Глава 37. Против течения

Однажды я поинтересовался у одного странствующего артиста о том, как он планирует встретить закат своей жизни. Ведь когда-нибудь пальцы устанут щипать струны лютни, а тело, отягощенное бесконечными попойками и плясками, будет жаждать покоя. Баллады других сочинителей, молодых и искусных, будут ходить в народе, и творения старого шептуна сгинут в небытие. Странствующего артиста мой вопрос не смутил. Он сказал, что будет сочинять песни до тех пор, пока его не хватит удар. Что лишь творчество для него означает жизнь. Правда, потом этот сукин сын охмурил одну знатную вдовушку и каким-то образом присосался к ее кошельку. С творчеством, насколько я знаю, он завязал.

Эта история, внезапно посетившая мою голову, была очередным доказательством того, что верить словам нельзя. Человек, обманувший кого-то лишь единожды за всю жизнь, уже лжец, а других людей попросту не бывает. Лжец любой, кто неприкрыто врет, кто заблуждается и даже тот, кто глухонемой от рождения. И какой-нибудь святоша, сбежавший в пустыню от мирских забот, обманывает всех, кто придет к нему за мудростью, поскольку считает свой выбор истинным, единственно верным путем к райским кущам и божественной благодати.

Золото и показная доброжелательность затуманили разум глупому Фосто, чем и не преминул воспользоваться мой ушлый наниматель. И как я не догадался, чем может закончиться плавание на этом участке реки?

Пираты хорошо подготовились к путешествию в парланские земли. Они разделили трюм на несколько отсеков: в одних хранились припасы и добытые ценности, а другие превратились в загоны для рабов. Галера была не только прекрасным боевым кораблем – она являлась настоящей плавучей тюрьмой с решетками и надсмотрщиками.

Нам в некоторой степени повезло: как оказалось, команда этого корабля совсем недавно отправила партию рабов перекупщикам, поэтому сейчас клетки были практически пусты, полы отдраены, а воздух хоть и был затхлым, но не вызывал тошноты и не заставлял морщиться. Свет проникал сюда лишь со стороны кормы и люка на нижнюю палубу, так что если пираты не зажигали ламп, все пространство погружалось в полумрак. Везение, конечно, так себе, однако в столь трудном положении опасно думать лишь о плохом. В этом случае отчаяние вновь отмахнет от себя разум, как служанка – шторы опочивальни. К тому же нам с Алабелью представился отличный шанс разобраться со старыми проблемами.

Меня, чародейку и пару матросов вместе со спящим капитаном галиота посадили в невысокую продолговатую клетку. Она представляла собой железные прутья, вбитые в толстые доски на такую глубину, что расшатать их без привлечения внимания было почти невозможно. Другая сторона клетки являлась бортом корабля.

Уховертку, выживших вояк и прочих матросов налетчик Квок решил разместить в другой клетке. Вероятно, не хотел, чтобы количество пленных внезапно уменьшилось.

Тем не менее в клетках и до нашего прибытия томилось несколько человек – будто бы пираты успели по пути к владениям дома Ханфа захватить какую-то лодку. Один из пленников находился в нашей клетке. Это был жутко обросший мужчина в лохмотьях. Он спал, прислонившись к прутьям, и никак не отреагировал на неожиданное пополнение товарищей по несчастью. Я не посчитал необходимостью беспокоить его. Он забеспокоился сам по себе, когда Алабель начала в негодовании трясти клетку и кричать вслед поднимающимся наверх пиратам:

– Какого черта вы посадили меня в клетку с мужиками?!

– Хочешь на палубу к гребцам? – обернулся один из пиратов. – Думаю, можно устроить им небольшой отдых.

– Что? Нет-нет, хорошо, побуду здесь. – Алабель тут же отступила в тень.

Пленник в лохмотьях закряхтел и поднял голову. Убрал с лица длинные скомканные волосы и начал тереть левый глаз, причем тер его сильно, со скрипом.

Я глядел на этого оборванца, и мое сердце с каждой секундой билось сильнее. И сильнее становились мои подозрения. Я посчитал их достаточными, чтобы тряхнуть Алабель и кивком указать ей на нашего сокамерника.

