16
О национальном и государственном самосознании
Нация или их конгломерат, объединённые общностью исторических устоев, традиций и обычаев, является краеугольным камнем в государственном строительстве, и, так же как он задаёт всю стройность будущего здания, национальный вопрос организует всю будущую структуру общества.
И было бы чрезвычайно вредным полагать, что уничтожение наций, стирание их различий и приведение всех к одному правилу, способно вызвать в обществе громадные напряжения, которые, в конце концов, и приведут к разрушению политической системы.
Процессы интеграции и объединения должны проистекать в исторической перспективе и никоим образом не быть насильными и искусственными.
Россия – одна из многонациональных стран, объединяющая десятки наций и народов. Объединяющие нас факторы – общая история, обычаи и язык межнационального общения – как в фокусе соединены в русском народе, осуществляющем эту историческую функцию.
Русская культура и русский народ есть тот мост, который соединяет нации и народности нашей огромной страны, цементирует их в одно целое, образуя новую общность.
И именно поэтому бережное сохранение русской национальной культуры, обычаев и языка должно стать общим правилом для жителя России любой национальности, как и сохранение культуры собственного народа.
Но это вовсе не означает, что мы должны разделиться по национальным квартирам республик и автономных областей.
Бессмысленно делить общее культурное, экономическое и политическое пространство великой страны на клочки национальных образований, подкармливая таким образом узколобый национализм и сепаратизм.
Многие товарищи, неуютно чувствующие себя на ниве конкуренции с другими партийными кадрами, мечтают отгородиться административными границами с местническими правилами и превратить часть нашей общей страны в свою персональную кормушку.
И таким деятелям мы должны чётко и недвусмысленно дать понять, что в рядах ВКП(б) для них места нет.
В. И. Ульянов (Ленин)
Газета «Правда» от 5 марта 1917 г.
Секретный боевой приказ по 3-му кавалерийскому корпусу за № 47/21
В Петрограде кучка безответственных людей, подкупленная императором Вильгельмом, и толпа солдат Петроградского гарнизона, состоящая из трусов, упорно не желающих идти на позицию, решила насильственным путём свергнуть Временное правительство, Совет республики и Центральный исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов.
Часть гарнизона Петрограда, также 1-й, 4-й и 14-й казачьи полки остались верны присяге и правительству. Юнкера и Женский батальон мужественно защищают Временное правительство и часть Совета солдатских и рабочих депутатов.
Для подавления вооружённой силой беспорядков Временное правительство призвало 44-ю пехотную дивизию, самокатные батальоны, 5-ю Кавказскую казачью дивизию, 23-й и 43-й донские казачьи полки и ещё некоторые свободные на фронте части, который спешно двинуты к Петрограду. Одновременно на фронте в 1-й армии части 51-й пехотной дивизии под влиянием пропаганды немецких агентов отказались идти на позицию на смену 148-й пехотной дивизии.
Командуемому мною корпусу приказано спешно погрузиться и направляться: 1-й Донской казачьей дивизии – для водворения порядка в Петрограде, чтобы дать возможность состояться Учредительному собранию, и Уссурийской казачьей дивизии – в распоряжение командующего 1-й армией для водворения порядка и приведения к повиновению бунтующих частей.
Казаки и солдаты! Нас мало, но за нами честная солдатская присяга. Мы боремся за право, за свободу, за революцию и за русский народ. С нами Бог! Наши противники – продавшиеся немцам люди, забывшие присягу. За их спиною измена, предательство и трусость. Никто из нас не сомневается, что правда и свобода восторжествуют на Руси при вашей бескорыстной и честной помощи.
Генерал Краснов
– У нас гости, – Львов вошёл в кабинет Бориса и бросил на широкий кожаный диван шинель, которую держал в руках.
– Вешалка в углу, – не поднимая головы, произнёс Анненков, не отрывая взгляд от документов на столе, и, поставив росчерк под очередным рапортом, сгрёб бумаги в стопку и отодвинул на край стола. – Рассказывай.
– Дикая дивизия, Сорок четвёртая пехотная, Пятая Кавказская, ну и ещё несколько казачьих полков. Только что передали телеграфом. Движутся от Пскова, через пару дней будут в Гатчине. Всего около восьмидесяти тысяч человек.
