Через три года после унизительного фиаско в Даунсе все более натянутые отношения Карла с парламентом и пуританской верхушкой вылились в гражданскую войну. Свергнутый Оливером Кромвелем Карл был осужден за государственную измену и казнен. Впрочем, замена монархии Содружеством (1649–1660) не особенно повлияла на курс английской внешней политики, и в 1651 году парламент издал Навигационный акт. По этому протекционистскому закону — первому в череде аналогичных мер, введенных за последующие два столетия, — товары в Англию и ее заморские владения разрешалось импортировать «только на тех судах, которые истинно и без обмана принадлежат гражданам Содружества или плантациям такового… капитан и матросы каковых также большей частью представлены… гражданами Содружества». Единственное исключение делалось для импорта, ввозимого из страны производства. В частности, французское судно могло доставить в Англию или Новую Англию французское вино, но не могло перевезти новоанглийское вино в Англию. Целью закона было стимулировать английские перевозки и дестабилизировать голландские. Кроме того, правительство Кромвеля требовало, чтобы все суда, как свои, так и иноземные, приспускали флаг перед английскими военными кораблями в знак почтения к Англии и ее флоту. Продолжая начатое свергнутым королем дело, Кромвель заказал строительство трех «больших кораблей» — в том числе восьмидесятипушечного «Нейзби», который получил затем прозвище «Великий Оливер». Его изначальный декор включал: «На носу… Оливер на коне, попирающем копытами шесть народов — шотландца, ирландца, голландца, француза, испанца и англичанина, легко различимым по особенностям наряда; слава, увенчивающая его воинственно вскинутую голову лавровым венком, и девиз „С нами Бог!“».

Восьмого мая 1652 года флотилия Тромпа, охранявшая голландские суда, вынуждена была укрыться от шторма у скал Дувра — в местах триумфа над Окендо тринадцатью годами ранее. Получив приказ уходить, Тромп отплыл во Францию, но англичане преследовали его, и Тромп принял бой, вошедший в историю как Дуврское сражение и послуживший предлогом для объявления Англией войны, решающая битва которой состоялась 2–3 июня у Габбардской отмели (известна также как битва у Ньивпорта или у Норт-Форленда). С каждой стороны сражалось более ста кораблей, хотя английские были в целом крупнее, а бо́льшую часть голландского флота составляли наемные корабли и переоснащенные торговые суда.

Эта двухдневная битва интересна тем, что в ней впервые была применена линейная тактика боя, которая стала классикой, продержавшейся до XX века. К тому времени в передовых флотах самые тяжелые орудия уже ставились в средней части корабля, а не на корме и не на носу. И как только стало ясно, что корабли можно располагать так, чтобы дать бортовой залп по той или иной части вражеского флота, линейная тактика стала в морских сражениях предпочтительной. Излюбленный маневр состоял в том, чтобы выстроиться в кильватерную колонну перпендикулярно такому же строю неприятеля и прочесывать вражеские суда огнем от носа до кормы, в то время как противнику останется лишь отстреливаться из носовых орудий. Голландцы потеряли у Габбардской отмели девятнадцать кораблей, и англичане блокировали голландское побережье. Два месяца спустя Тромп погиб в сражении при Схевенинге (оно же сражение при Текселе в виду Гааги) — последней крупной битве этой войны, в которой большие потери понесли обе стороны.

Торговое соперничество Англии и Голландии возобновилось в начале 1660-х, когда англичане начали громить голландские поселения в Западной Африке под предлогом защиты работорговцев недавно учрежденной Королевской африканской компании. Выступивший против англичан Михаэль де Рюйтер, которого Джеймс, герцог Йоркский, назовет впоследствии «величайшим из известных тогдашней истории [адмиралов]», отвоевал все, кроме одного, захваченные африканские форпосты, затем пересек Атлантику, прошел грозой по английским Карибам и вернулся обратно через ньюфаундлендские рыбные промыслы. К официальному началу войны в январе 1665 года численного перевеса не было ни у одной из сторон, но английский флот превосходил голландский величиной кораблей, тяжестью орудий и общей организацией. В Четырехдневном сражении (июнь 1666 года) потери англичан вдвое превысили голландские, но англичанам удалось помешать де Рюйтеру соединиться с французами, объявившими Англии войну. Поторопившись вернуться на море, англичане одержали верх над голландцами в Сражении в день Святого Иакова у Норт-Форленда, а затем сожгли 160 торговых судов у острова Влиланд.

