Классические сюжеты
Оптимистическая трагедия
Сидят матросы в окопах. Измученные, перебинтованные, голодные. Вдруг оживились – от полевой кухни варевом потянуло. А тут и кок появляется, кастрюлю тащит. Одному в котелок шмякнул, другому, третьему. Оглядывается и спрашивает:
– Ну, кто еще хочет комиссарского тела?
Дети подземелья
Один человек полез как-то в подземелье. Лезет он, и вдруг чувствует, что его кто-то за пятку укусил. Он спрашивает:
– Эй, здесь есть кто-нибудь?
А ему из темноты отвечают:
– Это мы, дети подземелья.
– Сукины вы дети, а не дети подземелья, – сплюнул он и полез обратно.
Любовь земная
Идет по полю баба. Ветерок ее овевает, травка пятки щекочет – хорошо! Вдруг смотрит – солдат ползет. Она ему:
– Ты чего ползешь, соколик? Вставай, вместе куда-нибудь пойдем.
А он ей:
– Нет, это лучше ты ложись. На земле-то надежнее.
Она подумала – и легла. И получилась у них любовь земная.
«Титаник»
Бежит джентльмен. А навстречу ему – леди. Друг дружке что-то лопочут, умиляются. Встретились, хотят обняться и поцеловаться, а у них не получается. Спасательные круги мешают.
Отелло
Отелло воевал с сарацинами. Стоит он как-то на пригорке и за битвой наблюдает. А к нему Яго подруливает. И на ухо: «Шу-шу-шу». Но Отелло увлекся, ничего не слышит и за битвой смотрит. Яго ему снова: «Шу-шу-шу». А Отелло опять ничего не слышит и за битвой смотрит. Тогда Яго ему под нос дездемонин платок тычет. А Отелло увидел, что ему платок дают, поблагодарил, высморкался как следует, вернул назад и продолжает за битвой смотреть. А Яго платок сопливый разглядывает и думает – что же дальше-то делать?
Мертвые души
Приезжает Чичиков к Ноздреву.
– Ну что, – говорит, – Вы мне продадите мертвые души?
– Конечно, – отвечает тот. – Мне-то они на фига?
Деньги взял и кричит:
– Эй, идите сюда! Вот ваш новый хозяин.
И тут вдруг изо всех углов полезли зомби. Ух, жуть какая!
Плод познания
Ходит Адам смурной, в носу колупается и не знает, чем бы это ему заняться. А тут Ева вприпрыжку бежит – и видать, уже придумала, чем заняться. Веселая, кокетничает и протягивает ему яблоко. Он сперва-то не понял, что с этим делать. А потом и до него познание дошло. Очень обрадовался, поставил яблоко ей на голову, взял рогатку и принялся отсчитывать шаги. Но только Ева почему-то обиделась и убежала.
Депутат Балтики
Народ бурлил и митинговал. Ораторы на трибуне почти не задерживались, сгоняемые бранью и свистом. Но вот поднялся один, хитро подмигнул, и по его сигналу подручные стали вносить ящики с пивом «Балтика». Толпа восторженно заревела и понесла на руках вновь избранного депутата.
Ленин в октябре
Идет Железный Феликс по Смольному и бумаги перебирает. И уронил самую важную. Нагнулся поднять, а из дверей Ленин выходит. Увидел нагнувшегося и думает: «Дай-ка подшучу!» Подскочил и как даст ногой по заднице! Но только ногу отбил, прыгает на одной, за другую держится и стонет. А Железный Феликс даже не заметил. Подобрал бумагу и дальше пошел. Что ж ему сделается, если он Железный?
Свинья-копилка
– Слушай, одолжи десятку, а?
– Нет, я не могу. Я же коплю!
– Вот свинья!
Пояс верности
Уезжает муж в командировку. Жена суетится, пальто ему надеть помогает, портфель подает. Чмокнула на прощанье и рукой машет. Только он вдруг обернулся, свой пояс снял и жене показывает:
– Смотри у меня!
Еврейский вопрос
Идет человек по улице, а навстречу другой. И этот, который первый, спрашивает:
– Я извиняюсь, но вы таки не подскажете, где здесь синагога?
Второй плечами пожимает: «Не знаю».
Так и разошлись.
Подвиги Геракла
Геракл – это такой герой был в Древней Греции. Его постоянно на подвиги тянуло, он по всему свету с дубиной ходил и подвиги для себя отыскивал. А древние греки и древние гречки его за это очень прославляли. Случаи там были просто потрясающие!
Вылезает, к примеру, из чащи Немейский лев. Жуткий, злющий и рычит. Но в скором времени и Геракл появляется – идет солидно, неторопливо. Увидел льва, размахнулся – бац его дубиной! И готово. А древние греки и древние гречки песни поют: «Слава Гераклу!»
Или вот другая занятная история была. Вылезает еще откуда-то Лернейская гидра. Жуткая, злющая и рычит. И, соответственно, Геракл тут как тут. Солидно, неторопливо. Пришел, увидел, и бац дубиной! И снова древние греки с древними гречками песни поют: «Слава Гераклу!»
Или еще была там битва с амазонками. Амазонки, они в общем-то были бабы как бабы, разве что без лифчиков. Но тоже вылезли с чего-то злющие и рычат. А тут и Геракл – солидный, неторопливый. Они, амазонки-то, может, на что другое рассчитывали, но куда там! Бац, бац, бац дубиной, и все путем. А древние греки с древними гречками, понятное дело, запели: «Слава Гераклу!»
Еще там у них избиение кентавров произошло. Тоже обычным образом. Повылазили не пойми с чего кентавры, рычат. Хотя нет, как же кентаврам рычать? Они «иго-го» кричали. Но Геракл все равно появился. Солидно и неторопливо размахнулся – бац, бац, бац. И древние греки с древними гречками уже заводят, как они привыкли: «Слава Гераклу!»
А еще у них, помнится, орел был. Но он только у одного Прометея печень клевал. Прилетит, а тот уже стонет – дескать, опять ты! Да ты уже у меня в печенках сидишь! Однако и к ним Геракл заявился. Солидно, неторопливо, орла увидел – бац дубиной. Прометей, конечно, рад без памяти, благодарит избавителя. Но у Геракла с логикой было туго, и он его, кажется, тоже… Во всяком случае, в мифах Прометей больше не встречается. Ну а древним грекам и древним гречкам один фиг, они все равно во весь голос: «Слава Гераклу!»
А еще была история с Авгиевыми конюшнями. Шел как-то Геракл – видит, непонятное сооружение стоит. Белое, чистенькое и с ручкой. Стал он думать, как бы эту штуку использовать. Присел на нее важно, неторопливо. И придумал, поскольку очень уж ему приперло. Сделал свое дело, заглянул под себя – ну настоящие Авгиевы конюшни! Чтобы встать, на ручку-то оперся – а оттуда вода «буль-буль-буль», и все смыла. Древние греки и древние гречки рады-радешеньки, что Геракл для них такую полезную вещь открыл. Поют: «Слава Гераклу!» А он озадачился, чего ж ему поют, если он никаких подвигов не совершил? И на всякий случай по непонятному сооружению – бац дубиной! Из-за этого унитаз пришлось еще раз изобретать. Через три тысячи лет.