Несколько лет назад у меня был волнующий разговор с одним хорошим другом, который вместе с женой взял на воспитание маленького ребенка. Как и Йола, этот малыш родился в трудной семье. Его родители употребляли наркотики, были даже признаки насилия. Органы опеки передали младенца в семью моего друга со словами: «Можете считать, что спасли этого ребенка из ада и что он никогда не вернется к своим биологическим родителям!» Мои друзья так и считали, но, к сожалению, ошиблись. Когда малышу исполнилось два года, служба опеки в первый раз захотела забрать мальчика из приемной семьи, хотя биологические родители все еще не избавились от серьезной наркотической зависимости, а обвинения в жестоком обращении не были сняты. И он произнес фразу, которая и вдохновила меня на этот роман: «Я скорее сбегу с нашим сыном из страны, чем верну его в тот ад».

И снова возник вопрос: «А что, если?», в котором я хотел докопаться до самой сути. Как бы отреагировал я сам, если у меня захотели бы отобрать моего любимого ребенка и передать человеку, который – пусть и много лет назад – истязал это маленькое живое существо? Конечно, я знаю, что права биологических родителей на ребенка в приоритете. И что на плечах судей и сотрудников органов опеки лежит огромная ответственность, когда они должны решить: оставить ребенка в приемной семье или вернуть в биологическую.

Но в случае моего друга все было однозначно. Настолько однозначно, что суд постановил: мальчик должен остаться в приемной семье, потому что условия у биологических родителей неприемлемы для ребенка. Это решение было уже многократно подтверждено: семья моего друга должна ежегодно являться на судебное разбирательство, потому что в Германии биологические родители могут регулярно обращаться в органы с требованием вернуть им отобранных детей. Саския Этцольд, судебный медик в университетской клинике Шарите в Берлине и соавтор написанного вместе с моим другом Михаэлем Тсокосом и стоящего прочтения памфлета «Германия истязает своих детей», утверждает, что каждый второй день от последствий жестокого обращения в Германии умирает один ребенок. Очень часто это дети, которые были возвращены органами опеки в биологические семьи. «Это просто недопустимо, что у меня на столе для вскрытия трупов оказываются дети, потому что права родителей были важнее», – заявила Этцольд в интервью журналу «Шпигель».

Хотя мой друг и его жена панически боялись, что в результате возвращения в биологическую семью их малыш понесет физический и моральный ущерб, который предсказывали многочисленные эксперты, они тогда не сбежали. Мой друг не похитил своего приемного сына. В отличие от Макса Роде он положился на справедливость судебной системы, но был близок к тому, чтобы начать паковать чемоданы.

Подобные, почти неразрешимые экзистенциальные конфликты и интересуют такого автора, как я. Экстремальные, эмоциональные, исключительные ситуации – не только для родителей, но и, разумеется, для службы опеки и судей. Но в первую очередь для приемного ребенка, чье будущее зачастую решают абсолютно чужие ему люди.