Люди из песка и шлака
– Недружественное движение! Проникновение в периметр! Проникновение в периметр!
Адреналин загудел в крови, я содрал с себя очки «Реакции погружения». Городской пейзаж, который я собрался было снести, исчез, сменившись множеством экранов мониторного зала, отражающих места горных работ компании «СесКо». На одном из экранов тянулся красный фосфоресцирующий след нарушителя – горячая отметка, как след крови, расплесканной на пути к «Карьеру-8».
Яак уже выбежал из зала, я тоже поспешил за снаряжением.
Яака я догнал в кладовой, где он брал «ТС-101» со слэшбэнгами и натягивал на татуированное тело экзоскелет. Он перехлестнул могучие плечи патронташами хирургических пакетов и побежал к внешним люкам. Я застегнул собственный экзоскелет, взял из оружейной стойки «сто первый», проверил заряд и направился следом.
Лиза уже сидела в электролете, турбины его взвыли, как баньши, когда раздалась диафрагма люка. Часовые кентавры направили на меня свои «сто первые», потом остыли, когда в их наголовные дисплеи поступила информация «свой-чужой». Я побежал по бетону, и кожу покалывало от порывов ледяного монтанского ветра и потока от реактивных двигателей «Хентаса Марк-V». Облака наверху горели оранжевым от шахтерских ботов «СесКо».
– Чен, давай! Шевелись! Шевелись! Шевелись!
Я нырнул в люк охотника, и корабль взмыл в небо. Его мотнуло, меня бросило на переборку, «Хентасы» завертелись быстрее, и охотник устремился вперед. Люк закрылся, вой ветра стал тише.
Я пробрался вперед к полетному кокону и всмотрелся поверх плеч Яака и Лизы в лежащий внизу ландшафт.
– Хорошо поиграли? – спросила Лиза.
– Я почти выиграл, – нахмурился я. – Добрался уже до Парижа.
Мы вырвались из туманов над водосборными озерами, пройдя в дюймах над водой, и вышли к дальнему берегу. Охотник вильнул – программа ухода от столкновений дернула нас прочь от неровностей местности. Лиза перехватила управление у компьютера и вернула корабль к полету над почвой, настолько низко, что можно было бы, высунув руку, скользнуть кончиками пальцев по острой щебенке, над которой мы пролетали со свистом.
Взвыли сигналы тревоги, Яак их заглушил, а Лиза увела охотника ниже. Впереди поднимался террикон. Мы вспахали его склон и спланировали в следующую долину. Двигатели затрясло – Лиза вывела их на пределы мощности. Мы перемахнули другой террикон; впереди до самого горизонта тянулся изрезанный ландшафт разрабатываемых гор. Мы снова нырнули в туман и пронеслись на бреющем еще над одним водосборным озером, оставив на густых золотых водах резкий кильватерный след.
Яак всмотрелся в экраны охотника:
– Есть, нашел. – Он осклабился. – Движется, но медленно.
– Контакт через одну минуту, – доложила Лиза. – Никаких контрмер не принимает.
Я смотрел на экраны слежения, отображавшие нарушителя. На них выводились в реальном времени данные со спутников «СесКо».
– Даже не замаскировался. Можно было бы мини-атомную на него пустить с базы, если знали, что он не собирается прятаться.
– Могли спокойно доиграть, – сказала Лиза.
– Еще можем хлопнуть, – предложил Яак.
Я покачал головой:
– Нет, давай сперва посмотрим. Если его испарить, там ничего не останется, а Бунбаум захочет знать, зачем мы брали охотника.
– Тридцать секунд.
– А ему плевать, не брал ли кто-нибудь охотника для увеселительной поездки на Канкун.
Лиза пожала плечами:
– Я хотела поплавать. Или вырвать вам коленные чашечки.
Охотник запрыгал через новую гряду терриконов. Яак всмотрелся в монитор.
– Цель уходит. По-прежнему медленно, достаем.
– Пятнадцать секунд до сброса, – сообщила Лиза.
Она отстегнула ремни и переключила корабль на программное управление. Охотник взмыл вверх, мы все бросились к люку. Автопилот отчаянно рванулся прочь от острых пиков скал под брюхом.
Мы вывалились из люка, один, второй, третий, падая, как Икары. Врезались в землю на скорости сотен километров в час. Экзоскелеты разлетелись, как стекло, взметнувшись в небо листьями, осколки сыпались вокруг – черные металлические лепестки, поглощающие излучение радара и тепловых детекторов противника, а мы еще прокатились по глинистой щебенке и остановились в ее открытых неровностях.
Охотник перелетел террикон, «Хентасы» взвыли – пылающая цель. Я вскочил и бросился к террикону, разбрызгивая желтую глину хвостов и лоскуты желтушного снега. Позади лежал с раздавленными руками Яак. Отметки экзоскелета отметили путь, где он катился, – длинные полосы черного мерцающего металла. Лиза лежала в сотне ярдов в стороне, бедренная кость торчала из ляжки белеющим восклицательным знаком.
Я добежал до вершины террикона и заглянул в долину. Ничего.
Подстроил увеличение шлема. Подо мной были монотонные склоны щебенки из хвостов. На склонах – валуны, некоторые размером с наш корабль, потрескавшиеся, разбитые мощной взрывчаткой, чередуясь с неровным сланцем и тонкой пылью расходных материалов от работ «СесКо».
Рядом со мной оказался Яак, через секунду Лиза. Штанина летного костюма разорвана и окровавлена. Лиза стерла грязь с лица и съела ее, рассматривая долину внизу.
– Есть что?
Я покачал головой:
– Ничего. Ты как?
– Чистый перелом.
– Там! – показал Яак.
