Когда перестроечные катаклизмы взбаламутили всю страну, в верхах решили, что демократизация зашла слишком далеко, и пора подтянуть гайки. Подтягивание начали с армии. Для этого был назначен новый Министр обороны, маршал Язов. Первым делом, он взялся наводить образцовый порядок в центральных учреждениях. Явившись в свое министерство, обнаружил там офицеров, ходивших в рубашках. В летнее время такая форма одежды допускалась, но Язов счел, что она расслабляет военнослужащих и подрывает устои дисциплины. Устроил всем разнос и приказал в служебное время одеваться по полной форме – в тужурках и галстуках. Стояла тридцатиградусная жара, кондиционеры в то время были редкостью, а в аппарате министерства хватало старичков. Для многих из них тужурки в жару обернулись сердечными приступами, двое-трое вообще преставились. Но Язов объявил: те, кто не способен выносить тяготы и лишения воинской службы, могут подавать рапорта на увольнение. Поэтому старые генералы с полковниками продолжали терпеть, обливаясь потом – авось, мол, как-нибудь выдержу.

Новые веяния из министерства мгновенно разлетелись повсюду. В начале и в конце рабочего дня возле проходных стали возникать патрули или помощник коменданта прятался в кустах, ловил и записывал «рубашечников». Хотя форму одежды в рубашках с погонами никто не отменял. Однако были изданы разъяснения, что в рубашках разрешается ходить «вне службы». Допустим, если ты у себя дома перед родными в форме разгуливаешь или в воскресенье на пляж в погонах отправился. А когда идешь на службу – категорически ни-ни!

Правда, внутри части наши командиры на такие требования смотрели сквозь пальцы. Зачем же и самим страдать, и подчиненных мучить? А тем, кто далеко живет и пересекает зоны действия свирепых московских патрулей, не только разрешили, а неофициально рекомендовали ездить по гражданке. Вешаешь форму на рабочем месте, и перед утренним построением переодеваешься. Но Язов при этом обогатил армейский фольклор. Его самого народ переименовал в «Язву». А офицерские тужурки, хотя ввел их в форму одежды не он, а лет за 20 до него, окрестили «язовками». Потом и производные появились. Так, в холодную погоду, когда отопление плохо работает, офицеры пододевали под тужурку какой-нибудь джемпер, чтобы под формой не видно было. В обиходе такие утепления назывались «вшивниками». А теперь, поскольку их под «язовкой» носили, переиначили в «подъязники».

Однако подтягивание дисциплины тужурочной страдой только началось. Язов создал Комиссию по наведению уставного порядка под руководством генерал-лейтенанта Горелова. Ему, этому Горелову, было уже за 70 – и его перспективы держаться на службе целиком зависели от мановения пальца министра. Поэтому Язов мог использовать его в качестве вернейшего пса, который ни на йоту не отступит от его указаний. А Горелов набрал в комиссию сотрудников «молодых да ранних» и ни на что больше не годных по причине крайней тупости. Так что их служба полностью зависела от мановения пальца генерала Горелова, и они стали его вернейшими подручными. Этой комиссии министр предоставил «организационно-кадровые полномочия» – она получила право отстранять от должности лиц, до командира полка включительно. Ее начали насылать то на одно соединение, то на другое.

Наш Научно-испытательный институт ВВС им. Чкалова тоже попал в список жертв. Разумеется, отцы-командиры переполошились. Связались с коллегами, которых Горелов уже прошерстил, все разузнали. Когда до нас довели требования, предъявляемые комиссией, они поначалу вызвали буйную ржачку. Уж больно они смахивали на розыгрыш или на типичные армейские анекдоты. Предписывалось привести всю обстановку к единообразному виду, чтоб никакого разнобоя, разной раскраски. А для пущего единообразия – вообще никакой раскраски. «Дерево должно быть деревянным, железо – железным, кирпич – кирпичным». Смешно? Нам тоже было смешно. Но когда выяснилось, что требования придется безоговорочно выполнять, стало совсем не до смеха. Всю мебель надо было привести к единому «деревянному» цвету. Если чей-то стол был покрыт бесцветным лаком, это разрешалось оставить. А если нет, то краску или темную полировку предстояло содрать до дерева.

Наверное, даже ЦРУ такая диверсия не снилась в самых фантастических проектах. Одним махом и на длительный срок было выведено из строя множество частей Советской Армии. Какая уж тут служба! Напрочь забросив служебные обязанности, весь личный состав, вооружившись осколками стекла, скоблил столы, стулья, шкафы. Соответственно обдирались или перекрашивались в «металлические» цвета все металлические детали интерьера. А фасады старых зданий приводились к «кирпичному» цвету.

Но предполагалась проверка не только «внешнего», а еще и «внутреннего» порядка. В столах разрешалось держать только канцелярские принадлежности. В шкафах – только рабочие тетради. Книги, учебники, справочники хранить уже запрещалось – им надлежало пребывать в библиотеке, браться оттуда по мере необходимости и сразу же сдаваться назад. Категорически возбранялись любые излишества. Стекла на столах, календари на стенах. Все предметы, выходящие за рамки дозволенного минимума, народ уносил по домам, выбрасывал, прятал по дальним каптеркам и техническим домикам. А машинистки, работницы фотолаборатории, секретного и строевого отделений, в охапках эвакуировали домой горшки с цветами, украшавшими подоконники. Они тоже попадали под категорию «не положено».

Наконец – нагрянули. Сам Горелов обретался где-то в вышестоящем штабе, а в нашей части появились его подручные. Мы, кстати, до последнего момента считали слухи о комиссии преувеличенными. Ну разве могут люди быть такими идиотами, как о них рассказывали? Но слухи оказались преуменьшенными. Гореловцы шныряли по подразделениям, как крысы. Драли беспощадно за каждое замеченное «несоответствие». А целью как раз и было – высмотреть повод, чтобы придраться и выдрать. Самый эффектный погром они учинили в химической лаборатории. Туда явился один из проверяющих и обнаружил, что пробирки и колбы на стеллажах стоят «не по ранжиру». То есть не по росту выстроены. Выдал разнос по полной программе и потребовал устранить недостаток.

Прибежал пожилой полковник, начальник отдела. Умолял и доказывал – если эти пробирки с тысячами образцов авиационных топлив и масел построить «по ранжиру», химики потом вообще разобраться не смогут, где что. Но на это проверяющий авторитетно заявил:

– Наоборот. Когда будут стоять по ранжиру, сразу разберетесь! Полный порядок и никакой путаницы!

Настоял, чтобы «уставной порядок» навели немедленно, у него на глазах. Потом специалистам пришлось месяца три копаться, разбирать и сортировать образцы.

К счастью, в нашей части работа комиссии обошлась без «организационно-кадровых выводов». Но память о себе оставила незабвенную. Когда потом к нам приходили из училищ молодые офицеры, начинали жаловаться на какие-нибудь трудности, старшие товарищи снисходительно похлопывали их по плечу:

– Э-э, браток! Это разве трудности? Вот не застал ты «гореловщины»!