око брамы
К сожалению, начиная примерно с этой отметки роман Порфирия как целостный и осмысленный текст прервался по техническим причинам. Или, скажем так, возникла серьезная необходимость в редакторской функции – без нее производимый им продукт стал нечитабелен.
Помнится, Порфирий игрался с черной рамкой вокруг текста. Он как будто предчувствовал свою судьбу. Сегодня моя очередь накрасить ресницы в этот редкий для меня цвет – пусть это станет моим трауром по бедняге.
Приняв меры предосторожности, чтобы моих записок никто не прочел (они будут храниться в гипсовом кластере), я постараюсь разъяснить несколько поднятых Порфирием вопросов. В остальном эти заметки будут носить профессиональный характер – я собираюсь посвятить их своему новому стартапу в области айкинематографа. Главной их темой станут айфильмы и мои мысли о них.
Мое имя Мара Гнедых. В мире искусства я известна как куратор Маруха Чо, и Порфирий уже представил меня читателю в своем незавершенном романе, который я только что подверстала к своим запискам.
Пусть все противоречивые высказывания о моей физической привлекательности останутся на его служебной совести – замечу только, что информация про сорок три фрикса на взломпе (сорок три лохматых, как теперь говорят – и, Порфирий, никто уже не пишет слово «взломп» с большой «П»!) полностью соответствует истине.
Может показаться странным или глупым, но я и правда отношусь к Порфирию сентиментально. Даже больше. Это, увы, похоже на любовь – настолько похоже, что у меня появляется необходимость объяснить это чувство себе самой.
Началось все, конечно, не сразу. В ту минуту, когда он нарисовался у меня на стене в дурацких ботфортах и синем пенсне, ситуация выглядела предельно простой.
Я повторила ему несколько раз, что в качестве партнеров мне нравятся грозные усачи с бакенбардами – и это было правдой. Но он, наверно, не вполне понял, что я имею в виду.
Слово «партнерство» в современном БДСМ-обиходе означает очень нетривиальный круг практик даже применительно к людям, а когда речь заходит о программных суррогатах, широта этого понятия может быть какой угодно. В подобном контексте слово «партнер» означает лишь «то, с чем весело и занятно иметь дело». Оно не содержит, конечно, никаких моральных обязательств.
Подчеркнуто маскулинный визуал Порфирия всегда был для меня напоминанием о зловещей фигуре «мужчины-хозяина», владельца табуна самок, верховного альфа-распорядителя, насильника и серальника. Мы, женщины, веками… дальше отсылаю на любой фемсайт, чтобы не повторять всем очевидных прописей.
Сегодня редкий самец решится имперсонировать такой типаж в реальной жизни (если, конечно, это не субботний телекомик – им пока можно). Зато айфачные библиотеки для продвинутых прогрессивных женщин просто переполнены подобными персонажами и придуманными под них китайскими пытками.
Но одно дело, когда такое тестостероновое мурло вылезает навстречу твоим раскаленным кусачкам из БДСМ-айфильма, и совсем другое, когда его неожиданно дарит живая жизнь. Свежесть подлинности – вот чего не хватает сегодня не только искусству, но и нашим интимным практикам.
Поэтому я ничуть не преувеличивала, когда сказала ему во время нашего первого разговора про «дрожу, трепещу и теку». Уже в тот самый миг я решила трахнуть его красной телефонной будкой, не больше и не меньше – и долго ждала своего часа.
Но, когда это наконец случилось, ни удовольствия, ни даже удовлетворения я не испытала. Наоборот, никогда прежде я не чувствовала в любовном эскапизме такой безотрадной тщеты. Попробую объяснить почему.
Дело в том, что за долгое время нашего общения я совершенно перестала ассоциировать Порфирия со всем тем набором отвратительных мужских качеств, к которым отсылал его облик. Сначала я стала видеть перед собой просто алгоритм. А потом – сквозь этот алгоритм – тех бесчисленных прошедших по земле и канувших в небытие людей обоего пола, из которых он был слеплен. Вся наивность человеческой хитрости, бравады и коварства была видна мне так отчетливо и ясно, что хотелось плакать. Поистине, человеческая комедия.
