ЧАСТЬ 2. РАДЖА БОРНЕО

– Ну, право же, это пушечный выстрел.

– Здесь-то? Помилуй!

– Да почему же нет?

– Скорее всего, салют.

– Кому здесь салютовать.

– Ну, значит, сигнал бедствия.

– А может быть, просто гром. Вот и туча; посмотри, какая черная.

– Не думаю, чтобы гром. Уже одно то…

Вдали опять глухо прогремел выстрел и далеко прокатился над рекой, окруженной широкой каймой лозняка.

– Правда, – сказал первый собеседник. – Близ устья стреляют. Звук пушечного выстрела для меня настолько знаком, что я никогда не ошибусь… А ты слышишь этот треск, Фрикэ?

– Это из митральезы, Пьер, да?

– Почище митральезы, мой мальчик. Это стреляют из новоизобретенной пушки-револьвера.

– Да, наша цивилизация отличается. Каких только успехов мы не делаем в деле самоистребления!

– Да это настоящая битва, – перебил третий человек, до сих пор молчавший.

– Которая задает мне немало работы, – прибавил четвертый баском с ясно различимым провансальским акцентом.

– А как вы думали, доктор? Ведь это не по воробьям стреляют. Впрочем, мы скоро все узнаем.

Это говорил человек, который, по-видимому, был главным в группе.

– Приготовьте оружие, друзья, – продолжал он. – А вы, ребята, – обратился он по-малайски к двум даякам, которые были гребцами на легкой малайской прао, – приналягте-ка на весла.

Легкая лодка, несмотря на то, что в ней сидело, вместе с гребцами, семь человек, быстро поплыла по черным волнам реки.

Пассажиров на лодке, как сказано выше, было семеро, из них четверо европейцев. Они были одеты в одинаковые грубые холщовые куртки со множеством карманов, обуты в крепкие башмаки со шнуровкой и в кожаные штиблеты, прикрывающие панталоны из такого же холста, как и куртка. У всех на голове были белые шапки из бузинной сердцевины, покрытые фланелью – превосходный головной убор, заимствованный у английских солдат индийской армии. Вооружены они очень внушительно: у каждого по короткому дальнобойному карабину, а в желтой кожаной кобуре у пояса – по револьверу крупного калибра.

Багаж каждого состоял из полотняной сумки вроде тех, что бывают у художников-пейзажистов; сумка обернута каучуковой клеенкой и может выдержать любой экваториальный ливень.

Вся экипировка доказывает, что наши путешественники – народ опытный и умеют готовиться к далеким экспедициям.

Один из них, как мы видели, доктор. Это человек очень маленького роста и худой, как щепка. Волосы у него короткие, жесткие, щетинообразные и с проседью; борода подстрижена. Доктору уже исполнилось пятьдесят лет, но он бодр и проворен, почти как юноша. Тело его крепко и закалено во всяких невзгодах, так что он шутя переносит и тропический зной, и болотные испарения, и смеется над холерами и желтой лихорадкой.

Прежде он служил во французском флоте и считался первоклассным хирургом, но три года тому назад вышел в отставку. Сначала он поселился у себя на родине, в Провансе, в маленьком домике с зелеными ставнями, рассчитывая зажить скромным сельским буржуа, наслаждаясь супом на оливковом масле и марсельскими ракушками, но эта идиллия длилась ровно два месяца. Доктор Ламперриер запер свой домик, заколотил зеленые ставни и отправился сажать капусту… куда бы вы думали? На Суматру, в обществе своего друга Андра.

Последний руководит экспедицией и составляет разительный контраст со своим другом. Тридцати двух лет, темноволосый, с серьезным выражением бледного лица, он настолько же сдержан, насколько доктор общителен. Его стройные руки и ноги обладают силой, которая, на первый взгляд, как-то даже не вяжется с их изяществом. Ловкость и замечательное умение владеть оружием делают его опасным в неординарных обстоятельствах, хотя он далеко не авантюрист. Это, напротив, джентльмен с головы до ног, чистокровный парижанин в одежде промышленника.