В долине что-то бежало, спугнутое охотником. Оно скользило вдоль неглубокого ручья, вязкого от кислоты хвостов. Корабль гнал это существо к нам. И ничего. Ни ракетного огня. Ни расплавленного шлака. Только бегущее существо. Масса перепутанных волос. Четвероногое. Заляпанное грязью.
– Что-то биотехнологическое? – предположил я.
– Рук нет, – тихо сказала Лиза. – Никакой вообще аппаратуры.
– Какой псих станет делать биоробота без рук? – буркнул Яак.
Я оглядел ближайшие терриконы:
– Может, подсадная утка?
Яак проверил данные сканирования, полученные от более агрессивных приборов охотника.
– Не думаю. Можем поднять охотника повыше? Хочу оглядеться.
По команде Лизы охотник поднялся выше, предоставляя своим сенсорам более широкий обзор. Вой турбин стал тише.
Яак подождал, пока в наголовный дисплей придут новые данные.
– Нет, ничего. И никаких новых сигналов тревоги от станций периметра. Мы одни.
Лиза покачала головой:
– Все-таки надо было сбросить на него с базы мини-атомную.
Там, в долине, отчаянный бег биоробота замедлился до рыси. Вроде бы он не подозревал о нашем присутствии. Теперь, поближе, можно было разглядеть его форму: мохнатое четвероногое с хвостом. Шнуры шерсти свисали с ляжек, словно украшения, отягощенные комьями глины. Вокруг ног остались потеки от водосборных прудов, будто это создание вброд переходило реки мочи.
– Довольно мерзкий биоробот, – сказал я.
Лиза приложила приклад к плечу:
– Сейчас станет биотрупом.
– Стой! – сказал Яак. – Не надо его плавить.
Лиза раздраженно обернулась:
– Ну, что еще?
– Это совсем не биоробот, – прошептал Яак. – Это собака.
Он вдруг встал и запрыгал по склону холма, прямо через щебенку, к этому животному.
– Погоди! – крикнула Лиза, но Яак уже полностью раскрылся и мчался размытой полосой на полной скорости.
Животное взглянуло на Яака, летящего с воплями вниз по склону, повернулось и бросилось бежать. Но потерпело фиаско – Яак догнал собаку через полминуты.
Мы с Лизой переглянулись.
– Ну да, – сказала она. – Для биоробота невероятно медленно. Я видала кентавров порезвее.
Когда мы поравнялись с Яаком и животным, Яак загнал его в пологую расселину. Оно стояло посреди канавы медленно текущей воды, трясясь, завывая и скаля зубы на нас, окруживших его. Зверь попытался прорваться в обход, но Яак легко пресек эту попытку.
Вблизи животное выглядело еще более жалким, чем казалось издали, – добрых тридцать кило рычащей чесотки. Лапы изрезаны и окровавлены, клочья меха вырваны, под ними гниющие химические ожоги.
– Черт меня побери! – выдохнул я, глядя на животное. – И правда похоже на собаку.
Яак усмехнулся:
– Это как динозавра живого найти.
– Как эта штука могла здесь жить? – Лиза обвела рукой горизонт. – Тут нечем питаться. Наверняка модифицированная. – Она пригляделась пристальнее, потом посмотрела на Яака. – Ты уверен, что у периметра ничего нет? Что это не какая-то приманка?
Яак покачал головой:
– Ничего. Ну вот ни проблеска.
Я подался ближе. Животное оскалило зубы в гримасе ненависти.
– Здорово потрепанная тварь. Может, и правда настоящая.
– Ага, я видал настоящую в зоопарке. И говорю вам, что это собака.
Лиза замотала головой:
– Не может быть. Она бы сдохла сразу же.
Яак только усмехнулся и покачал головой:
– Как видишь. Посмотри на нее.
Он протянул руку – отвести шерсть с морды зверя, показать нам его пасть.
Животное бросилось и всадило зубы ему в руку, стало ее трясти, рыча, а Яак смотрел на это создание, закусившее его плоть. Оно мотало головой, стараясь оторвать Яаку руку. Морду и зубы измазало струйками крови – это клыки нашли артерии Яака.
Яак засмеялся, кровь перестала течь.
– Черт, поглядите-ка! – Он поднял руку и полностью вытащил зверя из потока. С шерсти капало. – Я себе зверушку завел.
Пес повис на руке Яака, как на суку. Попытался и дальше трепать руку, но без опоры получалось плохо. Даже Лиза улыбнулась.
– Жуткий должен быть облом – проснуться и обнаружить, что ты уже в конце своей эволюционной кривой.
Пес рычал, не намереваясь отпускать врача. Яак засмеялся, достал мономолекулярный нож.
– Держи, собачка.
Он отрезал себе руку, оставив ее в пасти озадаченной собаки. Лиза склонила голову набок:
– Думаешь, мы можем на нем как-то заработать?
Яак смотрел, как пес гложет его отрезанную руку.
– Где-то я читал, что собак использовали для еды. Интересно, каковы они на вкус.
Я проверил время на наголовном дисплее. Мы уже час убили на упражнение, за которое нам явно никаких бонусов не будет.
– Забирай свою собаку, Яак, и давай в охотника. Все равно мы ее есть не станем, пока не поговорим с Бунбаумом.
– Он объявит ее собственностью компании, – буркнул Джек.
– Да, так оно обычно и бывает. Но все равно мы должны доложить. Можем сохранить доказательство, раз мы его не подорвали.
На ужин мы ели песок. За стенами бункера охраны сновали туда-сюда шахтные роботы, вкапываясь все глубже в землю, превращая ее в месиво хвостов с серной кислотой, оставляемое в открытых водоемах, когда вскрываются грунтовые воды, или складируемое в тысячефутовые терриконы. Приятно было слышать эти машинки, как они суетятся целый день. Только ты, и эти боты, и прибыль, и если ничего не взорвут, пока ты на дежурстве, это всегда плюс.
