Дейенерис
— Всех? — с сомнением переспросила девочка-рабыня. — Верно ли эти недостойные уши расслышали ваше величество?
Прохладный зеленый свет сочился сквозь цветные, ромбами, стекла скошенных треугольных стен, и бриз, залетающий в двери, приносил аромат цветов и фруктов из сада.
— Твои уши расслышали верно, — сказала Дени. — Я хочу купить их всех. Скажи это добрым господам.
Сегодня она оделась по-квартийски. Густо-лиловый шелк подчеркивал цвет ее глаз, оставляя левую грудь открытой. Пока добрые господа Астапора вполголоса совещались между собой, Дени пригубила терпкое вино из хурмы в высоком серебряном кубке. Она не могла разобрать все, что они говорят, но поняла, что в них взыграла алчность.
Каждому из восьми купцов прислуживали двое-трое рабов, а Граздану, самому старшему, целых шесть. Поэтому Дени, чтобы не казаться нищенкой, привела с собой Ирри и Чхику в шароварах из песочного шелка и расписных безрукавках, захватила Белобородого, Бельваса и своих кровных всадников. Сир Джорах стоял позади нее, потея в своем зеленом камзоле с черным медведем Мормонтов на груди. Запах его пота составлял здоровый противовес приторным духам, которыми поливали себя астапорцы.
— Всех, — проворчал Кразнис мо Наклоз, нынче благоухающий персиком. — Полных тысяч у нас восемь — она это имеет в виду, говоря «всех»? Есть еще шесть сотен, составляющих часть будущей девятой тысячи. Она их тоже возьмет?
— Да, — подтвердила Дени, когда ей перевели вопрос. — Восемь тысяч, шесть сотен… и тех, кто еще проходит обучение и не заслужил пока остроконечные шапки.
Кразнис обернулся к своим собратьям, и они снова начали совещаться. Переводчица назвала Дени их имена, но трудно было запомнить всех с первого раза. Четверо из них, кажется, носили имя Граздан — видимо, в честь Граздана Великого, основавшего на заре времен древний Гис. Все эти дородные мужчины с янтарной кожей, широконосые и темноглазые походили друг на друга. Их жесткие курчавые волосы были черными, темно-рыжими или представляли собой свойственную только гискарцам смесь черного с рыжиной. Все они носили токары — одеяние, дозволенное только свободнорожденным мужчинам Астапора.
Статус каждого из них указывала кайма на токаре. Об этом Дени сказал капитан Гролео. В этой прохладной зеленой комнате на вершине пирамиды двое работорговцев имели на себе токары с серебряной каймой, пятеро — с золотой, а у старейшины Граздана кайма состояла из крупного белого жемчуга, тихо звеневшего при каждом движении купца.
— Мы не можем продавать недоучившихся мальчишек, — заявил один из Гразданов с серебряной каймой.
— Можем, если у нее хватит золота, — возразил ему толстяк с золотой каймой.
— Они не могут считаться Безупречными. Они еще не убили своих младенцев. Если они поведут себя недостойно на поле боя, мы будем опозорены. И даже если завтра мы кастрируем пять тысяч новых мальчиков, пройдет десять лет, прежде чем они сгодятся для продажи. Что мы скажем другим покупателям, которые захотят приобрести Безупречных?
— Скажем, что им придется подождать, — сказал толстяк. — Золото в моем кошельке лучше грядущего золота.
Дени, предоставляя им спорить, попивала вино из хурмы и делала вид, что ничего не понимает. Она возьмет всех, какой бы ни была цена. В этом городе около ста работорговцев, но те восемь, что сидят перед ней, — самые влиятельные. Они соперничают, торгуя рабами для постели и работы в поле, писцами, ремесленниками и наставниками, но еще их предки заключили между собой союз для создания и продажи Безупречных. Из кирпича и крови выстроен Астапор, и люди в нем из кирпича и крови.
Окончательное решение объявил Кразнис.
— Скажи ей, что она получит восемь тысяч, если золота хватит. И шесть сотен тоже. А за остальными двумя тысячами пусть возвращается через год.
