Глава 13
В СУББОТУ
(пополудни)
«Сиррус» находился еще в миле от конвоя, когда на эсминце замигал сигнальный фонарь. Прочтя донесение, Бентли повернулся к Вэллери.
— Донесение с «Сирруса», сэр. «Имею на борту двадцать пять — тридцать раненых. Трое в очень тяжелом состоянии. Срочно нужен доктор».
— Подтвердите получение светограммы, — произнес Вэллери. Поколебавшись мгновение, он проговорил:
— Передайте лейтенанту медицинской службы Николлсу, что командир просит его подняться на мостик. — Повернувшись к Тэрнеру, он слабо улыбнулся. — Не могу представить себе атлетическую фигуру старины Брукса на спасательном буе, да еще в такую погоду. Путешествие будет не из приятных.
Тэрнер снова оглянулся на «Сиррус», подходивший с веста, подпрыгивая на волнах и описывая мачтой дугу градусов в сорок.
— Да, на пикник походить оно не будет, — согласился он. — Ко всему, надувные спасательные буи не предназначены для таких телес, какими наградило небо нашего почтенного доктора.
«Странное дело, — подумал Тэрнер, — до чего же все очерствели: после того как „Вектра“ протаранила подводную лодку и погибла сама, никто даже словом о ней не обмолвился».
Скрипнула дверца. Медленно повернувшись, Вэллери ответил на приветствие Николлса.
— «Сиррусу» понадобился доктор, — произнес он без всяких околичностей.
— Как вам это нравится?
Чтобы устоять на вздыбившейся палубе, Николлс за что-то ухватился рукой. Покинуть «Улисс»! Даже мысль об этом, к собственному его удивлению, возмутила Николлса. Подумать только, подобное чувство испытывает он, Джонни Николлс, которому так претит все, что связано с флотской службой. Должно быть, у него с головой не все в порядке. И вдруг он осознал, что находится в полном здравии, и понял, почему ему хочется остаться здесь. Дело было вовсе не в гордости, принципе или какой-то обиде… Просто… просто он почувствовал, что сроднился с кораблем. Сроднился — более точного, более ясного определения невозможно было найти; он понял, сколь близки ему судьбы этого корабля, этих людей. Заметив, что на него устремлены любопытные взоры, юноша смутился и стал смотреть на бурное море.
— Ну так как? — не скрывая нетерпения, спросил Вэллери.
— Мне это вовсе не нравится, — признался Николлс. — Но, разумеется, сэр, я отправлюсь на эсминец. Прикажете отбыть сию же минуту?
— Как только соберете вещи, — кивнул Вэллери.
— Значит, сейчас. Походный комплект у нас всегда наготове. — Николлс снова взглянул искоса на неспокойную воду. — Что мне нужно делать? Прыгать в воду?
— Даже не думай! — дружелюбно воскликнул Тэрнер, хлопнув лейтенанта по спине своей широкой ладонью. — Тебе не о чем беспокоиться, — гудел он весело. — И почувствовать ничего не успеешь. Насколько я помню, именно так ты выразился недели две назад, когда удалял мне коренной зуб. — Вспомнив эту операцию, Тэрнер болезненно поморщился. — Дадим тебе спасательный буй, дружок, вот что!
— Спасательный буй! — удивился Николлс. — Разве вы не заметили, какая нынче погода? Из меня всю душу вытрясет!
— О невежество молодости! — печально покачал головой Тэрнер. — Естественно, мы прикроем тебя бортом. Прокатишься точно в «Роллс-Ройсе», мой мальчик! Сейчас же снарядим буй. — Он отвернулся. — Крайслер, найдите главстаршину Хартли. Пусть на мостик поднимется.
Крайслер и виду не подал, что слышит. Он находился в своей излюбленной позе — руки на трубах паропровода, верхняя часть лица прижата к окулярам мощного бинокля, укрепленного на пульте управления прожекторной установкой правого борта. Каждые несколько секунд рука его опускалась и чуть поворачивала рифленый поворотный винт. А после этого — снова полная неподвижность.
— Крайслер! — взревел Тэрнер. — Вы что, оглохли?
Прошло еще три, четыре, пять секунд. По-прежнему молчание. Глаза всех были устремлены на Крайслера, когда тот внезапно подался назад и, поглядев на лимб, круто повернулся. Лицо его было взволнованно.
— Курсовой сто градусов правого борта! — воскликнул он. — Курсовой сто градусов. Самолеты. Над самым горизонтом, — Он снова прилип к окулярам бинокля. — Четыре, семь. Отставить, десять! Десять самолетов! — закричал он.
— Курсовой правого борта сто градусов? — Тэрнер вскинул к глазам бинокль. — Не вижу ни черта! А ты не ошибся, паренек? — воскликнул он.
— Никак нет, сэр! — Во взволнованном голосе юноши прозвучала твердая убежденность.
Тэрнер в два прыжка очутился возле сигнальщика.
— Дай-ка я взгляну! — властно произнес старший офицер. Он посмотрел в окуляры, крутнул раз-другой поворотный винт, потом отошел назад, сердито хмуря брови.
— Что ты мне голову морочишь, приятель? — проворчал он. — У тебя плохое зрение или мерещится? Знаешь что?..
— Он прав, — спокойно прервал его Кэррингтон. — Я тоже их вижу.
— И я, сэр! — воскликнул Бентли.
