Глава первая
Ничто в этот день не предвещало убийства. Был он унылый и серый, но теплый, и в цирке собралась приличная толпа. Мы неплохо выступили. Было пятнадцатое августа, четвертый день нашего пребывания в Эвансвилле, штат Индиана.
Около половины седьмого — мы как раз начали готовиться к вечернему представлению — полил дождь. Обычно для цирка шапито это катастрофа, но на сей раз никто особенно не расстроился. Вот уже несколько недель, пока мы колесили по южному Огайо и Кентукки, стояла отличная погода, мы работали каждый день и не могли пожаловаться на заработок. Для разнообразия вполне можно было один вечер устроить себе отдых.
Дядя Эм только открыл наш киоск с призовой игрой, и тут в сумерках упали первые крупные капли. Он запрокинул голову и посмотрел на небо. Несколько капель попали ему на лицо и, поблескивая, повисли там. Дядя снова закрыл киоск и широко улыбнулся.
— Ну, Эд, — сказал он, — похоже, у нас выходной.
— Может, дождь скоро закончится, — предположил я.
— Думаю, зарядил на всю ночь. Еще и ветер поднимется. Давай-ка веревкой привяжем.
Мы убрали бейсбольные мячи, деревянные бутылки из-под молока, две полки с призами и достали непромокаемые плащи. Я надел шляпу. Со своей дядя Эм вообще никогда не расстается, разве что когда спит. У него мягкая черная шляпа с широкими опущенными полями вроде той, которую носит Тень, но на этом сходство моего дядюшки с Тенью заканчивается: он низкорослый, весьма упитанный, у него веселое круглое лицо и не слишком аккуратные каштановые усы.
Мы достали веревку и привязали боковые стены нашего киоска к каркасу двойным рыбацким узлом. Дождь усилился. Повсюду на аллее работники цирка делали то же самое и снимали афиши. Мы также привязали палатку, в которой спали, к будке с нашим аттракционом.
К этому времени дождь поутих, превратившись в мелкую морось, но дядя Эм утверждал, что это он так нас дурачит.
— Сегодня открывать не будем. Наверное, я схожу в Джи-топ. Почему бы тебе не сгонять в город, посмотреть кино?
— Я останусь здесь, — ответил я. — Хочу поиграть на тромбоне, к тому же у меня есть журнал с детективами.
Дядя кивнул и ушел, а я вернулся в палатку, включил свет и достал свой отличный тромбон, который дядя подарил мне, когда в прошлом году после смерти отца я устроился работать в цирк.
Этот тромбон до сих пор вызывал у меня восторг. Некоторое время я просто сидел, держа его в руках и наслаждаясь соприкосновением с ним. У него была легкая, как перышко, кулиса, которая двигалась так, что не ощущалось ни трения, ни веса. Я полировал его позолоченное покрытие, словно драгоценность. Инструмент приятно было просто держать в руках и смотреть на него.
Посидев так, я начал играть гаммы, а потом сыграл несколько мелодий по памяти. Неплохо. Но когда я взял высокие ноты, они у меня не получились, и, наверное, это звучало ужасно. Позади послышался смех, и я обернулся. В палатку просунулась голова Хоуги, а потом, широко улыбаясь, вошел и он сам. С его ярко-желтого непромокаемого плаща стекали капли дождя. Хоуги был такой огромный, что, казалось, занимал собой половину палатки, и ему пришлось слегка наклонить голову, чтобы не задеть шляпой полотняный потолок.
— Эд, я думал, тут кого-то режут, — сказал он. — Заглянул, чтобы проверить.
Я улыбнулся:
— Ты только что вернулся, Хоуги?
— Пару минут назад. Все готово к переезду в Саут-Бенд на следующей неделе. Там и место хорошее.
Несколько дней в неделю он подрабатывал антрепренером, поскольку наш штатный антрепренер уволился. Обычно Хоуги выступал в интермедии с лекциями по сексуальному воспитанию, но в большинстве городов его номер вызвал бурное негодование, и устроители ярмарки решили отказаться от таких рода лекций до конца сезона.
— Как твоя шимпанзе, Хоуги? — спросил я.
Он помрачнел:
— Все еще болеет. Я сразу заглянул в трейлер, посмотреть, как она. А где Эм? Играет?
Я кивнул, и Хоуги вышел из палатки. Дождь снова усилился, отбивая равномерную дробь по полотняной крыше у меня над головой. Послышались раскаты грома. От этого низкого, далекого грохота почему-то становилось страшно. Вроде и знаешь, что это всего лишь тучи ударяются друг о друга, но звук напоминал рычание какого-то зверя, огромного и страшного, которого нельзя опознать по голосу, но он казался большим и смертоносным, хотя и находился далеко.