После ужина мы сели в кружок и стали заострять Лизе кожу, вставляя вдоль конечностей лезвия, так что она со всех сторон стала выглядеть как бритва. Лиза подумывала даже о мономолекулярных лезвиях, но с ними слишком легко случайно отнять себе конечность, а мы и без того теряем достаточно много частей тела. Такой фигней пусть занимаются те, кому работать не надо: эстеты из Нью-Йорка и Калифорнии.
У Лизы был комплект «ДермДекора» для заострения. Она его купила в последний наш отпуск и потратилась здорово – вместо того, чтобы покупать дешевые подделки, которые потом вылезают. Мы резали ей кожу до костей и вставляли лезвия. Один наш друг из Лос-Анджелеса говорил, что недавно устраивал вечеринки «ДермДекора», где гости украшали себя кто как хочет и помогали друг другу, доставая до труднодоступных мест.
Лиза делала мне светящийся позвоночник – приятный след лимонных «посадочных» огней от копчика до основания черепа, так что я, в свою очередь, помогал ей с удовольствием, но Яак, который все свои модификации устанавливал в старомодной мастерской тату и пирсинга на Гавайях, был доволен меньше. Несколько раздражающая работа, потому что все раны на Лизе стремились тут же закрыться и лезвие не успеваешь вставлять, но в конце концов мы приспособились, и через час она уже выглядела отлично.
Закончив украшать Лизу спереди, мы сели в кружок и покормили ее. У меня была миска глины с хвостами, которую я постепенно влил Лизе в рот, чтобы ускорить процесс интеграции. В паузах между глотками мы наблюдали за собакой. Яак соорудил ей клетку в углу нашей общей комнаты, и там она лежала, как мертвая.
– Я проверила ДНК животного, это и правда собака, – сказала Лиза.
– Бунбаум поверит?
Она посмотерла на меня неприязненно:
– Ты о чем?
Я засмеялся. В «СесКо» ответчиков тактической защиты считают быстрыми, гибко реагирующими на угрозы и смертоносными, но на самом деле наша стандартная процедура всегда одинакова: хлопнуть нарушителя атомным зарядом, остатки расплавить в шлак, чтобы ничего не выросло, – и на пляж в отпуск. Мы независимы, нам доверяют тактические решения, но «СесКо» ни за что не поверит, что солдаты шлака нашли у себя в горах хвостов собаку.
Лиза кивнула:
– Он хотел узнать, как, черт побери, собака могла здесь выжить. Потом захотел узнать, почему мы ее раньше не поймали. За что он нам вообще платит. – Она рукой отвела от лица короткие светлые волосы. – Надо было ее зашлаковать на месте.
– Так что он хочет, чтобы мы сделали?
– В руководстве не предусмотрено. Он перезвонит.
Я разглядывал неподвижное животное.
– Интересно мне, как она выжила. Собаки ведь мясо едят?
– Может, кто-нибудь из инженеров подкармливал. Как вот Яак.
– Не думаю, – качнул головой Яак. – Эта скотина отрыгнула мою руку, после того как сожрала. – Он покрутил обрубком, где быстро отрастала новая. – Вряд ли мы для нее съедобны.
– Но ведь мы-то ее съесть можем? – спросил я.
Лиза засмеялась, глотая ложку хвостов.
– Мы все можем съесть. Вершина пищевой цепи.
– Странно, что она нас не может.
– У тебя в крови свинца и ртути больше, чем приходилось получать любому животному до эпохи жукотеха.
– А чем это плохо?
– Было когда-то ядом.
– ЧуднУ.
– Как бы я не сломал эту штуку, когда сажал ее в клетку. – Он серьезно посмотрел на собаку. – Не шевелится, как раньше. И когда я ее туда запихивал, что-то хрустнуло.
– И что?
– Не похоже, что там оно заживает. – Собака выглядела несколько потрепанной. Лежала тихо, а бока ходили, как кузнечные меха. Глаза полуоткрыты, но вроде бы ни на кого из нас не смотрели. Когда Яак сделал внезапное движение, она дернулась, но не встала и даже не зарычала. – Никогда не думал, что животное может быть таким непрочным.
– Так ведь и ты непрочный. Подумаешь, удивил.
– Да, но я только пару косточек ей сломал, и ты посмотри. Лежит и тяжело дышит.
Лиза задумчиво нахмурилась.
– Не выздоравливает. – Она неуклюже встала и подошла посмотреть. Голос у нее был взволнованный. – В самом деле собака. Вот когда-то и мы так были, недели уходили на выздоровление. Одна сломанная кость – и все.
Она просунула в клетку усаженную лезвиями руку и слегка порезала собачью голень. Выступила кровь и не остановилась, а продолжала течь. Только через несколько минут она стала сворачиваться. Собака лежала неподвижно и тяжело дышала, явно обессилевшая.
Лиза засмеялась.
– Трудно поверить, что мы жили достаточно долго, чтобы развиться из вот такого. Если ей ноги отрезать, они не отрастут. – Она склонила голову набок. – Хрупкая, как камень. Разломишь– и уже не срастется. – Она погладила спутанную шерсть животного. – Ее так же легко убить, как охотника.
Загудел коммуникатор, Яак отошел ответить.
Мы с Лизой смотрели на собаку – маленькое окошко в нашу предысторию.
Джек вернулся:
– Бунбаум сюда посылает биолога, взглянуть.
– Биоинженера, – поправил я.
– Нет, биолога. Бунбаум говорит, это которые животных изучают.
Лиза села. Я проверил ее лезвия, не выбила ли она случайно какое-нибудь.