Тэрнер кинулся назад к биноклю, прильнул к окулярам и тотчас замер.
Повернувшись к Крайслеру, он улыбнулся:
— Напомни мне как-нибудь, чтобы я извинился! — Не успев договорить фразу, он снова очутился на компасной площадке.
— Сигнал конвою! — отдавал распоряжения Вэллери. — Походный ордер «Эйч». Первый офицер, обе машины полный вперед! Боцманмат! Объявить по трансляции: «Расчеты всех огневых средств к бою!» Старший офицер!
— Есть, сэр!
— Расчетам всех зенитных установок! Выбор цели самостоятельный, вести огонь самостоятельно! Как ваше мнение? Как насчет главного калибра?
— Пока неясно… Крайслер, ты не можешь сказать?..
— «Кондоры», сэр, — угадал вопрос Крайслер.
— «Кондоры»! — Тэрнер изумленно открыл глаза. — Целая дюжина «кондоров»! А ты уверен?.. Ну ладно, ладно! — оборвал он себя поспешно. — Конечно, «кондоры». — Поискав глазами свой шлем, старший офицер повернулся к Вэллери. — Где эта распроклятая жестянка? Сигнальщик говорит: «кондоры»!
— Раз говорит, значит, так оно и есть, — с улыбкой отозвался Вэллери. Невозмутимое спокойствие командира поразило Тэрнера. — Целеуказание башням с мостика. Управление огнем автономное. Каково ваше мнение? — продолжал Вэллери.
— Согласен, сэр. — Тэрнер посмотрел на двух телефонистов, находившихся позади компасной площадки, — каждый из них обслуживал группу телефонов, связанных с носовыми и кормовыми башнями.
— Эй, ребята! Держать ушки на макушке! Работать четко!
Вэллери подозвал Николлса.
— Спуститесь-ка лучше вниз, молодой человек, — посоветовал он. — Сожалею, но ваше путешествие откладывается.
— А я не сожалею, — признался Николлс.
— Струсили? — улыбнулся Вэллери.
— Никак нет, сэр, — улыбнулся в ответ Николлс. — Не струсил. Вы сами знаете.
— Знаю, что не струсили, — спокойно согласился Вэллери. — Я понимаю… Благодарю вас.
Проводив взглядом Николлса, спускавшегося с мостика, он жестом подозвал к себе посыльного из радиорубки и повернулся к Карпентеру.
— Когда было отправлено последнее донесение адмиралтейству, штурман? Взгляните в вахтенный журнал.
— Вчера в полдень, — тотчас ответил Капковый мальчик.
— Не знаю, что бы я без вас делал, — проговорил командир корабля. — Наши координаты?
— Семьдесят два градуса двадцать минут северной широты, тринадцать градусов сорок минут восточной долготы.
— Благодарю вас. — Командир взглянул на Тэрнера. — Думаю, что соблюдать радиомолчание больше не имеет смысла, как, старпом?
Тэрнер кивнул головой.
— Отправьте эту шифровку, — быстро проговорил Вэллери. — «Лондон, начальнику штаба флота»… Что поделывают наши друзья, старпом?
— Заходят с запада, сэр. Обычный гамбит. Атака с большой высоты с кормовых курсовых углов. Я так полагаю, — прибавил он мрачно. — Правда, — он несколько просветлел, — облачность всего тысяча футов.
Вэллери кивнул и продолжал:
— «Конвой Эф-Ар-77. Шестнадцать ноль-ноль. Широта семьдесят два тридцать. Долгота тринадцать сорок. Курс девяносто. Ветер пять баллов, северный. Значительное волнение. Положение отчаянное. С прискорбием извещаю, что адмирал Тиндалл скончался сегодня в двенадцать ноль-ноль. Танкер „Вайтура“ торпедирован вчера вечером, потоплен мною. „Уошингтон Стейт“ затонул сегодня в ноль один сорок пять. „Вектра“ затонула в пятнадцать пятнадцать вследствие столкновения с субмариной. „Электра“ затонула в пятнадцать тридцать. Подвергаюсь массированному налету авиации. Конвой атакуют минимум двенадцать „Фокке-вульфов-200“». Думаю, старпом, это реальное предположение, — усмехнулся он криво. — Светлейшие лорды будут потрясены. Ведь они придерживаются мнения, что такое количество «кондоров» не найдется во всей Норвегии. «Срочно высылайте поддержку, — продолжал он диктовать. — Крайне необходима авиация. Отвечайте немедленно». Прошу отправить депешу, не мешкая.
— Потрите нос, сэр! — воскликнул Тэрнер.
— Спасибо. — Вэллери стал тереть отмороженный нос, казавшийся мертвенно бледным на посиневшем лице, но спустя уже несколько секунд бросил это занятие, чтобы не расходовать попусту те немногие силы, что у него оставались. — Морозец изрядный, старпом, — спокойно проговорил он.
Дрожа от холода, командир ухватился рукой за стойку, чтобы встать на ноги. Подняв к глазам бинокль, оглядел суда и корабли конвоя. Они перестраивались в походный ордер под кодовым названием «Эйч». Суда рассыпались по поверхности моря в кажущемся беспорядке, нарушив строй двух кильватерных колонн, упрощавший задачу вражеским летчикам при атаке с кормы.