– Прилично, – Борис кивнул. – Как думаешь, где встречать будем?
– В город их пускать нельзя.
– Однозначно. – Борис кивнул, соглашаясь. – Значит, встречаем в поле?
– Учитывай ещё, что выгружаться они будут дня три, а то и неделю, затем пару дней приводить своё воинство в порядок и только потом поползут к Петрограду.
– Предлагаешь перемалывать по частям? – Борис откинулся на спинку кресла. – А что будем делать с мирняком? Там же город не маленький, а вокзал прямо в центре.
– Тогда по мере выхода из города, – не сдавался Глеб. – У тебя карты есть?
– Пасьянс решил разложить? – сыронизировал Анненков и достал из верхнего ящика стола пачку карт. Нашёл нужную и расстелил на зелёном сукне. – Та-а-ак. Вот удобное место. Перегон между Романовкой и Ивановкой. Перекроем широким фронтом дороги окопами, выведем на прямую наводку оба бронепоезда, ну, и укроем броневики капонирами. С учётом нашей экипировки и оружия у нас подавляющее огневое превосходство.
– Тут Ильич настаивает на участии рабочих дружин… – нейтрально произнёс Львов.
– Да… Это не очень хорошо. Но для начала пусть возьмут под усиленную охрану все въезды в город.
– Поставить по паре блокпостов? – Глеб оживился. – Это тема. Время есть, можно даже какие-никакие укрепления сделать. Но у него идея получше образовалась. Нужно в момент высадки сбрасывать листовки с самолёта. Ну, на тему вас обманывают и всё такое.
– И это хорошо. – Анненков кивнул. – Если хотя бы пару тысяч солдатиков и казаков спасём от смерти, и то хорошо. И это… Надо бы в городе развернуть пару дополнительных госпиталей и лечить всех без разбора. Пусть там наши агитаторы поработают.
Генерал Краснов не был предателем и конечно же не был дураком. Просто его видение будущего России в корне отличалось от видения большевиков и, тем более, от представления Керенского, которого генерал тихо презирал, в том числе и за бегство из Петрограда на автомобиле американской дипломатической миссии. Впрочем, он точно так же презирал и князя Львова вместе с двумя великими князьями – Дмитрием Павловичем и Кириллом Владимировичем, которые позволили себя захватить и расстрелять…
Как и многие генералы, он полагал, что сначала нужно сковырнуть этот случайный нарост на теле страны, каковым он полагал большевиков и примкнувших к ним командиров Гвардейской дивизии, окончательно сместить безвольного царя, а только потом, став верховным властителем, устраивать жизнь в стране.
Передислокация такого количества людей далась непросто. Вагонов катастрофически не хватало, и многие ехали на открытых платформах, что, учитывая погоду, было совсем нехорошо. Самым страшным было то, что на открытых платформах везли даже часть лошадей. Зато удалось присоединить к корпусу несколько пехотных и казачьих полков, а также три артиллерийских дивизиона, что значительно усиливало всю группировку.
Краснов, стоявший у заиндевелого окна штабного вагона, усмехнулся. Урок господам революционерам будет преподан знатный…
Составы выгружались и на станции, и в открытом поле, где уже вовсю мела позёмка. Многоголосый человеческий гул, ржание лошадей, скрип настланных прямо от земли до края вагонов сходней – всё сливалось в шумную какофонию, но именно от нее генерал чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Неожиданно, переступая с ноги на ногу, он услышал необычный звук и, наклонившись, поднял испачканный в грязи мокрый листок желтоватой бумаги с текстом:
«Солдаты и казаки. Воины земли русской. Я, Николай Романов, бывший самодержец земли русской, призываю вас в этот час не идти на братоубийство. Откажитесь от войны и возвращайтесь домой. Не для того мы оканчивали войну с Германией, чтобы вновь начинать её в своём доме.
Там, на другой стороне, ваши братья, отцы и сыновья. Там такие же казаки, рабочие и крестьяне, как и вы.
О каком предательстве говорит ваш генерал Краснов, когда в качестве военной добычи Австрия отдаёт нам десятки заводов и больше двадцати миллиардов золотых рублей? Все военные затраты будут покрыты из этих средств, а остатки направлены на строительство дорог, больниц и помощь крестьянам.