Я надел дождевик и зашагал по аллее. Дождь стучал по моей шляпе, как по барабану, и земля на территории цирка начала превращаться в раскисшую грязь. К счастью, наклонная поверхность поможет избежать образования глубоких луж, а с грязью справятся опилки.
Я пересек аллею и направился к зеленому фургону, расположенному за шатром шоу уродов. В фургоне горел свет, и когда я постучал, Ли Кэри пригласил меня войти. Он улыбнулся и произнес:
— Можешь послушать граммофон. Правда, я сейчас ухожу.
— Есть новые пластинки?
— Альбом Джимми Дорси. Хорошая музыка.
Он надел непромокаемый плащ и вышел, а я включил портативный граммофон и поставил альбом Дорси. Действительно, хорошая музыка. Но в небе грохотало все громче, и я не мог сосредоточиться на музыке. Да ну ее, решил я и снова направился на улицу.
Дождь лил как из ведра. Я поспешил обратно к нашему киоску и обнаружил там дядю Эма, который стоял под козырьком фургона с попкорном и следил за нашей палаткой. Поднялся ветер, но не очень сильный.
Мы немного поговорили с ним, а когда дождь и ветер слегка поутихли, дядюшка Эм вернулся в Джи-топ. Если кто не в курсе, Джи-топ — палатка, где циркачи играют в карты между собой, в своем кругу. Чужакам — то есть людям со стороны — сюда вход заказан, это дело чисто семейное.
Я пошел с дядей, немного понаблюдал, как он играет в рамми, но задерживаться там не стал.
После нескольких партий я вернулся в палатку, в которой мы спали. Под дождевик залилась вода, я разделся и принялся вытираться полотенцем. Пока я этим занимался, неожиданно погас свет. Причем не только у нас в палатке, но на всей территории цирка. Выглянув на улицу, я увидел, что везде царит кромешная тьма.
Выругавшись, я на ощупь отыскал спички и зажег карбидную лампу, которую мы использовали только в чрезвычайных ситуациях. Я как раз переодевался в сухие трусы, когда в палатку вошел дядя Эм.
— С тобой все в порядке, сынок? — спросил он.
— Да, — кивнул я. — Что случилось?
— Молния ударила в какие-то провода и поджарила дизельный генератор. Сегодня его не починят — вся обмотка сгорела. Гроза закончилась, но напоследок выстрелила по нам.
Когда он ушел, я достал журнал с детективными историями и попробовал почитать. Но меня все сильнее клонило в сон. Снова начался легкий дождик, который то прекращался, то моросил. Сквозь тихий стук дождя я услышал, как бьют часы, а затем далекий свисток поезда. Тихо шипела карбидная лампа, мягко гудел дождь, скучный рассказ все больше усыплял меня… и в конце концов усыпил.
Мне кажется, выстрела я не слышал. Если и слышал, то его звук затерялся в снах, которые мне снились, а это я плохо помню.
Меня разбудил голос дяди Эма.
— Эд! — позвал он с порога. — С тобой все нормально?
Я сел на койке.
— Ну да… А что?
— Только что раздался выстрел. Я подумал, может…
Он не договорил. Видимо, дядя решил, что я взял ружье тридцать второго калибра, которое он хранил в сундуке, и оно случайно выстрелило.
Дядя зашел в палатку, за его спиной возник огромный силуэт. Это был Хоуги. Он наклонил голову, чтобы не задеть головой потолок.
— Говорят, стреляли где-то возле шатра сайд-шоу. Ты идешь туда, Эм?
Видимо, именно туда дядя Эм и отправился, поскольку я вдруг остался в палатке один. Все еще пребывая в полусне, я опустил ноги на пол и натянул сапоги. Снаружи доносилось множество голосов и чавкающий звук шагов по раскисшей земле. Дождя больше не было слышно.
Я быстро накинул дождевик прямо на голое тело. Это было неприятно, на коже он казался холодным и липким. На ходу застегивая плащ, я выскочил на улицу, обогнул наш киоск и выбрался на аллею. Все еще моросил мелкий дождик.
Я влился в поток людей, двигавшихся в направлении шатра сайд-шоу. У многих в руках были фонарики. Конечно, я не удосужился захватить свой фонарик, поскольку спросонья не сообразил, что на аллее темно, хоть глаз выколи. Но, следуя за остальными, умудрился дойти до шатра сайд-шоу и даже ни обо что не споткнуться.
Забор, окружавший шатер, я нашел довольно легко — просто в него врезался. Я перелез через забор, на ощупь отыскал дорогу к полотну, умудрившись не запутаться, и пролез под боковой стеной.