Теперь им придется атаковать разрозненные цели. Суда рассеялись, но не совсем — они по-прежнему находились достаточно близко друг к другу, чтобы общими усилиями создать плотную завесу огня. С удовлетворением кивнув головой, Вэллери повернулся в сторону кормы и направил бинокль на запад.
Он убедился, что это действительно «кондоры». Приближавшиеся с кормы огромные четырехмоторные машины, опустив закрылки, медленно, неторопливо отвалили вправо, потом легли на курс 180 градусов, догоняя конвой. При этом они набирали высоту, все время набирали высоту.
Вэллери тотчас стали ясны два обстоятельства. Во-первых, противник знал, где находится конвой, — командование «Люфтваффе» не имело обыкновения посылать тяжелые бомбардировщики наобум: оно даже «Чарли» не удосужилось выслать на разведку. Наверняка их накануне обнаружила какая-нибудь подводная лодка, сообщившая своему командованию координаты и курс конвоя: при таком волнении немудрено не заметить перископ. Во-вторых, немцам было известно, что радарная установка «Улисса» выведена из строя. «Фокке-вульфы» набирали высоту, чтобы спрятаться за ближайшие облака. Они выйдут из-под прикрытия за несколько секунд до бомбометания. При радарном управлении огнем с такой близкой дистанции подобный маневр почти наверняка означал бы самоубийство.
Но немцы знали, что опасаться им нечего.
Вот уже последний «кондор», надрывно завывая, тяжело взмыл вверх и исчез совсем из виду. Вэллери устало пожал плечами и опустил бинокль.
— Бентли!
— Слушаюсь, сэр!
— Походный ордер «Ар». Немедленно.
Под ноком рея затрепетали сигнальные флаги. Прошло пятнадцать, двадцать секунд — горевшему нетерпением командиру они показались вечностью, — но ничего не происходило. Затем, точно марионетки, послушные умелому кукловоду, все суда конвоя стали поворачивать — те, что находились слева от «Улисса», стали поворачивать на север, находившиеся справа — на юг. Когда «кондоры» прорвутся сквозь облака — самое большее, прикинул Вэллери, через две минуты — под собой они увидят лишь пустынное море. Пустынное, если не считать «Улисса» и «Стерлинга» — кораблей, прекрасно вооруженных, чтобы постоять за себя. И тогда «кондоры» окажутся под плотным перекрестным огнем с транспортов и эскадренных миноносцев. Изменить же курс для того, чтобы пройти вдоль транспортов для бомбежки, у них не будет времени. Вэллери усмехнулся про себя. Не ахти какой эффективный защитный маневр, но лучшего при данных обстоятельствах не придумать… Услышав голос Тэрнера, отдававшего отрывистые, как лай, команды по трансляции, он почувствовал глубокое удовлетворение от того, что передал оборону корабля в умелые руки старшего офицера. Если бы только сам он не чувствовал себя таким усталым!..
Прошло девяносто секунд, сто, две минуты… а «кондоров» все не было видно. Сотня глаз впилась в рваную тучу, нависшую над кормой: она упрямо продолжала оставаться все такой же серой и расплывчатой.
Прошло две с половиной минуты. Никаких признаков «кондоров».
— Никто ничего не заметил? — обеспокоенно спросил Вэллери. Он неотрывно смотрел на тучу по корме корабля. — Ничего? Совсем ничего? — На мостике по-прежнему царила тишина — гнетущая, тяжелая.
Прошло уже три минуты. Три с половиной. Четыре. Вэллери отвел глаза в сторону, чтобы дать им отдохнуть, и перехватил взгляд Тэрнера, направленный на него. На худощавом лице старпома застыло выражение растущего беспокойства, которое сменилось сначала едва заметной, потом все более твердой уверенностью. Уверенностью в том, что что-то неладно. Словно сговорившись, оба повернулись к носу крейсера и впились взглядом в небо.
— Вот оно что! — торопливо проговорил Вэллери. — Пожалуй, вы правы, старпом! — Командир заметил, что все, кто находился на мостике, тоже напряженно смотрели вперед. — Они проскочили мимо. Намерены в лоб атаковать. Предупредить орудийные расчеты! Боже мой, чуть не провели нас, — пробормотал он под нос.
— Глядеть в оба всем! — прогудел Тэрнер. Напряжение исчезло, сменившись прежним радостным оживлением, волнующим ожиданием боя. — Повторяю: всем! Мы с вами в одной лодке. Две недели отпуска тому, кто первый обнаружит «кондор»! Я не шучу.
— С какого числа отпуск? — сухо спросил Капковый мальчик.
Тэрнер улыбнулся юноше. Но улыбка тут же пропала: он резко вскинул голову, к чему-то прислушиваясь.
— Слышите? — спросил Тэрнер. Он говорил вполголоса, точно опасаясь, что его услышит противник. — Они где-то над нами. Но где именно, черт их разберет. Если бы не ветер…
Злобный торопливый стук «эрликонов», установленных на шлюпочной палубе, прервал его на полуслове. Молниеносным движением он кинулся к микрофону. И все-таки он опоздал — он опоздал бы в любом случае. В разрывах облаков уже видны были три «кондора», летевшие строем фронта. Они шли на высоте всего лишь ста пятидесяти метров, находясь менее чем в полумиле от крейсера.
Заходили они с кормы. С кормы! Должно быть, бомбардировщики, спрятавшись за облака, снова повернули на вест, чтобы ввести противника в заблуждение…
Прошло шесть секунд, а это время, достаточное для того, чтобы даже тяжелая машина, выйдя в пологое пике, успела покрыть расстояние в полмили.