Покидая трон Российской империи, я передал его не капиталистам, купцам, помещикам и прочим врагам народа, а людям, которые в тюрьмах и на каторгах доказали свою волю к народному освобождению. Декреты о мире, о земле и о национализации доказывают это лучше всяких слов.
Поднимая оружие против народного правительства, вы сейчас поднимаете его против передачи земли крестьянам, заводов рабочим и против мира на наших границах…»
Краснов не успел дочитать листовку, когда над головой его раздалось тарахтение авиационного мотора и с неба посыпались новые листки, закружившиеся над станцией, словно птичья стая.
– И много этого?.. – генерал брезгливо выкинул листовку в талый снег и посмотрел на адъютанта.
– Много, ваше превосходительство. – Есаул Молчанов кивнул. – Есть ещё такая же, только от имени патриарха Всея Руси.
– Патриарха? – Брови Краснова полезли вверх.
– Да, ваше превосходительство. – Есаул кивнул. – Большевики восстановили патриархат. Спешно созвали Собор, патриархом избран Тихон Белавин – митрополит Московский.
– Чёрт те чего происходит… – Рука генерала в чёрной лайковой перчатке легла на рукоять шашки. – Передайте приказ: всемерно ускорить выгрузку. Боюсь, от такой пропаганды солдатики побегут по домам.
– Осмелюсь доложить, Пётр Николаевич, уже сейчас отмечены случаи дезертирства. Уходят целыми взводами.
На приведение к боевым порядкам у сводного корпуса ушло не три дня и не неделя, как предположил Львов, а целых десять дней, в течение которых собранное Красновым воинство уменьшилось до пятидесяти тысяч человек, да и те, оставшиеся, не демонстрировали высокого морального духа, а двигались словно сонные мухи с хмурыми лицами. Для богобоязненных русских людей слово митрополита Московского а ныне патриарха Всея Руси было очень значимым, даже где-то поважнее, чем приказ непосредственного начальника. Но вбитая в подкорку привычка повиноваться приказам командиров делала своё, и корпус начал движение в сторону Петрограда.
Однако начавшееся довольно спокойно выдвижение частей было сразу же остановлено двумя бронепоездами, преградившими путь к столице.
Не желая лишней крови, пулемётчики сначала дали длинную очередь вдоль строя, словно прочерчивая границу, за которую не стоило переходить, а несколько пушек добавили огоньку, взметнув фонтаны грязи и снега перед конной лавой.
Конная разведка сразу же растеклась в стороны от дороги, но и там наткнулась на хорошо оборудованные позиции.
Краснов наблюдал за всем этим в цейсовский бинокль, постепенно зверея от невозможности что-то поправить или изменить. Время беспощадно играло на стороне большевиков, так как держать в поле такую войсковую группу можно лишь при условии бесперебойного снабжения всем, начиная от дров и кончая продуктами и медицинской помощью.
– Выкатить батарею на прямую наводку!
– Есть! – Вестовой унёсся сообщить приказ, и через пятнадцать минут на поле вылетели два десятка упряжек, тащивших полковые гаубицы.
Расчёты ещё разворачивали неповоротливые орудия, вязнущие в ноябрьской грязи, когда с другой стороны неторопливо выехал десяток броневиков.
Артиллеристы сразу попрятались под орудийные щиты, но помогло это мало. Тяжко зарокотали автоматические пушки и на артиллерийской батарее встали фонтаны разрывов. Снаряд, попавший в зарядный ящик, разметал остатки батареи, а сделавшие своё дело броневики сдали назад, скрывшись в редколесье.
– Да что же это!! – Краснов привстал в стременах, осматривая поле боя, и в этот момент где-то вдалеке сухо треснул одиночный выстрел. Генерал плюхнулся обратно в седло и, что-то прошептав, упал на шею коня, словно обнимая его в последний раз.
Смерть генерала исчерпала последние крохи стойкости корпуса, и началось повальное бегство.
Янис Христофорович Петерс был весьма харизматичной личностью. Сын «серого барона», как называли в Латвии зажиточных крестьян, он рано примкнул к социал-демократам, а позже после выступлений 1905 года был вынужден эмигрировать в Лондон, где и сошёлся с большевиками.
