Глава 3. Генезис

Гуго де Пейн устало потянулся, сидя на бревне неподалеку от костра. Небольшая группа его друзей и соратников пристроилась поближе к мерцающим углям: ночь выдалась прохладной. Де Пейн наблюдал, как юный Россаль тычет кинжалом в тушку жарившейся над углями маленькой серны. При каждом уколе из надреза выступала кровь. Нет, мясо еще не прожарилось. Хлопнув ладонями по коленям, Гуго встал и отошел от костра на дюжину шагов. Подняв голову, он смотрел в ночное небо, дивясь этому чуду, этому творению Божию. Полная луна не смогла стереть с небесного занавеса мириады мерцающих звезд. Внезапно справа от де Пейна раздался голос:

– Благородный рыцарь.

Повернувшись, он увидел старика в пыльном темном кесуте – обычном еврейском халате. На голове его была чалма пеэр, тоже традиционный еврейский головной убор.

– Кто ты?

– Творение Создателя, как и ты.

– Ты говоришь по-французски без всякого акцента. Ты француз? Тогда почему ты одет как еврей?

Старик покачал головой:

– Луна светит ярко, на небе ни облачка. Тебе видно мое лицо?

– Разве что от кончика носа и ниже, – хмыкнул де Пейн.

– Ну так посмотри на мои губы, они-то тебе видны.

Де Пейн вдруг понял, что губы старика не шевелились. Но ведь он говорил! Однако Гуго быстро взял себя в руки.

– Ну что ж, еще один фокусник-чревовещатель. Весь Восток роится такими «волшебниками».

– А разве я называл себя волшебником, Уго де Пагани? – возразил старик, и на сей раз де Пейну стало по-настоящему страшно, ибо последние слова незнакомец произнес на итальянском языке, причем именно таком, на котором говорили в Кампаньи, откуда родом был гордый рыцарь де Пейн. О том, что родился он в Южной Италии, не знали даже ближайшие его друзья. Тем более никто не знал его настоящей, отнюдь не аристократической фамилии. Хриплым голосом Гуго произнес:

– Что тебе от меня нужно?

– О! – Старик вскинул руки. – От тебя? Наоборот, брат мой, совсем наоборот. Это я пришел, чтобы дать тебе все.

– Все? Что значит это «все», ты, выживший из ума бродяга?

Старик гневно пристукнул посохом, который держал в руке:

– Cave! Nescis quo loqui.

– О-о-о, – протянул Гуго. – Латынь. Да ты, похоже, знаток языков. Но, может, перейдем к делу? Я голоден, а ужин вот-вот будет готов.

– Sequere me, – бросил через плечо незнакомец, уже отвернувшись от собеседника и уходя по склону горы.

Де Пейн, поняв, что вся его бравада не стоит и ломаного гроша, побрел за стариком. Пройдя сотню шагов, он остановился и спросил:

– Куда ты ведешь меня?

Старик резко развернулся:

– К СВЕТУ, mio piccolo Hugo! – Голос его, удивительно мощный в хрупком старческом теле, звучал как голос человека, привыкшего повелевать. – К свету и к тому, кто способен одарить этим светом тебя!

Они подошли к черному проему – входу в пещеру. Де Пейн остолбенел. Он знал каждую пядь земли на Храмовой горе, но никогда никакой пещеры здесь не видел.

Внезапно в руках старика оказалось деревянное распятие. Он держал его, обратив фигурку Христа к оцепеневшему рыцарю, который, придя в себя, опускался на колени, прикоснувшись ладонью ко лбу, чтобы сотворить крестное знамение.

– Прекрати, – приказал незнакомец. – Немедленно прекрати эту комедию. Преклонять колени перед изображением этого проходимца ты будешь тогда, когда наши с тобой интересы того потребуют. – Он бросил распятие на землю. А теперь повтори трижды: «Отрекаюсь от Иисуса, ибо не он есть Христос и Спаситель».

Рука де Пейна молниеносно легла на рукоять меча. Старик, улыбаясь, наблюдал за ним. Меч вышел из ножен наполовину и застыл, словно перехваченный чьей-то могучей рукой. Гуго покраснел от натуги, но клинок оставался неподвижным. Спутник де Пейна сделал легкий взмах ладонью, и меч вошел обратно в ножны, лязгнув об окольцовку эфесом.

