Моя прежняя одержимость справедливостью запустила во мне программу саморазрушения: доказать всем и вся, что я прав во всем. Ослепленный собственной глупостью, я считал, что все, ради чего я работаю – это чтобы другие признали мою правоту. Правильные поступки не были задачей номер один, гораздо больше я был озабочен не тем, чтобы действительно корректно действовать, а тем, чтобы все вокруг считали, что я действую верно.