Внутри было светло. Неровные танцующие лучи примерно двадцати фонариков заливали помещение тусклым светом. Но одно место, в самом центре, было освещено очень ярко.
Вокруг толпилось много людей. Мне не было видно, что́ они там рассматривают. Приблизившись к плотному кольцу, окружавшему это место, я встал на цыпочки и вытянул шею, пытаясь заглянуть поверх голов.
В этот момент стоявший передо мной человек отошел, и я разглядел то, что лежало в траве. Лучше бы я этого не видел.
На траве, лицом вниз, лежал ребенок, совсем голый. Судя по всему, мальчик, лет шести-восьми. У него была очень бледная кожа и коротко подстриженные темные волосы.
Из спины у него торчала рукоятка ножа. Тяжелая. Нож напоминал один из тех метательных ножей, которыми пользовался в своем выступлении Австралия. Мальчик был мне не знаком. По крайней мере со спины я его не узнал.
Сзади напирали другие люди, некоторые из них взволнованно обсуждали происшествие. Напротив меня Папаша Дженни опустился на колени и приложил руку к плечу мальчика.
— Мертвее не бывает, — произнес он. — Совсем холодный.
Он быстро отнял руку. Кто-то сказал: «Господи Иисусе!», и это прозвучало вполне искренне.
— Не трогайте его, — проговорил кто-то третий. — Не передвигайте тело!
Еще упомянули копов, выругались.
Я попятился и вышел из кольца людей. Неподалеку стояла другая группа, поменьше, и там я заметил дядю Эма и Хоуги. Они собрались вокруг кого-то, кто сидел на краю платформы уродов. Человек всхлипывал с таким надрывом, будто вот-вот готов был впасть в истерику. Судя по звуку, это была девушка. До смерти перепуганная девушка.
Мне и самому было не по себе. Конечно, я не испугался, как та девушка, но меня слегка мутило.
Я отошел к выходу и прислонился к рекламной сцене, гадая, кто, черт возьми, мог прирезать мальчишку и зачем. Пытался определить, что это за мальчишка, но не мог. Странно, ведь в цирке было много детей, и я полагал, что знаю их всех, если и не по имени, то хотя бы в лицо.
Среди цирковых детей мне особенно нравился один мальчишка такого возраста и комплекции, паренек по прозвищу Джигабу, который танцевал чечетку в шоу. В свои семь лет Джигабу чувствовал ритм ногами лучше, чем Крупа руками. Но этот ребенок с мертвенно-белой кожей был не Джигабу. Исполнитель чечетки был черный, как уголь.
И все же, подумал я, мальчишка, который лежит там, наверняка из цирка, а не из города. Городской ребенок мог оказаться возле палатки интермедии в столь поздний час, но уж никак не без одежды. А вот для циркового ребенка это было не так уж странно. Многие работники нашего цирка в жару спят голышом. Ребенок тоже мог, однако…
Через минуту-другую тошнота прошла, и хотя во рту все еще ощущался неприятный привкус — в прямом и переносном смысле, с обедом я пока расставаться не собирался.
Я услышал, что меня зовет дядя Эм, крикнул ему в ответ: «Да» и собрался вернуться в шатер, когда дядя Эм, Хоуги и девушка вышли мне навстречу. Девушка шла между ними, они обнимали ее за плечи. Она была в длинном непромокаемом плаще зеленого цвета, зеленом берете и заляпанных грязью тапочках на высоком каблуке. На плаще и обнаженных ногах тоже виднелись обильные следы грязи. Девушка слегка наклонялась вперед, закрыв лицо руками, и все еще тихонько всхлипывала.
Дядя Эм тихо разговаривал с ней.
— Рита, — сказал он, — ты знакома с моим племянником Эдом? Его зовут Эд Хантер, такая же фамилия, как у меня. Послушай, он хороший парень. Покатайтесь с ним по городу, пока тебе не станет лучше. Пусть он на время увезет тебя отсюда.
Девушка перестала плакать и опустила руки. Теперь я узнал ее. Это была одна из новых девушек в стрип-шоу, которая поступила на работу к нам в цирк в Луисвилле и выступала всего неделю. Я видел ее пару раз. Я вспомнил, что она симпатичная, хотя сейчас, когда все лицо у нее распухло от слез, а на щеках виднелась грязные потеки, о ней трудно было такое сказать.
— Привет, Эд, — промолвила она и попыталась улыбнуться.