— Через год я буду уже в Вестеросе, — ответила Дени. — Они нужны мне сейчас. Многие из Безупречных, несмотря на свою выучку, падут в бою, и мне понадобятся мальчики, которые подберут уроненные ими мечи. — Она отставила кубок и наклонилась к маленькой переводчице. — Скажи добрым господам, что я возьму даже первогодков, еще сохранивших своих щенков. И заплачу за мальчика, кастрированного накануне, столько же, сколько за Безупречного в остроконечной шапке.
Девочка перевела это купцам, но они, как и прежде, ответили «нет».
Дени недовольно нахмурилась.
— Хорошо. Скажи, что я заплачу двойную цену, если они отдадут мне всех.
— Двойную? — Толстяк с золотой каймой только что слюну не пустил.
— Эта шлюшка просто дурочка, — сказал Кразнис. — С нее и втрое содрать можно. Она в такой крайности, что заплатит. Вдесятеро больше заплатит.
Высокий Граздан с острой бородкой говорил на общем языке, хотя и не так хорошо, как девочка.
— Ваше величество, — промолвил он, — Вестерос богатая страна, но вы пока не его королева. Даже Безупречные могут потерпеть поражение под натиском свирепых, одетых сталью рыцарей Семи Королевств. Напоминаю вам, что добрые господа Астапора не отдают мясо в обмен на обещания. Есть ли у вас золото и товары, чтобы заплатить за всех евнухов, которых вы желаете купить?
— Ответ вам известен лучше, нежели мне, добрый господин. Ваши люди побывали на моих кораблях и переписали каждую янтарную бусинку и каждый сосуд с шафраном. Итак, сколько у меня есть?
— Достаточно, чтобы купить одну тысячу, — с легкой презрительной улыбкой ответил работорговец. — Но вы сказали, что согласны заплатить двойную цену — стало быть, хватит только на пятьсот.
— За вашу красивую корону можно дать еще сотню, — добавил толстяк по-валирийски. — За корону с тремя драконами.
Дени дождалась, когда его слова переведут.
— Корона не продается. — В Визерисе, когда он продал корону их матери, не осталось ничего, кроме злобы. — Не стану я также продавать в рабство моих людей, отбирать у них коней и другое имущество. Но вы можете взять себе мои корабли — большую барку «Балерион» и галеи «Бхагар» и «Мираксес». — Она предупредила Гролео и других капитанов, что до этого может дойти, хотя они яростно возражали против такого решения. — Три крепких корабля стоят больше, чем скопище жалких евнухов.
Купцы снова посовещались, и остробородый объявил:
— Две тысячи. Это много, но добрые господа великодушны и понимают, сколь велика ваша нужда.
Две тысячи — слишком мало для того, что ей предстоит. Она должна получить всех. Дени знала, каким будет ее следующий шаг, но вкус этого был так горек, что даже вино из хурмы не могло помочь. Она долго и мучительно размышляла и не нашла другого выхода.
— Отдайте мне всех — и вы получите дракона.
Чхику позади нее затаила дыхание. Кразнис улыбнулся другим купцам.
— Я же говорил! Она готова отдать все что угодно.
Потрясенный Арстан устремил на нее недоверчивый взгляд. Его рука, сжимавшая посох, дрожала.
— Нет. — Он упал перед ней на одно колено. — Ваше величество, молю вас. Вы должны отвоевать свой трон с драконами, а не с рабами. Вы не должны…
— Не учи меня. Сир Джорах, выведи Белобородого вон.
Мормонт грубо схватил старика за локоть, поднял на ноги и вывел на террасу.
— Скажи добрым господам, что я сожалею об этом досадном происшествии и жду их ответа.
Она уже знала, что они ей ответят — она видела это по блеску их глаз и по улыбкам, которые они тщетно пытались скрыть. В Астапоре тысячи евнухов и еще больше малолетних рабов, ожидающих кастрации, но драконов во всем мире только трое. Притом драконы — извечная мечта гискарцев. Как же иначе? Пять раз, когда мир еще был молод, древний Гис вступал в войну с Валирией и пять раз терпел полное поражение, ибо у Валирии были драконы, а у империи — нет.
Старейший Граздан шевельнулся на сиденье, забренчав своим жемчугом.
— Дракона мы выберем сами, — тонким голосом заявил он. — Черный — самый большой и сильный.
— Его зовут Дрогон, — кивнула Дени.