А затем…
Сентиментальность проснулась во мне, когда он изготовил отчет об объекте «Turbulent-2» от имени «юного Порфирия». Отчего-то я была тронута. Понимаю, что это прозвучит нелепо – но, с тех самых пор, рассматривая ощетинившееся бакенбардами и усами лицо моего помощника-соглядатая, я воспринимала его в качестве человека и как бы ощущала внутри него, под многими годовыми кольцами злобной человечины, то самое беззащитное юное существо, которое он так трогательно имперсонировал в своем рассказе.
Поэтому когда дело действительно дошло до телефонной будки, я решилась на процедуру лишь из-за данного себе слова. Сам опыт в эротическом плане оказался катастрофой – никакого раскрепощения и радости не было, наоборот, я боялась повредить этот скрытый в Порфирии нежный росток ударами бедер…
Конечно, все это были просто фантазии. Но таков оказался узор наложения одних фантазий на другие – так сказать, интерференция мечты. Думаю, что опыт пошел мне впрок в духовном смысле, и многие из моих переживаний по этому поводу были вполне христианскими.
Теперь по сути обвинений, выдвинутых против меня Порфирием. Поскольку я не планирую печатать эту книгу в ближайшие девяносто девять лет, некоторые вещи я могу артикулировать свободно – но если текст попытаются использовать против меня, официально заявляю, что все нижеследующее без исключения следует считать просто выражением моих фантазий и грез.
Неофициально же замечу, что Порфирий кое-что угадал.
Собственно, почти все. Он только решил, что эту грандиозную аферу с кластером мутила я одна. Здесь он ошибся – мои навыки программиста позволяют мне только ассистировать настоящим специалистам и выполнять вспомогательную работу. Провернуть такое с начала до конца мне одной было бы не под силу.
Но, благодаря своему прошлому, я со студенческой скамьи знала нужных людей. Коротко говоря, я была участницей конфиденциального бизнес-проекта, и получаемый от него доход делился на много частей.
Порфирий правильно понял, что гипсовый кластер был получен с помощью процедур RCP и хранился на моем накопителе. Он верно определил также и сам механизм возникновения сознания в массиве – изложенная им гипотеза на сегодня самая правдоподобная (хотя подозреваю, что дело здесь не только в «посадочных маркерах», о которых писал Резник, а еще и в квантовом сердце, приводящем в действие весь механизм).
Квантовые вычислители – довольно загадочное, чтобы не сказать мистическое явление; они связаны со всем космосом сразу, и алхимический рецепт искусственного сознания сегодня выглядит так: RC-сеть плюс квантовый движок. Где-то что-то пересекается с чем-то, и… Никто не скажет точнее. У некоторых есть практическое ноу-хау, но оно под семью замками; бесплатно отпирать их, понятное дело, я не буду.
Запрет исследований и работ в этой области поможет ненадолго. Мощности станут расти, опыты и технологии будут делаться все доступнее для самых разных людей. Ничем хорошим для человечества это не кончится точно.
Но вернемся к Порфирию.
Сильнее всего меня напрягло, что он взялся за Резника – хотя и не с той стороны. Дело в том, что Соул Резник был важной опорой моего бизнеса. Может быть, самой важной.
Конечно, не сам он – а его теория «вселенского кода», у которой в Промежностях много последователей: для сегодняшнего Голливуда это практически новая саентология, а сам Резник – как бы такой ушедший от мира Хаббард в терновом венце-невидимке.
Его мистическую доктрину, честно сказать, я понимаю не до конца. Поэтому я просто повторю вслед за Порфирием (и Викиоллом), что, с точки зрения Резника, все одушевленное и неодушевленное есть разные последовательности развернутого в Мировом Уме «вселенского кода». Остальное нам и не важно.
Резник в свое время много экспериментировал с RCP, получил несколько сознательных артефактов с саморефлексией разного уровня сложности (или «симфоничности», как он выражался) – и позднее уничтожил их «по этическим мотивам и их собственному ясно выраженному желанию».
Из-за этого он, в общем-то, и прячется от людей – инвесторы хотят получить назад свои средства, которые он по этическим мотивам пустил псу под хвост. Пусть теперь продаст свою этику и вернет деньги, говорят инвесторы. Но в велферленде они его не достанут.
Как минимум один из его удивительных артефактов, однако, уцелел. Это так называемое «Око Брамы минус» – полусознательная рандомная нейросеть, дающая ограниченный доступ ко всем событиям прошлого, оставившим электронный или световой отпечаток, даже если этот отпечаток уже уничтожен.
