Самую серьезную угрозу для Великобритании представляли беспрепятственные нападения подводных лодок на гражданские суда, идущие в Англию. Идею подводного плавательного средства человек вынашивал не одну сотню лет — эскиз рисовал еще Леонардо да Винчи в XVI веке. Примитивная субмарина под названием «Тертл» ходила в Нью-Йоркской бухте во время Войны за независимость, хотя особой пользы не принесла. В 1801 году Роберт Фултон пытался продать построенную им подводную лодку французским и британским властям, а во время Войны Севера и Юга «Ханли» потопила в Чарльстонской гавани винтовой шлюп «Хаусатоник». Оружие «Ханли», приводимой в движение мускульной силой — ручным вращением вала, присоединенного к гребному винту, — составляли шестовые мины, заряды взрывчатого вещества, крепившиеся к концу длинного шеста и детонирующие при соприкосновении с корпусом корабля. Необходимость физического контакта с поражаемой целью сильно ограничивала возможности применения «Ханли» и других подводных аппаратов. Успех к подводным лодкам пришел только после изобретения более практичной и надежной субмарины и самодвижущейся торпеды.

Последняя появилась раньше — благодаря Роберту Уайтхеду, британскому инженеру из Триеста, который в 1866 году сконструировал «самодвижущуюся торпеду», имевшую дальность запуска в сто восемьдесят пять метров при скорости в семь узлов. Потенциал торпед как недорогого способа топить даже бронированные корабли не вызывал сомнений, и большинство военно-морских сил мира поспешили приобрести у Уайтхеда права на производство. От торпед было рукой подать до миноносцев и эсминцев. Первые были меньше и быстрее линкоров и крейсеров, представлявшими их главную добычу, и легко ускользали от снарядов, рассчитанных на большие надводные корабли. Эсминцы создавались для защиты более крупных кораблей от новой напасти. Со временем торпедами стали оснащать корабли всех размеров, а в XX веке эсминцы окажутся главным орудием обороны от подводных лодок — самых опасных торпедоносцев.

В XIX веке разработкой субмарин занимались изобретатели-одиночки, в частности, эмигрировавший в Штаты из Ирландии школьный учитель Джон Голланд, а в Англии — преподобный Джордж Гарретт, впоследствии сотрудничавший с шведским оружейником Торстеном Норденфельтом. Французский флот, демонстрируя хоть и ограниченный, но официальный интерес к подводным лодкам, заказал в 1863 году экспериментальную модель «Плонжер». Двадцать лет спустя Дюпюи де Лом заявил: «Мы намерены возобновить работы над субмаринами и положить конец битве миноносцев и линкоров, разделавшись и с теми, и с другими». До начала XX века французы заложили еще несколько субмарин, самые перспективные из которых использовали аккумуляторы для движения под водой и паровой двигатель для надводного хода — именно к этой конфигурации пришел Голланд в своей шестой и последней модели, получившей его имя.

«Предвестница всех современных субмарин», как называет ее британский специалист по истории подводных лодок Ричард Комптон-Холл, «Голланд» была сконструирована «по всем законам строения нынешних [1980-е] подводных лодок — с набором, обшивкой и общей компоновкой, которые… и сегодня сделают честь любому морскому конструкторскому бюро». Основное вооружение состояло из трех восемнадцатидюймовых (45,7 см) торпед, выпускаемых из единственного торпедного аппарата на носу. Заместитель министра ВМФ Теодор Рузвельт настоял на закупке судна, и в 1900 году был подписан заказ на корабль ВМС США «Голланд», а затем еще шести субмарин той же модели. В 1905 году президент Рузвельт совершил погружение в проливе Лонг-Айленд на подлодке «Планджер». «Я погрузился, — писал он, — главным образом затем, чтобы офицеры и рядовые не думали, будто я заставляю их делать то, на что не решаюсь сам. На мой взгляд, за субмаринами большое будущее, хотя всегда есть опасность увлечься и переоценить их пользу». Оценка Дюпюи де Лома оказалась более пророческой — зато мнение Рузвельта обладало большим весом.

Во время Первой мировой войны из-за торпед, субмарин и мин ближняя блокада немецкого побережья, фигурировавшая в довоенных планах британских стратегов, оказалась невозможной, поэтому Адмиралтейство выбрало дальнюю. Гранд-Флит патрулировал северные подступы к Северному морю между Оркнейскими островами и Норвегией, другие подразделения отвечали за Ла-Манш. В ноябре 1914 года Британия объявила Северное море театром военных действий. Три месяца спустя Германия развернула войну подлодок в омывающих Великобританию водах, считая честной добычей все французские и британские суда, однако не брезгуя и нейтральными. Среди приверженцев этой стратегии оказался и Тирпиц, прежде ратовавший за участие в морских боях. «Ввиду чрезвычайной важности подрыва коммерческого сообщения, в частности снабжения запада Англии продовольствием, обещаю небывалый успех крейсерской войны», — писал он за месяц до начала охоты подлодок. Резкой сменой взглядов отличился не только он. Гонка вооружений, обострившая отношения между великими державами, обернулась пустой тратой больших средств на корабли, неспособные в действительности вести морскую войну, вся тяжесть которой постепенно ложилась на более скромные суда, в том числе переоборудованные торговые, траулеры (используемые как миноукладчики и минные тральщики) и подлодки. Но в сентябре 1914 года в распоряжении Германии имелось всего тридцать семь субмарин — меньше половины британских.