— К нам переходят все ваши товары, кроме короны и королевских одежд, которые мы вам оставляем, три корабля — и Дрогон.
— По рукам, — сказала она на общем языке.
— По рукам, — повторил старый Граздан на своем ломаном валирийском. Остальные хором поддержали его.
— Все восемь господ сказали «по рукам», — перевела девочка.
— Безупречные выучат ваш варварский язык довольно быстро, — добавил Кразнис, — но до того времени вам понадобится толмач. Дарю вам эту девчонку в знак удачной сделки.
— Благодарю, — сказала Дени.
Девочка перевела то, что сказали они оба. Если она и чувствовала что-то по поводу того, что ее дарят, то ничем не проявляла своих чувств.
Арстан Белобородый, ожидавший Дени на террасе, тоже помалкивал. Он спускался с пирамиды в полном безмолвии, и только его посох стучал по красным кирпичам. Дени не винила его, зная, что поступила скверно. Она, Матерь Драконов, продала самого сильного из своих детей. При одной мысли об этом ей делалось дурно.
Внизу, на раскаленном кирпиче площади Гордости, между пирамидой и казармами евнухов, Дени сказала старику:
— Белобородый, мне нужны твои советы, и ты не должен бояться высказывать свое мнение… пока мы одни. Но никогда не спорь со мной при посторонних, ты понял?
— Да, ваше величество, — с несчастным видом ответил он.
— Я не ребенок. Я королева.
— Даже королевы могут заблуждаться. Астопорцы обманули вас, ваше величество. Дракон стоит дороже любого войска. Эйегон доказал это триста лет назад на Огненном Поле.
— Я знаю, что Эйегон доказал это, и сама намерена кое-что доказать. — И Дени обратилась к девочке-рабыне, покорно стоящей рядом с ее носилками: — Есть у тебя имя или ты каждый день вытаскиваешь из бочонка новое?
— Это правило существует только для Безупречных. — Тут до девочки дошло, что Дени задала ей свой вопрос на валирийском, и она округлила глаза. — О-о.
— Тебя зовут «о»?
— Нет, ваше величество, простите недостойной это восклицание. Вашу рабу зовут Миссандея…
— Миссандея больше не раба. С этого мгновения я отпускаю тебя на волю. Садись в носилки, мне нужно поговорить с тобой. — Ракхаро помог им сесть, и Дени задернула занавески от пыли и зноя. — Если ты захочешь остаться со мной, то будешь моей служанкой, и я попрошу тебя переводить для меня, как ты делала это для Кразниса. Но ты можешь отказаться от службы у меня, если у тебя есть родители, к которым ты хотела бы вернуться.
— Раба останется. Ей… мне… некуда идти. Эта не… я охотно буду служить вам.
— Я могу дать тебе свободу, но не безопасность, — предупредила Дени. — Мне надо пересечь полмира и выиграть войну. Со мной ты можешь испытать голод и болезни. Тебя могут убить.
— Валор моргулис, — на высоком валирийском сказала Миссандея.
— Это верно, все люди смертны — но нам еще рано умирать. — Дени откинулась на подушки и взяла девочку за руку. — Эти Безупречные в самом деле не знают страха?
— Да, ваше величество.
— Помни, что теперь ты служишь мне. Правда ли, что они не чувствуют боли?
— Вино мужества убивает в них способность чувствовать. Когда им приходит время убить своих младенцев, они пьют его уже много лет.
— И они в самом деле так послушны?
— Послушание — это все, что они знают. Если вы прикажете им не дышать, им это будет легче, чем не послушаться.
— А когда они станут не нужны мне?
— Простите, ваше величество?
— Когда я выиграю свою войну и займу отцовский трон, мои рыцари вложат мечи в ножны и вернутся в свои замки, к своим женам, детям и матерям… к своей жизни. Но у евнухов своей жизни нет. Что я буду делать с восемью тысячами евнухов, когда мне не нужно больше будет сражаться?
— Из Безупречных получаются отличные стражники, ваше величество. Притом вам нетрудно будет найти покупателя на столь отборных, закаленных в боях солдат.
— Говорят, что в Вестеросе людьми не торгуют.
— Но Безупречные не люди, с позволения вашего величества.
— И если я все-таки продам их, где уверенность, что их не используют против меня? Они ведь способны на это? Сражаться против меня, причинить мне зло?
