Итак, Мышонок, приближалось Рождество. Старые фильмы; речь королевы; праздничный обед перед телевизором. В общем, нормально, если, конечно, у тебя нет привычки к развлечениям более высокого уровня. Но ведь еще и притворяться приходится. Обязательно нужно изобразить, что ты в полном восторге, – радостно распаковываешь подарки, вопишь, что именно этого ты и хотел, вслух читаешь поздравительные открытки, «случайно» обнаруживаешь новый велосипед у парадного крыльца (ах, какой сюрприз!), а под елкой в конверте, уже не раз использованном, деньги от дедушки с бабушкой и открытку, которая выглядит так, словно еще в пятидесятых годах была куплена в комиссионном магазине. А потом, разумеется, еще жареная индюшка с хрустящей корочкой, и пудинг, и сладкие пирожки, и торжественная служба в церкви, и пение той рыжеволосой девицы из «Малберри Хаус», на этот раз одетой в длинное белое платье и очень мило исполняющей рождественскую колядку «Маленький ослик».

Пуделя и Голди я на праздники почти не видел. У Пуделя были какие-то неприятности дома. Что меня, если честно, совершенно не удивило – он никогда не умел держать язык за зубами. В общем, пусть благодарит свою мамашу, потому что теперь о Его Состоянии, похоже, стало известно всем. Кажется, она нашла какие-то рисунки Пуделя, спрятанные в школьном учебнике. Ну и конечно, родители довольно быстро заставили его признаться, а потом слухи расползлись как бы сами собой – после заявлений его матери это было всего лишь вопросом времени.

Причем инициатива исходила именно от нее – естественно, при полной поддержке со стороны церкви. Группа постоянных прихожан, включая папашу Голди, мистера Спейта и кое-кого из представителей другой церкви, устроила что-то вроде сходки, и было решено, что «преступник» должен предстать перед Общим Собранием. Я в этом великом событии участия не принимал. Я тоже мог бы туда пойти, но я и сам пережил нечто подобное после того, что случилось в «Нетертон Грин», и совсем не хотел, чтобы мне снова об этом напомнили. Я и так отлично помню, как стоял перед целой толпой людей, и все вокруг что-то орали, хором пели псалмы, и шум стоял просто невообразимый, а священник говорил со мной так, словно меня там на самом деле и нет, а нахожусь я где-то еще, может, просто в небесах парю. А затем меня крестили в купели, полной воды, и, по-моему, это было не крещение, а самое настоящее утопление. Это они так пытались демонов из меня изгнать. Вода в купели была ужасно холодная, а священник положил руку мне на голову и все толкал меня под воду; и голоса собравшихся прихожан стали сливаться у меня в ушах в какой-то оглушительный рев, и стало нечем дышать, и я понял, что сейчас, наверное, умру…

– Но почему же он не обратился к школьному капеллану? – спросил мой отец у матери Пуделя.

Ха! Как будто доктор Бёрк способен был что-то Пуделю посоветовать! Да он же просто какая-то бесполезная медуза, а не человек! Он не способен понять, в чем реальная проблема, даже если все происходит буквально у него под носом. Но я, разумеется, ничего такого отцу не сказал. Впрочем, тут и говорить-то не о чем: мне, если честно, даже мысль о том, чтобы обратиться к нашему капеллану по какому бы то ни было личному вопросу, кажется абсолютно дикой. Он же в лучшем случае посоветует пробежать пару кругов на стадионе, затем принять душ и помолиться.

Бедный Пудель! Голди говорит, что он все это время проболел. Что у него вроде бы какой-то желудочный грипп был. Хотя самому-то Голди на Пуделя наплевать, у него совсем другое на уме. Точнее, на уме у него только Беки Прайс, та рыжеволосая девица из церкви, похожая на фламинго. Оказывается, она собирается уезжать – во всяком случае, как только сдаст основные экзамены на степень бакалавра третьей степени, – и Голди от огорчения совсем голову потерял. Хотя он и так был на этой Беки просто помешан.

– Ты только папе моему не говори, – попросил он меня. – Он прямо-таки ушиблен моей непорочностью. Он просто взбесится, если узнает, чем мы с Бек занимаемся. С ним уже такое случалось.

Оказывается, папаша Голди однажды заметил, как он в постели то ли онанизмом занимается, то ли еще чем-то непристойным, и пришел к выводу, что мальчика совратили школьные дружки. Вообще-то я вовсе не удивился: ничего иного я от его папаши и не ожидал.

Голди усмехнулся.

– А ты разве не хотел бы с девочкой развлечься, будь у тебя такая возможность? – сказал он. – Ведь хотел бы!

Я только плечами пожал. Нет, Мышонок, вряд ли я хотел бы чего-то такого. По-моему, я совершенно не восприимчив к подобного рода соблазнам. А вот Голди все свободное время проводит с Беки в старом глиняном карьере. Они даже логово себе устроили – в старом автомобиле Пуделя. Положили на заднее сиденье матрас и застелили все какими-то ковриками; иногда они даже костер жгут в металлическом мусорном баке. Вряд ли Пудель знает, что они его место оккупировали. Впрочем, ему все равно до начала следующего триместра под запретом сидеть. А если учесть то, что с ним устроили в церкви, он вообще вряд ли долго продержится. И что с ним будет тогда? Кто его знает? Но, с другой стороны, разве это не забавная история?