Вопросом, насколько сильно надежды и ожидания влияют на прогнозы будущего счастливого исхода, заинтересовался Дэвид Шкэйд. Он утверждает, что, оценивая силу любого отдельного фактора своего будущего благополучия, люди склонны преувеличивать его значение; ученый и его коллеги назвали данную тенденцию «иллюзией фокусировки». Эта особенность, по словам Шкэйда, служит скрытым источником ошибок при принятии многих важных решений, с которыми мы сталкиваемся на жизненном пути.

После ряда экспериментов Шкэйд, Дэниел Канеман и другие исследователи наглядно продемонстрировали, что, оказавшись перед необходимостью принять по-настоящему важные решения, мы часто склонны сосредоточиваться на относительно незначительных факторах – вроде вечно хорошей погоды в Калифорнии, – и преуменьшать те, которые, между прочим, будут составлять основную часть нашего повседневного существования – скажем, время поездки от дома до работы и обратно или прожиточный уровень на новом месте жительства. В итоге мы часто ожидаем, что в результате принятого решения станем счастливее, чем потом становимся. Метафорически выражаясь, мы перебираемся на другую сторону холма только для того, чтобы убедиться, что трава там вовсе не такая зеленая, как нам казалось.

Возможно, подобная мысль покажется вам нелогичной, но для личного счастья обстоятельства значат совсем не так много, как мы думаем; и тому существует масса доказательств. Так, исследователи уже довольно давно выяснили, что на оценку собственного благополучия (в широком смысле слова) не оказывают особого влияния ни социальный статус, ни уровень образования, ни доход, ни семейный статус, ни религиозность. Когда респондентов просят оценить степень их удовлетворенности жизнью, отклонения при оценке всех этих факторов составляют в среднем не более трех процентов. Например, люди с ограниченными возможностями – от страдающих параличом всех конечностей до незрячих, – оценивают уровень своего жизненного благополучия на редкость высоко. Например, 93 процента полностью парализованных сообщили исследователям, что радуются жизни; 84 процента из них считали свой уровень жизни как минимум не ниже, а то и выше среднего. Практически столь же высоко оценивали свою жизнь и люди с другими, в том числе очень серьезными физическими недостатками. Большинство респондентов данного исследования нигде не работали, не состояли в браке и не имели хорошего образования. Тем не менее 96 процентов из них заявили, что вполне удовлетворены своими жилищными условиями, 82 процента сообщили, что их устраивает собственный социальный статус, а 76 процентов – что им достаточно полученного образования.

Решив глубже изучить вопрос, Шкэйд и Канеман раздали анкеты ста девятнадцати студентам. Их, в частности, спрашивали: как они считают, насколько часто параплегики (люди, у которых парализована нижняя часть тела) пребывают в плохом или хорошем расположении духа. Ответы оказались на редкость однородными: студенты, у которых были знакомые параплегики, считали их намного счастливее, чем полагали те, у кого таких знакомых не было. Точнее говоря, респонденты, не знавшие лично ни одного человека, страдающего параличом нижних конечностей, были убеждены, что такие больные чаще пребывают в плохом настроении, нежели в хорошем, – соответственно 43 и 32 процента. Студенты же, имевшие знакомых среди таких людей (больные друзья или родственники), дали совсем другую оценку: 20 против 53 процентов. По словам Шкэйда, вывод напрашивается сам собой: чем меньше вы знаете о параплегиках, тем больше думаете о них как о несчастных, недовольных жизнью людях.

А как же насчет других ситуаций? Проявляем ли мы такую же предвзятость, думая о чем-то столь же плохо нам знакомом? Может быть, люди оценивают перспективы переезда в неизвестную им Калифорнию приблизительно так же, как настроение параплегиков, о которых им ничего не известно? Чтобы выяснить это, Шкэйд и его коллеги наняли ряд профессиональных компаний, специализирующихся на проведении опросов, которые привлекли к исследованию около двух тысяч студентов со Среднего Запада и Южной Калифорнии; всем молодым людям заплатили за участие в одночасовом опросе. Студенты должны были заполнить анкету: их просили оценить общий уровень удовлетворенности своей жизнью, а также разные ее аспекты – либо от себя лично, либо от имени похожих на них людей, живущих в обоих названных регионах. А потом их ответы проанализировали. Выводы исследователей, возможно, немало вас удивят.