— Если их хозяин прикажет. Они не задают вопросов, ваше величество. Тех, кто склонен их задавать, убивают при обучении. Они повинуются. Когда… когда они перестанут быть нужны вашему величеству, вы можете приказать им упасть на свои мечи.
— И они даже это исполнят?
— Да, ваше величество, — тихо ответила Миссандея. Дени сжала ее руку.
— Но ты не хотела бы, чтобы я отдавала им такой приказ, верно? Почему?
— Ваша раба… я…
— Скажи мне.
Девочка опустила глаза.
— Трое из них были раньше моими братьями, ваше величество.
«Остается надеяться, что твои братья такие же храбрые и умные, как и ты». Дени откинулась на подушки. Обратно на «Балерион», чтобы в последний раз навести порядок в своем мирке. Обратно к Дрогону. Дени угрюмо стиснула рот.
День сменился долгой, темной, ветреной ночью. Дени покормила драконов, как всегда, но ей самой кусок не шел в горло. Она поплакала одна у себя в каюте и осушила слезы загодя, чтобы еще раз поговорить с Гролео.
— Магистра Иллирио здесь нет, — сказала она наконец, — и даже он не поколебал бы меня, если бы оказался с нами. Безупречные нужны мне больше, чем корабли, и больше я не желаю слышать об этом.
Гнев выжег из нее горе и страх — на несколько часов по крайней мере. Она вызвала к себе в каюту кровных всадников и сира Джораха — единственных, кому доверяла во всем.
После она хотела уснуть, чтобы как следует отдохнуть к завтрашнему дню, но, проворочавшись около часа, поняла, что это бесполезно. Агго за ее дверью натягивал новую тетиву на лук при свете висячего фонаря. Ракхаро сидел, подвернув ноги, рядом с ним и точил свой аракх. Дени велела им продолжать свое занятие и вышла на палубу дохнуть прохладным ночным воздухом. Матросы, занимаясь своими делами, не докучали ей, но скоро к ней подошел сир Джорах. Он никогда не отходит далеко — и слишком хорошо понимает, в каком она настроении.
— Вам бы надо поспать, кхалиси. Завтра нас ждет жаркий и тяжкий день. Вам понадобятся все ваши силы.
— Ты помнишь Ероих? — спросила его Дени.
— Девушку-лхазарянку?
— Я отняла ее у насильников и взяла под свою защиту. Но когда мое солнце и звезды умер, Маго забрал ее назад и убил. Агго сказал тогда, что это ее судьба.
— Я помню, — сказал сир Джорах.
— Я долго была одна, Джорах. Совсем одна, если не считать моего брата. Я была маленькая и всего боялась. Визерис должен был защищать меня, но вместо этого обижал и пугал еще больше. А ведь он был не только моим братом, но и моим королем. Зачем же боги создают королей и королев, если не для того, чтобы защищать тех, кто сам себя защитить не может?
— Некоторые короли создают себя сами — как Роберт.
— Разве это король? — презрительно бросила Дени. — Короли существуют, чтобы творить справедливость, а он поступал вопреки ей.
Сир Джорах ничего не ответил — только улыбнулся и легонько коснулся ее волос.
В ту ночь ей приснилось, что она Рейегар, едущий на Трезубец, но под ней был не конь, а дракон. Мятежники узурпатора стояли за рекой, закованные в ледяную броню, но драконий огонь пахнул на них, и они растаяли, превратив Трезубец в бурный поток. Частью души Дени сознавала, что ей это снится, но другая ее часть ликовала. Так должно быть, и так будет. Все остальное — лишь страшный сон, от которого она пробудилась только теперь.
Проснулась она и в действительности, во мраке своей каюты, все еще торжествуя. Корабль, казалось, пробудился вместе с ней. Она слышала поскрипывание дерева, плеск воды у борта, шаги у себя над головой — и что-то еще.
Кто-то был вместе с ней в каюте.
— Ирри? Чхику? Вы где? — Служанки не отвечали. В темноте она ничего не видела, но слышала их дыхание. — Джорах, это ты?
— Они спят, — сказал совсем близко женский голос. — Все спят. Даже драконы, и те должны спать.