Поначалу девушка смотрела на него хмуро, поскольку не поняла моего странного действия. Однако очень быстро глаза ее округлились, а рот приоткрылся от удивления. И в этот самый миг пленник протер свои очи и взглянул на нас. Понял, что зря проснулся. Его крик разнесся по трюму с такой силой, что в дальнем углу за перегородкой рухнул с табурета надсмотрщик.

– ПО-МО-ГИ-ТЕ!

Мы с Алабелью застыли как вкопанные. Пленник заорал так, будто ему отрезали ноги. Не прошло и пяти секунд, как в трюм запрыгнул сам капитан Квок, держа наготове тесак и кинжал.

– Кто рвет глотку?! Что тут происходит, подвальные крысы?

– Они! – оборванец трясущимся пальцем указывал на нас. – Они хотят меня убить!

Напряженное до крайности лицо Квока потихоньку приобретало человеческие очертания. Ярость сменилась раздражением:

– Хотят убить?

– Они уже тянули ко мне свои руки! Пересадите… Пересадите меня в другую клетку, иначе мне не жить.

Квок взглянул на нас исподлобья и развернулся, собираясь покинуть трюм.

– Я не привык терять свое, – произнес он. – Тот, кто кого-то здесь прикончит, будет привязан к бушприту до собственной смерти. Ему повезет, если кто-то из команды сжалится и выпустит ему кишки.

Сказав это, капитан покинул тюремный отсек. А мы с Алабелью сжали зубы, осознав невозможность мести в ближайшее время. Мне было чертовски грустно оттого, что мой враг так близко и одновременно с этим недосягаем. Вот моя пятерня, готовая сжать ему глотку, а вот – он, ненавистный, мерзкий, трусливый, самовлюбленный и одержимый Хавьер из Патса. Этот выродок выжил вновь.

Раз, два, три! Мой кулак сделал несколько движений и превратился в открытую ладонь с растопыренными пальцами – изобразить холст у меня получилось лишь отчасти. Несмотря на это досадное недоразумение, Алабель раунд проиграла – ее кулак так и остался сжатым.

– Что вы делаете? – осторожно поинтересовался Хавьер, поскольку сие действо происходило в метре от него.

– Своеобразный жребий, – ответил я, вновь потрясая кулаком. – Кто-то из нас должен взять на себя вину. Кто-то один.

– Какую вину?

– За твое убийство.

– Вы не посмеете.

Я лишь хмыкнул и продолжил игру. Мы старались лишить Хавьера покоя и сна, поочередно пялясь на него. Иногда достаточно громко обсуждали возможные способы его умерщвления, чем забавляли прочих сокамерников. Предупреждения капитана о порядке в трюме мы не забыли, но подобные действия могли спровоцировать у Хавьера очередную истерику. Разбойники – народ вспыльчивый, и крики неугомонного пленника будут им весьма неприятны. Кто знает, может быть, они решат утопить кретина.

– Хм, даже Первозданный в сомнениях, что будет дальше, Хавьер, прислужник Хамвольдов, – язвительно пробормотал я. – Может, в этом и есть наше предназначение – уж неспроста мы столкнулись лицом к лицу здесь.

– Вы сами выбрали путь по реке, – оскалился Хавьер, – а я не выбирал. Меня, полуживого, подобрало туаринское судно. К сожалению, то были не законопослушные торговцы, а поганые контрабандисты. Они не очень-то со мной церемонились и избавились от меня сразу, как миновали Ильденей. А как избавиться от лишнего человека и получить при этом прибыль? Правильно – продать его работорговцам.

– Не выбирал свой путь, говоришь? Ха, вот уж действительно ирония! А правда в том, что это я выбирал твой путь. Ты спустил на нас всех собак в Гелетии, а я по доброте душевной щадил тебя. По несусветной глупости, если быть точным. Камень разбивает ножницы, Алабель! Похоже, все идет к тому, что убийцей будешь ты.

– Какая честь, – с сарказмом ответила Алабель и повернулась к Хавьеру.

– Что, собираешься прикончить меня, ведьма? – Хавьер не стал прятать своего взгляда. – Лишь на это ты способна. Можешь только воровать и убивать.

– Ну почему же, могу еще мучить, пытать, насылать страшные язвы, превращать жертв в болотных гадов, проклинать до седьмого колена и обращать в камень идиотов, подобных тебе. Продолжить список?

