ВОСЕМЬ ЧАСОВ СПУСТЯ

– Ты что, рехнулся, Макс?

Ким еще не повышала голос и не плакала, но это лишь вопрос времени. Еще немного, и она, заливаясь слезами, начнет выплескивать мне в лицо накопившуюся злость. Тем более что мы уже и раньше вели подобные разговоры, как сегодня.

– Я лишь ненадолго оставил ее одну, – повторил я не в первый раз и пошел за ней в комнату Йолы, где Ким открыла верхний ящик комода.

– Ненадолго? – Она так резко повернулась ко мне, что ее длинная светлая коса качнулась вперед, как маятник. Мой крик о помощи застал Ким во второй половине дня на беговой дорожке в фитнес-клубе, и она тут же примчалась в больницу. Сейчас, около полуночи, на ней все еще был облегающий черный спортивный костюм и кроссовки, в которых она взлетела по лестницам реанимации.

– Ты заставил ее ждать больше часа.

Ким без разбора запихнула какое-то нижнее белье, носки и пижаму в спортивную сумку, потом протиснулась мимо меня в коридор. Следующей целью была ванная комната, куда я также потащился за Ким.

– Как такое могло случиться?

Я покачал головой. Пожал плечами, потому что тоже не мог найти этому объяснения. В зеркале настенного шкафчика я сам увидел, насколько беспомощной выглядела моя реакция. И как резко я постарел. Как будто с начальной школы был заядлым курильщиком и по утрам пытался избавиться от плохого запаха с помощью виски. Мои щеки были цвета консервированного имбиря, какой подают к суши, а темные круги под глазами выглядели так, словно неумелый гример пытался создать своего первого зомби.

Ненакрашенное же лицо Ким, усыпанное детскими веснушками, наоборот, напоминало рекламный постер салона красоты. В баре у нее спрашивали паспорт, а у меня, почему я с дочерью. Но теперь мы уже не скоро отправимся вместе в бар, это ясно.

– Это гостевая парковка при больнице. Я же не высадил ее на лавке где-то в Герлицком парке среди наркоманов и дилеров!

Ким сделала глубокий вдох и выдох, но ей не удалось успокоиться.

– Не в этом дело, Макс. Как ты мог быть таким идиотом и хранить эту адскую штуку в машине!

– Да я не хранил.

– Ах, нет?

Она схватила с края раковины зубную щетку Йолы и ткнула ею в мою сторону.

– Тогда «нокаутирующие капли» сами собой перелетели из рабочего кабинета в бардачок в твоей машине, чтобы Йола смогла ими отравиться?

Во время перекура две медсестры нашли ее в бессознательном состоянии у входа в свое отделение, которым, как назло, оказалась патологическая анатомия. Сначала врачи подозревали алкогольное или наркотическое опьянение. Позднее лабораторный анализ выявил в крови у Йолы гамма-гидроксимасляную кислоту, сокращенно ГГМ. Так называемый «наркотик для свиданий», который насильники незаметно подсыпают своим жертвам – в основном женщинам – в напиток. В зависимости от дозировки некоторые теряют сознание уже через десять минут и после пробуждения не могут ничего вспомнить. Вероятно, то же случилось и с Йолой.

Через несколько часов, проведенных нами в страхе, около полуночи она наконец пришла в себя, целая и невредимая, но без малейшего понятия, почему вышла из машины и что затем с ней произошло. Последнее, что она помнила, – как я забрал ее с тренировки по плаванию. Затем провал в памяти.

Типичное последствие приема ГГМ.

Я хорошо в этом разбирался, потому что подобный наркотик играл центральную роль в моем актуальном романе. Поэтому я выпросил у знакомого аптекаря маленький пузырек вещества, но испробовать на себе пока так и не решился.

– Я видела его у тебя на письменном столе, – сказала Ким.

– Да, в рабочем кабинете. И я его всегда запираю. Ключ есть только у тебя и у меня! Ты всерьез думаешь, что я сорвал этикетку с пузырька и поехал гулять с нокаутирующими каплями? – Я поднял полотенце, которое упало у Ким. – И даже если бы я это сделал, пожалуйста, подумай еще и скажи мне, неужели ты считаешь нашу дочь настолько глупой, чтобы выпить глоток из пузырька, воняющего кислотой?