Военные расходы, Великая чума 1665 года и лондонский пожар в сентябре 1666-го истощили английскую казну и вынудили Карла II в 1667 году поставить флот на прикол и начать мирные переговоры с голландцами. Пока стороны договаривались, де Рюйтер подошел к английским берегам и совершил самый дерзкий поступок за весь ход англо-голландских войн: поднялся по Медуэю до чатемских доков и сократил численность английского флота на двадцать три корабля. «Ройал Чарльз» (бывший «Нейзби») было приказано сжечь, чтобы не достался врагу, но, как пишет Пипс, «голландцы взяли его, подойдя на шлюпке вдевятером, и не нашли на борту ни души… Им удалось благополучно отбуксировать его к своим берегам — и это при ветре и приливе, когда лучший чатемский лоцман умыл бы руки, — завалив на борт, чтобы уменьшить водоизмещение». Непригодный для голландской службы, английский флагман демонстрировался в Роттердаме как трофей, а одно из украшений с кормы до сих пор выставляется в Рейксмузеуме Амстердама.

Подписанный в Бреде мирный договор закрепил за Голландией нынешний Суринам и неприметный островок Рун в архипелаге Банда, тогда как англичане получили в свое распоряжение североамериканскую колонию под названием Новый Амстердам. Как писал сестре Карл чуть ранее, «прекрасный город, но теперь он наш, и будет называться Нью-Йорк» — в честь брата короля, герцога Йоркского, будущего Якова II. Получение Нью-Йорка устранило голландского соперника, затесавшегося в самую гущу английских североамериканских колоний, но пряности с островов Банда в то время представляли куда большую ценность, и финансовому могуществу Нидерландской республики завидовала вся Европа. «В городе Амстердам, — писал сэр Уильям Темпл вскоре после второй Англо-голландской войны, — есть знаменитый банк — величайшая сокровищница, которую только можно вообразить, но существующая в действительности. Надежность этого банка гарантирована не только его собственными активами, но и кредитом всего города или государства Амстердам, фонды и доходы которого сравнимы с ресурсами некоторых королевств».

На более раннем этапе войны голландцев поддержала Франция, соблазненная перспективой завоевания Испанских Нидерландов, однако затем голландско-французские отношения испортились: Франция удвоила таможенные пошлины на голландский импорт. Этот шаг был продиктован меркантилистской политикой Жана-Батиста Кольбера, с 1665 года служившего при Людовике XIV министром финансов, а с 1669 по 1683 год ведавшего также военно-морским флотом. Кольбер в числе прочего субсидировал французскую промышленность, привлекал во Францию иностранных фабрикантов, основывал или стимулировал заморские колонии, а также развивал французский торговый и военно-морской флот, который после недолгого взлета во времена Ришелье потом снова пришел в упадок. Кроме того, Кольбер развернул масштабную программу модернизации — ремонт дорог, рытье каналов, упразднение или объединение бесчисленных дорожных и речных сборов и лесоустройство, призванное обеспечить стране собственные запасы строевого леса.

Хотя англичане и голландцы предпочли бы мир, Людовик XIV ссужал деньгами Карла II, чтобы заручиться его поддержкой против Нидерландской республики. К началу надвигающейся войны у голландцев имелось семьдесят пять линейных кораблей, против которых французы могли выставить только двадцать два. Англичане давали в качестве подкрепления еще шестьдесят пять. Тем не менее на протяжении 1672–1673 годов де Рюйтер одерживал верх над союзниками. Утомленные войной с голландцами и обескураженные союзом с французами, англичане заключили с Нидерландской республикой мир, тем самым оставив французов один на один с объединенными голландско-испанскими морскими силами. Конфликт переместился в Средиземноморье, где в 1676 году французы разбили испанский и голландский флот, а де Рюйтер погиб в бою. Однако франко-голландская война тянулась еще два года, и к тому времени доля торговцев нейтральной Англии в европейском товарообороте значительно увеличилась.

