44
Погребение
23 декабря 1983
В машине с нами ехала смерть.
Она была рядом всю дорогу. В воздухе, так что нам пришлось опустить стекла, несмотря на холодный ветер снаружи. Она лежала в багажнике, завернутая в грязную парусину, и мягко билась об арку колеса каждый раз, как мы поворачивали. Она поднималась вместе с паром от земли. И в наших сердцах тоже была смерть. Никто не произнес ни слова. Эти люди не были моей семьей – моя охота за настоящей семьей еще даже не началась. Они были просто потерянными детьми. Мертвые тоже не были мне семьей, внезапно поняла я, у меня может идти кровь, а у них нет.
Каждому из нас приходится отправиться в путь, когда мы отделяемся от тела, в котором каждый день поднимали парус. Пока мы ехали, я думала, что все мы об этом когда-нибудь размышляли, о времени, когда ветер нашей смерти выдует нас из тела. Вернулось то чувство, которое я испытала, когда увидела качающуюся между деревьями куколку Криспина, выглядевшую так, словно он действительно рос там и скоро вылупится. Мимолетное понимание того, что я – собиратель потерянных душ. Кому я помогу, кого отвергну? А Мик, когда придет его время и он снова увидит свою любимую, свой мертвый Душистый горошек, свою Труди? Он должен будет объяснить ей, что он со мной делал? Она отвернется от него, спрячет свое личико-цветочек, и мне придется прийти на помощь и рассказать ей, как я выжила? Если я выживу без семьи, по которой томилась моя душа. Нет, поняла я. У меня не будет выбора. Мне нужно будет отдать себя в распоряжение каждой заблудшей души, которая ко мне придет. Главное, что они чувствуют, – растерянность. Они не поймут, если их оттолкнуть. Отказа они не примут.
Я посмотрела на Тома, на Элизабет, которых так полюбила и которые меня предали. Они делали что могли друг для друга и для своих любимых. Я тоже хотела быть любимой. Возможно ли это вообще, думала я.
Мы припарковались как можно ближе к деревьям, в низинке неподалеку, над которой свисали ветки, наполовину скрывшие машину. Стоял самый тихий на моей памяти день. Ни вздоха, ни дуновения ветра, отчего треск, с которым мы продирались сквозь деревья, казался особенно громким. Том повязал поверх лица ярко-красный хлопковый шарф и нес Криспина на руках. Тюк, наверное, было тяжело тащить, но Том твердо смотрел вперед, словно был готов пронести его хоть сотню миль, чтобы найти достойное место упокоения для младшего брата.
Я и забыла, каким таинственным, каким древним был лес. Пока меня не было, он будто отвернулся от меня, замкнулся в себе и стал не таким знакомым. В темных уголках скрывалось что-то тяжелое, чего я не понимала, что-то, что могло нам навредить, если бы захотело. Я в панике остановилась.
– По-моему, сюда, – сказала я.
Коснулась деревьев, чтобы они меня успокоили.
– Да, точно. Сюда.
Заглушив разум, я позволила ногам вести меня. Явился Тень, показались в путанице веток его голодные глаза. Он шепотом позвал меня, когда я шла мимо, но я не обратила на него внимания. Он снова смотрел тем страшным взглядом, безумным от жажды. Кожа становилась все тоньше и тоньше. Дальше, за деревьями, стояли другие, их тени серпами лежали на земле, в воздухе из-за них разливался подземный запах. Я уставилась перед собой, отказываясь на них смотреть.
Мы зашли в чашу, где, даже без листьев, стало темно от переплетавшихся вверху веток. Элизабет несла на плече вязаный мешок. Она захватила кое-какие вещи Криспина. Потом деревья впереди расступились, как раз тогда, когда казалось, что лес так и будет густеть, пока мы не упремся в непроходимое деревянное сердце. Тут я видела мертвую птицу. Я упала на колени у мощных корней дерева, лишенного веток.
– Вот. – Я осторожно отвела в сторону ветки плюща, похожие на жилки, и открылся проем. – Вот это место. Его здесь никто никогда не найдет.
– Ох, Руби. – Элизабет положила руки на ствол. – Лучше для него и быть не может. Просто идеально.
Она прижала руки к сердцу.
Том опустил свою тяжелую ношу на толстый лиственный ковер, не торопясь развязал маску и вытер ею пот с лица.
– Вы обе, отойдите пока. Просто посидите вон там, пока все не закончится, а потом я вас позову.
Элизабет кивнула и стала рыться в сумке.