Растерянные, охваченные болью и досадой люди и глазом не успели моргнуть, как бомбардировщики обрушились на конвой.
Приближались сумерки — этот зловещий полумрак арктических широт. В темнеющем небе четко виднелись трассы зенитных снарядов — жарко тлеющие алые точки. Сначала они беспорядочно метались и блекли где-то вдали, потом гасли, едва успев вспыхнуть, вонзаясь в фюзеляжи атакующих «кондоров». Однако под огнем бомбардировщики находились слишком мало времени — всего каких-то две секунды, — а эти гигантские машины обладали невероятной живучестью. Головной бомбардировщик выровнялся на высоте около девяноста метров. Бомбы весом в четверть тонны, пролетев какую-то долю секунды параллельно курсу самолета, нехотя изогнув траекторию полета, устремились к «Улиссу». Асинхронно, натужно ревя своими четырьмя моторами, «кондор» тотчас взмыл ввысь, ища за облаками укрытия.
В цель бомбы не попали. Они упали в тридцати футах от корабля, взорвавшись при соприкосновении с водой. Тем, кто находился в центральном посту, машинных и котельных отделениях, грохот и удар, должно быть, показались страшными, буквально оглушающими. В небо взметнулись огромные, выше мачт, столбы воды метров шесть в диаметре и, повиснув на мгновение в воздухе, обрушились на мостик и шлюпочную палубу крейсера, промочив до нитки расчеты зенитных автоматов и «эрликонов», установленных на открытых площадках. Температура была около семнадцати градусов мороза по Цельсию.
Самое худшее заключалось в том, что стена воды полностью ослепила зенитчиков. Следующий «кондор» атаковал крейсер, не встретив никакого сопротивления, если не считать огня одинокого «эрликона» на барбете под правым крылом мостика. Подход был осуществлен блестяще, точно вдоль диаметральной плоскости крейсера, но пилот, очевидно стараясь удержать машину точно на курсе, проскочил мимо. На этот раз были сброшены три бомбы.
Сначала казалось, что они упадут мимо, но первая бомба, ударив в полубак между волноотводом и шпилем, взорвалась под палубой, откуда взлетели искореженные стальные обломки. Когда стих гул взрыва, моряки, стоявшие на мостике, услышали яростный грохот. Должно быть, взрывом повредило шпиль, одновременно сорвав стопор якорь-цепи, и правый якорь, ничем теперь не удерживаемый, падал на дно Ледовитого океана, увлекая за собой якорь-цепь.
Остальные бомбы угодили в воду прямо по курсу корабля. Со «Стерлинга», находившегося в миле от него, казалось, что «Улисс» погребен под огромным водяным столбом. Но столб рухнул, и «Улисс», со стороны невредимый, продолжал мчаться дальше. Вздыбленный нос закрывал спереди все повреждения; ни пламени, ни дыма не было: сотни галлонов воды, ринувшейся в огромные рваные пробоины в обшивке палубы, залили бы пожар, если бы он и начался.
«Улисс» по-прежнему был кораблем-счастливчиком…
И вдруг, после двадцати месяцев фантастического везения, баснословной удачи, превратившей «Улисс» в легенду, притчу во языцех, в символ неуязвимости, удача покинула его.
По иронии судьбы «Улисс» сам накликал на себя беду К этому времени успели открыть огонь кормовые орудия главного калибра, в упор бившие 152-миллиметровыми снарядами по пикирующим на корабль бомбардировщикам.
Первый же снаряд, выпущенный третьей башней, угодил третьему бомбардировщику в правое крыло между моторами, оторвав его начисто, и крыло, кружась, точно осенний лист, упало в темное, бурное море. Какую-то долю секунды «фокке-вульф» летел прежним курсом, потом клюнул носом и с диким, оглушительным воем уцелевших моторов стал почти отвесно пикировать на палубу «Улисса».
На то, чтобы избежать удара, что-то предпринять, времени не осталось.
Несколько бомб врезались в кипящую воду кильватерной струи — «Улисс» несся со скоростью свыше тридцати узлов, — две бомбы пробили кормовую палубу и взорвались внутри корабля — первая в кормовом матросском кубрике, вторая в кубрике морских пехотинцев. Секунду спустя в четвертую башню со страшным ревом врезался охваченный ослепительным пламенем горящего бензина «кондор».
Он падал со скоростью свыше трехсот миль в час.
Невероятно, но то был последний налет на «Улисс». Невероятно потому, что теперь корабль был уязвим, беззащитен против нападения с кормы.
Четвертая башня была разрушена, уцелевшая каким-то чудом третья башня оказалась почти целиком погребенной под обломками «кондора», а расчет ее ослеплен дымом и языками пламени. «Эрликоны» на шлюпочной палубе тоже умолкли. Комендоров, едва не захлебнувшихся в водопаде, который низвергнулся на них меньше минуты назад, вытаскивали из их гнезд. И без того трудная эта задача стала почти невыполнимой: канадки на зенитчиках замерзли, и, когда их вытаскивали, ткань трещала и рвалась как бумага. Людей поспешно тащили вниз, в проход возле камбуза и оставляли там в буквальном смысле оттаивать. То было адским мучением, но иного способа спасти их от скорой и верной смерти в обледенелых орудийных гнездах не было.