Я забыл о неприятном чувстве в животе и во рту и улыбнулся в ответ. Мне пришло в голову, что, возможно, убитый мальчишка приходится ей братом или еще каким-нибудь родственником. Но уж точно не сыном — она была не намного старше меня, а то и вообще ровесница. У нее никак не могло быть ребенка такого возраста. На вид ей можно было дать не более восемнадцати лет.
Дядя Эм оставил ее с Хоуги и приблизился ко мне. Взяв меня за руку, он наклонился, чтобы другие не слышали его слов, и тихо произнес:
— Это она обнаружила мальчишку, Эд. Споткнулась о труп в темноте, когда шла через шатер. Наверное, в нужник. Она чуть с ума не сошла. Послушай, отвези ее…
— Кто этот парень, дядя Эм? — спросил я. — Ты его знаешь?
— Нет, но забудь об этом. Слушай, я хочу пока тут покрутиться, и Хоуги тоже. Он даст тебе ключи от машины. Она стоит перед его трейлером, но не прицеплена. Покатай девочку, отвлеки ее от случившегося. — Он улыбнулся и на мгновение стал похож на веселого сатира. — Помоги ей сосредоточиться на чем-то другом. Может, тебе что-нибудь придет в голову.
— Конечно, — согласился я. — Но… ведь она обнаружила тело… разве копы не придут в ярость, узнав, что ее нет на месте?
Дядя раздраженно покачал головой:
— Мы обо всем позаботимся. Если копы начнут ее допрашивать в таком состоянии, у нее начнется настоящая истерика. Так что пусть ждут. Черт подери, я бы сказал, что это я нашел труп, да только слишком много народу слышало выстрел…
— Дядя Эм! — Я совсем забыл о выстреле, пока он о нем не напомнил. — Ведь мальчишку зарезали. Что же это был за выстрел?
— Пистолет Риты. Маленький, с перламутровой рукояткой, он лежал у нее в кармане плаща. Она взяла его с собой, потому что боится ходить в темноте, когда все ярмарочные огни погасли. Не привыкла еще к балагану. Она держала руку в кармане, на пистолете, и он выстрелил, когда она в темноте споткнулась о мальчишку.
— Рита не пострадала?
— Даже порохового ожога не получила. Пуля ушла в землю перед ней, пока она падала. Продырявила карман, но больше ничего. А теперь прекрати задавать дурацкие вопросы и убирайся отсюда!
Я повернулся, и Хоуги вручил мне ключи от машины.
— Готова, Рита? — спросил я.
— Да, Эдди, идем. — Ее голос все еще дрожал, но уже не так сильно.
Дождь сменился легким туманом, который затягивал лобовое стекло, едва лишь проворные «дворники» успевали стереть предыдущий слой. По краям, за пределами досягаемости «дворников», лобовое стекло стало непроницаемым, словно матовое. Заднее и боковые стекла старенького седана были в таком же состоянии. Мы оказались в маленьком прямоугольном мирке, принадлежавшем только нам, отгороженном от влаги и темноты, царивших снаружи. Все это мы могли наблюдать только через полукружия, создаваемые «дворниками» на лобовом стекле.
Рядом со мной сидела красивая девушка, но в тот момент это не имело значения, поскольку я должен был полностью сосредоточиться на сверкающей полоске дороги впереди, на которой постоянно возникали неожиданные повороты. Все мое внимание было направлено на то, чтобы следить за этой извивающейся асфальтовой полосой и удерживать на ней машину.
Но вскоре я с удивлением подумал: куда я так спешу? Убрав ногу с педали, снизил скорость и улыбнулся сидевшей рядом девушке. Она ответила мне тем же.
— А я-то никак не могла понять, куда ты так торопишься, — произнесла Рита.
Она придвинулась ближе, и я слегка приобнял ее. Это казалось совершенно естественным. В любом случае было приятно.
Автомобиль съехал на обочину дороги и остановился. «Дворники» перестали работать, и мы оказались полностью отрезаны от внешнего мира в нашей маленькой прямоугольной вселенной в салоне. Я повернулся и посмотрел на Риту. Она была очень красивая, даже сейчас, когда дождь смыл с лица весь макияж. У нее были голубые, слегка затуманенные глаза. Ее спокойный взгляд встретился с моим.
— Давай не будем, Эдди, — промолвила она.
— Ладно, — кивнул я. — Буду вести себя хорошо.
— Потому что… ты мне нравишься, Эдди.
Я рассмеялся:
— Веская причина!
— И я хочу, чтобы ты продолжал мне нравиться. Может, это звучит глупо, но… И пожалуйста, Эдди, перестань на меня смотреть. Я знаю, что вся в грязи и выгляжу ужасно.