Эмигрантская среда тех пор была кипящим супом из революционеров и ниспровергателей всех мастей, где тесно переплелись и радикальные элементы со всей Европы, и английские аристократы, жаждавшие перемен.
За всей этой компанией аккуратно присматривали британские спецслужбы, но всё же прозевали тот момент, когда революционеры перешли от слов к делу. Несколько громких ограблений ювелиров и ссудных касс группой под руководством Фритца Сварса заставили Министерство внутренних дел и лично Уинстона Черчилля шевелиться быстрее, и к моменту неудачного ограбления ювелира в Хаунсдитч уже вычислили одну из конспиративных квартир боевой организации анархистов.
Штурм, которым руководил лично Уинстон Черчилль, бывший тогда министром внутренних дел, был шумным, бестолковым и едва не стоил жизни мирным жителям, но Шотландская гвардия, участвовавшая в штурме, подкатила пушки, и здание на Сидней-стрит просто развалили до первого этажа, похоронив анархистов под обломками.
Вместе с причастными прихватили и Петерса, приписав ему несуществующие подвиги, потому как общество требовало суда и показательной расправы, а трупы, оставшиеся после штурма, для этого дела никак не годились.
Следствие не имело достаточно улик, но это никогда не мешало британской юстиции в назначении наказания, и Янис уже готовился к длительной отсидке, когда его в тюрьме посетил невзрачный джентльмен, назвавшийся адвокатом известной лондонской юридической компании. Он-то и предложил Петерсу быть добрым другом Британии, куда бы его ни занесла революционная деятельность, а прежде всего в России, где империя традиционно имела широкий круг интересов.
Это даже не было приглашением к сотрудничеству в традиционном смысле. Ситуация в России могла ещё повернуться как угодно, и о практических планах реализации революционного восстания никто и не помышлял.
А вот практические следствия из соглашения последовали очень быстро. Дело, за которое взялись действительно хорошие и дорогие адвокаты, быстро развалилось, и, пробыв в гостях у британской фемиды всего пять месяцев, чуть похудевший Янис вышел на свободу, где бурлили настоящие революционные страсти.
Тихая, словно мышка, и весьма впечатлительная девочка Мэйзи Фримен была покорена мощным, словно слепленным из камня, латышом, который, кстати, был совсем не беден, что следовало из его подарков, и очень быстро она стала его женой, чему очень сильно поспособствовали новые друзья Петерса. Но и тесть не мог не отметить выдающейся харизмы своего нового родственника и его поистине бульдожьей хватки в делах, так как Янис к этому времени уже занимал пост начальника отдела импорта крупной британской компании.
Революция в России грянула словно гром среди ясного неба. Откуда ни возьмись, у большевиков оказалось огромное количество оружия, и самое главное – на их сторону перешла не кто-нибудь, а целая дивизия, набранная из отборных солдат и офицеров.
Бывшие политэмигранты тут же засобирались на родину, полагая, что в такое время им самое место в России.
По приезде Петерс со всей энергией окунулся в революционную деятельность. Выступал перед солдатами, ездил по предприятиям и сотрудничал с несколькими газетами, печатая едкие критические статьи под псевдонимом.
С Лениным его познакомил Пятаков – его старый приятель по Лондону, и Владимир Ильич, совершенно очарованный энергией и волей Петерса, сразу предложил ему заняться организацией Народного комиссариата государственной безопасности.
Кроме самого Петерса в организации были: её руководитель – Феликс Дзержинский, два десятка делопроизводителей, печать, тонкая пачка купюр, две пишущие машинки и огромное пустое здание на улице Гороховой, где ранее размещалось Отделение по охране общественной безопасности и спокойствия.
Оставив Феликса «на хозяйстве», Петерс первым делом поехал в Аничков дворец, где квартировала Красная гвардия, которая и занималась до сего дня обеспечением порядка на улицах Петрограда. Занималась неплохо, судя по тому, что на улицах Петрограда даже ночью было спокойно и тихо.
Селектор а по сути устройство громкой связи негромко звякнуло, и искажённый отвратительным динамиком голос адъютанта известил о том что прибыл товарищ Петерс.