Остальные бомбардировщики, отвалив вправо, постепенно набирали высоту.
Со всех сторон их окружали белые пушистые облачка разрывов, но самолеты, словно заколдованные, продолжали идти дальше. Вот они уже исчезли в облаках, поворачивая на юго-восток, чтобы лечь на обратный курс. «Странно, — подумал Вэллери, — ведь следовало ожидать, что, использовав момент внезапности, машины общими усилиями обрушатся на подбитый „Улисс“. Ведь до сих пор экипажам „кондоров“ храбрости было не занимать…» Но он не стал ломать голову, занятый более неотложными делами. А их было немало.
Вся кормовая часть крейсера была охвачена огнем. Правда, горело лишь на палубе и в кубрике, но опасность угрожала всему кораблю: внизу находились орудийные погреба третьей и четвертой башен. Десятки матросов из аварийных партий, спотыкаясь и падая на обледенелую раскачивающуюся палубу, уже бежали на ют, на ходу разматывая пожарные рукава. Смерзшиеся кольца рукавов, бывало, неожиданно распрямлялись от напора воды и сбивали людей с ног.
Некоторые тащили под мышкой или на плече огромные красные огнетушители. Один несчастный — то был матрос первого класса Ферри, оставивший лазарет, несмотря на строгий запрет, — пробегая по левому борту мимо разбитой корабельной лавки, поскользнулся и ударился грудью о третью башню. В этом месте поручни были срезаны оторвавшимся от фюзеляжа левым крылом «кондора».
Ферри, отчаянно цепляясь руками и ногами за гладкую ледяную палубу, сломанной рукой ухватился за уцелевшую стойку, но не удержался и соскользнул за борт. Пронзительный, полный ужаса вопль заглушил на секунду рев пламени и тут же смолк: вода сомкнулась над головой моряка. А внизу находились винты.
Первыми принялись за дело те, кто был оснащен огнетушителями, как и полагается при тушении горящего бензина, — вода лишь повредила бы делу, увеличила бы площадь пожара, разбрызгав во все стороны горящую жидкость, а бензин, который легче воды и с нею не смешивается, продолжал бы пылать с прежней силой. Но проку от огнетушителей было мало, и не столько потому, что у некоторых из них замерзли выпускные клапаны, сколько от того, что из-за страшной жары невозможно было приблизиться к пожару. Между тем тетрахлорметановые огнетушители размером поменьше, которые предназначались для тушения электропроводки, оказались вовсе непригодны. Эти огнетушители никогда прежде не использовались; матросы «Улисса» знали лишь, что содержащаяся в них жидкость выводит самые застарелые пятна на одежде. Можно внушить матросу-радисту, что напряжение в две тысячи вольт смертельно; можно объяснить артиллеристу, что приносить спички в орудийный погреб — безумие; можно втолковать торпедисту, что небрежное обращение с гремучей ртутью — сумасшествие, но попробуйте кому-нибудь из них втолковать, что отлить из огнетушителя несколько капель жидкости — преступное легкомыслие… Несмотря на регулярные проверки, большинство огнетушителей оказались заполненными наполовину, а некоторые и вовсе пустыми.
От пожарных рукавов проку было не многим больше. К магистрали правого борта подсоединили два шланга, открыли краны, но шланги повисли безжизненно.
Магистраль правого борта, по которой подавалась забортная вода, замерзла — явление, обычное для систем пресной воды, — но ведь тут текла морская вода!
Третий рукав был присоединен к магистрали левого борта, но кран оказалось невозможно отвернуть. Когда же по нему принялись колотить молотками и ломами, кран сломался у основания: ведь при особо низких температурах молекулярная структура металлов претерпевает изменения, и сопротивление на разрыв становится ничтожным. Хлынувшая под мощным напором вода до нитки промочила всех, кто находился поблизости. Спайсер, буфетчик покойного адмирала, бледный, с печальными глазами, жалкое подобие прежнего шустрого паренька, — отшвырнул прочь кувалду и зарыдал от гнева и досады. Удалось открыть другой кран левобортной системы, но, прежде чем вода наполнила плоский смерзшийся рукав, прошла целая вечность.
Постепенно пожар на верхней палубе сник — не столько благодаря усилиям моряков, тушивших его, сколько из-за того, что, кроме бензина, который сгорел, горючего материала оставалось немного. После этого, протащив брандспойты и огнетушители в огромные рваные пробоины, стали заливать пламя, бушевавшее в кубриках. Между тем среди раскаленных докрасна дымящихся обломков, заваливших кормовую палубу, пробирались два моряка, облаченные в асбестовые костюмы. Одним из них был лейтенант Николлс, другим — старший телеграфист Браун, специалист по спасательным работам.
Первым появился Браун. С трудом расчищая себе дорогу, он добрался до двери в четвертую башню. Те, кто находился в проходах по левому и правому борту, наблюдали, как он привязывает тяжелую дверь, которая гулко хлопала в такт качке. Потом увидели, как он вошел внутрь. Меньше чем через десять секунд Браун снова появился в дверях. Опустившись на колени, в поисках опоры он судорожно цеплялся за комингс. Все тело его извивалось в конвульсиях, его рвало прямо в кислородную маску.
При виде этого зрелища Николлс не стал тратить времени на осмотр четвертой башни и обугленных трупов в обгоревшем фюзеляже «кондора».
