— Еще один пустой замок, только и всего, — сказала Мира Рид, глядя на заросшие сорняками руины.

Ну нет, подумал Бран — это Твердыня Ночи, край света. В горах он только и думал о том, как они доберутся до Стены и найдут трехглазую ворону, а теперь, когда они здесь, ему страшно. Сон, который ему приснился… то есть не ему, а Лету… нет, не станет он думать об этом сне. Он даже Ридам его не рассказал, хотя Мира, кажется, все равно почувствовала неладное. Если он никому не будет рассказывать, то, может быть, забудет, что ему снилось, и окажется, что ничего этого не было. И Робб с Серым Ветром по-прежнему будут…

Ходор переступил с ноги на ногу, и Бран закачался. Они уже несколько часов на ногах, и Ходор устал — но ему хотя бы не страшно. А вот Бран боится этого места и признаться в этом Ридам тоже боится. Ведь он принц Севера, Старк из Винтерфелла и почти взрослый. Он должен быть храбрым, как Робб.

Жойен пристально посмотрел на него своими темно-зелеными глазами.

— Здесь нам ничего не грозит, мой принц.

Бран такой уверенности не питал. Твердыня Ночи упоминалась в самых страшных сказках старой Нэн. Здесь правил Король Ночи до того, как его имя было стерто из памяти людей. Здесь Повар-Крыса подал андальному королю пирог с начинкой из его принца, здесь несли стражу семьдесят девять часовых, здесь был поруган и убит молодой храбрый Данни Флинт. Здесь король Шеррит призвал проклятие на андалов, здесь новобранцы встретились с тем, что приходит ночью, здесь слепой Симеон Звездоглазый видел битву адских псов. Безумец-Топор тоже ходил по этим дворам и поднимался на эти башни, убивая своих братьев под покровом тьмы.

Все это, конечно, произошло сотни и тысячи лет назад, а кое-что, может быть, и вовсе не происходило. Мейстер Лювин всегда говорил, что сказки старой Нэн нельзя проглатывать целиком. Когда в Винтерфелл приехал дядя Бенджен, Бран спросил его о Твердыне Ночи. Правда то, о чем говорится в сказках, или выдумка? Но дядя только плечами пожал. «Мы покинули Твердыню Ночи двести лет назад», — вот и все, что он ответил.

Бран заставлял себя смотреть по сторонам. Утро было холодное, но ясное, солнце светило на чистом голубом небе, но Брану не нравились здешние звуки. Ветер очень неприятно свистал в разрушенных башнях, здания скрипели и раскачивались, под полом большого чертога скреблись крысы — дети Повара, бегущие от своего отца. Дворы превратились в маленькие рощи, где сплетались ветвями тонкие деревья и мертвые листья шуршали по старому слежавшемуся снегу. На месте бывшей конюшни тоже вырос целый лес, и кривое чардрево поднималось из дыры в куполе кухни. Даже Лету здесь было не по себе. Бран на миг залез в его шкуру, только чтобы принюхаться, и ему этот запах тоже не понравился.

И прохода на ту сторону здесь нет.

Бран заранее сказал, что его не будет. Он сто раз им это повторил, но Жойен уперся на том, что видел зеленый сон, а зеленые сны не лгут. Пусть так, но ворота они тоже открыть не могут.

Ворота Твердыни Ночи были запечатаны в тот день, когда черные братья, нагрузив своих коней и мулов, перебрались в замок Глубокое Озеро: железную решетку опустили, цепи, на которых она поднималась, увезли с собой, туннель завалили щебнем и поливали его водой, пока он не смерзся и не стал непроходимым, как сама Стена.

— Надо было нам пойти вслед за Джоном, — сказал Бран, увидев это. Он часто думал о своем сводном брате после той грозовой ночи, когда Лето видел, как Джон ускакал прочь. — Надо было выбираться на Королевский тракт и идти в Черный Замок.

— Этого нельзя было делать, мой принц, — ответил Жойен, — и я сказал тебе, почему.

— Но ведь здесь одичалые. Они убили одного человека и Джона хотели убить, Жойен, их не меньше сотни.

— Вот видишь? А нас всего четверо. Ты помог своему брату, если это правда был он, и чуть не лишился Лето.

— Знаю, — с грустью сказал Бран. Лютоволк убил трех одичалых, а может, и больше, но их было слишком много. Когда они сомкнулись тесным кольцом вокруг высокого безухого человека, Бран-Лето хотел убежать, но чья-то стрела настигла его, и внезапная боль вернула Брана из волчьей шкуры в свою. Гроза наконец утихла, и они сидели в темноте без огня, изредка перешептываясь, слушая тяжелое дыхание Ходора и гадая, не попробуют ли одичалые перейти утром через озеро. Бран то и дело пытался пробиться к Лету, но боль отбрасывала его назад — так человек отдергивает руку от раскаленного докрасна котла. Только Ходор и спал в ту ночь, ворочаясь и бормоча: «Ходор, ходор…» Брана ужасало, что Лето умирает где-то там, во мраке. Прошу вас, старые боги, молился он, вы забрали у меня Винтерфелл, отца и ноги — прошу вас, не отнимайте еще и Лето. И сохраните Джона Сноу, и сделайте так, чтобы одичалые ушли.