– Тебе всего лишь и надо было, что продать свой чертов амулет, – проскрежетал Хавьер. – Если он не являлся тем, что искала определенная группа лиц, то ты смогла бы получить его назад. Но ты уперлась и получила заслуженное наказание.

– Заткнись, иначе я не ручаюсь за себя!

– Что? Разве я досаждал тебе в Сараксе? Разве я был виновен в гибели имперских агентов и в том, что последовало после? Самый большой твой враг – это ты сама, Алабель. Кальдеро приютил тебя, а ты отплатила ему злом за добро.

Я посмотрел на чародейку и увидел, как сжались ее кулаки. Игры кончились. Я приобнял Алабель одной рукой и прошептал ей на ухо успокаивающие речи. Хавьер заслуживал смерти, но не сейчас и не здесь. Бывший торговец доспехами, однако, вошел в раж.

– Где сейчас твоя побрякушка? У пиратов?

– Тебе-то что?

Хавьер вдруг обратился ко мне:

– Фосто, лишь с тобой я могу нормально общаться.

– Вы всерьез считаете так, господин Хавьер из Патса?

– Послушай, нет времени на глупые споры. Мы все в одной тарелке, в одном блюде под названием «каша из рабов на галерах и каменоломнях». Эта каша быстро съедается – немногие могут выдержать бесконечный труд в ужасных условиях.

– Твою мать, говори прямо, что предлагаешь! – взорвался я.

Хавьер вздрогнул и пояснил:

– Ее амулет – он может оказаться одной замечательной реликвией, а может быть никчемной подделкой, но пиратов это определенно заинтересует. Они не смогут прийти с этой штукой к императорскому дворцу, и у них останется лишь один щедрый покупатель.

– Кто же?

– Некий Эстерид, который сам себя называет Эстеридом Пятым. Смекаешь?

– Очередной претендент на родство с древней династией?

– Именно. Он считает себя потомком самого Хантала Святого и, в отличие от прочих, пытается доказать это делом. Его сторонники полгода удерживали Варамиад и с упоением грабили все побережье Огненного моря, так что сокровищ у него предостаточно.

– Ну и? Мы расскажем про амулет, они заберут его – и что? Нас-то это как коснется? Они на радостях всех отпустят?

– Нет, но мы, – зашептал Хавьер, склонив голову, – мы можем назваться хранителями амулета. История его исчезновения и появления будет очень важна для Эстерида. Нас решат доставить к нему. Это долгий и непростой путь. Многое может случиться, понимаете?

Мое насупленное лицо скрывало за собой напряженную умственную работу. Сам того не желая, я проникся рассказом своего врага. Хавьер хоть и был негодяем, однако же кое в чем его обвинить было сложно. Он точно не был из тех, кто готов дешево продать свою жизнь. И он был хитер. Алабель поняла причину моего молчания, и ей эта причина не понравилась.

– Нет и еще раз нет, Фосто.

– Сумасшедшая, – вновь встрял Хавьер. – Он сейчас не у тебя, но ты все равно считаешь себя его хозяйкой. Очень скоро пиратская добыча окажется в другом месте, и амулет этот никогда в твои руки не вернется. Это единственный шанс пробыть с ним еще какое-то время и получить шанс на спасение из плена.

– Заткнись, – прошипела чародейка.

– Постой, Алабель. – В моем голосе чувствовались нотки вины. Все-таки трудно вступать в спор с единственной союзницей на этом судне. Да и не только на судне.

– Готов довериться тому, кто так долго жаждал твоей смерти?

– Дело не в нем, а в амулете. Насчет него он прав.

Я вновь стал шептать на ухо Алабели некоторые доводы. Шептал так, чтобы их не слышал никто. Особенно Хавьер. По окончании я уже гораздо громче произнес:

– Нам удастся сбежать через перевалы.

Я неотрывно смотрел на Алабель и ощущал ее беспокойное сердцебиение. Какое-то время она избегала моего взгляда, но наконец глаза ее сверкнули в окружающей нас тени.

– Пусть будет так, – тихо произнесла она.