Торопливо вскарабкавшись по крутым ступенькам скобтрапа на площадку третьей башни и обойдя ее с задней стороны, он попытался открыть дверь. Но сделать это ему не удалось: задрайки не то прихватило морозом, не то перекосило взрывом. Джонни огляделся вокруг в поисках какого-нибудь рычага, но, завидев Дойла, отступил в сторону. Худощавый бородатый моряк — дымящаяся канадка, сосредоточенное выражение лица — приближался, держа в руках кувалду. После нескольких сильных и метких ударов (внутри гулкой башни грохот, должно быть, невыносим, подумал Николлс) дверь подалась. Дойл привязал ее, чтобы она не качалась, и шагнул в сторону, пропуская лейтенанта.
Николлс влез внутрь башни. Что им теперь за дело до нашей суеты, с горечью подумал молодой офицер. Все до единого в башне были мертвы. Старший унтер-офицер Ивенс сидел, выпрямившись на своем сиденье, — он и после смерти, казалось, оставался таким же твердым и решительным, каким был в жизни. Рядом с ним лежал Фостер — смелый, вспыльчивый капитан морской пехоты. Смерть застала его врасплох. Остальные сидели или лежали, находясь на своих боевых постах, с первого взгляда совершенно невредимые. Лишь кое у кого из уголка рта или из уха сбегала струйка крови. На морозе кровь уже застыла: пламя, бушевавшее на палубе, относило ветром к корме, и оно не касалось брони орудийной башни. Удар, очевидно, был страшен, смерть — мгновенна. Сделав усилие, Николлс наклонился над убитым телефонистом, осторожно снял с него наушники и микрофон и вызвал мостик.
Трубку снял сам командир. Выслушав донесение, он повернулся к Тэрнеру.
У него был вид старого, придавленного несчастьем человека.
— Лейтенант Николлс докладывал, — произнес Вэллери. Несмотря на усилие казаться спокойным, ужас и боль застыли в каждой морщине его худого, изможденного лица. — Четвертая башня разбита. В живых не осталось никого.
Третья башня с виду цела, но все, кто находился внутри, погибли. По словам лейтенанта, причина гибели — удар взрывной волны. Пожар в кормовом кубрике до сих пор не погашен… Ну, в чем дело, дружище?
— Докладывают из орудийного погреба четвертой башни, сэр, — неуверенно проговорил матрос. — Артиллерийского офицера просят к аппарату.
— Скажите, что его нет, — коротко ответил Вэллери. — У нас нет времени… — Умолкнув на полуслове, он резко вскинул глаза на связного. — Вы сказали, погреб четвертой башни? Дайте-ка мне трубку.
Взяв телефонную трубку, он откинул назад капюшон канадки.
— Орудийный погреб? У аппарата командир корабля. В чем дело?.. Что, что?.. Отвечай же, приятель, я ничего не слышу… Вот дьявольщина! — Вэллери круто повернулся к старшему торпедному электрику, находившемуся на мостике.
— Попрошу переключить телефон на усилитель, а то ни черта не слышно… Ага, теперь совсем другое дело.
Динамик над штурманской рубкой ожил. Он звучал как-то хрипло, гортанно, вдвойне неразборчиво из-за сильного шотландского акцента говорившего.
— А теперь слышите? — прогудело в динамике.
— Слышу, — гулко отозвался голос самого Вэллери, усиленный громкоговорителем. — Это Мак-Куэйтер, не так ли?
— Так точно, сэр. Неужто узнали? — В голосе юного матроса прозвучало откровенное изумление. Несмотря на усталость и подавленное состояние, Вэллери не смог удержаться от улыбки.
— Это сейчас не имеет значения, Мак-Куэйтер. Кто там у вас за старшего, Гардинер?
— Так точно, сэр. Он самый.
— Попросите его к телефону, хорошо?
— Не могу, сэр. Убит он.
— Убит! — недоверчиво воскликнул Вэллери. — Вы сказали, он убит, Мак-Куэйтер?
— Ну да. И не только он. — Голос юноши звучал почти сердито, но ухо Вэляери уловило едва заметную дрожь. — Меня самого шарахнуло, но теперь со мной все в порядке.
Вэллери подождал, когда у юноши прекратится приступ хриплого, надрывного кашля.
— Но… но что же произошло?
— Почем я знаю?.. Виноват, не могу знать, сэр. Грохот страшный раздался, а потом… Что потом было, хоть убей, не помню… У Гардинера весь рот в крови.
— Сколько… сколько вас там осталось?
— Баркер, Уильямсон и я еще. Только мы одни. Никого больше.
— Ну и… Как они себя чувствуют, Мак-Куэйтер?
— Оии в порядке. Вот только Баркер считает, что ему каюк. Очень уж он плох. У него, похоже, чердак поехал.
— Что, что?
— Свихнулся он, говорю, — терпеливо объяснял Мак-Куэйтер. — Умом тронулся. Какую-то чепуху мелет. Дескать, скоро предстанет перед Творцом, а совесть у него нечистая. Всю жизнь, говорит, только и знал, что обманывал ближнего.
Вэллери услышал, как Тэрнер фыркнул, и тут вспомнил, что Баркер заведовал корабельной лавкой.
— Уильямсон заряды в стеллажи укладывает. А то вся палуба завалена этими хреновинами.
— Мак-Куэйтер! — резко проговорил Вэллери, по привычке одергивая матроса.
— Виноват, сэр. Забылся… А что теперь нам делать?