На каменистом островке, где стояла башня, чардрева не росли, но боги, как видно, все-таки услышали его. Одичалые, правда, уходить совсем не спешили. Они раздели своих убитых и старика, которого убили сами, и даже рыбалкой занялись. Был один жуткий миг, когда трое из них набрели на дорожку и пошли по ней, но на первом же повороте они свалились с нее и чуть не утонули — пришлось другим их вылавливать. Высокий лысый человек прикрикнул на них — его слова гулко разнеслись над водой, но даже Жойен не понял, что он сказал. После этого одичалые собрали свои щиты и копья и зашагали на северо-восток — в ту же сторону, что и Джон. Бран тоже хотел выйти и поискать Лето. Но Риды не пустили его. «Надо остаться здесь еще на одну ночь, — сказал Жойен, — чтобы одичалые успели уйти подальше. Ты ведь не хочешь встретиться с ними снова, правда?» Лето вылез из своего укрытия в тот же день, волоча заднюю лапу. Он погрыз немного мертвецов в гостинице, разогнав ворон, а потом поплыл к острову. Мира вытащила сломанную стрелу из его лапы и натерла рану соком каких-то растений, которые нашла у подножия башни. Лютоволк еще прихрамывал, но с каждым днем все менее заметно. Боги услышали Брана.

— Может быть, попробовать другой замок? — сказала Мира брату. — Может, мы найдем ворота где-нибудь еще? Я могу пойти на разведку, если хотите, — одна я это сделаю быстрее.

Бран потряс головой.

— На востоке будет Глубокое Озеро, а потом — Врата королевы. На западе — Ледовый Порог. Но они все такие же, только поменьше. Ворота запечатаны везде, кроме Черного Замка, Восточного Дозора и Сумеречной Башни.

Ходор на это сказал «Ходор», а Риды переглянулись.

— Поднимусь хотя бы на Стену, — решила Мира. — Может, оттуда что-нибудь увижу.

— Что ты надеешься оттуда увидеть? — спросил Жойен.

— Все равно что, — ответила Мира и в этот раз настояла на своем.

«Это мне бы полагалось залезть туда», — подумал Бран. Он задрал голову, глядя на Стену, и представил себе, как взбирается дюйм за дюймом, нащупывая пальцами трещины и долбя лед носками сапог. Это вызвало у него улыбку, несмотря на сон, на одичалых, на Джона и на все остальное. Маленьким он облазил все стены и башни Винтерфелла, но они не такие высокие и притом построены на камне. Стена тоже может показаться каменной, когда она серая и вся в выбоинах, но потом тучи расходятся, солнце освещает ее, и она преображается, становясь белой, голубой и мерцающей. Старая Нэн всегда говорила, что Стена — это край света. На той стороне живут чудовища и великаны, но им не пройти сюда, пока Стена стоит. Брану хотелось постоять там, наверху, вместе с Мирой и увидеть все самому.

Но он — сломанный мальчик с бесполезными ногами, и ему остается только смотреть снизу, как Мира взбирается вверх вместо него.

Она, собственно говоря, не карабкалась, как когда-то делал он, — просто поднималась по ступенькам, вырубленным братьями Дозора сотни и тысячи лет назад. Мейстер Лювин говорил, что Твердыня Ночи — единственный замок, где ступени выдолблены прямо в стене. То ли он, то ли дядя Бенджен. В более новых замках для подъема пользовались деревянными и каменными лестницами или земляными, посыпанными гравием откосами. «Лед слишком коварен», — сказал Брану дядя. Он сказал, что поверхность стены часто плачет ледяными слезами, хотя ядро ее остается твердым как скала. Ступеньки, наверно, подтаивали и замерзали тысячу раз с тех пор, как черные братья покинули замок, с каждым разом становясь немного меньше, глаже, круглее и опаснее.

Как будто Стена постепенно снова втягивает их в себя. Мира Рид при всей своей уверенности продвигалась по ним очень медленно. В двух местах, где ступеньки почти совсем стерлись, она опускалась на четвереньки. А спускаться будет еще труднее, подумал Бран, наблюдая за ней, но ему все равно очень хотелось оказаться на ее месте. Наконец Мира добралась до самого верха и скрылась из виду.

— Она скоро спустится? — спросил Бран Жойена.

— Когда как следует рассмотрит Стену и то, что находится за ней. А мы тем временем посмотрим хорошенько здесь, внизу.

— Ходор? — с сомнением произнес Ходор.