И рыцарь де Пейн набрякшими и онемевшими, словно после удара кулаком, губами произнес, сам не веря тому, что происходит:

– Отрекаюсь от Иисуса, ибо не он есть Христос и Спаситель. – Он хотел зажать себе рот ладонью, но рука не повиновалась. И он снова и снова произнес кощунственную формулу отречения.

Старик, одобрительно кивая, произнес:

– Видишь, и небеса не разверзлись, и молния тебя не поразила. Теперь плюнь на него.

Гуго, уже не подчинявшийся себе, попытался сделать это, но во рту у него пересохло.

– Я… – прохрипел он.

– Как можешь, – благодушно проговорил незнакомец. И когда де Пейн воспроизвел подобие плевка, скорее, с силой выдохнув воздух сквозь сжатые губы, чем плюнув, старик добавил: – А теперь наступи на него. Да, на распятие.

И де Пейн, у которого шевелились волосы на затылке, послушно наступил ступней в кольчужном чулке на распятие Господне.

Гуго пришел в себя, когда таинственный старик брызнул ему в лицо холодной водой из глиняной миски, которую держал в руке. Открыв глаза, де Пейн увидел, что спутник его укоризненно качает головой.

– Как же вас запугали именем несчастного Иешуа, если знаменитый рыцарь де Пейн, «гроза неверных», от такой мелочи падает в обморок, словно нежная девица. – Он оттолкнул лежавшее на земле распятие ногой. – Вставай. Нам многое предстоит сделать.

Гуго с трудом поднялся на ноги и осмотрелся. Они по-прежнему стояли у входа в пещеру, которой никогда прежде не было на этом склоне горы. Но сейчас де Пейн заметил, что из глубины пещеры исходит какой-то пульсирующий густо-красный свет.

– Войдем, – негромко произнес старик.

Они, идя рядом, сделали несколько шагов в глубь проема, и Гуго, с трудом подняв глаза, увидел на дальней стене пещеры странный знак: перевернутую звезду-пентаграмму. Один из лучей ее указывал прямо вниз, два противоположных луча напоминали воздетые руки. Темно-красный свет исходил именно от нее, этой странной звезды. Впрочем, как убедился де Пейн, не от самой звезды, а от пары немыслимо страшных глаз, расположенных на пентаграмме.

Старик положил ему на плечо свою руку, которая оказалась невероятно тяжелой.

– Теперь преклони колени, рыцарь де Пейн! – повелел он. – Ибо ты стоишь сейчас перед лицом самого Бафомета, Владыки и Князя всех царств земных, Светоносца и истинного Машиаха!

Гуго опустился на колени, даже не заметив, что спутник его сделал то же самое. Де Пейн не мог отвести взора от двух пылающих глаз на стене. Он чувствовал, что взгляд их проникает в самые глубины его души, и душа эта клубится, словно темное облако, одновременно наполняясь необыкновенной силой.

– Склони голову, де Пейн! – приказал его спутник.

Гуго повиновался. Он не отдавал себе отчета в том, как долго стоял он на коленях с опущенной головой: пять ли минут или целый час. Время для него просто остановилось.

Старик помог ему подняться. Исчезла перевернутая звезда-пентаграмма, исчезли страшные глаза на стене. В пещере царил мрак, но выход из нее был освещен светом полной луны.

Они вышли из пещеры. Старик подал знак, и де Пейн присел на плоский камень.

– Ты был подвергнут проверке, де Пейн, и признан достойным, – сказал старик, садясь рядом. – Отныне на тебя ложится задача огромной, вселенской важности.

– Какая… задача? – хрипло спросил Гуго. – И кто ты сам? Как мне называть тебя?

Спутник де Пейна пожал плечами:

– Я всего лишь доверенный слуга того, чей облик ты лицезрел. Что до имени моего – запомнить его несложно. Зови меня Ахашверош.

– Я слышал, как евреи выкрикивают это имя во время своего праздника, когда они упиваются вином до безумия.

– Верно. Этот праздник называется Пурим. А имя это носил персидский царь, спасший евреев от заговора Амана. Но совпадение наших имен – не более чем случайность.

– Но… – Гуго пытался сосредоточиться. – Но я слышал также, что некий Ахасверус оттолкнул Иисуса, когда тот, неся свой крест на Голгофу, прислонился к стене его дома, чтобы отдохнуть… сказав ему: «Иди, иди»…

– Верно, – почти весело отозвался его собеседник. Но тут же помрачнел. – И у него хватило наглости ответить, что и я буду идти вечно, не ведая покоя. Словно это зависело от него.