Самое поразительное, что «Око Брамы» не содержит информацию в себе, а позволяет как бы подключаться к той точке во времени, когда она возникла – и сканировать прошлое практически как обычную базу данных.
Но это не машина времени, увы. Это даже не окно в минувшее. Скорее, это узенькая поисковая форточка. Такой google по угасшим звездам, для пользования которым нужно очень точно знать, что ты ищешь. Я сама не понимаю, как это работает.
Помню только, что это побочный эффект квантовых вычислений. «Deutschian closed timelike curves», я даже не решаюсь переводить это на русский: вроде бы частицы могут путешествовать из будущего в прошлое, но не могут на него влиять, потому что все сообщения из будущего будут «закрыты». А вот прошлому влиять на будущее никто не запрещает, поэтому закрытое с одной стороны с другой открыто.
Кстати, ходил анекдот, что направленное в будущее «Око Брамы плюс» Резник тоже построил, но успел этически стереть, чего ему никогда не простят оплатившие работу трейдеры с фондовой биржи.
«Око Брамы минус» находится в частных руках и выполняет некоторые простейшие операции для тех, кто готов их оплачивать (правительства в мистерию «вселенского кода» официально не верят, но спецслужбы покупают у «Ока» машинное время как миленькие). Главная функция «Ока» – это верификация, в том числе объектов искусства.
Раньше эксперт брал картину, предлагаемую музею, отковыривал кусочек грунтовки и проверял возраст краски. Если он совпадал со временем жизни художника, картину можно было покупать. Но как проверить объект искусства, существующий в виде обычного файла?
Дату его создания так же легко подделать, как и сам файл, потому что дата – просто часть файла. Если файлу сто сорок лет, это не значит, что в нем крутятся электроны, сделанные сто сорок лет назад. Прямой физической возможности установить аутентичность объекта, записанного в виде файла на электронном носителе, нет.
Вернее, не было – до появления «Ока Брамы». С его помощью нельзя узнать, кем создан тот или иной файл. Но можно точно выяснить, когда. Это решило несколько запутаннейших проблем арт-рынка, и с тех пор все серьезные артефакты так называемого «скрытого гипса», выныривающие из мглы забвения, проверяют на «Оке».
Важность этой верификации невозможно переоценить. Вспомним «Turbulent-2». Каждый из двух составляющих его файлов аутентичен и стар, это ясно – и никто с этим не спорит. Но объектом искусства являются не они по отдельности, а их тантрическое переплетение. Как узнать, в каком году Ширин Нишат соединила два обычных старых видеофайла в «Turbulent-2»?
«Око Брамы» дает подобную возможность. Если это произошло полвека назад – или всего две недели назад – ответ «Ока» будет соответствующим.
Естественно, что после появления настолько точной (хотя и не утвержденной официальными властями) экспертизы мир искусства вздохнул с облегчением – и решил, что эпоха поддельного гипса у нас за спиной. Действительно, никакой возможности создать подделку теперь не осталось.
Или так казалось на первый взгляд.
Когда мы выращивали гипсовый кластер, мы (я не буду раскрывать местоимение «мы» ни здесь, ни позже) сначала даже не надеялись, что сможем подделывать с его помощью гипс на продажу. Цель была скорее исследовательской и чисто творческой. Мы уже знали об эффекте «Ока Брамы» – и много о нем спорили.
Я не физик, но среди нас был один очень ушлый физик – и он говорил странные вещи, которые я попытаюсь коротко пересказать.
Он утверждал, что нельзя просто наблюдать за прошлым, не вмешиваясь в него, поскольку наблюдение с точки зрения физики – это уже вмешательство. Если можно наблюдать, значит, можно и вмешиваться. То есть можно совершать действия в прошлом – хотя бы формально.
Он не говорил, понятно, о путешествии в реальное прошлое. Речь шла об электронных отпечатках и их квантовой датировке – если можно совершать действия в формальном прошлом, значит, можно реверсировать технологию «Ока Брамы» и заставить гипсовый кластер нести свои плоды таким образом, что «Око» увидит их воображаемое рождение в минувшем.
Векторные лекала, по которым Резник вырастил «Око», были к тому времени уничтожены – но сам принцип был примерно ясен (не мне, конечно – нашей команде: я вообще не понимаю всех этих «запутанностей» и «распутанностей»). Коротко говоря, мы решили заложить в наше векторное RC-поле те же процедуры, что позволяли «Оку» сканировать прошлое – только с поправкой, как бы разрешавшей нам создавать в этом прошлом электронные артефакты.