– Это же тупиковая работа!
– Наверное, они выращивают животных из ДНК. Изучают, что они делают – поведение там, все дела.
– И кто их нанимает?
Яак пожал плечами:
– В «По фаундейшн» три таких в штате. Происхождением жизни ребята занимаются. Вот они сюда этого и посылают. Муши-как-то-там. Имя не расслышал.
– Происхождение жизни?
– Ага. Причина, по которой мы функционируем, почему вообще живые. Такая вот фигня.
Я влил Лизе в рот пригоршню глины с хвостами, она благодарно кивнула.
– От глины и функционируем, – сказал я.
Яак кивнул на собаку:
– Она не от глины.
Мы все посмотрели на собаку.
– Да, с ней непонятно.
Лин Мушарраф был приземистым мужиком с черными волосами и крючковатым носом, господствующим над равниной лица. Кожу себе он изрезал круговыми узорами светящихся имплантов и потому, когда выпрыгнул из своего чартерного гибрида, пылал кобальтовыми спиралями.
Кентавры озверели от присутствия постороннего и приперли его чуть ли не к стенке его корабля. Проверяли его и его набор ДНК, обнюхивая, гоняя сканеры над его чемоданом, держа его светящееся лицо под прицелом «сто первых» и порыкивая.
Я дал ему еще минуту попотеть и только после этого отозвал их. Кентавры, кружа и ругаясь, отступили, но шлаковать его не стали. У Мушаррафа вид был ошарашенный – его можно понять. Кентавры – твари страшноватые, больше человека и гораздо быстрее. Модификаторы поведения добавили им злобности, инъекции по улучшению разумности дали достаточно интеллекта, чтобы работать с военной техникой, а базовая реакция «бей или беги» со временем настолько сместилась, что они не знают иного способа ответа на угрозу, кроме атаки. Я видел, как наполовину сожженный кентавр разорвал человека на части голыми руками, а потом подключился к атаке на укрепление врага, теми же голыми руками растаскивая литой каркас. Таких тварей хорошо иметь за спиной, когда начинает лететь шлак.
Я вывел бедолагу из этой наседающей группы. У него на затылке поблескивал целый пакет дополнений памяти: толстая труба извлечения данных, подключенная непосредственно к мозгу, и никакой защиты от удара. Кора, если что, потом отрастет обратно, но уже не будет прежней. Лишь взгляднув на эти три плавника интеллекта, свисающие с затылка, можно было сразу сказать: типичная лабораторная крыса. Сплошь мозги и никаких инстинктов выживания. Я бы навесные усилители памяти не стал в голову втыкать даже за тройной бонус.
– У вас собака? – спросил Мушарраф, когда мы отошли от кентавров подальше.
– Мы так думаем.
Я привел его в бункер, мимо оружейных стоек и весовой, в общую комнату, где поместили собаку. Собака проследила за нами взглядом – наиболее активное ее движение с того момента, как Яак посадил ее в клетку.
Мушарраф застыл на месте.
– Поразительно!
Он присел перед клеткой зверя и отпер дверцу. Протянул пригоршню шариков. Собака с трудом встала. Мушарраф подался назад, давая ей место, и собака пошла за ним, напряженно, настороженно, обнюхивая след шариков. Сунула морду в его коричневую ладонь, пофыркивая и пожирая шарики.
Мушарраф посмотрел на нас.
– И вы нашли это животное в ямах с хвостами?
– Верно.
– Замечательно!
Собака доела шарики и стала обнюхивать руку, нет ли там еще. Мушарраф засмеялся и встал.
– Нет, сейчас больше нет.
Он открыл набор для анализа ДНК, вытащил иглу забора образцов и воткнул в собаку. Полая камера стала заполняться кровью.
Лиза, глядя на это, спросила:
– Вы с ней разговариваете?
Мушарраф пожал плечами:
– Привычка.
– Но она же не разумна?
– Нет, но голоса слышать ей приятно.
Камера заполнилась. Он вытащил иглу, отсоединил камеру и вложил в футляр комплекта. Проснулись программы анализа, заморгали, и с легким шипением вакуума кровь исчезла во внутренностях прибора.
– Откуда вы знаете?
Мушарраф пожал плечами:
– Это же собака. Им свойственно.
Мы нахмурились. Мушарраф стал запускать анализы, немелодично гудя себе под нос. Прибор анализа ДНК мигал и попискивал. Лиза наблюдала за его действиями, явно досадуя, что «СесКо» послала лабораторную крысу проверять уже сделанную ею работу. Ее раздражение легко понять: такой анализ ДНК и кентавр мог бы проделать.
– Я поражен, что вы нашли у себя в ямах собаку, – вполголоса сказал Мушарраф.
– Мы хотели ее расплавить, но Бумбаум не позволил бы.
Мушарраф посмотрел на нее:
– Как это деликатно с вашей стороны.
– Приказ, – пожала плечами Лиза.
– И все же уверен, что ваше термально-импульсное оружие очень вас соблазняло. Как прекрасно с вашей стороны было не расплавить голодающее животное!
Лиза подозрительно скривилась. Я заволновался, не разорвет ли она сейчас Мушаррафа на части. Она достаточно злая без того, чтобы выслушивать нечто, сказанное покровительственным тоном. Блоки памяти на затылке биолога представляли собой жуть до чего соблазнительную цель: один шлепок – и нет лабораторной крысы. Интересно, хватится ли придурка кто-нибудь, если бросить его в водосбор. Биолог, боже ж ты мой.
Мушарраф вернулся к своему анализатору, не подозревая об опасности.
– Вы знаете, что когда-то в прошлом люди считали, что должны сочувствовать всем живым существам на земле? Не только себе самим, но вообще всем живым существам?
– И что?