Приведенный выше разговор достаточно определил личность двух остальных, и нам незачем рисовать портреты Фрикэ – парижского гамэна и бретонца Пьера де Галя.

Пятый товарищ, до сих пор не раскрывший рта, совершенно черный негр. Ему восемнадцать лет, и европейское платье трещит по швам на его могучих плечах. На умном лице написаны доброта и ребяческая капризность. Этот юный черный колосс, великолепный представитель внутренне-африканской расы, относится к происходящему совершенно безучастно. Товарищи любят его, как братья, и больше ему ничего не нужно. Прао быстро летит, управляемая веслами даяков, европейцы вооружаются, пушка гудит, гул все ближе и ближе, а храбрый юноша невозмутимо развалился на дне пироги с беспечностью отдыхающего черного льва.

Голос Фрикэ заставил его привстать.

– Послушай, Князек, – говорит Фрикэ. – Неужели ты не слышишь этого шума? Подтянись-ка получше. Сейчас посыпется свинец. Приготовься.

Князек, который выше Фрикэ на целую голову, отвечал мягким, музыкальным голосом, свойственным многим неграм:

– Да, Фрикэ, да… Ты всегда торопишься… Но и я от тебя никогда не отставал.

– А карабин у тебя заряжен?

– Заряжен… Да я и без карабина: возьму топор и – ух! .. А не то прикладом…

– Без глупостей. Знаю я тебя: начнешь колотить как попало, сломаешь карабин и будешь без ружья всю поездку.

Князек улыбнулся и с наивной гордостью согнул руку у локтя, демонстрируя огромные мускулы, вздувшиеся под блестящей черной кожей.

– Я всегда могу найти дубину.

– Ну, это пора оставить. Дубина, юноша, для негров, а ты теперь парижанин.

– Я всегда делаю так, как ты хочешь. Не правда ли, мсье Андрэ?

– Не слушай его, Князек, – ласково сказал Андрэ. – Он это ради шутки тебе говорит.

– О! Ради шутки!

– Вовсе не ради шутки, – продолжал шутить Фрикэ. – Скольких трудов стоило мне спасти его от рабства, увезти в Париж, воспитывать, а он – дубину! Видно, как волка ни корми, он все в лес глядит…

– Тише! Будет вам! – остановил его Андрэ. – По местам, неприятель близко!

Четыре европейца пригнулись и приготовили свои карабины. Река внезапно повернула и стала шире в устье. Показался небольшой мысок, поросший густым лозняком, и глазам европейцев представилось странное и страшное зрелище.

В пятидесяти метрах от них, не больше как на один кабельтов от берега, неподвижно стоял окруженный облаком дыма небольшой корабль, по-видимому, севший на мель. Время от времени это колеблющееся облако прорезывалось длинной огненной лентой. Раздавался выстрел из пушки и картечь сыпалась на бесчисленные пироги, грозным кругом охватившие судно.

После каждого выстрела слышался яростный вой. Круг сжимался все теснее и теснее. Через несколько минут неминуемо должен был последовать абордаж, последствия которого были ясны.

– Черт возьми, – проворчал Пьер де Галь, – почему они торчат здесь, не двигаясь с места? ..

– Что же им делать? – спросил Фрикэ.

– Я отлично вижу трубу, это пароход. Почему бы им не развести пары? Они разом опрокинули бы этих пиратов, которые, похоже, сейчас в них вцепятся.

– А если они сели на мель?

– Дать машине задний ход и сдвинуться с места. Поднять все паруса.

– Но теперь отлив и ни малейшего ветра.

– Это ничего не значит. Осторожность необходима.

– Твоя правда, Пьер де Галь, – поддержал моряка доктор. – А ловко действуют эти малайские пираты! Эта хорошенькая яхта для них просто клад. Они с удовольствием сделают из нее разбойничье судно.

– Вы говорите яхта, доктор? – спросил Андрэ.

– Английская увеселительная яхта. Разве вы не видите флага и значка яхт-клуба?

– Хорошее теперь у нее увеселение, нечего сказать, – заметил Фрикэ.