– Петерс, Петерс, Петерс. – Борис задумчиво побарабанил пальцами по столу, припоминая, что же это за овощ такой и с чем его едят, но, не вспомнив, нажал клавишу ответа. – Запускай.
– Товарищ Анненков? – Вошедший мужчина был широкоплеч, коренаст и имел пронзительный взгляд серых глаз. – У меня мандат от товарища Ленина. Хочу забрать у вас все дела по контрреволюционерам и бандитам.
– Дела? Ну, картотеку вы можете забрать там, где она и была у товарища Кошко, кстати, рекомендую вам его как ценнейшего специалиста…
– Царского ищейку? – Брови Петерса сошлись у переносицы.
– Так. Чтобы не было недопонимания между нами. Товарищ Романов передал свою власть не кому-то, а именно большевикам и товарищу Ленину. И сейчас товарищ Романов работает в Управлении картографии в секретном отделе, и он такой же советский служащий, как вы или я. То же самое касается Аркадия Францевича Кошко и его многочисленных коллег. Личные дела сотрудников сыскного управления были рассмотрены на коллегии Петроградской парторганизации, и никаких претензий к товарищам нет. Что же касается тех, кем мы занимались, могу выдать ящик стреляных гильз. Приобщите к делу.
– Вот так, да? – Петерс неожиданно рассмеялся. – Лихо вы, товарищ Анненков. А как насчёт людей?
– Людей не дам. – Борис негромко хлопнул ладонью по столу, прекращая всякую дискуссию на эту тему. – Мне ещё военную контрразведку создавать, да разведывательные органы, так что самому не хватит. Но могу подсказать, где можно поискать.
– Это где же? – Петерс сразу заинтересовался.
– А вы подружитесь с Кошко да с Владимиром Гавриловичем Филипповым. У них довольно много грамотных специалистов, и кое-кого можно переманить без ущерба делу. Зря морщитесь, товарищ Петерс. Крестьянин и при царе отлично пахал землю, рабочий стоял у станка, солдат защищал страну, а полицейский ловил бандитов. Это просто имперские волкодавы. Дайте им другую цель, покажите, что они нужны и важны для страны, и не будет у вас преданнее работников.
– Ну, возможно.
Они поговорили ещё с полчаса, и Петерс отбыл, пообещав заходить по возможности. А стоило двери за латышом закрыться, как в кабинет вошёл Львов.
– Слушай, это у тебя не Петерс был? – Глеб покачал головой.
– Он. – Анненков кивнул и внимательно посмотрел на друга. – А что с ним не так?
– Да с ним всё не так. – Львов присел в кресло и ловко метнул фуражку на рожок вешалки. – Есть мнение, что подстукивает наш товарищ Петерс английским друзьям.
– Агент?
– Нет, не агент, а скорее агент влияния. Знаешь, кто у него жена? Некая Мэйзи Питерс, в девичестве Фримен – дочка одного лондонского банкира. А в любовницах ходила мадам Шеридан. Широко известная в богемных кругах скульптор, художница и поклонница жёстких отношений.
– Вот жешь террариум. – Анненков вздохнул. – Ну и чего, актировать будем?
– Да хорошо бы. Только вот организатор он действительно прекрасный. Да и секретов у нас пока особенных нет. Но на крючке держать нужно.
Лиза Конвей прибыла в Петербург, имея на руках рекомендательные письма почти ко всей большевистской верхушке, так как в ссылках коммунисты не чурались заводить связи с европейскими социалистами и деятелями культуры. Но одно письмо она хранила отдельно и так, что его не нашли бы даже при самом тщательном обыске. Письмо от их общего друга к Янису Петерсу, недавно возглавившему политический сыск революционной России.
Красивая и эффектная дама, с умопомрачительно длинными стройными ногами и огромными зелёными глазами появилась в Аничковом дворце и, произведя эффект разорвавшейся бомбы, вызвала обильное слюноотделение у мужчин и приступы горячей пролетарской ненависти у работавших там женщин.
С Петерсом удалось встретиться лишь через неделю, и Лиза с лёгкой смешинкой наблюдала, как он хмурится, вчитываясь в текст, напечатанный на листе папиросной бумаги.
Впрочем, там не было ничего порочащего. Старый знакомый интересовался, как у Яниса идут дела, передавал небольшой сувенир в виде толстой пачки денег и длинной колбаски золотых монет, а также просил свести накоротке Лизу со всеми, кто ей будет нужен.