– Хотел бы надеяться, что у вас хватит сочувствия к глупому ученому, чтобы не рвать меня сегодня на части.
Лиза рассмеялась, Мушарраф сказал, ободрившись:
– Действительно потрясающе, что вы нашли такой образец среди своих шахтных разработок. Я о живом экземпляре не слышал уже лет десять или пятнадцать.
– Я один видел в зоопарке, – сказал Яак.
– Да, в зоопарке им как раз место. И в лабораториях, конечно. Они все еще дают нам полезные генетические данные.
Он изучал результаты анализа, кивая сам себе в такт пробегающей по экрану информации.
Яак улыбнулся:
– Кому нужны животные, если можно есть камни?
Мушарраф начал паковать свой анализатор.
– Жукотех. Совершенно верно. Мы превзошли царство животных. – Он застегнул футляр анализатора и кивнул нам всем. – Что ж, это было очень поучительно. Спасибо, что допустили меня к вашему образцу.
– Вы его с собой не заберете?
Мушарраф от неожиданности застыл на месте.
– О нет. Вряд ли.
– Так это не собака?
– О нет, со всей определенностью, настоящая собака. Но что мне, во имя неба, с ней делать? – Он поднял флакон с кровью. – Мы взяли ДНК. Живую собаку вряд ли имеет смысл держать. Очень дорого, знаете ли, поддерживать в ней жизнь. Изготовление базовой органической провизии требует значительных усилий. Чистые залы, воздушные фильтры, специальные лампы. Воссоздание сети жизни – вещь непростая. Куда проще себя от нее освободить, чем пытаться ее воспроизвести. – Он глянул на собаку. – К несчастью, этому нашему другу не выжить в среде жукотеха. Черви его переварят так же быстро, как все прочее. Чтобы получить животное, надо изготавливать его с нуля. И если подумать, какой в этом смысл? Получить биоробота без рук?
Он засмеялся и пошел к своему кораблю.
Мы переглянулись. Я побежал за доктором и догнал его возле люка, ведущего на полосу. Он готов был его открыть.
– Ваши кентавры теперь меня знают?
– Да, вас определили как своего.
– Это хорошо.
Он раскрыл диафрагму люка и вышел на холод.
Я двинулся за ним.
– Постойте! Что нам с ней делать?
– Вы про собаку? – Ученый влез в корабль и начал пристегиваться. Вокруг нас ревел ветер, жаля лицо крошкой из куч хвостов. – Верните обратно в ямы. Или можете съесть, наверное. Я так понимаю, что это деликатес. Существуют рецепты для приготовления животных. Требуют некоторого времени, но результаты совершенно экстраординарные.
Пилот Мушаррафа начал раскручивать турбины.
– Вы шутите?
Мушарраф пожал плечами и крикнул, перекрывая шум двигателей:
– А вы попробуйте! Еще один элемент нашего наследия, отмерший в эпоху жукотеха!
Он задернул дверь полетного кокона, запечатав себя внутри. Турбины взвыли сильнее, пилот махнул мне, требуя осободить поток, и корабль медленно поднялся в небо.
Лиза и Яак не могли договориться, что делать с собакой. У нас были свои протоколы для решения конфликтов– племя убийц, без них мы бы не выжили. Обычно мы приходили к консенсусу, но иногда вступали в конфликт и каждый держался своей позиции – после этого мало что можно было сделать, кроме смертоубийства. Лиза и Яак стояли на своем, и через пару дней перебранок, с угрозами Лизы сварить эту тварь ночью, когда Яак отвернется, мы наконец-то решили проголосовать. Мой голос должен был внести ясность.
– А я говорю, съедим, – сказала Лиза.
Мы сидели в зале мониторов, разглядывая спутниковые снимки гор хвостов и инфракрасные пятна шахтных ботов, вкапывающихся в землю. В одном углу лежал в своей клетке предмет нашей дискуссии – его приволок туда Яак в надежде повлиять на результат. Сам Яак повернулся на стуле, отвлекаясь от карт.
– А я думаю, сохраним. Это круто, ну, по-старинному, да? У кого сейчас есть настоящая собака?
– А кому нужны эти хлопоты? – возразила Лиза. – Давай лучше настоящее мясо попробуем.
Бритвами она провела полосу себе на предплечье, мазнула пальцем кровавые бусины и попробовала на вкус. Рана закрылась.
Они оба смотрели на меня, я смотрел на потолок.
– Вы уверены, что сами решить не можете?
Лиза улыбнулась:
– Брось, Чен. Тебе решать. Находка-то групповая. Яак ведь не обидится? Не обидишься, Яак?
Тот посмотрел на нее нехорошо.
Я взглянул на Яака.
– Не хочу, чтобы корм для собаки шел за счет бонусов нашей группы. Мы же договорились потратить их на новую «Реакцию погружения». Старая мне жуть как надоела.
Яак пожал плечами:
– Меня устраивает, могу платить из своих. Не буду себе финтифлюшек накупать.
Я откинулся на кресле – ответ был неожиданный. Посмотрел на Лизу:
– Ладно, раз Яак хочет сам платить за нее, думаю, можно оставить.
Лиза уставилась на меня, не веря своим ушам.
– Но мы могли бы ее сварить!
Я посмотрел на собаку в клетке. Она тяжело дышала.
– Это как иметь свой зоопарк. Мне даже нравится.
Мушарраф и «По фаундейшн» взялись снабжать нас гранулами корма для собаки, а Яак нашел в какой-то старой базе данных информацию, как закрепить сломанные кости. И купил водяной фильтр, чтобы собака могла пить.
