XXI. Возвращение Фараона
Но и Мериамун увидела жреца Реи и женщину под покрывалом, на груди у которой светилась кроваво-красная звезда, горевшая ярким пламенем, и царица узнала в этой женщине Елену Аргивянку.
– Скажи мне, Реи, кто эта женщина? – спросила она.
– Это богиня, пребывающая в храме Гаттор, позволь ей уйти с миром отсюда! – произнес Реи.
– Что ты говоришь, старый дурак: богиня! Нет у нас здесь богини, есть только колдунья, накликавшая все беды и несчастья на нашу страну Кеми. Из-за нее люди умирают сотнями, так что своды храма Гаттор скоро не в силах будут вмещать трупов убитых из-за нее, казнь за казнью и проклятие за проклятием обрушивались на сынов Кеми. Вода обращалась в кровь, мрак покрывал землю, невидимая рука убивала наших первенцев, в числе которых был и мой сын. А ты осмелился привести ее сюда! А ты, – она указала рукой на Елену, – ты как осмелилась прийти сюда? Эй, раб! – обратилась он к Курри. – Возьми свой нож и вонзи его по рукоятку в грудь этой женщины, ты получишь тогда свободу и вернешь себе все свои богатства.
– Откажись от своих слов, госпожа! – проговорила Елена. – Хотя я никому из людей не желаю зла, но меня нельзя безнаказанно оскорблять!
Курри стоял в нерешимости.
– Коли, коли! – настойчиво приказывала Мериамун. – Слушайся моего приказания, не то ты сейчас же сам погибнешь от этого самого ножа.
При этих словах сидонец, хорошо зная нрав царицы, выхватил свой громадный нож и кинулся на женщину, лицо которой было скрыто покрывалом. Но та подняла свое покрывало и глянула на сидонца. Ослепленный ее красотой, он остановился, точно пораженный громом. Вдруг безумие овладело им, и он, на сказав ни слова, вонзил свой громадный нож по самую рукоятку себе в грудь и тут же упал мертвым к ногам Елены.
– Видишь, госпожа, – сказала Елена, указывая на мертвого сидонца, – ни один мужчина не может причинить мне вреда!
Царица стояла с минуту в нерешимости, затем воскликнула:
– Уходи отсюда, воплощенное проклятие, уходи! Зачем пришла ты сюда, в этот дом скорби и смерти, увеличивать число скорбей и смертей?!
– Я уйду и не буду больше тревожить тебя! Я пришла сюда за тем, кто был моим избранником, но кого боги допустили до страшного позора, за Одиссеем, сыном Лаэрта, который из всех людей был доблестнейшим и чье имя стало теперь позором и посрамлением! Ты прекрасна, царица Мериамун, но суди сама, кто из нас прекраснее! – и она, сбросив с себя прокрывало, предстала во всей своей лучезарной красоте перед темной и мрачной красотой царицы Кеми.
– Да, ты прекрасна и прекраснее тебя нет женщины, – должна была сознаться Мериамун, – но на этот раз твоя красота не смогла удержать твоего избранника от постыдного поступка и греха. Видно, мало любил тебя этот человек, если прокрался ко мне, словно вор, чтобы похитить мою честь!
– Сдается, египтянка, что в этой стране ложь и правда странно сливаются в твоих словах! – проговорила Елена. – Трудно поверить, чтобы Одиссей из Итаки совершил такой подлый поступок, о каком ты говоришь! Кроме того, я читаю в твоих глазах, что ты любишь этого человека, которого называешь негодяем! Что же касается меня, то хотя я любила его и любовь к нему расцвела в моем сердце, но так как он изменил мне, я с корнем вырываю эту любовь из моего сердца, а сама ухожу в святилище. Не бойся, Мериамун, я недолго останусь здесь, в этой стране, и люди не будут более умирать из-за моей красоты. А тебе говорю: обращайся хорошо с тем, кого ты вовлекла во грех, и дай тебе боги больше счастья, чем Елене Аргивянке.
Закрыв лицо покрывалом, Елена повернулась, чтобы идти. Царица с минуту стояла неподвижно, пристыженная и безмолвная, но не успела Елена отойти от нее, как гнев вскипел в душе царицы: неужели она даст уйти этой женщине, которая одна из всех живущих прекраснее ее? Ведь пока эта женщина жива, она, царица Кеми, не будет знать ни сна, ни покоя! Когда же той не станет, быть может, ей удастся привязать к себе Скитальца!