– Ну и кто же вас интересует? – Петерс сжёг бумагу в пепельнице и пристально посмотрел на девушку.
– Я тут относительно недавно, но полагаю, что прежде всего это господа Анненков, Львов, Сталин и Ленин.
– К Ленину не подобраться. – Петерс отрицательно покачал головой. Появляется только на крупных заседаниях и никогда не выходит в кулуары. А вот с Львовым и Анненковым можно. Через три дня заседание Петербургского городского комитета партии, и они там будут оба. Но хочу предупредить. Это очень опасные люди. – Петерс вздохнул. – Если то, что о них говорят, правда хотя бы наполовину, это, пожалуй, самые опасные люди в России.
– Не беспокойтесь. – Лиза сверкнула белозубой улыбкой. – И не таких хищников в клетку сажали.
Заседания Горкома, которые некоторые из присутствующих всё время пытались забалтывать политическими агитками, жёсткой рукой Львова сводились к вопросам повседневной жизни города и обороны, что, кстати, было оценено Лениным, тоже не любившим пустопорожнюю болтовню.
На этот раз докладывал начальник городских складов продовольствия и руководитель городского управления Комиссариата внутренних дел. Оба «отстрелялись» довольно быстро и, получив в равной доле нагоняй за упущения и похвалу за достижения, удалились в зал, а Иосиф Сталин, выступивший последним, призвал налаживать на заводах Петербурга выпуск продукции, необходимой селу, так как посевная была не за горами, а обменный фонд для закупок зерна непозволительно скуден.
Отзаседав всего три часа, что было очень хорошим временем для тягучих партийно-хозяйственных собраний, весело гомонящая толпа вышла на лёгкий апрельский морозец, в ожидании автобусов, которые должны были развести делегатов по городу. Сталин, Ленин и ряд товарищей загрузились во вместительный «Руссо-Балт» и поехали в Аничков дворец, а Анненков со Львовым стояли у поджидавшей их «Минервы», перекуривая.
– Товарищ Анненков? – Янис Петерс подошёл ближе и пожал протянутую руку. – А мы тут с товарищем из Австралии обсуждаем проект военной реформы…
Анненков бросил всего один взгляд на красавицу в теплой шерстяной шинели с меховым воротником и понял, что это лицо никогда не видело испепеляющего австралийского солнца.
– Да, товарищ. Нас очень заинтересовала ваша концепция военного строительства в русле мировой революции.
Говорила девушка по-русски с очень приятным американским акцентом, со слегка удлинёнными шипящими, и непрерывно улыбалась, хлопая ресницами огромных серых глаз.
Просто физически ощущая, как набухает от сдерживаемого смеха Глеб, Борис галантно поклонился и произнес, перейдя на английский:
– А где вы жили в Австралии? Я как-то бывал в Мельбурне и Канберре, а также проехался вдоль побережья. Австралия всё так же кишит ядовитыми гадами?
– И кое-кто из них даже отваживается на путешествие в далёкую Россию! – Хохотала девушка так заразительно, что все присутствующие заулыбались.
Вообще ситуация не была чем-то необычной. С начала революционного движения в страну потянулись различные авантюристы, проходимцы и просто неустроенные люди, надеявшиеся обрести хоть какой-то смысл в существовании. Таким образом, появление очередной восторженной девицы было вполне в норме того времени. Так что курившие на крыльце соратники лишь сдержанно улыбались в кулачок, предвосхищая экскурсию товарищей по заповедникам Австралии и долгие прогулки иностранки по местам революционной славы.
– А не поехать ли нам, товарищи, в тихое, уютное место. Ну, чтобы обсудить военную реформу и туризм, – подал голос Львов.
– Отличная идея! – Девушка расцвела, а Петерс покачал головой.
– Извините, товарищи, мне срочно на Путиловский завод.
Бывший автомобиль султана, рыкнув мотором, отчалил от крыльца и понёсся по талому петербургскому снегу, разбрызгивая грязную воду и оставляя после себя быстро тающий дымок. Любимое заведение Анненкова – Булочная-кондитерская на Невском – работало, несмотря на трудности с сырьём, и официант, прекрасно знавший генералов, сразу быстро принёс крепкий чёрный кофе для Львова и капучино для Анненкова.