Наш физик объяснял, что с формальной точки зрения артефакты действительно созданы в прошлом, но никаких причинно-следственных связей это не нарушает, потому что «карман», в котором они появились, «герметичен» и связан только с нашим временем. Наше «закрытое сообщение» из будущего в прошлое так и останется закрытым для реального прошлого, но будет зарегистрировано в нем другим квантовым щупальцем из нашего времени – и произойдет датировка. Тех, кому интересны дальнейшие подробности, отсылаю к теории «deutschian closed timelike curves».
RC-программирование не требует большого ума и больше всего похоже на вышивание. Даже сам код сегодня не надо знать – его пишет машина. Надо лишь задать, как я люблю говорить, «узорчик»: облако цели, размерность, требования к векторному полю, проверочные процедуры и аллюр (реальный термин, который всегда меня радовал) – а потом закольцевать процесс на самостяжку с повтором, определив шаг для тестпрерываний – чем он больше, тем быстрее идет дело, но лучше спешить не слишком.
Тут при всем желании много думать не получится – применяемые процедуры с какого-то шага известны только другим применяемым процедурам. От программистов требуется лишь усердие, аккуратность – и ясное понимание того, что они хотят получить на выходе. Тот случай, когда правильно поставить задачу и означает ее решить.
Мы работали на квантовых ядрах от портативной студии спецэффектов (пришлось купить целых шесть таких студий, но в Промежностях за этим не следят). В то время ядра еще можно было демонтировать. Поэтому мы располагали почти такой же мощностью, как работавший за пятнадцать лет до нас Резник, опиравшийся на серьезное венчурное финансирование.
Кстати сказать, сегодня в качестве квантового движка с запасом хватает одного айфака-10 – вот это и есть реально ощутимая скорость технического прогресса.
Труднее всего было достать промышленный накопитель – их строго учитывают. Он стоил нам очень дорого, и под него мне пришлось регистрировать на себя целую IT-фирму (через два года ее тихо обанкротили и убрали из реестров за отдельную плату) – но инвестиция себя оправдала. Накопитель в полэксабайта сейчас еще сложнее достать, чем тогда, потому что нужны такие емкости именно для запрещенных работ со случайным кодом.
Первым яблоком, которое упало с нашей яблони, был довольно незамысловатый объект, полученный методом простейших флипов с элементами гипсовой базы – мы даже не планировали продажу, решив создать просто тест-образец.
Это была инсталляция некоего Гриши Светлого (имя художника сгенерировали вместе с работой): тринадцатиметровый портрет Николая Чудотворца, выложенный из костей динозавров на круглой поляне в сосновом лесу. Увидеть лицо святого можно было только с вертолета или дрона. Называлась работа, натурально, «Св. Юрá».
Наш продукт был видеоотчетом об этой инсталляции. По легенде, после проведения воздушной съемки сама инсталляция была уничтожена, и видеозапись осталась единственным носителем арт-объекта. Видео украсили простенькой графикой, сделанной в технологиях начала века – все это сегодня имитируется так чисто, что традиционная экспертиза бессмысленна. Наш интерфейс позволял назначить фиктивную дату создания артефакта с точностью до дней – и мы пометили его средним гипсом.
Поскольку мы продвигали продукт как христианское искусство (на него в тот момент был всплеск моды), я накидала в сопроводительную брошюру много культурологических (тут все просто) и религиозных аллюзий – о святости, видной лишь истории и небу, о мистическом оправдании всей когда-либо бродившей по Земле зубастой жизни ее венцом-богочеловеком и так далее.
В брошюре также упоминалось, что использованные в инсталляции кости были копиями музейных оригиналов, сделанными из папье-маше, и это признание неполной аутентичности добавляло продукту правдоподобия.
Через американских друзей (возможно, слово «сообщники» здесь уместней) мы отдали объект на экспертизу в Промежности – и «Око Брамы» показало ту же дату, которую мы задали через наш интерфейс: 2016 год. Сразу после экспертизы у работы нашелся религиозно мотивированный покупатель из Пролетов. Гриша улетел с пронзительным свистом – и принес деньги, окупившие половину наших затрат.
Это была победа. Мы поняли, что научились невозможному.
Мы могли подделывать гипс.