— Кто здесь? — Дени вглядывалась во мрак, и ей казалось, будто она различает едва уловимые очертания фигуры. — Чего тебе надо?
— Помни: чтобы попасть на север, ты должна отправиться на юг, чтобы попасть на запад — пойти на восток. Чтобы продвинуться вперед, ты должна вернуться назад, чтобы обрести свет — пройти через тень.
— Куэйта? — Дени соскочила с койки и распахнула дверь. Желтый свет фонаря хлынул в каюту, разбудив служанок.
— Кхалиси? — пробормотала Чхику, протирая глаза. Визерион тоже проснулся и дохнул огнем, осветив самые темные углы. Женщины в красной лакированной маске не было нигде. — Кхалиси нездоровится?
— Мне приснился сон, только и всего. Спи. Я тоже ложусь. — Но как Дени ни старалась, сон больше не вернулся к ней.
«Стоит мне оглянуться назад — и я пропала», — подумала она наутро, въезжая в Астапор через портовые ворота. Убедившись, как мало на самом деле у нее последователей, она лишится всякого мужества. Сегодня она ехала на своей серебристой лошадке, одетая в шаровары из конской шкуры, расписную кожаную безрукавку. Один пояс из бронзовых медальонов охватывал ее талию, еще два перекрещивались меж грудей. Ирри и Чхику заплели ей волосы и привесили к косе маленький серебряный колокольчик, поющий о Бессмертных Кварта, сгоревших в своем Дворце Праха.
Красные кирпичные улицы Астапора этим утром были почти многолюдны. Вдоль дороги толпились рабы и слуги, а рабовладельцы со своими женщинами, облачившись в токары, смотрели на процессию со ступенчатых пирамид. Не так уж они в конце концов отличаются от квартийцев. Они тоже хотят посмотреть на драконов, чтобы потом рассказывать об этом своим внукам и правнукам. Вопрос только в том, многие ли из них способны иметь детей, не говоря уж о внуках.
Впереди нее шел Агго со своим большим дотракийским луком, справа — Силач Бельвас, слева — Миссандея, позади — сир Джорах в кольчуге и камзоле, бросающий свирепые взгляды на всех, кто подходил слишком близко. Ракхаро и Чхого охраняли носилки, где сидели драконы. Верх Дени приказала снять. На драконов надели цепи, и с ними ехали Ирри и Чхику, чтобы успокаивать их, но Визерион все время мотал хвостом и сердито пускал дым из ноздрей. Рейегаль тоже чуял неладное и трижды пытался взлететь, но тяжелая цепь в руке Чхику удерживала его. Дрогон свернулся клубком, спрятав хвост и крылья, и только глаза говорили, что он не спит.
Далее следовали ее люди: Гролео и двое других капитанов со своими матросами, а за ними — восемьдесят три дотракийца, оставшихся ей от стотысячного кхаласара Дрого. Дени поместила в середину старых и слабых, кормящих и беременных женщин, маленьких девочек и мальчиков, еще не доросших до того, чтобы заплетать волосы в косы. Остальные — какие ни на есть воины ехали по краям этого жалкого табуна из ста с небольшим отощавших лошадей, переживших красную пустыню и черное соленое море.
Надо мне было сшить себе знамя, думала Дени, ведя свое неказистое войско вдоль извилистой астопорской реки. Закрыв глаза, она нарисовала его в своем воображении: струящийся черный шелк, а на нем красный трехглавый дракон Таргариенов, изрыгающий золотое пламя. Такое знамя могло быть у Рейегара. Берега реки дышали странным покоем. Червь, как называют его астапорцы, медленно струился среди множества зеленых островков. На одном среди стройных мраморных статуй бегали дети, на другом в тени деревьев целовались любовники, стесняясь не больше, чем дотракийцы на свадьбе. Отсутствие одежды не позволяло Дени определить, рабы это или свободные люди.
Площадь Гордости с ее огромной бронзовой гарпией была слишком мала, чтобы вместить всех купленных Дени Безупречных, и их построили на площади Кары у главных ворот Астапора, чтобы затем сразу вывести из города. Вместо бронзовой статуи здесь стоял деревянный помост, где вешали и четвертовали мятежных рабов.
— Трупы добрые господа оставляют здесь, чтобы новые расы первым делом увидели их, когда входят в город, — сказала Дени Миссандея.