Я считал, что принял удачное решение, возложив издержки на Яака, однако не предвидел сложности нахождения в бункере немодифицированного организма. Собака обгадила весь пол, а иногда отказывалась от пищи и ее вдруг тошнило без всякой причины, и выздоравливала она медленно, так что мы все оказались в сиделках у этой твари, лежащей у себя в клетке. Я все ждал, что Лиза как-нибудь ночью свернет ей шею, но она, хотя и ворчала, собаку не прикончила.
Яак пытался действовать как Мушарраф – разговаривал с собакой. Лазил по библиотекам и читал о собаках прежних времен.
Как они бегали стаями.
Как люди их разводили.
Мы пытались сообразить, что это за порода, но не особенно сузили круг гипотез, а потом Яак выяснил, что все собаки могли друг с другом скрещиваться, так что можно было лишь предполагать, что это большая овчарка с головой, быть может, от ротвейлера и примесью еще каких-то собачьих – волка там, койота или еще кого.
Яак думал, что в ней присутствует койот, потому что считалось, что они хорошо адаптируются, а наша собака, кто бы она ни была, умеет адаптироваться, раз выжила среди ям с хвостами. У нее нет наших усилений, и все равно она жила среди кислотных отходов. Даже на Лизу это произвело впечатление.
Я ковровой бомбардировкой накрывал Антарктических Сепаратистов, пикируя низко, гоня этих паразитов все дальше и дальше вдоль ледяного поля. Если повезет, то всю их деревню выгоню на остаточный шельф и утоплю прежде, чем они поймут, что происходит.
Я снова нырнул, атакуя с бреющего полета, и ушел, вращаясь, от ответного огня.
Это было достаточно увлекательно, но в основном как способ убить время между настоящими бомбежками. Новую «Реакцию погружения» считают не хуже аркад – полное погружение и обратная связь, – и перенести ее можно на что угодно. Случилось, что люди настолько уходили в нее, что приходилось их внутривенно подпитывать, или они просто засыхали, погрузившись в игровой процесс.
Я готов был уже потопить целую кучу беженцев, но тут Яак позвал:
– Идите сюда! Вы должны это видеть!
Я сорвал с себя очки и бросился в зал мониторов, чувствуя адреналин.
Посреди зала стоял Яак с собакой и улыбался.
Лиза влетела через секунду:
– Что случилось?
Ее глаза бегло осматривали карты местности, она была готова к кровопролитию.
Яак улыбнулся от уха до уха:
– Смотрите. – Повернувшись к собаке, он протянул ей руку: – Дай лапу.
Собака села на задние лапы и серьезно протянула переднюю. Яак, ухмыляясь, пожал эту лапу и бросил собаке гранулу корма, потом повернулся к нам и поклонился.
Лиза нахмурилась.
– А ну, еще раз. – Яак пожал плечами и повторил представление. – Она думает?
Яак пожал плечами:
– Вот уж не знаю. Ее можно заставить выполнять номера – в библиотеках полно таких номеров. Они обучаемы. Не как кентавр или что другое, но их можно обучить фокусам, и если они определенной породы, то могут делать и кое-что посложнее.
– Что, например?
– Некоторые обучены атаковать. Или искать взрывчатку.
Лиза заинтересовалась:
– И атомные заряды?
– Наверное, – пожал плечами Яак.
– Можно мне попробовать? – спросил я.
Яак кивнул:
– Давай, если хочешь.
Я подошел к собаке и протянул руку:
– Дай лапу.
Она выставила лапу, я невольно ощетинился. Как будто сигналы посылаешь инопланетянам. В смысле, ожидается, что биоробот или обычный робот будет делать то, что ты ему говоришь. Кентавр, пойди взорвись. Найди силы противника. Вызови подкрепление. Гибридные корабли тоже таковы. Что скажешь, то и сделают. Но они ведь так задуманы.
– Покорми ее, – сказал Яак, давая мне гранулу корма. – Полагается кормить, когда она выполняет правильно.
Я протянул гранулу. Ладони коснулся длинный розовый язык.
Я снова протянул руку.
– Дай лапу.
Собака дала лапу. Мы обменялись рукопожатием, янтарные глаза смотрели на меня серьезно и печально.
– Жуть какая-то, – сказала Лиза. Я поежился, кивнул, отступил назад.
Собака проводила меня глазами.
В эту ночь я лежал в койке и читал. Свет я погасил, горела только поверхность книги, подсвечивая спальню слабой зеленой аурой. Поблескивали на стенах предметы искусства, купленные Лизой: бронзовая подвеска, изображающая взлетающего феникса, вокруг него – стилизованные языки пламени. Японская гравюра на дереве Фудзиямы, еще одна – деревня под толстым слоем снега. Фотография нас троих в Сибири после кампании на Полуострове – мы улыбаемся, живые посреди гор шлака.
В комнату вошла Лиза. Ее лезвия поблескивали в тусклом свете моей книги – зеленые вспышки, очерчивающие на ходу контуры ее конечностей.
– Что читаешь?
Она разделась и легла со мной в постель.
Я поднял книгу и прочел вслух:
Ударь меня ножом – кровь не пойдет.
Трави меня газом – не вдохну.
Коли, стреляй, полосуй, дави,
я проглотил
науку, я Бог.
Одинокий.
Я закрыл книгу, и свет ее погас. В темноте зашуршала простыней Лиза.
Глаза привыкли к темноте – Лиза смотрела на меня.
– «Мертвец»?
– Из-за собаки, – сказал я.
– Мрачное чтиво.
Она коснулась моего плеча. Теплая рука с погруженными лезвиями, слегка защемившими мне кожу.
– Когда-то мы были как эта собака, – сказал я. – Жалкое зрелище.
– Страшно подумать.