– А что будет пить дама?
– Я, пожалуй, для начала выпила бы коньяка. – Лиза зябко повела плечами. – Удивительно плохая погода. Вроде не очень холодно, но такое ощущение, что кости мёрзнут.
– Это вы, Лиза, ещё не были на нашем Севере. – Львов хмыкнул. – Там и ниже пятидесяти бывает.
– Ужасно. – Лиза нахохлилась, словно воробей. – Не знаю, смогла бы я жить здесь.
– Всё зависит от мотивации, ну, причины, – пояснил Глеб. – Вы же родились… на Среднем Западе, я полагаю. Милуоки, Висконсин… Уютные фермы, запах свежего хлеба из булочной соседей – немцев, сонный шериф и вечные драки возле бара. Но вот, если честно, не хотели бы вернуться и хоть одним глазком посмотреть, как там дела у старого Джона или Джейка? Или узнать, как сложилась жизнь ваших школьных подруг? Это родина, и она будет мила в любом состоянии, даже если вы всю жизнь мечтали вырваться из этого болота.
– Вы ошиблись, господин Львов. – Лиза очень мило улыбнулась. – Наша ферма была в буше…
– Хорошо. Тогда скажите, как называется такая большая светло-коричневая змея с сетчатым рисунком на коже? – Борис усмехнулся. – Она, можно сказать, там живёт везде, и не встречаться вы не могли. Подскажу даже, что наука называет их большими королевскими змеями.
Поскольку девушка промолчала, Анненков улыбнулся и кивнул.
– Ну, собственно, на этом вы и погорели. Теперь у меня лишь два вопроса. Кто и зачем? Можете, кстати, не отвечать. – Анненков поставил пустую чашку на стол и улыбнулся. – Вы не японский агент, им до нашей революции дела нет, да и легенду они бы вам сделали куда более основательную. И не германский, так как им сейчас вообще не до нас. Германцы сейчас вовсю бодаются с Островом, и это надолго.
– А как насчёт Британии? – Львов тоже допил свой кофе и сделал официанту знак, чтобы тот нёс сладкое.
– Возможно, но вряд ли. У них уже есть приличная агентура у нас и огромное количество агентов влияния. И самое главное, они ещё не понимают, что вся их агентура под колпаком. Британцы бы купили с потрохами какую-нибудь красотку прямо здесь и устраивали провокации на основе туземного материала. Так что полагаю, у нас остался последний кандидат.
– Агентство Пинкертона? – Львов усмехнулся и, поблагодарив кивком официанта, пододвинул к себе вазочку с мороженым. – А им-то на хрена сюда лезть?
– Ну не сами, конечно. А вот по просьбе уважаемых господ из… например, Богемской Рощи или одного из респектабельных английских клубов… Да за большие деньги, почему бы не провернуть такой вот номер. Кстати, Лиза если захотите убежать, не оставляйте пальто на вешалке. Как вы уже заметили, на улице весьма прохладно, а одевать труп – то ещё занятие.
– Они… они угрожали мне… – Слёзы полились из глаз Лизы сплошным потоком. – Сказали, что убьют маму и братьев… они…
– Лиза. – Анненков достал из кармана платок и протянул его девушке. – Я не хочу и не буду распутывать все слои вашей легенды. Уверен, их, как минимум, три штуки, и ковыряться в этом мусоре у меня просто нет желания. Я отдам вас в казарму матросам-анархистам и вытащу через неделю, когда вы, сломленная и налитая по самые гланды дешёвым самогоном и кокаином, будете рассказывать не переставая. И тогда, Лиза, вам будет до смерти обидно, что вы не попытались рвануть из кафе и не получили пулю, так как всё, что случится потом, гораздо, гораздо хуже.
– Ну, не надо пугать нашу очаровательную гостью. – Львов погладил Лизу по голове. – Не нужно никаких ужасов и матросов. Просто пять-шесть инъекций морфина, и вы, Лиза, – законченная наркоманка. А за новую дозу не только расскажете обо всём, что знаете, но и покажете в лицах, словно в театре.