Заключение мира не означало разоружения. И английский, и французский военно-морской флот рос параллельно с торговым флотом и объемами внешней торговли. Если в 1661 году французский военно-морской флот состоял из 18 боевых кораблей и горстки вспомогательных судов, в 1683 году, когда скончался Кольбер, боевых кораблей у французов насчитывалось уже 276, тогда как английский Королевский флот располагал лишь 173. Такие масштабы требовали соответственной модернизации административных институтов, и она шла по пути бюрократизации и систематизации. Лучше всего это видно на примере введенного Пипсом пушечного рейтинга — системы классификации боевых кораблей по числу и калибру пушек, «окончательного признания с административной стороны, что настала эпоха линейной тактики». Этот рейтинг определял офицерское жалованье, требования к комплектованию (каждую пушку должно было обслуживать определенное число человек) и размер запасов продовольствия. Время от времени он подвергался незначительным правкам, но в целом оставался неизменным. В 1779 году он выглядел так:

Корабли, имеющие от шестидесяти орудий и выше, считались годными для боевых действий при линейном построении, поэтому их стали называть просто линейными кораблями (впоследствии линкорами). У корабля первого ранга имелось три полные батарейные палубы, однако настоящим костяком боевого флота были двухпалубные корабли, несущие от шестидесяти до девяноста орудий. В эпоху парусников стандартная корабельная пушка стреляла чугунными ядрами. Ядра самого большого калибра достигали почти 7 дюймов и весили 42 фунта. Корабль первого ранга — например, «Виктори» лорда Нельсона, спущенный на воду в 1765 году, имел тридцать 32-фунтовых орудий, двадцать восемь 24-фунтовых, сорок четыре 12-фунтовых и две карронады. Разработанные на шотландском металлургическом заводе «Каррон» в 1770-х годах и прозванные «дьявольскими пушками» или «сокрушителями кораблей», карронады стреляли 68-фунтовыми ядрами на расстояние не больше 375 метров — вчетверо уступая в дальности стрельбы обычной пушке. Задачей карронад было причинить максимальный ущерб корпусу вражеского судна и погубить или изувечить как можно больше людей щепками, разлетающимися во все стороны от удара. (Основной причиной смерти в таких случаях оказывалась гангрена.) Кроме того, оружейники изобретали особые снаряды для разрушения мачт, такелажа и парусов — книппели, два ядра, соединенных цепью или четырехгранным стержнем. Для поражения живой силы применяли картечь, картечный снаряд (в виде цилиндра с ружейными пулями) и наброску картечи (снаряды, наполненные мелким металлическим ломом). Однако главная перемена заключалась в повышении скорострельности корабельных орудий. Если во время Англо-голландских войн на корабль грузили по сорок снарядов на каждое орудие, то в XVIII веке французские пушки делали по пять-шесть выстрелов в час, и британским командам тоже удавалось ненадолго увеличить скорострельность.

Тактика с XVII века изменилась мало, зато более хитроумной стала стратегия, предусматривающая не только боевые действия, но и охрану конвоев, и продолжительные блокады. Фрегаты (корабли пятого-шестого рангов по английской классификации) патрулировали воды, перевозили дипломатические депеши и посольства, вели разведку и выполняли другие задания, тогда как более мелкие корабли использовались как суда специального назначения — например, бомбардирные, для обстрела берегов. Кольбер, адепт теоретической подготовки, открыл во Франции навигацкие и артиллерийские школы. Англичане подошли к делу более прагматично и издали «Морской устав», опирающийся на подлинный боевой опыт и извлеченные из него уроки, которые следовало учесть в будущих сражениях. Как покажет XVIII век, английский подход окажется более результативным.

При всех религиозных, коммерческих и политических разногласиях, ведущие державы атлантической Европы объединяла высокая заинтересованность в морской торговле. В связи с этим всех одолевал вопрос, принимать ли — и в какой мере — доктрину свободного моря. К концу XVII века расцвет заморских колоний и коммерческих анклавов в Америке и Азии вынудил европейские державы признать море не столько частной вотчиной, сколько общинной территорией. О происшедшем сдвиге в сознании можно судить по делам Якоба ван Хемскерка и Генри Эвери в начале и в конце века соответственно. Захватывая «Санта-Катарину», ван Хемскерк действовал с санкции, финансируемой властями ОИК. Меньше века спустя пираты вроде Эвери уже страдали от общего стремления к более безопасной и надежной морской торговле. В XVI веке он числился бы в ряду елизаветинских морских волков, торивших для Англии морские пути в неведомых вражеских водах. Но Эвери упустил свое время, теперь его выходки ставили под угрозу доходы, которые его соотечественники (и не только) добывали дипломатическими усилиями, а не грубой силой. Это не значит, что кровопролитие ушло в прошлое — морские войны XVIII века охватят весь мир, однако они будут иметь государственный масштаб и вестись все более централизованными административными институтами во все более явных государственных интересах.