— То есть как что делать? — нетерпеливо переспросил Вэллери.
— Как быть с погребом? Коробка горит, что ли? Здесь жара страшная. Хуже, чем у нечистого в пекле!
— Что? Что ты сказал? — крикнул Вэллери, на этот раз забыв сделать ему внушение. — Жара, говоришь? Сильная жара? Да живей отвечай, парень!
— До задней переборки не дотронуться, — просто ответил Мак-Куэйтер. — Пальцы обжигает.
— Но система орошения! — закричал Вэллери. — Разве она не действует?! Господи Боже! Да ведь погреб может в любую минуту взлететь на воздух!
— И то верно, — спокойно подтвердил Мак-Куэйтер. — Я тоже так подумал.
А система орошения — она не работает, сэр. Температура уже на двадцать градусов выше нормы.
— Что же вы стоите сложа руки?! — ужаснулся Вэллери. — Открывайте оросители вручную. Если там настолько жарко, веда в системе не должна замерзнуть. Живей, паренек, шевелись! Если погреб взорвется, крейсер погиб. Бога ради, торопись!
— Я уже пробовал, сэр, — тихо произнес Мак-Куэйтер. — Ни черта не получается. Заклинило начисто!
— Тогда сломай патрубок! Где-нибудь там валяется лом. Стукни им хорошенько. Да поживей!
— Ладно, сэр, так и сделаю. Только как мне потом закрыть систему? — в спокойном голосе юноши на мгновение появилась нотка отчаяния. «Наверное, это что-то с динамиком», — решил Вэллери.
— Это невозможно! Но не беспокойтесь! — нетерпеливо, не скрывая тревоги, проговорил Вэллери. — Воду мы потом откачаем. Торопитесь, Мак-Куэйтер, торопитесь!
После кратковременной тишины послышался приглушенный вопль и удар — видно, во что-то мягкое. Потом раздался тонкий металлический звон, усиленный динамиком, за ним град торопливых ударов. Мак-Куэйтер, должно быть, не переставая колотил по вентилям. Внезапно стук прекратился.
Подождав, пока Мак-Куэйтер возьмет микрофон, Вэллери озабоченно спросил:
— Ну, как дела? Работают оросители?
— Дела идут как по маслу, сэр. — В голосе юноши появилась новая нотка — нотка гордости и удовлетворения. — Я только что шарахнул ломом Баркера, — прибавил он с оживлением.
— Что сделал? — переспросил Вэллери.
— Баркера, говорю, огрел ломом по черепу, — раздельно произнес Мак-Куэйтер. — Помешать мне хотел. Струхнул старый болван… Да чего тут о нем толковать… А здорово работают оросители, сэр. Я еще никогда раньше не видел, как они действуют. Воды уже по лодыжки. Пар так и шипит, отскакивают от задней переборки!
— Хватит! — резко проговорил Вэллери. — Сейчас же оставьте погреб. Да не забудьте захватить с собой Баркера!
— Однажды я смотрел кино. В Глазго, в «Парамаунте», вроде бы. Я был тогда, кажется, на взводе, — задумчиво говорил Мак-Куэйтер. Переглянувшись с Тэрнером, Вэллери понял, что тот тоже пытается стряхнуть с себя ощущение нереальности происходящего. — Ну и ливень же был. Только здесь почище будет. А пару — куда там! Будто в парнике в ботаническом саду!
— Мак-Куэйтер! — взревел Вэллери. — Вы меня слышите? Оставьте помещение, вам говорят! Немедленно, слышите?
— Уже до колен вода, — восхищенно говорил Мак-Куэйтер. — До чего же прохладно… Что вы сказали, сэр?
— Я сказал, убирайтесь прочь! — проскрежетал Вэллери. — Сию же минуту!
— Ах да. Понятно. Убираться, вы говорите. Я так и подумал. Не так-то это просто. Вообще невозможно. Люк перекосило. И крышку люка заклинило.
Эхо его голоса замерло в стылом молчании мостика. Моряки, потрясенные, замерли. Вэллери, машинально опустив грубку, невидящим взглядом обвел находящихся на мостике. Тэрнер, Кэррингтон, Капковый мальчик, Бентли, Крайслер и другие моряки — все они выжидающе глядели на него. Выражение это сменилось ужасом. Командир понял; что на их лицах как в зеркале отразились чувства, написанные на лице у него самого. На секунду, точно собираясь с мыслями, он прищурил глаза, затем снова взял микрофон.
— Мак-Куэйтер! Мак-Куэйтер! Вы все еще там?
— А где же еще? — несмотря на то, что голос его был искажен динамиком, в нем явственно слышалось раздражение. — Какого дьявола…
— Ты уверен, что крышку люка заклинило? — воскликнул в отчаянии Вэллери, перебивая его. — А если попробовать оторвать задрайки ломом?..
— Да хоть динамитом рви эту проклятую крышку… Будет то же самое, — деловито ответил Мак-Куэйтер. — И потом, она докрасна раскалилась, крышка-то. Видно, пожарище будь здоров наверху.
— Подожди минуту, — произнес Вэллери и оглянулся. — Тэрнер, прикажите Додсону послать кого-нибудь к главному клапану кормовой системы затопления. Пусть стоит наготове, если его закрыть понадобится.
Каперанг подошел к ближайшему телефонисту.