– Но ведь если это и впрямь был ты, то ты бредешь по земле уже более тысячи лет. Как может это быть? Значит, это все-таки Он обрек тебя на такую судьбу?

– Я уже сказал тебе, – старик явно начал сердиться, – что он был жалким бродягой. Или ты не видел лица Истинного Властелина? Вне воли Его ничто на этой земле не происходит. Ведь даже самозванец Иешуа называл его Князем Мира Сего.

Он помолчал и добавил:

– Да в именах ли суть… Ты можешь называть меня иначе, если тебе так удобнее: Шейх-эль-Ибель.

– «Старец горы», – полувопросительно произнес де Пейн, неплохо знавший арабский язык.

– Точно. Молодец, – похвалил его Ахашверош, он же Шейх-эль-Ибель. – Думаю, что на пока, но очень ненадолго, мы расстанемся. Уже завтра ночью я снова приведу тебя сюда, но не одного. С собой ты возьмешь своего ближайшего друга…

– Жоффре? – удивился де Пейн.

– Именно. Жоффре де Сен-Омера. Он тоже должен быть посвящен.

Гуго бросил взгляд на склон горы и оцепенел. Ни проема, ни следа пещеры. Обычный знакомый склон.

– На этом расстанемся, – сказал Ахашверош. – Иди. У тебя настоящие друзья. Они оставили тебе самые вкусные куски дичи.

Следующая ночь была едва ли не точным повторением предыдущей, с той лишь разницей, что Жоффре де Сен-Омер, которого де Пейн взял с собой на встречу с Шейхом, повел себя скорее растерянно, чем воинственно. Когда Ахашверош предложил ему отречься от Иисуса, Жоффре осторожно прикоснулся к плечу друга и почти шепотом спросил:

– Гуго, он говорит, что ты уже сделал это… Я не верю. Скажи мне, что это не так.

И Гуго де Пейн глухим голосом ответил:

– Да, Жоффре. Я сделал это. И сейчас это сделаешь ты. Доверься мне и… ему.

Де Сен-Омер повиновался. И, стоя на коленях в пещере, под прожигающим насквозь взором Бафомета, он, как и де Пейн ночью ранее, переполнялся какой-то гигантской, бьющей через край, клубящейся черной энергией.

Сейчас, когда все трое сидели на плоском обломке скалы, рыцарь ощущал, что изменилось все его существо, что сам он стал неизмеримо сильнее, но вместе с тем в душе его воцарился мрак, не освещавшийся ни искоркой света.

– Шейх, – негромко позвал он. Старец повернулся к нему. – Ведь ты обещал мне свет…

– И ты получил его, – бесстрастно отозвался Ахашверош. – Это черный свет, тысячу крат более сильный, чем свет полуденного солнца. Этот свет способен впитывать в себя любой другой, превращая его в энергию. В мире не будет тех, кто смог бы противостоять вам. Залогом сему – тот самый свет, которым вознаградил вас Великий Бафомет, Светоносный Машиах. Вы же передадите его тем, кто пойдет вслед за вами, дабы свершить задуманное от века: очистить землю от мириад жалких подобий лже-Творца. И тогда для остальных наступит неразрушимое и счастливое Царство Бафомета-Светоносца.

Де Пейн задумчиво произнес:

– Бафо-мет… И что же значит это имя?

– Ну, тебе ли не понять его смысла? – насмешливо заметил старик. – Ведь греческий язык тебе знаком с детства.

Гуго покраснел, утешаясь лишь тем, что во мраке ночи этого не видит де Сен-Омер. Да, Гуго де Пейн, он же Уго Пагани, родился и рос в Южной Италии, где до сих пор сохранилось множество греческих поселений, а язык греков уже давно и прочно смешался с языком потомков древних италийцев. И даже сама его родина называлась Magna Graecia – Великая Греция.

– Baphe-metous, – пробормотал он. – Крещение мудростью?

Старик хлопнул в ладоши и возгласил, одобрительно и одновременно радостно:

– Хвала тебе, рыцарь! И еще большая хвала нашему Властелину, ибо выбор его оказался верным! Теперь же, Великий магистр де Пейн и сенешаль ордена де Сен-Омер, слушайте и запоминайте! До единого слова и до единой буквы!