Хавьер решил не тянуть кота за хвост и не стал обсуждать с нами хоть какие-нибудь подробности плана, довольствуясь лишь тем, что его действия одобрила чародейка. Он по старой привычке разгладил свои усы, теперь слившиеся с черной бородой, и позвал надсмотрщика – лысого бугая, короткая шея которого исчезла под слоем жира. Хавьер потом поведал нам, что каждый час промедления уменьшал шансы на согласие капитана, ведь территория Скалистого Края отдалялась от нас, и дороги, ведущие в Северную Нардарию, отдалялись вместе с ней.

Надсмотрщик был не очень доволен тем, что его побеспокоили. Его левый глаз затянуло бельмо, а правый бегал от одного пленника к другому, пока не остановился на Хавьере.

– Это опять ты?

– Позови капитана, морской волк!

Глаз разбойника угрожающе блеснул:

– Если это какая-нибудь ерунда, я заставлю тебя жрать собственное дерьмо.

– Идет, – махнул рукой Хавьер.

Капитан Квок не заставил себя ждать. Его настроение было не лучше, чем у надсмотрщика.

– Какое-то дело или очередная чушь, Хавьер?

– Дело. Очень важное дело.

– Что, может, у тебя в Парлании нашлись знакомые? Кабы не наши связи в Логрианде, мы бы давно отправили тебя на корм рыбам.

– Логрианд – это, конечно, выход. – Хавьер забарабанил пальцами одной руки по пальцам другой. – Однако появились новые обстоятельства, и они могут озолотить всех нас.

– Нас? – Квок не поверил своим ушам.

– Да – нас, капитан.

– Так… Кто там хотел убить этого придурка?

– Капитан, – подал я голос, – мы кое-что обсудили и решили, что вы в состоянии помочь нашему делу.

Нижняя челюсть Квока начала двигаться из стороны в сторону, а зубы скрежетали, словно по металлу. Нужно срочно раскрывать все карты.

– В твоих руках, капитан, сейчас находится камень Хантала Святого. Он там, в сундуке у кормы, где лежат наши вещи и драгоценности.

– Неужели? И почему вы мне это говорите?

– Потому что сейчас лишь с твоей помощью мы можем доставить это сокровище Эстериду Пятому. Он заплатит за него баснословную сумму.

– И как же выглядит этот камень?

– Как медальон с бронзовой цепочкой, – произнесла Алабель с хрипотцой в голосе. Ей непросто далось это откровение.

Квок дал знак надсмотрщику, и тот побрел к сундуку. По трюму прокатились звуки перебираемого барахла и проклятия пирата, когда он порезался о чей-то нож. К счастью, медальон был найден – он не осел в кармане какого-нибудь ушлого пирата.

Квок вертел медальон и так и эдак. Наконец заключил:

– Я не разбираюсь в камнях. Есть белые, есть цветные камешки. Чем этот отличается от прочих?

– Взгляни на него внимательнее, посмотри на свету. Позови своего писаря, может, он осведомлен лучше и читал об этом в рукописях.

– Вы просто дурите меня, вся ваша неспокойная троица.

– Спроси у Лексо, – я указал в сторону соседней клетки. – Спроси у него, Квок, как мы с помощью амулета повергли графа Балинта Ханфу.

Капитан тяжело вздохнул, скрестил руки на груди и вопрошающе посмотрел на Лексо, сидящего на деревянном настиле. Вид у Уховертки был до театральности трагичным. Он поднял голову и произнес:

– Они ничего не говорили мне про амулет. Да, они помогли устранить Балинта, но… К дьяволу все! Квок, ты должен доставить меня в Ксиштбар. Это какая-то ошибка. Граф Николай заплатит хороший выкуп, если потребуется.

Квок, казалось, услышал все, что хотел. Правда, не поленился вытащить из широких штанов клочок мятой бумаги и швырнуть его в Лексо. Когда парень прочитал все, что там написано, он съежился еще сильнее и больше ничего не просил.

– В ваших интересах, чтобы кто-нибудь на корабле хоть краем уха слышал про внешний вид древнего камня. – Слова Квока звучали не слишком обнадеживающе. – Если вы меня дурите, то дорого заплатите за это. Если нет, то вам придется объяснить: с какой стати, кость мне в десну, я должен доставить вас к главному разбойнику Востока?