— Может, что-нибудь и найдем, — настаивал Жойен.

Или что-нибудь найдет нас. Вслух Бран этого не сказал — он не хотел, чтобы Жойен счел его трусом.

И они пустились на поиски — Жойен впереди, Бран в корзине на спине Ходора за ним, Лето рядом. Однажды волк ринулся в какую-то темную дверь и выскочил обратно с серой крысой в зубах. Уж не Повар ли это? Нет — у нее масть не та, да и величиной она всего лишь с кошку. Повар-Крыса белый и огромный, со свинью будет…

Темных дверных проемов в Твердыне Ночи хватало, как и крыс. Бран слышал, как они бегают в подземелье, в лабиринте кромешно-черных коридоров. Жойен хотел спуститься туда, вниз, но Ходор сказал на это «Ходор», а Бран «нет». Там, во тьме, водится кое-что похуже крыс.

— Похоже, это старинное место, — сказал Жойен. Они в это время шли по галерее, где солнце пыльными снопами падало через выбитые окна.

— Вдвое старше Черного Замка, — припомнил Бран. — Первый замок на Стене — и самый большой. — Но его и покинули первым, еще во времена Старого Короля. Замок уже тогда пустовал на три четверти, и содержание его обходилось слишком дорого. Добрая королева Алисанна предложила Дозору построить замок поменьше, всего в семи милях к востоку, где Стена огибает красивое зеленое озеро. Замок Глубокое Озеро был славен своими драгоценностями, Старый Король отрядил на Север каменщиков для его постройки, и черные братья перешли туда, оставив Твердыню Ночи крысам.

Но это произошло двести лет назад — теперь и Глубокое Озеро стоит пустым, а Твердыня Ночи…

— Тут водятся привидения, — сказал Бран. Ходор тоже про это слышал, а Жойен, может быть, и нет. — Они завелись давным-давно, еще до Старого Короля и Эйегона Дракона. Семьдесят девять дезертиров, которые ушли на юг, чтобы стать разбойниками. Один из них был младшим сыном лорда Рисвелла. Они дошли до курганов и попросили убежища в его замке, но лорд взял их в плен и вернул обратно в Дозор. А лорд-командующий велел выдолбить ямы на вершине Стены и замуровать дезертиров во льду живыми. Так они и стоят лицом к северу, с копьями и боевыми рогами — семьдесят девять часовых. Они оставили свой пост при жизни, и поэтому их дозор будет длиться вечно. Много лет спустя, когда лорд Рисвелл постарел и собрался умирать, он велел отвезти себя в Твердыню Ночи, чтобы надеть черное и занять место рядом со своим сыном. Он вернул его на Стену ради чести, но все-таки любил его, вот и пришел, чтобы разделить с ним его дозор.

Полдня они блуждали по замку. Одни башни обвалились, другие казались совсем ветхими, но они поднялись на колокольню (где больше не было колоколов) и на воронью вышку (где больше не было птиц). Под пивоварней они обнаружили подвал с огромными дубовыми бочками — пустыми: они гудели, когда Ходор стучал по ним. Нашли библиотеку без книг — все полки в ней рухнули, и вокруг шмыгали крысы. Нашли сырую темницу, где могло поместиться пятьсот пленных — но когда Бран потряс заржавелую решетку, она сломалась. От большого чертога осталась только одна ветхая стена, баня ушла глубоко в землю, двор рядом с оружейной, где черные братья некогда упражнялись с копьями, мечами и щитами, зарос терновником. Но оружейная и кузница сохранились, хотя вместо клинков, мехов и наковален в них остались только пыль и паутина. Иногда Лето слышал что-то недоступное Брану — он скалил зубы, и шерсть у него на загривке вставала дыбом… но ни Повар-Крыса, ни семьдесят девять часовых, ни Безумец-Топор, к немалому облегчению Брана, так и не появились. Может, это и правда всего лишь разрушенный старый замок.

Когда Мира вернулась, солнце стояло только на ширину меча над западными холмами.

— Ну, что ты видела? — спросил ее брат.

— Зачарованный лес, — ответила она грустным голосом. — Холмы тянутся, сколько хватает глаз, и покрыты деревьями, которых никогда не касался топор. Под солнцем блестит какое-то озеро, с запада заходят тучи. Там, наверху, лежит старый снег и висят сосульки, длинные, как пики. Надо мной кружил орел — он меня, наверно, тоже заметил. Я ему помахала.

— А вниз нигде спуститься нельзя? — спросил Жойен.

— Нет. Стена всюду отвесная, и лед гладкий. Будь у меня хорошая веревка и топор, чтобы вырубать опоры для рук, я бы спустилась, но…

— Но не мы, — закончил за нее Жойен.

— Не вы. Ты уверен, что видел во сне именно это место? Может, это не тот замок?

— Тот самый. И здесь есть ворота.

Есть-то они есть, подумал Бран, только завалены наглухо.