Великий магистр ордена рыцарей Христа умирал. Сознание еще, однако, теплилось в нем, и он, вспоминая прошедшие шестнадцать лет, не мог сдержать удивления: все, что в ту ночь поведал им Ахашверош, сбылось до йоты.

Вокруг ложа Магистра стояли самые близкие ему рыцари. Недоставало лишь ближайшего, самого дорогого друга, Жоффре. Де Сен-Омер отправился на Кипр, дабы присоединить очередной дар, замок бывшего губернатора острова Исаака Комненоса, к владениям разросшегося и могучего ордена тамплиеров. Замок был захвачен бесстрашным и безжалостным Ричардом Первым, который не напрасно награжден был прозвищем Львиное Сердце. А завладев замком, король уступил его ордену за символическую плату в несколько золотых, приобретя тем самым союзничество и поддержку тамплиеров. Де Сен-Омер, уезжая, оставил Великого магистра в добром здравии и превосходном настроении. Но… Малярия свалила и обессилила де Пейна в считаные дни, а горячка иссушила далеко не молодое уже тело, не оставив надежды на выздоровление.

– Но… как? – хрипло прошептал де Пейн. – Как он мог знать… до дня… до человека… до единого ничтожного… события?

Склонившись над ложем умирающего, Андре де Монбар, один из тех, на ком с самого начала строилось здание великого ордена, тихо спросил:

– Кто, ваша светлость? О ком вы говорите?

С другой стороны кровати, по левую руку от де Пейна, над ним наклонился старик в изрядно поношенном халате и в небольшой, небрежно повязанной чалме.

– Ты удивляешься, Уго?

– Да! – Де Пейн, сделав усилие, приподнялся было на локтях, но тут же рухнул на подушки. – Ведь сбылось все… Даже то, что не могло сбыться…

Рыцари, находившиеся в комнате, растерянно смотрели друг на друга. С кем говорит Великий магистр? К кому из них он обращается?

– Да, такого прежде не бывало, – Ахашверош, улыбнувшись, покачал головой. – Но ведь произошло! Девять оборванных рыцарей явились к королю Бодуэну с просьбой узаконить их рыцарский орден! Что может быть смешнее?

– Да, да… – горячечно соглашался де Пейн. – Это было смешнее смешного, это было просто сумасшествием…

– Он бредит, – вынес вердикт де Монбар. – Говорит сам с собой. Жизнь вот-вот покинет его.

– И однако же, – продолжал Ахашверош, невидимый и неслышимый никому, кроме Гуго де Пейна, одной ногой уже стоявшего за гранью царства тьмы, – король Бодуэн вместе с патриархом Вармундом, как и все члены Совета в Наблусе, утвердили вашу просьбу, узаконив орден. Орден девяти оборванцев! – Он рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Но вот прошло всего лишь шестнадцать лет, и посмотри, кем вы стали, какую силу вы набрали! И это лишь начало, Уго, лишь начало. Правда, для ордена, а не для тебя. Тебе, как ты хорошо понимаешь, пора. Светоносный Владыка вот-вот примет тебя в свои объятья.

– Уже?.. – прохрипел Великий магистр.

Старик пожал плечами:

– Я никогда не обещал тебе бессмертия, рыцарь де Пейн. Но я обещаю бессмертие твоему ордену, хотя многие будут пытаться срубить под корень древо, выращенное нами, и в самодовольстве своем будут уверены, что им это удалось. Останется бессмертным и твое имя. Но теперь – пора.

И де Пейн с ужасом увидел, что вместо поблескивавших иронией глаз старца на него взирает пара исторгающих огонь глаз Бафомета. Две струи пламени сливались в единый поток, и Гуго почувствовал, как погружается в эту огненную реку, которая несет его к своему истоку: вдаль и вглубь. Он хотел закричать, но из глотки его вырвался лишь слабый предсмертный хрип, который вскоре прервался.

Де Монбар приложил палец к сонной артерии Магистра, сумрачно кивнул и медленным движением ладони закрыл веками глаза мертвеца. Рыцари, стоявшие вокруг ложа, обнажили головы.

– Де Брие, – негромко приказал де Монбар, – позовите брата-капеллана.

За его спиной раздался спокойный голос:

– Я исповедовал Великого магистра еще ночью и тогда же отпустил ему грехи.

– Аминь, – хором произнесли все находившиеся в комнате.