– Йола не глупая. Йоле десять лет. Она ребенок. Подобным вещам не место в ее окружении. Проклятье, а ей самой не место на больничной парковке. Что, черт возьми, ты там забыл?

Я вздохнул.

– Ты же была там, когда полиция меня допрашивала. Этот самоубийца позвонил мне…

– Да, да. Я это знаю.

К счастью, доктор Грабов мог подтвердить полицейским мою историю. Так как после смерти своего пациента он уже не чувствовал себя связанным обязательством хранить врачебную тайну, я узнал, что жертвой пожара был чудаковатый ученый, по всей вероятности страдающий от депрессии, который облился бензином в своем гараже на два машиноместа в Кепинике и поджег себя. Из-за однозначного суицидального характера случившегося никакого расследования, видимо, проводить не планировалось. К тому же сестры нашли несколько изданий моих книг, многие с рукописными заметками на полях. Очевидно, речь шла о сумасшедшем «фанате». Литературный сталкер, с которым умирающий мозг в последние минуты жизни сыграл злую шутку. Хотя мне все еще было не ясно, как он мог узнать обо мне так много, но в настоящий момент меня это абсолютно не интересовало.

– Я только задаюсь вопросом: почему ты должен был обязательно втягивать в это Йолу? Любой нормальный отец поехал бы в пиццерию, как и договаривались.

– Нормальные отцы не зарабатывают тем, что пишут триллеры.

– Ах, ты снова этим занимаешься? Зарабатываешь?

В самую точку. Удар ниже пояса.

По лицу Ким пробежала тень, смутившись, она потупила глаза и тихо сказала:

– Слушай, мне очень жаль. У меня случайно вырвалось, прости, ладно?

Она снова подняла взгляд. Я молчал и ждал неизбежного но.

– Но ты живешь в своем собственном мире, Макс. Если ты и задумываешься, то только о следующей истории, которую хочешь написать. Иногда я сижу перед тобой за обеденным столом и трижды повторяю предложение, пока ты мне наконец не ответишь, потому что мысленно ты снова со своими психопатами и серийными убийцами, а не у нас дома. Поэтому я спрашиваю себя: в состоянии ли ты вообще отличить свои истории от реальности? Вероятно, ты даже не помнишь, как сунул капли в машину.

Она заплакала, и мне на глаза тоже навернулись слезы при мысли, что могло случиться. Йолу не тронули, а концентрация вещества в крови не нанесет ущерба ее здоровью. Но выпей она больше ГГМ, не спала бы сейчас в Вестэнде, а лежала бы, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких. О худшем, что могло случиться, я не решался думать.

Ким нашла все косметические и гигиенические средства, которые хотела собрать Йоле в больницу, и вышла из ванной.

Мы направились к входной двери, где я снял с вешалки свою куртку.

– Не надо, – сказала Ким и покачала головой. Утомленно моргнула, уставшая от дискуссии, которая ее ожидала.

– Почему? – спросил я. – Йола будет рада видеть меня, когда проснется.

– Йола да.

Понимаю.

Я поднял руку, еще не зная, что собираюсь сделать. Вероятно, я хотел коснуться Ким, сказать ей, что сожалею, что это моя вина и я никогда не прощу себе этой ошибки, хотя не помню, как взял пузырек из рабочего кабинета, и ума не приложу, как он оказался в машине. Но Ким меня опередила и сказала:

– Возможно, это забавно в романе, когда сильный герой втягивает свою умную дочь в приключение. Но в реальности это большая глупость.

– Я никогда не стал бы подвергать Йолу опасности, – сказал я.

– Специально нет, в этом я не сомневаюсь. Ты готов убить и умереть за нее, и ты всегда рядом в решающий момент.

Я кивнул.

– Но только в решающий момент. Понимаешь? В этом проблема. Йоле нужна не пожарная служба, а отец. А мне давно уже нужен не фантазер, который кормит меня чипсами «Пенг» и придумывает истории, а муж, который обеими ногами стоит на земле.

Она грустно посмотрела на меня и закинула спортивную сумку Йолы на плечо.

Странно, но ее следующее прощальное предложение причинило мне гораздо меньше боли, чем все сказанное до этого:

– Я знаю, хуже момента не придумаешь, но я встретила другого, Макс.

Вероятно, потому, что я давно уже рассчитывал однажды услышать это.