Тени от башен между тем стали длинными, и окрепший ветер гонял по дворам сухие листья. Надвигающиеся сумерки напомнили Брану еще одну сказку старой Нэн — о Короле Ночи. Он был тринадцатым командиром Ночного Дозора и не ведал страха. «И это был его порок, — каждый раз добавляла старая Нэн, — ибо все люди должны чего-то бояться». Его погубила женщина, которую он увидел со Стены, — женщина с кожей белой, как лунный свет, и глазами синими, как звезды. Не ведая страха, он погнался за ней, и настиг ее, и предался с ней любви, хотя ее тело было холодным, как лед, и вместе со своим семенем отдал ей свою душу.

Он привел ее в Твердыню Ночи и объявил ее королевой, а себя — королем, с помощью колдовских чар подчинив братьев Дозора своей воле. Тринадцать лет правил он, Король Ночи, вместе со своей мертвой королевой, пока Старк из Винтерфелла и Джорамун-одичалый не объединились, чтобы освободить Дозор от его ига… когда они свергли его, стало известно, что он приносил жертвы Иным. После этого все записи о Ночном Короле были уничтожены, и самое имя его сделалось запретным.

«Одни говорят, что он из Болтонов, — неизменно заканчивала свой рассказ старая Нэн. — Другие — что из Магнаров со Скагоса, третьи — что он Амбер, Флинт или Норри. Говорят даже, что он из Вудфутов, которые правили Медвежьим островом до того, как туда пришли Железные Люди. Но все это неправда. Он был Старком, братом того, кто в конце концов его свергнул. — При этих словах она каждый раз щипала Брана за нос. — Он был Старк из Винтерфелла, и может быть, его даже звали Брандоном, кто знает? Может быть, он и спал в твоей кровати, в этой самой комнате».

Это еще как сказать — но он жил в этом замке, где они сегодня будут ночевать. Брану от этого было очень не по себе. Старая Нэн всегда говорила, что при свете дня Король Ночи был человек как человек и лишь ночью преображался — а теперь уже темнеет.

Риды решили заночевать в кухне, каменном восьмиугольном строении с проломленным куполом. Она обеспечивала лучшее укрытие, чем все другие здания, хотя через ее грифельный пол рядом с огромным внутренним колодцем проросло чардрево. Высунув свой кривой ствол сквозь дыру в крыше, оно тянуло белые кости ветвей к небу. Это было странное дерево, тоньше всех чардрев, виденных Браном, и без лика на стволе, но здесь Бран по крайней мере чувствовал себя под защитой старых богов.

Это было, впрочем, единственное, что его здесь устраивало. Крыша в кухне сохранилась почти целиком, так что в случае дождя они не промокнут, зато согреться им вряд ли удастся. Холод так и сочился из каменного пола. Брану не нравились также густые тени. И огромные кирпичные печи с их разверстыми ртами. И заржавленные мясные крюки, и следы от топора на колоде для рубки мяса. Вот тут Повар-Крыса изрубил принца на куски. А потом испек свой пирог в одной из печей.

Но больше всего Бран опасался колодца — каменного, добрых двенадцати футов в поперечнике, со ступеньками в стенках, витками уходящими вниз, во тьму. Сырые стенки обросли селитрой, но воды на дне никто разглядеть не мог — даже Мира своими острыми глазами охотницы.

— Может, в нем дна и вовсе нет, — проговорил Бран.

Ходор перегнулся через край, доходивший ему до колен, и крикнул:

— ХОДОР! — «Ходорходорходор», — откликнулось снизу гулкое, переходящее в шепот эхо. Ходор сначала опешил, потом засмеялся и поднял с полу обломок грифеля.

— Ходор, не надо! — сказал Бран, но опоздал — Ходор уже кинул камень в колодец. — Не надо было этого делать. Ты ведь не знаешь, что там внизу. Вдруг ты ушибешь кого-нибудь… или разбудишь.

— Ходор? — с невинным видом ответил тот.

Далеко, далеко, далеко внизу послышался плеск упавшего в воду камня. Даже не плеск, а такое «у-уп», как будто студенистая пасть раскрылась и проглотила его. Слабое эхо поднялось вверх, и Брану показалось, будто в воде шевельнулось что-то.

— Пожалуй, нам не стоит здесь оставаться, — сказал он.

— Где, в колодце? — спросила Мира. — Или в Твердыне Ночи?

— Да, — сказал Бран.

Она засмеялась и послала Ходора за дровами. Лето тоже ушел. Теперь уже почти стемнело, и волку хотелось поохотиться.

Ходор вернулся один, таща громадную охапку хвороста. Жойен, вынув нож и кремень, стал высекать огонь, а Мира почистила рыбу, которую поймала в последнем встретившемся им ручье. Сколько же лет прошло с тех пор, как в кухне Твердыни Ночи стряпали ужин? И кто тот давний ужин готовил? Уж лучше, пожалуй, этого не знать.