Прао близко подъехала к пирогам, на которых сидели нападающие. Ее приближение сначала не вызвало тревоги у малайцев, которые подумали, что это идет подкрепление. Но вот они замечают белые шапки и блестящие карабины европейцев и понимают свою ошибку. Бандиты архипелага поднимают яростный крик и, потрясая длинными мечами, так называемыми «кампилангами», устремляются на утлую лодку с желанием немедленно ее разнести. Но их надежда не оправдывается.

– Пли! – кричит Андрэ раскатистым голосом.

Прао извергает огонь, точно вулкан. С обоих бортов сверкают выстрелы, правильные, меткие. Крики торжества сменяются воплями боли и агонии. По временам слышно, как пули впиваются в тело и ударяются о кости. Не проходит полминуты, а уже две пироги вынуждены удалиться. Подъезжают две другие, но и их постигает та же участь. А ружейные выстрелы все продолжаются и все так же мерны и метки, точно на военном учении.

Укрывшись за бортом лодки, четыре европейца беспрерывно палят, как будто их двадцать человек. Малайцам кажется, что белые не заряжают своих карабинов, а карабины у них неистощимы.

Два даяка, наклоняясь над веслами, с удовольствием смотрят на истребление своих непримиримых врагов – малайцев. Прао прорывает линию пирог и плывет к кораблю.

– Пора кончить все это! – вскричал Фрикэ. – Дуло моего карабина так нагрелось, что жжет руки.

– Намочи его в воде. Я сам так делаю, и мне ничего.

– Отличная мысль! Вот и легче стало. Мне кажется, что мы окажем англичанам неоценимую помощь, и они должны будут нам поставить мачтовую свечку.

За лодкой на почтительном расстоянии плывут пираты. Вот уже можно переговариваться с кораблем. Андрэ окликает яхту.

У борта показывается человек, вооруженный карабином.

– Бросьте нам канат! – кричит Андрэ.

Англичанин придумал лучше. Понимая, что взбираться таким путем на корабль и долго и, из-за малайцев, опасно, он быстро спустил им лестницу штирборта. Ее нижняя площадка коснулась воды.

– Ну, Князек, полезай! – сказал Андрэ.

Негр собрал доспехи и вскочил на лестницу.

– Теперь ты, Фрикэ.

– Готово! – сказал парижанин, одним духом перемахнув через лестницу.

– Теперь вы, господин Пьер. Доктор, а что же вы?

Затем он сказал несколько слов по-малайски даякам, которые послушно покинули пирогу. Андрэ остался один. Он приблизился к платформе, встал на нее и сильным ударом ноги оттолкнул пустую лодку, которая поплыла прочь и скрылась из вида.

Пираты гребут изо всех сил, стараясь настичь Андрэ, но он останавливается на середине лестницы, хладнокровно наводит карабин и стреляет.

Один за другим раздаются четыре выстрела с промежутком в четверть минуты. Четыре малайца валятся, как снопы. После этого молодой человек, не торопясь, входит по лестнице и, точно в салоне, элегантно раскланивается на палубе с пожилым господином, около которого уже собрались наши французы и негр.

Малайцы напуганы. Они уходят из-под выстрелов, но не оставляют своего намерения. Они, очевидно, продолжают обдумывать способ захватить лакомый кусочек – английское судно.

Защитники могут рассчитывать на несколько минут перемирия перед новой отчаянной атакой. Андрэ окидывает яхту взглядом и удивляется, что на ней так мало народу: всего пять человек с седым джентльменом включительно.

Несмотря на близкую опасность, француз, зная хорошо нравы и обычаи британцев, спешит выполнить необходимую формальность – представляется сам и представляет своих друзей. Англичанин крепко жмет каждому руку и объявляет, что он сэр Гарри Паркер, капитан и хозяин яхты «Конкордия».

Но пираты близко и долго разговаривать не приходится. Вода пенится от ударов веслами, нужно действовать как можно скорее. Англичанин с большим тактом отводит Андрэ в сторону и передает ему командование, говоря, что очень плохо объясняется по-французски, а это может навредить делу.