– Вот, – сказала она наконец, вынув карту и держа ее обеими руками. – Мы положим это к нему – его карту Африки. Он всегда хотел туда поехать. Часами ее изучал, выучил все названия. Он бы туда попал, я не сомневаюсь. Он был целеустремленным.
Том кивнул, и мы с Элизабет собрались уходить; я взяла ее за руку.
– Вот еще что, – обернулась она. – Всего одна просьба. Ты не мог бы ослабить узел, чтобы его голова была под открытым небом? Как думаешь, можно?
Том снова кивнул, и мы побрели между деревьями, пока не потеряли его из виду, остановились, стали ждать.
Когда он нас позвал, голос его звучал глухо. Словно он совсем лишился сил. Я снова увидела его лицо – на нем отпечаталось знание о том, что останется с ним навсегда.
– Все, – сказал Том.
– Ты освободил его голову? – спросила Элизабет. – Чтобы он немножко видел небо?
– Да, – ответил Том, и я поняла, что этот поступок дорого ему стоил.
Что с ним все еще происходило страшное, и я видела все в его глазах, словно они были двумя маленькими телевизионными экранами, на которых снова и снова повторялся чудовищный миг.
Элизабет приблизилась к дереву и подняла к нему руку.
– Мальчик мой любимый, – сказала она, потянулась и дотронулась до вихра темных золотых волос, торчавших наружу. Криспин терялся среди плюща и ошметков коры, его можно было увидеть, только если знать, что искать.
– Я чувствую, что должна сказать какие-то слова, но не знаю какие, – произнесла Элизабет.
– Тебе нужно сказать ему, что уйти – в порядке вещей, – ответила я.
Но она не могла, она стояла онемев, и тогда Том выкрикнул, с перекошенным от какой-то ярости лицом:
– Лети, брат. Лети.
– Как это случилось? – спросила я.
Мы с Томом отошли и сели на поваленный ствол. Элизабет все еще стояла у пустого дерева. Она, казалось, не могла двигаться.
Том покачал головой.
– Он давно уже возился с оружием. Мы перестали замечать. Нам, в общем, не нужны были тогда эти кролики, денег оставалось еще полно, и лето наступало, тепло. Я каждый день доил коз, а Элизабет срезала листовой салат, который родители посадили перед отъездом. Казалось, что все будет хорошо, все будет, как говорили Питер и Роз – нас прокормит земля.
Он снова покачал головой, почти с изумлением созерцая их ласковое лето, все еще плещущее золотым знаменем в его памяти.
– Но у Криспина начало получаться с охотой. И он втянулся. Однажды сказал, что пойдет рыбачить…
Я вышел на вечернюю дойку и увидел, что в воде что-то плавает. Когда подошел ближе, понял, что это он. Наверное, свалился с берега или потянулся за чем-то. Ноги у него застряли между камнями на дне, мне пришлось нырять, чтобы его высвободить.
– А потом, – продолжал Том, – когда мы вытащили его тело на берег, стало понятно, что он в себя выстрелил, поэтому в воде была кровь. Похоже, этот идиот пытался стрелять в рыбу.
Я накрыла его руку своей.
– Знаешь, мне нужно отыскать свою семью. Из-за этого все опять началось. – Я покрутила головой, словно чуяла мертвецов. – А раз дом Мика и Барбары так близко, я думаю, что начну сегодня.
– Ты ведь помнишь, я сказал, что помогу.
– Я об этом размышляла, пока мы тут сидели. Сегодня последняя среда перед Рождеством. Есть вероятность, что дома никого. Мик в школе, выключает бойлеры на каникулы. Барбара часто ходит по магазинам, каждый день, до самого Сочельника…
Я замолчала, вспомнив странный приток всякой всячины, начинавшийся под Рождество: игрушечных мышек в рождественских курточках и крапчатые куски сыра – с ананасом или с луком. Барбара действительно покупала все это, когда отправлялась в город каждый день на предрождественской неделе? В толпе так легко воровать из магазина.
– Если я попаду в дом, то смогу, как ты и сказал, поискать документы, которые мне что-то подскажут.
Он кивнул.
– Отвезешь меня? Можем сперва понаблюдать за домом и убедиться, что там никого. Они все равно никогда не запирают заднюю дверь.
– Да, я тебя отвезу, – сказал он. – Конечно, я тебя отвезу.
У меня уже покалывало кожу на голове, она дергалась, как под током. От одной мысли, что я снова окажусь в этом доме. От того, что где-то рядом Мик. От возможности найти что-то и стать ближе, ближе, ближе к моим настоящим маме и папе.