Костер разгорелся, и Мира поставила жарить рыбу. Хорошо хоть, что это не мясной пирог. Повар-Крыса запек сына андальского короля в пироге с луком, морковью, грибами, большим количеством перца и соли, с салом и густо-красным дорнийским вином. Король ел да похваливал. За это боги превратили Повара в чудовищную белую крысу, способную питаться только собственным потомством. С тех пор он блуждает по замку, пожирая своих детей, но голод утолить не может. «Боги покарали его не за убийство, — говорила старая Нэн, — и не за то, что он подал королю блюдо из его собственного сына — человек имеет право мстить. Но он убил гостя под своим кровом, а этого боги не прощают».

— Давайте укладываться, — сказал Жойен, когда они поели. Костер уже догорал, и Жойен поворошил его палкой. — Может, мне приснится еще один зеленый сон, который укажет нам путь.

Ходор уже похрапывал, свернувшись калачиком. Иногда он ворочался под плащом и бормотал что-то, наверно, «ходор». Бран подполз поближе к огню. Тепло и легкое потрескивание пламени успокаивали его, но сон не приходил. Снаружи ветер гонял армию сухих листьев по дворам, и они скреблись в окна и двери. Брану все время вспоминались сказки старой Нэн, и ему казалось, что он слышит, как переговариваются на Стене призрачные часовые и как трубят их призрачные рога. Ветви чардрева белели при лунном свете, проникающем через дыру в крыше. Можно было подумать, будто дерево пытается поймать луну и затащить ее в колодец. «Старые боги, — молился Бран, — если вы слышите меня, не посылайте мне сегодня снов. А если уж пошлете, пусть сон будет хорошим». Боги молчали, не отвечая ему.

Бран заставил себя закрыть глаза. Кажется, он даже заснул — вернее, уплыл в состояние между сном и явью, стараясь не думать о Безумце-Топоре, Поваре-Крысе и том, что приходит ночью.

Потом он услышал шум, и его глаза раскрылись.

Что это? Бран затаил дыхание. Может, ему приснилось? Он не хотел будить Миру и Жойена из-за какого-то сна… но вот он опять, этот далекий шаркающий звук… Листья, это листья шуршат по стенам — или ветер… Но звук шел не снаружи. Волоски на руках у Брана поднялись дыбом. Он внутри, он где-то здесь — и становится все громче. Бран приподнялся на локте, вслушиваясь. Ветер на самом деле дул, и листья шуршали, но было что-то еще, кроме них. Шаги. Сюда кто-то идет.

Это не часовые. Часовые никогда не покидают Стену. Но в Твердыне Ночи есть и другие призраки, еще страшнее. Взять хоть Безумца-Топора — старая Нэн рассказывала, как он снимал сапоги и крался по замку в темноте, и на след его могли навести только капли крови, падавшие с его топора, с его рук и его рыжей бороды. А помимо Безумца-Топора есть еще то, что приходит ночью. Новобранцы все видели это, говорила старая Нэн, но о том, что он видел, каждый из них рассказывал лорду-командующему по-другому. За год трое из них умерли, а четвертый сошел с ума, а сто лет спустя, когда оно явилось снова, молодые новобранцы шли за ним, закованные в цепи.

Но ведь это только сказка. Незачем себя пугать. Того, что приходит ночью, нет — так сказал мейстер Лювин. А если оно и было когда-то, то ушло из мира вместе с великанами и драконами.

Однако звук теперь стал еще громче.

Он идет из колодца, понял Бран, и это испугало его еще больше. Что-то поднимается к ним из-под земли, где царит мрак. Это Ходор разбудил его своим дурацким камнем, и теперь оно идет сюда. Бран плохо различал этот звук за храпом Ходора и стуком собственного сердца. Не кровь ли это капает с топора? Или это слабый шорох призрачных цепей? Бран еще больше насторожил слух. Шаги. Это точно шаги, каждый чуть громче предыдущего. Но сколько ног производит этот звук? В этом колодце такое сильное эхо. Ни падения капель, ни звона цепей Бран не слышал, но было еще что-то, кроме шагов… тонкий скулящий звук, будто кому-то больно, и тяжелое дыхание. Шаги, однако, звучали громче всего — и они приближались.

Бран слишком боялся, чтобы закричать. Огонь прогорел до углей, и все его друзья спали. Он чуть не выскочил из своей шкуры, чтобы войти в волчью, но Лето сейчас мог быть за много миль отсюда. Нельзя же бросать друзей на милость того, что поднимается из колодца. «Говорил я им, что не надо сюда идти, — с отчаянием думал Бран. — Говорил, что здесь водятся привидения. Говорил, что мы должны идти в Черный Замок».