Во-первых, оказалось, что жители обоих регионов в общем приблизительно одинаково удовлетворены своей жизнью. Иными словами, жители Среднего Запада чувствовали себя не менее счастливыми, чем калифорнийцы, хотя по некоторым аспектам их оценки варьировались. Например, первые были меньше вторых довольны погодными условиями. Но в целом все чувствовали себя счастливыми примерно в равной степени.

Оценки же студентами жизни других людей резко отличались от предыдущих. Обе группы ответили, что, по их мнению, калифорнийцы больше довольны жизнью, чем жители Среднего Запада. Почему? Шкэйд обнаружил, что в этом случае респонденты, как правило, сосредоточивались на том, что сами считали не слишком важным, но при этом почему-то были убеждены , что для других людей эти стороны жизни имеют принципиальное значение. Практически все пункты, которые казались им наиболее важными для них самих: перспективы трудоустройства, материальные возможности, ситуация с преступностью в регионе и тому подобные аспекты, при оценке удовлетворенности жизнью других людей фактически не принимались во внимание. Они учитывали только то, что, в общем, не так уж и важно, например погоду.

«При вынесении суждения по тому или иному сложному вопросу мы, как правило, сосредоточиваемся на самом очевидном, придавая этому слишком большое значение», – утверждает Шкэйд. И это, добавляет ученый, касается любых решений и вопросов. Например, профессор и его коллеги получили аналогичные результаты, изучив, как люди принимают решения относительно, скажем, веса, возраста или денежных трат. Оказалось, что люди с высокими доходами имеют тенденцию уделять больше времени таким видам деятельности, как работа или уход за детьми, нежели приятному досугу вроде сидения перед телевизором. Но при этом, отмечает Шкэйд, они обычно покупают огромный плазменный телевизор, который потом крайне редко смотрят.

«Все, на чем мы сосредоточены, – утверждает профессор, – далеко не так важно, как нам кажется».

Скорее всего, этим в какой-то мере объясняется, почему миллионы калифорнийцев, в том числе и наши знакомые Мариносы, каждый год уезжают из этого штата. В конце концов, как сказал Пит Маринос, «жизнь в Калифорнии значит для меня не так много, чтобы, пользуясь преимуществами хорошей погоды или чего-то еще, терпеть другие жизненные неприятности, с которыми она связана».

В 2004 году Пит и Джен Мариносы выставили на продажу свой дом в Лос-Анджелесе. В первый же день к ним пришли более двухсот потенциальных покупателей. «Были люди, которые даже прикрепляли предложения о покупке к капотам своих автомобилей», – рассказывает Джен.

На вырученные от продажи деньги Мариносы купили другой дом, на этот раз в северном пригороде Чикаго. Именно там ярким осенним полднем мы и беседовали с ними под уютный шум соседской воздуходувки, убирающей опавшие листья. Пит и Джен до сих пор скучают по некоторым приятностям веселой калифорнийской жизни. Джен, например, вспоминает, как ходила за рождественскими покупками в шортах, а Пит жалеет об утраченной возможности смотреть футбольные матчи в десять часов утра по воскресеньям, доступной только тем, кто живет по тихоокеанскому времени. «В общем, скучаем по разным подобным глупостям», – признается Пит.

Но не так давно у их сына Макса появилась сестренка Софи, и теперь дом под Чикаго тоже выставлен на продажу. На этот раз автомобилей с предложениями о покупке на капотах поблизости не видно и потенциальные покупатели толпами в дверь не ломятся. Зато Мариносы уже выбрали новое место жительства. Они переезжают всего лишь в соседний с их прежним домом квартал.