— Вы соединены с ютом? Хорошо! Дайте мне трубку… Алло, говорит командир. Кто у телефона? Это вы, Хартли? Выясните, насколько силен пожар в кормовых кубриках. Поторопитесь. В орудийном погребе четвертой башни находятся несколько матросов. Им оттуда никак не выбраться. Система орошения включена, а крышку входного люка заклинило… Да, да, я подожду у телефона.
В нетерпеливом ожидании он похлопывал рукой по аппарату. Медленным взглядом обвел суда конвоя, увидел, что транспорты меняют курс, занимая прежнее место в ордере. Внезапно он весь обратился в слух.
— Да, командир слушает… Да… Что? Потребуется полчаса или час?.. Боже правый! Неужели так долго? Вы уверены?.. Нет, у меня все.
Положив трубку на место, он медленно поднял свое лишенное всякого выражения лицо.
— Пожар в матросском кубрике ликвидирован, — произнес монотонно Вэллери. — В кубрике морской пехоты — над артиллерийским погребом четвертой башни — сущий ад. По словам Хартли, раньше чем через час пожар потушить не удастся. Капитан-лейтенант, не спуститесь ли вниз?
Прошла минута, целая минута. Слышны были лишь щелканье гидролокатора да мерные удары крутых волн, рассекаемых форштевнем крейсера.
— Думаю, температура в погребе достаточно снизилась, — проговорил наконец Капковый мальчик. — Может быть, воду возможно отключить на достаточно длительный срок?.. — неуверенно прибавил он.
— Достаточно понизилась? — переспросил Тэрнер, шумно прокашливаясь. — Как это выяснить? Только Мак-Куэйтер мог бы нам это сказать… — Он внезапно умолк, осознав зловещий смысл сказанного.
— Вот мы его и спросим, — с усилием проговорил Вэллери и поднял трубку.
— Мак-Куэйтер!
— Есть, сэр!
— Если опасность миновала, может, отключить систему орошения? Как вы считаете, температура…
Не докончив фразы, командир крейсера замолчал. Воцарилась почти осязаемая тишина. О чем думает сейчас Мак-Куэйтер, мелькнула у него мысль, о чем подумал бы он сам на его месте.
— Подождите, — прогудело в динамике. — Залезу наверх, узнаю, как там дела.
Снова над мостиком повисла неестественная тишина. Вэллери вздрогнул: динамик снова ожил.
— Черта с два! Будь я трижды проклят, если я смогу подняться на этот трап еще раз… Сейчас пока я на нем стою, но, пожалуй, долго не продержаться.
— Ничего… — Вэллери осекся, ужаснувшись фразе, едва не вырвавшейся у него. Если Мак-Куэйтер упадет с трапа, он утонет, как крыса.
— И то правда. Главное дело — погреб. — Прерываемый приступами мучительного кашля, голос юного матроса звучал необычно спокойно. — Снаряды в верхних стеллажах вот-вот расплавятся. Дела совсем плохи, сэр.
— Понимаю. — Ничего другого Вэллери не мог придумать. Глаза его были закрыты. Он чувствовал, что качается. Сделав над собой усилие, он продолжал:
— Как Уильямсон? — Спросить что-нибудь другое он был не в состоянии.
— Скоро ему каюк. Он по шею в воде, за стеллажи цепляется. — Мак-Куэйтер снова закашлялся. — Говорит, хочет кое-что передать напоследок старпому и Карелейку.
— Кое-что передать?
— Ага. Пусть, говорит, старый пират завязывает, хватит ему в рюмку заглядывать, — смачно проговорил матрос.
Послание же, предназначавшееся Карслейку, было непечатным.
Вэллери даже не возмутился.
— А вы сами, Мак-Куэйтер, — сказал он, — ничего не хотите передать? Может быть… — он умолк, поняв нелепость своих слов.
— Я? Ничего я не хочу… Разве только перевод на блокшив. Да вот спохватился я поздненько. Уильямсон! — воскликнул он с тревогой в голосе. — Уильямсон, держись, парень. Сейчас приду!
В установленном на мостике динамике послышался треск ударившейся о металл трубки. Потом все стихло.
— Мак-Куэйтер! — закричал в микрофон Вэллери. — Отвечайте же. Вы меня слышите? Мак-Куэйтер!
Но динамик, висевший у него над головой, молчал. Наступила мертвая, жуткая тишина. Вэллери поежился, пронизываемый ледяным ветром… Суток не прошло после посещения им этого погреба. И вот теперь он затоплен. Каперанг явственно представил себе орудийный погреб. Перед мысленным его взором он встал так же четко, как прошлым вечером. Представил темный, пещерный мрак и крохотные точки лампочек аварийного освещения. Как медленно поднимается снизу черная вода. Представил себе этого болезненного мальчика-шотландца с тощими плечиками и наполненными болью глазами. Вот он изо всех сил пытается удержать голову товарища над ледяной водой, с каждой секундой теряя последние силы. Вэллери понимал, что минуты ребят сочтены, что угасла последняя надежда. С внезапной ясностью он вдруг понял, что, когда двое этих юношей выбьются из сил, они пойдут ко дну вместе. Мак-Куэйтер ни за что не выпустит друга из рук. Восемнадцать лет, совсем еще мальчик… Вэллери отвернулся. Спотыкаясь, точно слепой, отворил дверцу и поднялся на компасную площадку. Снова повалил снег. Отовсюду надвигалась темнота.