Шаги шаркали по камню, тяжелые, медленные. Оно, должно быть, огромно. Безумец-Топор, по словам Нэн, был большим, а то, что приходило ночью, — и вовсе чудовищным. А Санса говорила, что никакие демоны тебя не тронут, если спрятаться под одеяло. Хорошо бы и теперь это сделать — но ведь он принц и почти совсем взрослый.

Бран пополз, волоча за собой мертвые ноги, и дотронулся до ноги Миры. Она проснулась сразу. Бран не знал никого, кто просыпался бы так быстро, как Мира Рид, и так быстро приходил в себя. Он приложил палец к губам, сделав ей знак не разговаривать, и понял по ее лицу, что она услышала то же самое: гулкие шаги, слабое поскуливание и тяжелое дыхание.

Мира поднялась на ноги без единого слова и взяла в правую руку свой трезубец, а в левую — сеть. Вооружившись, она босиком двинулась к колодцу. Жойен спал тихо, Ходор беспокойно ворочался. Мира тихо, как кошка, обошла лунный луч. Бран хотя следил за ней во все глаза, различал только слабый блеск ее отроги. Он не мог допустить, чтобы она сражалась в одиночку. Лето далеко, но…

Бран вышел из своего тела и вошел в Ходора.

Входить в Лето было так легко, что Бран даже не задумывался над этим. Теперь ему пришлось потруднее — он словно натягивал левый сапог на правую ногу. Сапог никак не желал налезать, да еще и боялся, не понимая, что происходит, и сопротивлялся ноге. Бран почувствовал, как подступает рвота к горлу Ходора, и чуть не обратился в бегство, но все-таки протиснулся внутрь, сел, подобрал под себя ноги — большие, сильные ноги — и встал. Я стою! Он сделал шаг. Я хожу. Чувство было таким странным, что он чуть не упал. Он видел самого себя на холодном полу, маленького и сломанного, но теперь он не был сломанным. Дыша шумно, как кузнечные мехи, он вооружился длинным мечом Ходора.

Тонкий вопль, раздавшийся из колодца, пронзил его как ножом. Огромная темная фигура вылезла из мрака снизу, и Браном овладел такой страх, что он, не успев обнажить меч, снова оказался на полу. А Ходор ревел «Ходор-ходор-ходор», как в той башне на озере, когда сверкали молнии. То, что приходит ночью, тоже кричало и билось в складках Мириной сети. Мира ткнула чудовище трезубцем, и оно упало, еще больше запутавшись. В колодце по-прежнему что-то скулило, еще громче прежнего, а черное чудище корчилось на полу, вопя:

— Нет, нет, пожалуйста, не надо!

Мира стала над ним, и ее острога блеснула серебром в лунном свете.

— Кто ты? — спросила она.

— Я Сэм, — прорыдал черный. — Я Сэм, Сэм, отпустите меня, не колите больше… — Он трепыхался в лужице лунного света, а Ходор все кричал:

— Ходор-ходор-ходор.

Жойен подложил в костер хворосту и раздул огонь. Стало светло, и Бран разглядел под самым ободом колодца бледное худенькое лицо какой-то девушки, закутанной в меха под широченным черным плащом, а на руках у нее — кричащего младенца. Чудище на полу пыталось достать нож, но сеть не пускала его. Впрочем, это оказалось никакое не чудище и даже не Безумец-Топор, весь залитый кровью, а просто какой-то большой и толстый человек, одетый в черную шерсть, черный мех, черную кожу и черную кольчугу.

— Это черный брат, — сказал Бран. — Он из Ночного Дозора, Мира.

— Ходор. — Ходор присел на корточки, разглядывая опутанного сетью человека, и повторил: — Ходор.

— Да, я брат Дозора, — подтвердил толстяк. Одна веревка пришлась ему ниже подбородка. Вынудив задрать голову, другие впились в щеки. — Я ворона. Пожалуйста, снимите это с меня.

— Ты, часом, не трехглазая ворона? — засомневался вдруг Бран. Да нет, быть этого не может.

— Не думаю. — Человек закатил глаза, которых у него было только два. Я просто Сэм. Сэмвел Тарли. Распутайте меня, мне больно. — И он снова принялся извиваться.

— Перестань барахтаться, — прикрикнула на него Мира. — Если порвешь мою сеть, я скину тебя обратно в колодец. Лежи смирно, и я тебя распутаю.

— А ты кто? — спросил Жойен девушку с ребенком.

— Лилли. Меня назвали, как цветок. А это Сэм. Мы не хотели вас напугать. — Она наконец укачала ребенка, и он перестал плакать.

Пока Мира распутывала черного брата, Жойен заглянул в колодец.

— Откуда вы пришли?

— От Крастера, — сказала девушка. — Ты и есть тот самый?

— Тот самый?

— Он сказал, что Сэм — не тот. Есть еще кто-то. Тот, за которым его послали.

— Кто это сказал? — вмешался Бран.