Молодой человек любезно кланяется и благодарит:

– Хорошо. Мы постараемся оправдать ваше доверие. Господин Пьер де Галь, артиллерия – дело ваше.

Боцман приложил руку к шапке и встал на свое место. Фрикэ подошел к Андрэ и тихо сказал:

– Мсье Андрэ, малайцы непременно нападут.

– Очень может быть.

– Не поручите ли мне защиту палубы?

– Как это?

– Я бы разбросал несколько капканов, о которые пираты порежут себе ноги, как только вступят на борт.

– Как хочешь. Только делай поскорее.

– Пошлите со мной двух человек в провиант-камеру. Князек, иди и ты.

Не прошло десяти минут, как француз снова появился на палубе, таща две корзины с бутылками. За ним с такой же ношей шли его товарищи. Мгновенно ящики были опустошены.

– Клико № 1… Вермут… Эль завода Брасс и К°. Бор до… Сколько прелестных вещей идут не по назначению! .. Эй вы, бейте все это, не жалейте… Пускай вино льется – чище палуба будет.

Раздался звон разбитой посуды. Напитки разлились, смешались и потекли по половицам, а осколки бутылок рассыпались по палубе.

– Еще разок сходим… этого мало. У нас нет иного выхода.

Второе путешествие за бутылками окончилось быстрее, чем первое, и скоро палуба почти вся была завалена битым стеклом.

– Вот и капканы готовы, – весело сказал Фрикэ. – Что значит хорошо снабженный погреб: у нас еще осталось чем освежиться после битвы.

– Эти французы очень храбры и находчивы, – бормотал про себя восхищенный сэр Паркер.

– Пора, господин Пьер, – сказал Андрэ ровным голосом.

Линия лодок была уже в одном кабельтове от яхты. Пьер быстро наклонился над двенадцатифунтовой пушкой, заряженной картечью.

– Первая! – крикнул он.

На пироги посыпался железный град. Линия нарушилась, и в прорыве показались обломки дерева и тонущие тела.

Затем раздался залп из ружей. Пьер бежал к другому орудию, пока первое заряжали снова. Треск еще сильнее, и нападающие, не ожидавшие такого приема, воют от злобы и боли.

Хладнокровие и ловкость защитников яхты уравновешивают их силы с силами неприятеля. Но численный перевес все-таки на стороне последнего. Долго ли может продолжаться битва? Несмотря на понесенные тяжкие потери, малайцы подвигаются вперед. Они переменили тактику и сделали бесполезными и картечницу, и пушку-револьвер. Бандиты вылезли из лодок и плывут, толкая их перед собой, так что выстрелы мало задевают их. По временам из-за лодок появляются головы и сейчас же исчезают; круг нападающих больше не прерывается.

Вот они близко от яхты. Андрэ хладнокровно подходит к сэру Паркеру:

– Не замечаете ли вы, сэр, что судно слегка колышется?

– Да, действительно. Чувствуется прилив. Через минуту мы будем подняты водой. Как жаль, что на яхте совершенно нет угля!

– Все равно мы не смогли бы продержаться до тех пор, пока разведем пары. Ох, этот штиль! .. Скажите, ваши матросы хорошо умеют управлять парусами?

– Это все отборный народ.

– Прикажите готовить паруса. Это необходимо. Мы сделаем последнее усилие отразить абордаж. А там, быть может, поднимется и ветер.

– Очень хорошо.

Тактика малайских пиратов особенно опасна для заштилевших парусных кораблей. Если корабль с невысоким бортом, если на нем нет значительной артиллерии и многочисленного экипажа, то он обычно погибает. Пираты окружают его со всех сторон тесной линией, которую легко прорвать, но легко и сомкнуть снова. Они страшны количеством. Каждая пирога с тремя-четырьмя малайцами представляет собой боевую единицу. Потеря одной из них ничего не значит в общей массе, которая настойчиво продолжает надвигаться на корабль. Круг делается все теснее, артиллерия становится бессильна. Наконец пираты вскакивают на корабль с бешенством хищников и ловкостью обезьян, бросаются на защитников и, нередко превышая их число в пятьдесят раз, подавляют их. Таков в большинстве случаев роковой исход атаки.

