Коллективный изобретатель только-только подал первую заявку, коллективный химик только-только создал свою первую пластмассу, когда Игорь задумчиво сказал на очередном «ученом совете» НИИМПа:

— Ребятки, а ведь вы отступили от принципов, а?

— Как то есть?

— Очень просто. Институт создавали для решения всех мировых проблем, а на одной успокоились. К гениальности надо было найти подход — тонкости тут и без нас разработают. Тот же психологический колгений, которого мы только что сформулировали… Сейчас надо подвести итоги. Но только подводить итоги скучно. Параллельно предлагаю заняться любовью — разумеется, проблемой любви. Разработаем алгоритм влюбления, а?

…Игорь вошел в НИИМП, как соль в воду. И уже самим Трем Согласным трудно было представить, что их когда-то (месяц, три месяца, полгода назад) было всего-навсего трое. Он предложил несколько новых тестов для поисков Стратега, предложил безошибочный способ выделения Проинициатора — человека, который только мог бы стать Инициатором, если его к этому подготовить. Игорь повел друзей к знакомому биологу, члену-корреспонденту, и тот после короткой беседы начал звонить то в «Доклады Академии наук», то в «Проблемы психологии», то еще куда-то, в туманных выражениях требуя внимания «к группе очень молодых, очень сумасбродных и очень талантливых людей». Потом член-корреспондент отключил телефон и приказал:

— Через неделю принесите статью. В трех вариантах, на два печатных листа, на лист, на три странички. Для разных редакций… Приложите образцы тестов и графики.

И они написали эти варианты. Сдали. Стали ждать. Собирались вместе. Искать таланты, выводить кривые, вертеть ручки не хотелось. Предложение Игоря об алгоритме влюбления прозвучало как раз вовремя.

— Я предложил эксперимент, — сказал Игорь. — За мной и право стать его первой жертвой.

— Право — вещь непрочная, нечто юридическое, и все, — забасил Карл, эксперимент же дело серьезное. Что это за опыт, о котором подопытный знает заранее?

— А ведь верно, — Тихон задумчиво потерся щекой о собственное плечо, лучше взять испытуемого со стороны.

— Но тогда и изучать мы его будем со стороны, — уверенно отпарировал Игорь. — А тут я, ученый, окажусь внутри меня — влюбленного. Представляете?

— В принципе, — сказал Леонид, — этот опыт вообще не представляет собой ничего особо интересного. В литературе его ставили сплошь и рядом. Например, в романе «Властелин мира» или в опере «Любовный напиток»…

— А опыт над Беатриче и Бенедиктом у Шекспира?! — радостно закричал Карл. — Там же просто говорят каждому в отдельности, что другой влюблен. И все.

— Где там?

— В «Много шума из ничего».

— Ну разве это эксперимент был? — снисходительно сказал Тихон. — Взяли-то всего-навсего один прием, который в тысяче других случаев не помогает.

— Конечно! У испанцев даже поговорка есть: «Если женщина должна стать как пламень, мужчина должен быть как лед», — со вкусом произнес Игорь. — Нет, мы сначала разработаем алгоритм любви на основе всего накопленного мировым опытом, а потом уж его и применим.

— Разработаем, разработаем, — охотно согласился Карл. — Уже начали ведь. Только ты скажи, почему тебе так хочется влюбиться?

— …Она была хороша… собой. Я смотрел на нее глазами не просто влюбленного, а влюбленного антрополога. И видел, что передо мной тот самый идеал женщины, который искали в мраморе Праксители и Мироны, отчаявшись найти его в жизни. Строго на месте были все кости, косточки и мышцы, безукоризненно правильна дуга бровей и точно прочерчен овал щеки. Только рот был чуть-чуть неправилен — достаточно, чтобы при малейшем намеке на улыбку обнажались зубы такие ослепительные, что засвечивали пленку, и у меня не осталось ее фотографий. Она говорила мне: я устала — и я нес ее на руках по Арбату. Месяц я встречал ее после работы, а от ближайшей станции метро было туда ходу восемь минут. Двадцать пять научных работ я задумал за эти двадцать пять восьмиминуток, двадцать пять идей были разработаны за эти минуты до тонкостей, насколько это было возможно без эксперимента.

Так продолжалось месяц. А через неделю после того, как этот месяц кончился, мой лучший друг попал в автомобильную катастрофу, и я ни разу не навестил его в больнице…

Через две недели после этого я насмерть разругался со своим научным руководителем — точнее, он со мной. Ругал он меня за дело, все у меня из рук валилось, но мне было все равно, и мы расстались…

Через год после того месяца у меня тяжело заболела сестра. Я искал для нее профессоров, старался как будто, переживал, мучился, но все — как будто. Мне было все равно… Три года было все равно. И когда я от вас, дружинников, убегал, тоже было почти все равно. Ну, а теперь — хватит. Клин клином!

— Что же, — сказал после долгого молчания Тихон, — кандидатура, очевидно, утверждается. Тем более что у Плонского как раз развязался шнурок на левом ботинке, а это хорошая примета. Кстати: предлагаю дополнить структуру института сектором любви. Заведующим назначить тов. Плонского И, М. Проголосуем? Единогласно.

— Теперь выберем предмет любви, — предложил Карл.

— Куда торопиться? Алгоритм-то не выработан! — удивился Леонид.

— Выбор предмета тоже работа на алгоритм, — ответил Карл.

— Объектом любви, видимо, должно стать лицо, неизвестное объекту опыта, сформулировал Тихон. — Лучше всего пойти сейчас на улицу и познакомиться с первой встречной девицей от семнадцати до… сколько тебе, Игорь? Двадцать семь? Значит, до двадцати восьми лет. Чтоб опыт был чистым.

— Ничего не надо доводить до крайности. Так ты можешь потребовать, чтобы избранница была уродливой — красивую, мол, и без алгоритма полюбить можно. (Это Карл.)

— И потом, кто будет знакомиться с этой первой встречной? Я? — Игорь поежился. — Неужели вы думаете, что я справлюсь с ролью уличного ловеласа?..

— Опять же, — протянул Леонид, — предмет любви должен быть человеком, за которым мы могли бы наблюдать, не ставя его в известность об эксперименте.

— Алла, — сказал Карл. — Алла. Сам бог велел. Мы тут ее забросили, когда наткнулись на коллективную гениальность, а сестричка-то моя тем временем подросла…

— Знаем. Чемпионка, слава богу, — сказал Игорь. — Только, извини, она же девчонка, и почти совсем некрасивая. И потом, мы с ней вместе четыре года назад за район в шахматной команде играли. Не заметить я ее, конечно, не мог до сих пор помню, как она проводила в королевском гамбите контратаку черными. Но как я ее тогда увидел четырнадцатилетней девчонкой, так до сих пор девчонкой и воспринимаю. Так что на роль предмета она, по-моему, не годится.

— Отлично! — обрадовался Тихон. — Как раз то, что требуется.