— Холодные Руки, — тихо сказала Лилли.

Мира потянула за один конец сети, и толстяк сел. Он дрожал и никак не мог отдышаться.

— Он сказал, что здесь будут люди, — пропыхтел он. — Здесь, в замке. Но я не знал, что вы окажетесь прямо около лестницы. Не знал, что на меня набросят сеть и будут колоть копьями. — Он потрогал свой живот рукой в черной перчатке. — Там есть кровь? Я не вижу.

— Я тебя совсем легонько ткнула, только чтобы с ног свалить, — сказала Мира. — Дай посмотрю. — Она стала на одно колено и пощупала Сэма около пупка. — Да ты же в кольчуге — я никак не могла тебя ранить.

— Все равно больно, — пожаловался Сэм.

— Ты правда брат Ночного Дозора? — спросил Бран.

Толстяк кивнул. И его подбородки заколебались. Кожа у него была бледная и обвисшая.

— Я стюард. Ухаживал за воронами лорда Мормонта. — У него сделался такой вид, будто он сейчас заплачет. — Я потерял их всех на Кулаке по собственной вине. И мы сами тоже заблудились. Я даже Стену найти не сумел. Она длиной в сотню лиг и вышиной в семьсот футов, а я не сумел ее найти!

— Ну, теперь-то ты ее нашел, — заметила Мира. — Подыми-ка свой зад от пола, я сеть заберу.

— Но как вы прошли через Стену? — спросил Жойен. — Может, этот колодец ведет в подземную реку? Но вы не мокрые…

— Там есть ворота, — сказал Сэм. — Потайные ворота, старые, как сама Стена. Он назвал их Черными Воротами.

Риды переглянулись, и Жойен спросил:

— Так мы найдем эти ворота на дне колодца?

— Вы их не найдете, — покачал головой Сэм. — Я должен буду проводить вас.

— Почему? — не поняла Мира. — Если они там…

— Вы их не найдете — а если и найдете, то не откроете. Это Черные Ворота. — Сэм потеребил свой черный рукав. — Он сказал, что только брат Ночного Дозора может открыть их. Брат, принесший присягу.

— Он? — нахмурился Жойен. — Этот… Холодные Руки?

— Это не настоящее его имя, — сказала, качая ребенка, Лилли. — Это мы с Сэмом его так прозвали. Руки у него холодные, как лед, но он спас нас от мертвецов, он и его вороны, и привез нас сюда на своем лосе.

— На лосе? — повторил изумленный Бран.

— На лосе? — эхом откликнулась Мира.

— Ты говоришь — вороны? — сказал Жойен.

— Ходор? — сказал Ходор.

— Он был зеленый? — допытывался Бран. — С рогами?

— Кто, лось? — растерялся толстяк.

— Да нет же — Холодные Руки. Старая Нэн говорила, что зеленые люди ездят на лосях и что у них тоже бывают рога.

— Нет, он не зеленый. Он носит черное, как брат Дозора, но сам бледен. Как мертвец. И руки у него холодные, как у них — я даже испугался сначала. Но у мертвецов глаза синие, и говорить они не умеют — или забыли, как это делается. — И Сэм, обращаясь к Жойену, добавил: — Надо идти — он ждет. У вас ничего потеплее нет? В Черных Воротах холодно, а по ту сторону Стены еще холоднее.

— Почему он сам не пришел? Они-то ведь прошли, — Мира кивнула на Лилли с младенцем, — почему же он остался? Почему ты и его не провел через Черные Ворота?

— Он… ему нельзя.

— Почему?

— Из-за Стены. Он говорит, что Стена — не просто лед и камень. В ней заключены чары… древние и сильные. Он не может пройти через нее.

В кухне стало очень тихо. Бран слышал, как потрескивает огонь, как ветер шуршит листьями, как поскрипывает тощее чардрево, силясь достать до луны. «За Стеной живут чудовища и великаны, но они не пройдут сюда, пока Стена стоит. Спи, мой маленький Брандон, и ничего не бойся. Здесь чудовищ нет».

— Я не тот, кого тебе велено привести, — сказал Жойен Сэму. — Это он.

— А-а, — неуверенно протянул Сэм — он, кажется, только теперь заметил, что Бран — калека. — Но ведь я тебя не донесу… у меня сил не хватит…

— Меня понесет Ходор. — Бран показал на свою корзину. — Я езжу вот в этой штуке у него на спине.

Сэм уставился на него во все глаза.

— Ты брат Джона Сноу. Тот, который упал.

— Нет, — вмешался Жойен. — Тот мальчик умер.

— Не говори никому, — попросил Бран. — Пожалуйста.