– Заприте ворота, задвиньте засовы! – громко приказала Мериамун своим людям, и те побеждали исполнять ее приказание, так что прежде, чем Елена дошла до дверей дворца, ворота были заперты.
– Держите чародейку, ведьму! – крикнула Мериамун, и воины скрестили свои копья, преграждая путь Елене, но та подняла свое покрывало и взглянула на них. Тогда руки из выпустили копья, и они смотрели на нее, пораженные ее красотой.
– Отоприте! – ласково сказала Елена, и все разом кинулись отворять двери. Подарив их улыбкой, она прошла, а за нею стража, Реи и сама царица Мериамун. Был только один человек, который не видал ее красоты; он старался задержать Елену в тот момент, когда она уже выходила из дверей. Теперь она уже подходила к воротам.
– Стреляйте в нее! Убейте эту ведьму! Если она пройдет в ворота, клянусь своим царским словом, каждый из вас умрет сегодня же! – кричала царица. Но только трое натянули свои луки; и то у первого из них порвалась тетива, у второго стрела сорвалась и вонзилась ему в ногу, а стрела третьего, уклонясь от линии полета, пронзила сердце солдата, стоявшего ближе всех к царице; этот человек был тот самый, который пытался удержать Елену в дверях.
– Не приказывай своей страже стрелять в меня, – сказала странная женщина, – не то стрелы, предназначенные мне, вонзятся в твое сердце. Помни, что мне ни один мужчина не может нанести вреда! Эй, отоприте ворота и дайте пройти Гаттор!
И вся стража у ворот выронила свое оружие; ворота распахнулись настежь.
Она вышла, и все, кто тут был, пошли за нею, но вдруг она затерялась в толпе и исчезла.
Мериамун побелела от бешенства, поняв, что Елена Аргивянка, которая была ей ненавистнее всего на свете, ускользнула из ее рук. Обернувшись к тем, которые отворили дверь и пропустили Елену в ворота, разъяренная царица приговорила всех их к немедленной смерти. Тщетно Реи, опустившись на колени, умолял ее пощадить их жизнь, увещевая царицу, что от этого произойдет горе и несчастье.
– Вспомни, – говорит он, – что постигло того сидонца, который осмелился поднять руку на богиню! Не убивай этих людей, не то недобрые вести смутят твой покой!
Но царица с бешенством взглянула на него.
– Слушай, Реи! Посмей повторить такие слова, и я, хотя раньше любила тебя, первого из слуг Фараона, клянусь, ты первый умрешь! Уходи же с глаз моих, чтобы я не видала тебя! Не то я убью тебя тут же на месте. Отнимаю у тебя все твои почести и отрешаю от всех твоих должностей, отбираю все твои сокровища в мою казну! Уходи отсюда и не попадайся мне больше на глаза!
Не прибавив больше ни слова, старик повернулся и бежал, бежал без оглядки, зная, что лучше было стоять перед львицей, у которой отняли ее детенышей, чем перед этою женщиной, когда она была в гневе.
За ним захлопнулись ворота, а начальника стражи, охранявшей ворота, потащили к тому месту, где стояла царица, и здесь, не прося пощады, так как душа его все еще была полна сознания красоты Гаттор, тот безмолвно принял смерть.
Реи, следивший издали за всем происходившим во дворе дворца, громко застонал; царица приказала продолжать казни. Но в этот момент с улицы донесся скорбный плач и стоны. Все с недоумением переглянулись; но вот послышались голоса: «Фараон вернулся! Фараон идет во дворец!» Вслед за тем раздался стук в ворота.
Теперь Мериамун уже не помышляла более о казнях, а приказала распахнуть ворота и двинулась навстречу Фараону. Во двор вошел запыленный от дороги, истомленный и измученный человек; глаза его сверкали диким огнем безумия; волосы и борода были всклокочены, а лицо так изменилось, что с трудом можно было признать за лицо Фараона Менепта; так оно было искажено выражением горя и ужаса.
Он взглянул на царицу, взглянул на убитых, лежавших у ее ног, и дико рассмеялся.
– А-а! – воскликнул он. – Еще мертвые! Разве нет конца смерти, нет предела ее жатвам? Нет, здесь, как вижу, смерть поработала мало!.. Может быть, и ее рука, наконец, приутомилась! Покажи мне, царица, где твои убитые? Покажи их мне, много ли их?