Какое-то время мы лежали тихо. Потом я спросил:
– Ты когда-нибудь думала, что бы с нами случилось, не будь у нас науки? Не будь у нас наших больших мозгов, и жукотеха, и стимуляции клеток, и…
– И всего, что делает нашу жизнь хорошей? – Она засмеялась. – Нет. – И почесала мне живот. – Мне нравятся эти червячки, что живут у тебя в брюхе.
И она стала меня щекотать.
Червячки в тебе живут
И еду тебе несут,
Все плохое забирают,
Все хорошее дают.
Я стал от нее отбиваться, смеясь:
– Это не Йерли.
– Третий класс, базовая биология. Миссис Альварес. Она здорово разбиралась в жукотехе.
Она снова попыталась меня щекотать, но я отвел ее руку.
– Это да, Йерли писал только о бессмертии. Он не хотел его принимать.
Лиза оставила попытки меня щекотать и опять плюхнулась рядом.
– Бла-бла-бла. Он не стал принимать модификацию генов, отказался от ингибиторов с-клеток. Умирал от рака – и отверг лекарства, которые могли его спасти. Последний наш смертный поэт. Ах, как жаль. И что теперь?
– Ты задумывалась когда-нибудь, почему он так поступил?
– Ага. Хотел быть знаменитым. Самоубийство отлично привлекает внимание.
– Нет, серьезно. Он думал, что быть человеком – значит иметь животных. Целую сеть живых существ. Я о нем читал. Странно и не понять, но без них он жить не хотел.
– Миссис Альварес его терпеть не могла. И о нем она тоже сочиняла стишочки. Так что же нам было делать? Разрабатывать жукотех и модулирование ДНК для каждого дурацкого вида? Ты знаешь, во что бы это обошлось? – Лиза прижалась теснее. – Хочешь видеть вокруг себя животных – идешь в зоопарк. Или достаешь строительные блоки и что-нибудь из них мастеришь, если тебе так уж надо. С руками, черт побери, а не как эта собака. – Она уставилась на изнанку верхней койки. – Я бы ее в секунду сварила.
Я покачал головой:
– Не знаю. Эта собака отличается от биоробота. Она смотрит на нас, и там в ней есть что-то такое, и это не мы. Я в смысле, возьми любого биоробота, и он, в сущности, как мы. Только отлит в иную форму, а вот эта собака – нет…
Я замолк, задумавшись. Лиза засмеялась.
– Она тебе руку пожимала, Чен. А когда кентавр тебя приветствует, тебя это не волнует. – Она залезла на меня. – Забудь про собаку, сосредоточься на более существенном вопросе.
В полумраке блеснули ее лезвия и улыбка.
Проснулся я оттого, что мне кто-то лизал лицо. Сперва я подумал, что это Лиза, но она залезла к себе в койку. Открыв глаза, я увидел собаку.
Странно это было, что животное меня лижет, – будто хочет поговорить, или поздороваться, или что еще. Она снова лизнула меня, и я подумал, что это животное прошло долгий путь от той минуты, когда хотело оторвать Яаку руку. А собака поставила лапы на мою койку, а потом одним тяжелым движением оказалась рядом и привалилась ко мне спиной, свернувшись.
Так и проспала собака со мной всю ночь. Странно было, что рядом со мной спит не Лиза, но животное излучало тепло, и что-то в нем было дружелюбное. Я не мог не улыбнуться, засыпая.
В отпуск мы отправились на Гавайи, поплавать, и взяли собаку с собой. Приятно было уехать от северного холода к ласковому Тихому океану. Стоять на пляже и глядеть на бесконечный горизонт. Ходить по берегу, держась за руки, когда черные волны разбиваются о песок…
Лиза хорошо плавала. Она сверкала сквозь металлический блеск океана, как древний угорь, и когда выныривала, обнаженное тело блестело сотнями радужных нефтяных бриллиантов.
Когда солнце стало заходить, Яак поджег океан из своего «сто первого». Мы сидели и смотрели, как огромный красный шар погружается в занавеси дыма и свет его с каждой минутой становится все более темно-багровым. Волны пламени набегали на берег. Яак достал губную гармошку и играл на ней, пока мы с Лизой занимались на песке любовью.
Мы хотели устроить Лизе ампутацию на уик-энд, чтобы она попробовала то, что делали мне в прошлом отпуске. В Лос-Анджелесе это было последним криком моды – эксперимент по уязвимости.
Она была чертовски красива, лежащая на песке, скользкая и оживленная нашими играми в воде. Я слизывал с ее кожи нефтяные опалы, отрезая конечности, делая ее уязвимее ребенка. Яак играл на гармошке, мы смотрели, как садится солнце, смотрели, как я оставляю от Лизы одно лишь ядро.
После секса мы лежали на песке. Последние капли солнца уходили под воду. Лучи его багрово отсвечивали над дымящимися волнами. Небо, затянутое дымом и пеплом, становилось темнее.
Лиза довольно вздохнула:
– Надо бы сюда чаще ездить в отпуск.
Я потянул за кусок колючей проволоки, погруженной в песок. Она вырвалась, я обернул ее вокруг бицепса – тугая лента, впившаяся в кожу. Я показал это Лизе:
– Так я делал всегда, когда был мальчишкой. – Я улыбнулся. – Считал себя крутым до невозможности.
– Так и есть, – улыбнулась Лиза.
– Спасибо науке.
Я оглянулся на собаку. Она лежала на песке неподалеку, казалось, что она настороженно относится к этой новой среде, оторванная от безопасных и привычных кислотных ям и хвостовых гор своей родины. Яак сидел возле собаки и играл. У нее подергивались уши. Играл он красиво, и траурные звуки долетали по берегу туда, где лежали мы.
Лиза повернула голову, пытаясь увидеть собаку.
– Переверни меня.