Сэм на миг смешался, а потом сказал:

— Я умею хранить тайны. И Лилли тоже. — Он взглянул на нее, и девушка кивнула. — Джон… он был и моим братом, лучшим моим другом. Но он ушел с Куореном Полуруким в разведку в Клыки Мороза и больше не вернулся. Мы ждали его на Кулаке, когда… когда…

— Джон здесь, — сказал Бран. — Лето его видел. Он был с какими-то одичалыми, но потом взял лошадь человека, которого они убили, и сбежал. Спорить могу, что он поехал в Черный Замок.

Сэм перевел округлившиеся глаза на Миру.

— Вы уверены, что это был Джон? Вы его видели?

— Меня зовут Мира, — улыбнулась она, — а Лето…

От проломленного купола наверху отделилась тень и спрыгнула прямо в пятно лунного света. Волк, несмотря на поврежденную лапу, опустился на пол легко, как снежинка. Лилли вскрикнула и прижала к себе ребенка так сильно, что он снова расплакался.

— Он вас не тронет, — сказал Бран. — Он и есть Лето.

— Джон мне рассказывал про ваших волков. Призрака я знаю. — Сэм снял перчатку и протянул к волку дрожащую руку с белыми и толстыми, как сосиски, пальцами. Лето обнюхал ее и лизнул.

Это решило дело.

— Хорошо, — сказал Бран. — Мы пойдем с тобой.

— Все? — удивился Сэм.

— Он наш принц, — сказала Мира, взъерошив Брану волосы.

Лето, принюхиваясь, обошел колодец, остановился у верхней ступеньки и оглянулся на Брана. Он согласен идти, понял Бран.

— С Лилли ничего не случится, если я оставлю ее здесь до своего возвращения? — спросил у них Сэм.

— Думаю, ничего, — сказала Мира. — Пусть присаживается к нашему костру.

— В замке никого, — добавил Жойен.

Лилли оглянулась.

Крастер рассказывал нам о замках, но я не знала, что они такие большие.

А ведь это только кухня. Что бы она сказала, если бы увидела Винтерфелл?

Они быстро собрали свои пожитки и посадили Брана на спину Ходору. Лилли с ребенком устроилась у огня.

— Смотри же, возвращайся за мной, — сказала она Сэму.

— Как только смогу, — пообещал он. — И мы пойдем туда, где тепло. — Услышав это, Бран усомнился в правильности своего решения. Попадет ли он сам когда-нибудь туда, где тепло?

— Я пойду первым и буду показывать дорогу. — Сэм задержался наверху. — Она очень длинная, эта лестница, — вздохнул он и стал спускаться. Жойен шел за ним, потом Ходор с Браном на спине, потом Лето. Мира с острогой и сетью замыкала процессию.

Спуск был долгим. Верхушку лестницы озарял лунный свет, но с каждым витком он становился все слабее. Их шаги вызывали гулкое эхо в сыром колодце, и плеск воды стал слышнее.

— Надо было, пожалуй, факелы взять, — сказал Жойен.

— Ваши глаза скоро привыкнут, — уверил его Сэм. — Держитесь только рукой за стенку, чтобы не упасть.

С каждым поворотом лестницы в колодце делалось все темнее и холоднее. Когда Бран, задрав голову, посмотрел наверх, устье колодца стало не больше полумесяца.

— Ходор, — тихо бормотал Ходор. — «Ходорходорходорходор», — отвечал ему колодец. Вода плескалась совсем близко, но Бран, глядя вниз, видел только тьму.

Через пару витков Сэм внезапно остановился. Он опережал Брана с Ходором всего на четверть окружности и был на каких-нибудь шесть футов ниже, но Бран его почти не видел. Зато он разглядел дверь, «Черные Ворота», которые вовсе не были черными.

Дверь вытесали из белого чардрева, и на ней был лик.

Из дерева лучился свет, молочный, вроде лунного, и такой слабый, что не освещал ничего, кроме самой двери — даже Сэма, стоящего прямо перед ней. Лик был старый, бледный и сморщенный — словно мертвый. Рот и глаза закрыты, щеки ввалились, лоб изрыт морщинами, кожа на подбородке обвисла. Такое лицо могло быть у человека, который прожил тысячу лет и все это время старился.

Дверь открыла глаза — тоже белые и слепые.

— Кто вы? — спросила она, и колодец отозвался: «Кто-кто-кто-кто-кто?»

— Я меч во тьме, — ответил Сэмвел Тарли. — Я дозорный на стене. Я огонь, отгоняющий холод, свет, приносящий зарю, рог, пробуждающий спящих. Я щит, обороняющий царство человека.

— Тогда проходите, — сказала дверь. Ее рот начал открываться все шире и шире, пока от нее не осталось ничего, кроме рта в кольце морщинистой кожи. Сэм отошел в сторону и сделал Жойену знак пройти вперед. За Жойеном, принюхиваясь, последовал Лето, и настала очередь Брана. Ходор пригнулся, но недостаточно низко. Бран слегка задел макушкой верхнюю кромку двери, и на нос ему упала капля воды — странно теплая и соленая, как слеза.