Несмотря на проворство и усилия французов, их ружейный огонь заметно ослаб, пока англичане готовили паруса, и осаждающие этим воспользовались. Отвратительный авангард морских демонов вынырнул из воды и устремился на переднюю часть корабля, так как защитники столпились на кормовой части, где на палубе было набросано меньше битого стекла. Держа в зубах кинжалы, пираты карабкались на яхту, цепляясь за дерево своими длинными звериными когтями. При этом они испускали дикие крики, чтобы ободрить плывших сзади.

Сэр Паркер поднял с пола щепочку, зажег и положил на шпиль. Поднялась тонкая вертикальная струйка синеватого дыма. Ветра не было. Англичанин покачал головой и сказал:

– Если через две минуты дым не наклонится, мы погибли. Не правда ли, джентльмены, вы не хотите живыми отдаться в руки этих разбойников?

– Нет… конечно, нет, – послышались крики.

– Хорошо. Я знаю, что делать.

Тем временем пираты вторглись на корабль.

– Ну, ребята, все кончено! – воскликнул Фрикэ.

Волосы у него растрепались, лицо и руки почернели от пороха.

Но вдруг победные крики малайцев сменились диким воем от боли. Пираты замялись и подались назад. Ноги у них изрезаны и окровавлены, они наткнулись на битое стекло.

Задние, ничего не зная, напирают на передних, те падают. Несколько минут стоит невообразимая давка.

Пьер воспользовался наступившим смятением и повернул пушку, направив ее вдоль палубы. Но он не стреляет: ему жаль последнего выстрела.

Фрикэ торжествует. Его выдумка удалась.

– Не радуйся, – говорил ему Пьер, – посмотри лучше на них: передние падают, а задние по ним переходят. Они скоро наводнят всю палубу. Взгляни, их полтысячи наберется.

– Стреляйте же, Пьер! Чего вы медлите? – кричит Андрэ.

Картечь проводит кровавую борозду в толпе бронзовых тел. Но брешь в ту же минуту заполняется.

– По-моему, господа, все кончено, – сказал сэр Паркер, готовясь уйти внутрь яхты с револьвером в руке.

– Хорошо, сэр, отлично, – ответил Андрэ. – Я вас понимаю. Мы взлетим на воздух, да? .. Так да здравствует Англия и да здравствует…

– Да здравствует Франция! – докончил почтенный джентльмен.

Андрэ почтительно снял шапку перед английским флагом, бессильно повисшем на флагштоке. Сэр Паркер прибавил:

– Мы еще успеем поднять французский флаг рядом с этим. Я тоже хочу отсалютовать благородному знамени вашей родины.

Вдруг на корабле произошло что-то необыкновенное. Негодяи, которых не смогла остановить уловка Фрикэ, отхлынули назад. Самые храбрые бросаются в море. Что случилось? Откуда-то пришла помощь? Нет. Или, если хотите, да, но только эта помощь хуже нападения. Эта помощь – огонь.

Палуба яхты горит. По ней текут потоки пылающей жидкости. Это спирт, пролитый по ошибке вместе с вином и зажженный последним выстрелом Пьера.

Для «Конкордии» нет спасения: на воде – остервенелые демоны, внутри – огонь.

Заметив свою страшную ошибку, Фрикэ побледнел, как полотно.

– Господин Андрэ, – воскликнул он в отчаянии, – что я наделал! Я хотел вас спасти и… погубил.

– Успокойтесь, – перебил его сэр Паркер. – Вы только опередили меня: я сам хотел взорвать яхту.

– Но я вовсе не хочу быть взорванным. Зачем? Этого не нужно. Мы должны жить.

– И попасть живыми в руки малайцев, которые предадут нас самым лютым пыткам?

– Не бывать этому! Говорю вам, что не бывать! Во что бы то ни стало мы должны жить! Вы знаете, как мы сюда пошли!

– Нет.

– Так знайте же: по одной важной, священной для нас причине мы ехали объявлять войну борнейскому радже.