Я так и сделал. У нее уже начали отрастать конечности. Пеньки, которые должны вырасти и развиться. Утром она будет уже целой и весьма прожорливой. Лиза смотрела на собаку.
– Никогда не была еще так близко к вот такому.
– Прости?
– Она для всего уязвима. В океане плавать не может, есть что попало не может. Мы должны привозить ей еду. Должны очищать ей воду. Тупик эволюции. Если бы не наука, мы были бы так же уязвимы. – Она посмотрела на меня. – Так же беспомощны, как я сейчас. – Она улыбнулась: – Вот никогда я не была так близка к смерти. По крайней мере, когда я не на боевом задании.
– Дико, правда?
– Только на один день. Мне больше понравилось, когда я это проделала с тобой. Уже есть хочу.
Я скормил ей горсть нефтяного песка и стал смотреть на собаку, неуверенно стоящую на берегу, подозрительно обнюхивающую какую-то ржавую железяку, торчащую из песка, как гигантский плавник памяти. Потрогала лапой кусок красного пластика, отполированный океаном, попыталась его пожевать, бросила. Стала круговыми движениями облизывать себя вокруг пасти. Я подумал, не отравилась ли она снова.
– Во всяком случае, наводит на мысли, – сказал я про себя. Скормил Лизе еще горсть песка. – Появился бы вдруг человек из прошлого, увидел бы нас здесь и сейчас, – что бы он о нас сказал? Счел бы нас вообще людьми?
Лиза посмотрела на меня серьезно.
– Нет. Он назвал бы нас богами.
Яак встал, не спеша вошел в прибой, по колено в черные дымящиеся волны. Собака, руководствуясь каким-то неведомым инстинктом, пошла за ним, придирчиво выбирая себе путь по песку и гальке.
В последний наш день на пляже собака запуталась в клубке колючей проволоки. Изодрала себя в клочья в буквальном смысле: порезы, сломанные лапы, едва не задохнулась. Наполовину отгрызла себе одну лапу, пытаясь освободиться. Когда мы нашли ее, это было кровавое месиво драного меха и торчащего наружу мяса.
Лиза уставилась на собаку.
– Черт побери, Яак, ты же должен был за ней смотреть!
– Я ушел плавать. Не могу же я все время глаз с нее не спускать.
– Да целая вечность уйдет, пока все это залечится, – кипела Лиза.
– Надо разогреть охотника, – сказал я. – С этим легче будет работать дома.
Мы с Лизой присели, чтобы вырезать собаку из кучи проволоки. Она скулила, слабо помахивая хвостом, пока мы работали.
Яак молчал.
Лиза хлопнула его по ноге.
– Яак, давай сюда. Она истечет кровью, если не поможешь. Ты же знаешь, какая она непрочная.
– Я думаю, мы должны ее съесть, – сказал Яак.
Лиза пораженно подняла на него глаза.
– Ты серьезно?
Он пожал плечами:
– Конечно.
Я поднял глаза, продолжая рвать запутанную вокруг собачьего туловища проволоку.
– Я думал, ты хотел иметь домашнее животное. Как в зоопарке.
Яак покачал головой:
– Гранулы эти кормовые слишком дороги. Я половину своей зарплаты трачу на еду и фильтрацию воды, а теперь еще вот такая фигня. – Он махнул рукой в сторону запутавшейся собаки. – За этой дурой приходится смотреть все время. Не стоит оно того.
– Но она же твой друг. Вы с ней за руку здоровались.
Яак засмеялся.
– Мой друг – ты. – Он посмотрел на собаку, поморщился, подыскивая слова. – А это… это просто животное.
Хотя время от времени мы вели праздные разговоры, каково это было бы – съесть собаку, для меня стало неожиданностью его твердое намерение убить ее.
– Может, стоит отложить это до утра, – сказал я. – Отвезем ее обратно в бункер, починим, и тогда уже примешь решение – когда эмоции схлынут.
– Нет. – Он достал гармошку и сыграл несколько нот, быстрый джазовый пассаж. Вынул ее изо рта. – Хочешь тратить деньги на собачью кормежку – я согласен, наверное, а иначе…
Он пожал плечами.
– Я не думаю, что ее следует варить.
– Не думаешь? – Лиза глянула на меня. – Могли бы зажарить ее прямо здесь, на пляже.
Я посмотрел на собаку – тяжело дышащее, доверчивое животное.
– Все-таки не думаю, что нам следует это делать.
Яак серьезно посмотрел на меня:
– Хочешь платить за корм?
Я вздохнул:
– Коплю на новую «Реакцию погружения».
– Ну, так у меня тоже есть на что копить. – Он поиграл мускулами, показывая татуировки. – А эта – на хрен она нужна?
– Она заставляет улыбаться.
– «Реакция погружения» тоже заставляет улыбаться. И за ней не надо дерьмо прибирать. Брось, Чен, признай: ты тоже не хочешь с ней возиться. Это же геморрой.
Мы переглянулись, потом посмотрели на собаку.
Лиза зажарила собаку на вертеле над горящим пластиком и нефтью, собранной с поверхности воды. Вкус был о’кей, но, в конце концов, ничего особенного. Случалось мне есть жженого кентавра, который был повкуснее.
Потом мы прошлись вдоль берега. Опалесцирующие волны разбивались, грохоча, о песок, оставляя радужные полосы, и вдалеке тонуло красное солнце.
Без собаки на пляже действительно можно было как следует расслабиться. Не надо было следить, чтобы она не влезла в кислоту или не запуталась в торчащей из песка колючей проволоке, не сожрала чего-нибудь, отчего полночи будет блевать.
И все-таки я вспоминаю, как собака лизала мне лицо, как втащила свою мохнатую тушу на мою кровать, вспоминаю ее теплое дыхание рядом со мной.
И мне ее иногда не хватает.
