестокость надсмотрщиков. Единственная их забота – уличить несчастного, все равно в чем. Если чернокожий провинился, его ждет страшное наказание.

Вот один из шахтеров поднес руку ко рту… Тут же к нему подскочил надсмотрщик, вцепился в глотку, едва не задушил, пытаясь разжать челюсти и проверить, не положил ли он чего в рот. Ничего не найдя, охранник связывает жертву по рукам и ногам и отправляет в специальную яму-карцер, где провинившийся проведет целые сутки.

А когда шахтер не может больше работать – силы его подорваны, ноги в язвах, – его просто выбрасывают на улицу, не заплатив даже той мизерной суммы, что предусмотрена договором.

Разве не по доброй воле подписал он этот договор? Не по доброй воле поставил под ним крест, признавая тем самым, что должен работать восемь часов в день, получая пищу и десять франков в месяц?

Тем хуже для того, кого оставили силы. Плетка все уладит, а если нет… Ты нарушил договор! Отныне до тебя никому нет дела.

Горе тому, кто упал. Его, как ненужную вещь, просто выбрасывают на свалку, калеке не на что больше надеяться. Лучшее, чего он может желать, так это поскорее сдохнуть. Большинство так и делают, добровольно покончив с земным существованием.

Когда подготовительная работа сделана, начинается самое главное. Шахтеры вручную перебирают и перемывают грунт в специально устроенных деревянных корытах длиной два метра и шириной метр. К каждой группе рабочих приставлен охранник. Он наблюдает за всем происходящим с небольшого возвышения. Отсюда ему видно любое движение.

Вот кто-то нашел алмаз. Осторожно взяв его двумя пальцами, шахтер показывает охраннику, который, в свою очередь, вдоволь насмотревшись, опускает камень в баночку с водой, что привязана у пояса.

Затем камни сортируют, просеивают и отправляют в штаб-квартиру фирмы.

Такого рода фирмы обычно представляли собой ассоциации предпринимателей. Они ревностно охраняли свои права и секреты и неохотно принимали к себе новичков. Нового человека с особым тщанием выбирали из бывших надсмотрщиков. Об их подозрительности и жестокости ходили легенды. Дня не бывало на участках без экзекуции.

Но всемогущая фирма покрывала своих агентов и безраздельно властвовала не только над беззащитными землекопами, а и над всем городским управлением.

Вокруг Диаманты проходила демаркационная линия. Никто не имел права пересекать ее без специального разрешения, подписанного управляющим, да и то лишь в сопровождении охранника. Случайно очутившийся на территории неизбежно попадал в тюрьму, а оттуда в лапы судьи, который предписывал бедняге заплатить непосильный штраф. Протестовать никто не решался. Радовались, что не вышло хуже. Городской магистрат полностью зависел от управления шахтами, и ассоциация предпринимателей была здесь истинным хозяином.

Поскольку любой штраф фирма предпочитала получать натурой, то на шахтах можно было встретить самых разнообразных людей. Белые подчас работали наравне с чернокожими эмигрантами. Их использовали и на более тяжелых участках. Цвет кожи не охранял осужденных от побоев и надругательств.

К этой категории и были причислены Синий человек, Беник и маленький Ивон.