С первого взгляда мертвецы показались Дэни полосатыми, как зебры из Джогос Нхая, но, подъехав поближе, она увидела, что черные полосы на ободранном красном мясе шевелятся. Мухи. Мухи и черви. С казненных сняли кожу, как кожуру с яблок, — длинными тонкими витками. У одного вся рука от кисти до локтя была черна от мух, а под ними виднелось красно-белое месиво. Дени остановилась около него.
— В чем он провинился?
— Поднял руку на своего хозяина.
Дени замутило. Она повернула Серебрянку и поехала рысцой на середину площади, к армии, которую купила столь дорогой ценой. Они стояли ряд за рядом, ее каменные полулюди с кирпичными сердцами — восемь тысяч шестьсот в бронзовых остроконечных шлемах и еще пять с лишним тысяч с непокрытыми головами, однако при копьях и коротких мечах. Дени видела, что самые дальние совсем еще малы, но стоят так же ровно и неподвижно, как все остальные.
Кразнис и его собратья присутствовали все до одного. Другие высокородные астапорцы собрались кучками позади них, попивая вино из серебряных бокалов. Среди них сновали рабы, разнося блюда с оливками, вишнями и фигами. Старейший Граздан восседал в кресле на плечах у четырех огромных меднокожих рабов. Полдюжины всадников с копьями разъезжали по краям площади, сдерживая толпу зевак. Медные диски, пришитые к их плащам, слепили глаза, но Дени все же заметила, как беспокойно ведут себя их кони. Боятся драконов и правильно боятся.
Раб Кразниса помог ей сойти с седла. Сам Кразнис одной рукой придерживал токар, а в другой держал нарядную плеть.
— Вот они, налицо, — сказал он Миссандее. — Скажи, что она может их забирать… если заплатит.
— Она заплатит, — сказала девочка.
По приказу сира Джораха вперед вынесли товары. Шесть тюков тигровых, триста штук тонкого шелка, сосуды с шафраном, миррой, перцем и корицей, маску из оникса, двенадцать яшмовых обезьянок, бочонки черных, красных и зеленых чернил, ларец с редкими черными аметистами, ларец с жемчугом, бочонок начиненных личинками оливок, дюжина бочек соленой рыбы, большой бронзовый гонг, семнадцать глаз из слоновой кости и огромный сундук с книгами на незнакомых Дени языках. Ее люди складывали все это в кучу перед работорговцами.
Кразнис, приняв плату, соизволил проронить еще несколько слов относительно евнухов.
— Они еще зелены, — передал он через Миссандею. — Скажи вестеросской шлюхе, чтобы поскорее послала их в бой. Между нами и ее страной полно маленьких городов, которые просто напрашиваются на разграбление. Все, что они там добудут, достанется ей одной — Безупречные равнодушны к золоту. А если она возьмет пленных, самой малой охраны хватит, чтобы препроводить их обратно в Астапор. Здоровых мы купим, и за хорошую цену. Возможно, кое-кто из мальчиков, которых она нам пришлет, лет через десять тоже станет Безупречным, и мы все останемся в выигрыше.
Товары наконец подошли к концу, дотракийцы снова сели на коней, и Дени сказала:
— Это все, что мы смогли привезти. Остальное — янтарь, вино и черный рис — ждет вас в корабельных трюмах. Сами корабли тоже переходят к вам. Остается только…
— …дракон, — закончил за нее Граздан с острой бородкой, говоривший на ломаном общем языке.
— И он ваш. — Сир Джорах и Бельвас подошли вместе с ней к носилкам, где грелись на солнце Дрогон и его братья. Чхику вручила ей цепь. Когда Дени дернула за нее, дракон поднял голову и зашипел, развернув свои черные с алым крылья. Кразнис заулыбался, когда его тень упала на них.
Дзни вложила цепь Дрогона в его руку, а он в ответ подал ей плеть с рукоятью из черной, украшенной золотом драконовой кости. Золотой набалдашник изображал женскую голову с острыми костяными зубами.
— Пальцы гарпии, — сказал Кразнис.
Дени взяла плеть в руки. Какая она легкая и какую тяжесть в себе заключает.
— Итак, дело сделано? Они мои?
— Ваши, — подтвердил он и дернул за цепь, чтобы стащить Дрогона с носилок.