– Что сталось с тобою, Менепта? Что за странные речи слышу я от тебя! – сказала царица. – Та, которую называют Гаттор, сейчас прошла здесь, – и это – следы, оставленные ею на ее пути… Но говори, что такое с тобой случилось?
– О, я расскажу тебе все, царица! – продолжал Фараон с горьким, душу надрывающим смехом. – Я хочу рассказать тебе веселую повесть. Ты говоришь, что здесь прошла Гаттор, что это – следы, оставленные ею на пути. Ну, а я скажу тебе, царица, что тот, кого Апура называют Иегова, прошел там, по Чермному морю, и там лежит великое множество: это тоже след, оставленный Им на Его пути!
– Где же твои воины, весь сонм твоих воинов, Менепта?! – воскликнула царица. – Отчего их не вижу я? Ведь осталось же хоть сколько-нибудь…
– Все остались, царица, все, только не в живых, а там… только я один вернулся!.. Они же, как щенки, плавают теперь на волнах Чермного моря и тысячами лежат на его берегах… коршуны клюют их очи; львы пустыни раздирают их тела; все они лежат не схороненные и шлют свои стоны морским ветрам. Слушай меня, я настиг непокорных Апура на берегу Чермного моря! Время клонилось к закату, густая пелена мрака отделяла меня и мое войско от сонма Апура, так что мы не могли их видеть. Но всю ночь я слышал как бы топот десятков тысяч ног, скрип колес, блеяние стад и лязг оружия, голоса женщин и детей, а под утро увидел, что перед ними воды Чермного моря расступились на две стороны и стояли, точно хрустальные стены, оставив между этими двумя водяными стенами сухое дно, по которому спокойно проходили Апура. Тогда я поднял своих военачальников и приказал своим воинам преследовать Апура; те, повинуясь моему приказанию, устремились за ними. Но колеса наших колесниц вязли в мокром песке, так что прежде, чем все мои воины успели спуститься на дно моря, Апура уже вышли на тот берег. Вдруг, когда я последним из всех спускался на дно моря, грозный ветер, бушевавший всю ночь и все это время, внезапно стих, – воды моря сшиблись со страшным шумом и потопили всех воинов Кеми со всеми их колесницами и конями. Я же успел повернуть своих коней и бежал назад. На мгновение мои воины, кони и колесницы всплывали, затем шли ко дну, а люди, точно щепки на хребтах волн, ныряли, пока их не выбрасывало на берег. Только один страшный вопль вознесся к небесам, и затем разом все смолкло: от всех моих сонмищ остался только я один, чтобы пересказать людям об этом.
Все слушавшие этот ужасный рассказ громко застонали от скорби.
– И все будет так, – произнесла царица, – пока эта ложная Гаттор будет пребывать в нашей родной стране Кеми!
В это время снова послышался стук у ворот, и чей-то голос прокричал: «Отворите! Отворите! Посланный к царице, жене Фараона».
Мериамун приказала отворить ворота, хотя знала, что посланный принес недобрые вести. Вошел человек, в глазах которого светился ужас, а уста заикались, так что он не мог выговорить ни слова. Царица приказала подать ему кубок вина, – он выпил и, упав на колени перед царицей, так как не узнал Фараона, произнес, запинаясь:
– Пусть царица простит меня и отвратит гнев свой от меня! Вести мои недобрые. Многочисленное войско идет на город Он, войско, собранное со всех стран, от народов севера из страны Тулища, из Шакалишу и Лику, и от Шаирдана. Они быстро надвигаются, грабя и разоряя все по пути: там, где они прошли, не остается ничего, кроме опустошенных полей и курящихся развалин городов и селений да тучи хищных коршунов над телами людей!
– Ну, что же, все? – спросила царица с видимым спокойствием.
– Нет, Мериамун, жена Фараона, не все еще! – продолжал гонец. – С войском этим надвигается еще и многочисленный и сильный флот из восточного устья Сихора; на судах сидит 12.000 отборного войска, лучших воинов Акуаиуша, сынов тех людей, что разорили Трою.
Громкий вопль вырвался у всех слышавших эту весть. Мериамун сказала:
– Вот и Апура покинули нашу страну, по вине которых, как вы говорите, обрушились на Кеми все несчастья и беды. Они бежали, эти Апура, а проклятье, тяготеющее над нашей бедной страной, осталось, и все так будет до тех пор, пока ложная Гаттор будет пребывать в земле Кеми.
