Придется начать с извинения. Знали бы вы, каким дураком я себя чувствую. На прошлой неделе я сослался на «Сталки и компанию» и перепутал политика с генералом. Я благодарен за письма – поток писем, вполне заслуживающих титула «патриотическое воззвание», одни были дружелюбными, другие откровенно злобными, – в которых мне указывали на мою катастрофическую ошибку. В свое извинение могу сказать только одно: я писал эту возмутительную статью во Франции, где сочинений Киплинга днем с огнем не сыскать. А леди Память меня, увы, подвела. Правильная цитата придала бы, как отметил автор одного из сочувственных писем, больше весомости моим аргументам, чем перевранная. Авторы писем не столь сочувственных, боюсь, согласятся принять в виде извинения одно лишь мое самоубийство, каковым мне в настоящий момент порадовать их почему-то не хочется.

Я никогда не перестану удивляться письмам, которые мне случается порой получать от читателей и телезрителей. Наверное, журналисты, обладающие опытом большим, нежели мой, каждый день, обнаруживая на ковриках под почтовой прорезью в двери анонимные открытки и составленные из разномастных букв послания, полные мрачных угроз и свирепых поношений, ничего странного в этом не видят. Бернард Левин, я полагаю, находит пресным утро, в которое его не обругали и не оскорбили состоящими из разноцветных букв словами несколько озабоченных граждан, проживающих в разных уголках нашей страны. Однако я все еще остаюсь человеком довольно слабым и потому, сталкиваясь с поношениями и с апоплексическим неистовством, до которого доводят людей суждения, отличные от их собственных, лишь разеваю в изумлении рот и помаргиваю.

Среди нас гуляет удручающая, заразная паранойя, которая внушает правым навязчивые идеи о существовании на Би-би-си марксистского заговора и об опасном, необъяснимо деятельном стремлении говорливой прослойки нашего общества подкопаться под основы демократии. Она же рождает в левых фантазии о ярой прессе тори, вознамерившейся высмеять и растоптать любую оппозицию, и о монолитной клике бизнесменов и правительственных служащих, в руках которой находится опасная, непредставительная власть над беспомощными массами. Во всем этом ничего нового, быть может, и нет, новым является слепое отвращение, с которым одна сторона относится к другой. Правые с изумлением и отчаянием отмечают масштаб и глубину неприязни, которую левые питают к миссис Тэтчер; левые изумленно взирают на непомерное презрение правых к мистеру Кинноку и даже к собственному их, правых, прежнему лидеру – мистеру Хиту.

Я лично знаю многих политиков: консерваторов, обладающих совестливыми, отзывчивыми душами и сознающих положение бедноты, социалистов, наделенных здравым смыслом, умеренностью и обаянием. Я видел члена парламента от консерваторов, по-дружески беседовавшего с продюсерами «Панорамы» и «Ночных новостей», и видел руководителей фракции лейбористов, уплетавших слоеные пирожки в компании редакторов газет. Ну и что тут странного? – скажете вы. Да, но откуда же берутся выстроившиеся за спинами этих по преимуществу уравновешенных, сдержанных людей фаланги их приверженцев, обозленных столь монументально, что стоит им услышать изложение чьих-то взглядов на иммиграцию и монополии или прочитать чье-то мнение насчет патриотизма и религии, как руки их сами собой тянутся к банке с клеем, ножницам и вчерашнему номеру «Телеграфа»? Я целиком и полностью за страстное отношение к жизни, да и все мы, все и каждый, стоим за него горой. Никто не сомневается в том, что именно жар дискуссий и приводит в движение турбины великой демократии. А вот купоросная едкость их способна лишь проесть корпус этого мощного двигателя и вынудить его с содроганием остановиться.

Я думаю, сочинителями таких писем движет своего рода разочарование. Им не дает покоя гневное изумление: с какой стати той или иной персоне предоставляется трибуна, с которой она имеет нахальство излагать свои неосновательные, бестолковые взгляды? И людям, такой трибуны не получающим, остается лишь бросаться к письменному столу, за которым они могут излить всю горечь и злобу, скопившуюся у них на протяжении жизни.

Разумеется, они правы. Почему обычному журналисту дается возможность еженедельно высказывать его мнения? Чем он это заслужил? Почему нам приходится слушать актера или сочинителя, а не сварщика или нормировщика? Кто дал этим немногочисленным избранным право высказывать и развивать их бессмысленные идеи? Что же, раз уж вы об этом заговорили, должен сказать вам следующее: будь я проклят во веки веков, если мне это известно. Я могу лишь отметить, что ни один человек не оспаривает права тех журналистов и сочинителей, с мнением которых он согласен. Соглашаясь, мы бурно аплодируем крепости их здравого смысла и остроумию речей, а вот не соглашаясь, закипаем, мечем громы и молнии по поводу безобразного, злобного тона и ни на чем не основанных выпадов и начинаем интересоваться, какое вообще право имеют эти писаки обращаться ко всему миру.

«Мы должны любить друг друга или умереть», – написал У. Х. Оден, проделавший и то и другое. Быть может, наш новый премьер-министр и традиция «торизма единой нации», от которой сам он ведет свое происхождение, позволят хоть как-то подсластить кислое дыхание современной политики. Государственной почте это, наверное, окажет плохую услугу, однако за насаждение столь редкостного и немодного качества, как тактичность, я согласился бы заплатить цену и более высокую.