Дени села на Серебрянку, чувствуя, как колотится в груди сердце. Ее одолевал страх. Как поступил бы брат на ее месте? Должно быть, принц Рейегар испытывал такое же волнение при виде стоящего за Трезубцем войска узурпатора с трепещущими на ветру знаменами.
Она привстала на стременах и подняла «пальцы гарпии» над головой так, чтобы видели все Безупречные.
— Дело сделано! — крикнула она во весь голос. — ВЫ МОИ! — И она поскакала вдоль первой шеренги, все так же высоко держа плеть. — ТЕПЕРЬ ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ ДРАКОНУ! Я ВАС КУПИЛА! ВЫ МОИ! МОИ!
Старый Граздан вскинул свою седую голову, услышав, что она кричит по-валирийски. Другие работорговцы не слушали ее — они столпились вокруг носилок, давая Кразнису советы: Дрогон не желал двигаться с места, как тот ни дергал и ни тянул. Дракон, пуская дым из ноздрей, рывком выпрямил свою длинную шею.
Пора переходить Трезубец, подумала Дени, поворачивая кобылу назад. Кровные всадники сомкнулись вокруг нее.
— Я вижу, у вас затруднения, — сказала она работорговцам.
— Он не хочет идти, — сказал Кразнис.
— Не хочет? Еще бы! Ведь он не раб. — И Дени со всего маху хлестнула плетью по лицу работорговца. Кразнис с воплем отшатнулся. Кровь окрасила его щеки и надушенную бороду. Один-единственный удар «пальцев гарпии» изуродовал его, но Дени не стала рассматривать, насколько велик нанесенный ею урон. — Дрогон, — пропела она громко и ласково, позабыв свой страх, — дракарис!
Черный дракон расправил крылья и заревел.
Струя клубящегося темного пламени ударила в лицо Кразнису. Глаза работорговца мгновенно лопнули и потекли по щекам, масло в волосах и бороде воспламенилось, увенчав его огненной короной. Смрад горелого мяса заглушил аромат духов, и все прочие звуки потонули в нечеловеческом вопле.
Вслед за этим на площади Кары воцарился кровавый хаос. Добрые господа визжали, спотыкались и толкали друг друга, путаясь в подолах своих токаров. Дрогон лениво взлетел, хлопая черными крыльями, и снова дохнул на Кразниса огнем. Ирри и Чхику спустили с цепей Визериона и Рейегаля, и теперь в воздухе парили сразу три дракона. Гордые демонические гвардейцы Астапора тщетно пытались справиться со своими обезумевшими конями, а некоторые во весь опор скакали прочь, сверкая медными дисками. Один удержался в седле достаточно долго, чтобы обнажить меч, но кнут Чхого обвился вокруг его шеи и пресек его крик. Другому аракх Ракхаро отрубил руку, и он ускакал, разбрызгивая кровь. Агго спокойно пускал свои стрелы, целя в каемчатые токары, золотые и серебряные без разбору. Силач Бельвас тоже вытащил аракх и крутил им над головой.
— Копья вперед! — заорал кто-то — Граздан, старый Граздан в обшитом жемчугом токаре. — Безупречные! Защищайте нас, защищайте своих господ! Копья вперед! Мечи наголо!
Агго пустил стрелу ему в рот, и рабы, державшие кресло, пустились наутек, бесцеремонно скинув своего хозяина наземь. Старик дополз до первого ряда евнухов, поливая кровью кирпичи. Безупречные даже не взглянули на него, стоя все так же неподвижно, ряд за рядом.
Боги услышали ее молитву.
— Безупречные! — Дени загарцевала перед ними, мотая своей серебристо-золотой косой и звеня колокольчиком. — Убивайте добрых господ, убивайте гвардейцев, убивайте всех, кто носит токар или держит плеть, но не трогайте детей младше двенадцати лет и сбивайте цепи с каждого раба, которого встретите. — Она подняла плеть высоко в воздух — и отшвырнула прочь. — Свобода! Дракарис! Дракарис!
— Дракарис! — повторили хором они, и это было самое сладкое слово, которое она слышала. — Дракарис! Дракарис! — Вокруг метались, рыдали и умирали работорговцы, и пыльный воздух был полон копий и огня.