К середине 1915 года потери союзных торговых судов, в первые полгода Первой мировой составлявшие в среднем шестьдесят одну тысячу тонн в месяц, удвоились из-за «неограниченной подводной войны». Ни британская «военная зона», ни немецкая «зона боевых действий» не укладывались в рамки международного закона о блокаде. Первые две статьи Лондонской декларации (1909) указывали, что «блокада может быть применяема лишь к портам и берегам, принадлежащим неприятелю или им занятым» и «в согласии с Парижской декларацией 1856 года, блокада, чтобы быть обязательной, должна… поддерживаться силою, достаточною для фактического воспрепятствования доступа к неприятельскому побережью». Однако немецкая стратегия вызвала бурю протестов, поскольку строилась на использовании подлодок, которые в силу малочисленности экипажа не могли посылать «призовую команду» для захвата добычи на вражеские корабли и при надводном ходе вряд ли могли уцелеть в схватке с вооруженным торговым судном, а значит, у командиров не оставалось иного выхода, кроме как топить свою добычу, причем все чаще без предупреждения. Гибель 128 американцев на потопленном в мае 1915 года пассажирском лайнере «Лузитания» угрожала втянуть в боевые действия Соединенные Штаты, поэтому после долгих дебатов в сентябре Германия на время отказалась от неограниченной подводной войны.

Окончание подводной кампании у Британских островов позволило немцам перебросить подлодки в Средиземное море, где турки сковали британские, австралийские и новозеландские войска на Галлиполи. Хотя Турция наверняка объединила бы силы с Германией в любом случае, альянс из гипотетического превратился в действительный, когда британские ВМС реквизировали два турецких линкора, строившихся на британских верфях, и Турция в тот же день заключила тайный договор с Германией. Дарданелльская операция была развернута по инициативе Уинстона Черчилля с целью оттянуть турецкие силы от Суэцкого канала и нефтяных месторождений Месопотамии, открыть второй фронт и тем самым дать России передышку на Кавказском, оказать союзную поддержку Сербии и подготовиться к наступлению на Стамбул. Поначалу Черчилль полагал, что Дарданеллы можно будет взять одними силами военно-морского флота, но когда в марте 1915 года три линкора были потоплены и еще три получили серьезные повреждения, было решено высадить войска в западной части Галлипольского полуострова. Высадка прошла с большими потерями, а через девять месяцев войска, все это время топтавшиеся, по сути, на берегу, были эвакуированы. Полный провал кампании вынудил первого морского лорда Джеки Фишера подать в отставку, а Черчилля — уйти с поста первого лорда Адмиралтейства.

К концу 1916 года многие немцы считали, что возобновление неограниченной подводной охоты вынудит Британию сдаться к осени 1917-го. Вероятность вступления Штатов в войну на стороне союзников в этих расчетах тоже учитывалась, однако подразумевалось, что их вклад уже ничего не изменит. Неограниченная подводная охота возобновилась 1 февраля, когда в Средиземноморье и на Балтику было выведено в общей сложности сто двадцать немецких подлодок. В первые три месяца немецкие субмарины потопили более двух миллионов тонн грузов, почти две трети из которых составляли британские, потеряв всего девять подлодок. Отчасти виноваты были и британские ВМС, предпочитавшие гоняться за субмаринами, вместо того чтобы ввести систему конвоев для защиты гражданских судов. У Британии имелось более трехсот эсминцев, однако для конвойной системы этого не хватало, оставалось рассчитывать на Соединенные Штаты. Командированный военно-морским представителем в Лондон сразу после объявления Штатами войны в апреле 1917 года, контр-адмирал Уильям Симс был ярым сторонником конвоев. Когда в ирландский Квинстаун (Ков) прибыли жалкие шесть эсминцев, он убеждал Вашингтон, что «сколько бы мы ни отправили, много и рано не будет». Через неделю после того, как американцы добрались до Квинстауна, из Гибралтара отправился первый британский конвой и, согласно исследованию, проведенному британским флотом после войны, он «был организован блестяще. Можно утверждать, что с этого момента с угрозой подлодок было покончено». ВМС США, штаб которых все еще придерживался махановской доктрины морской мощи, поначалу тоже принимали идею конвоев в штыки, но строительство новых крупных кораблей откладывалось ради создания противолодочной обороны, и к концу войны было заказано более четырехсот разных эскортных противолодочных кораблей. Общими усилиями они обеспечили достаточное прикрытие для трансатлантических транспортов снабжения, сыгравшее жизненно важную роль для британской стороны.