– Ну, кстати, матросы подобрее будут, – задумчиво произнёс Анненков. – Всё же какая-то жизнь после такой процедуры возможна. А вот после морфина – быстрое наркотическое угасание.
– Зато чисто, аккуратно и без лишних вопросов, – сварливо заметил Львов.
– Оно, конечно, да, но ты реально представляешь себе, какие вопросы будут задавать анархисты, когда им привезут свежую буржуйскую бабу?
– Это всё нам? – Львов рассмеялся.
– Ну, так что, Лиза, расскажете, как оно было? И учтите, что если вы солжёте нам, а проверить ваши слова мы сможем, то вот вам монетка, и вы сами выберете свою судьбу. Орёл – матросы и дешёвое пойло с кокаином, решка – уютная комната с мягкими стенами и добрый доктор со шприцем.
– А если в воздухе зависнет? – заинтересованно спросил Глеб.
– Тогда просто застрелим. – Анненков улыбнулся доброй улыбкой родителя и посмотрел на Лизу.
А на следующее утро на Николаевский вокзал Петрограда прибыл ещё один фигурант тайного списка Стратега – Лейба Давидович Бронштейн. С собой он вёз небольшой саквояж, где помимо смены белья и нескольких конспектов будущих статей лежала толстая пачка денег, переданная ему через контакт в Париже, от его старого друга и благодетеля Израиля Лазаревича Гельфанда, известного под фамилией Парвус и поддерживавшего тесные связи с промышленными кругами Англии и Америки.
К его удивлению, на вокзале встречали не как-нибудь, а на большом чёрном авто, двое товарищей из Петроградского ЦИКа, и сразу же повезли куда-то в город.
Громада Аничкова дворца бурлила, словно разворошённый муравейник. Входили и выходили сотни людей, взрыкивали моторами автомобили и грузовики, везде стояли посты с невиданными им ранее короткими ружьями и в диковинных жилетах с карманами, из которых торчало военное снаряжение.
Привели его в большой кабинет, где сидел мужчина в генеральской форме с царскими наградами, и, судя по всему, ничуть не стеснялся их носить.
– Лейба Бронштейн? – Мужчина поднял взгляд и пристально посмотрел на гостя.
– Я бы предпочёл, чтобы вы называли меня Лев Троцкий, – с достоинством произнёс Бронштейн.
– Троцкий так Троцкий. – Генерал кивнул. – А я генерал-майор Анненков. Постановлением ЦИК ВКП(б) – руководитель разведывательных органов Советской Республики. И как руководитель Наркомата безопасности хочу услышать ваши комментарии по поводу вот этих документов.
Анненков встал и положил на колени Троцкого тонкую папку.
Лев Давидович, не торопясь, развязал тесёмки, и, когда открыл укладку, на него высыпались несколько десятков фотографий, в которых он узнал свои расписки в получении денег. От Парвуса, от германцев и даже от турок, хотя сумма, которой поделился турецкий офицер из посольства, была вовсе смехотворной.
– Это всё ловкая подделка. – Троцкий, несмотря на гулко бьющееся сердце, нашёл в себе силы насмешливо посмотреть на генерала. – И это всё, что у вас есть?
– Ну как можно. – Анненков улыбнулся. – Это лишь начало. Собственно, я хотел сказать, что подлинники всех документов у нас, и графические экспертизы уже подтвердили ваш почерк. Уже одного этого достаточно для суда, но меня интересует несколько нюансов. Не проясните роль господина Гельфанда – Парвуса? Он же был ключевым эмиссаром мировой закулисы по России, или был ещё кто-то, кто стоял выше него? И кто это вообще? Комитет трёхсот или кто-то другой?
Кровь отлила от лица Троцкого, и он качнулся и упал бы, если бы подскочивший Анненков не придержал его за плечо.
– Чёрт. Нежные все такие, как девочки. А деньги берут словно шлюхи. Дежурный!
В комнату влетел ефрейтор, сдёргивающий на ходу автомат.
– Спокойно. Это запаковать, и вместе с вот этим и вот этим… – Анненков бросил на стол папку, которую смотрел Троцкий, и прижал её сверху другой папкой, но такой толстой, что едва сходились завязки, – отвезти к Дзержинскому и сдать под подпись лично Феликсу Эдмундовичу.
– Есть! Разрешите выполнять?