— Я бы так не сказал, — заверил я. — Ну… не совсем так…
— Все равно не смотри.
— Хорошо, — произнес я и, наклонившись вперед, выключил огонек на приборной панели. — Теперь я ничего не вижу. Довольна?
— Только не вздумай пустить в ход систему Брайля… Прости, Эдди.
— За что?
— Я говорю вульгарно. Наверное, я чувствую потребность защищаться с тех пор, как неделю назад стала работать в цирке. Все мужчины-циркачи такие… сволочи.
— Не все. Например, мой дядя и Хоуги…
— Я не про Хоуги. Он мне вроде как дядя. Не родной, но он знал моих родителей, а Мардж дружила с моей матерью. Это он устроил меня на работу в цирк. И вообще, они с Мардж так помешаны друг на друге, что никому и в голову не придет подозревать Хоуги в том, что он начнет подкатывать к другой женщине.
— Да, мне тоже нравится Мардж.
— А твой дядя… Я с ним до сегодняшней ночи не виделась. Кто он и чем занимается?
— Эмброуз Хантер, — ответил я. — Но зови его просто Эм, а то отшлепает. Он, в общем-то, лучший человек на свете.
— Мне хотелось бы познакомиться с ним.
— Познакомишься. Есть и другие хорошие парни. Например, Ли Кэри, фокусник из сайд-шоу. Тебе нравится свинг?
— Конечно.
— У Кэри есть граммофон и отличные пластинки. Как-нибудь сходим послушаем. И он тебе понравится. Гарантирую, что Кэри не будет к тебе клеиться.
— Почему?
— Ну, потому что…
— Хочешь сказать, если он и стал бы к кому-то клеиться, то это был бы ты?
— Этого он тоже не стал бы делать, — ответил я. — Не стал бы, потому что… Черт возьми, давай забудем об этом. Ты почти правильно угадала. Но он хороший парень и наверняка тебе понравится.
— Значит, как-нибудь послушаем его пластинки. Но другие циркачи, которых я встречала…
— По-моему, ты их неправильно поняла, Рита. В разъездном цирке, разумеется, не такие нравственные ценности, как в пресвитерианской церкви в Библейском поясе. Но если ты окажешься в затруднительном положении, большинство циркачей отдадут тебе свою последнюю рубашку — и совсем не потому, что чего-то ждут взамен.
— Ну-у… может, ты и прав.
— Конечно, прав. Видимо, твое знакомство с ними началось не совсем удачно, вот ты их и осуждаешь. Чтобы поладить с ними, ты должна научиться смотреть на вещи с их точки зрения. Они… если можно так выразиться, по-честному нечестные.
— Хочешь сказать, они не дают дуракам равные шансы?
— Я не совсем это имел в виду, но…
— Я в это верю, Эдди. Когда-нибудь я найду себе дурака. Богатого. Не собираюсь всю жизнь быть бедной. Я выросла в нищете, и с меня хватило.
Рита говорила серьезно. В ее голосе прозвучала злость.
— Думаешь, я охотница за чужими деньгами? — спросила она. — Что ж, так и есть.
— Ничего страшного. Ты охотница за чужими деньгами. Не переживай так по этому поводу. Положи голову мне на плечо и расслабься.
Она тихо засмеялась, а потом опустила голову мне на плечо.
— Ты забавный, Эдди. Ты мне нравишься. Жаль, что ты не богат, а то я бы за тебя взялась. Но ты ведь не богат?
— У меня есть девятнадцать долларов и тромбон, — усмехнулся я. — На мой взгляд, я богач. Ах да, еще у меня есть один приличный костюм, но я сейчас не в нем, а жаль, потому что становится холодно. А у меня под дождевиком ничего, кроме трусов. Я спал, когда возникла вся эта заваруха.
— Я тоже. То есть я легла спать, потом проснулась, потому что мне нужно было в… Как вы, циркачи, это называете?
— Нужник, — ответил я. — Послушай, давай не будем о том, что произошло. Я должен отвлечь тебя.
— Со мной уже все в порядке, Эдди, не волнуйся. Просто у меня там… началась небольшая истерика. А теперь я уже могу спокойно говорить об этом.
— Тогда, может, тебе даже станет лучше, если мы побеседуем. Ты всегда носишь с собой пистолет в туалет?
— Конечно, нет! Не говори глупостей. Я взяла его, потому что погас свет, а я не могла найти фонарь. Я боюсь темноты, Эдди. То есть боюсь находиться в темноте одна. Сейчас мне не страшно. Обычно я не сплю в цирке. У меня есть комната в отеле в центре города. Но сегодня Дарлин попросила меня остаться.
— Дарлин? Это такая с рыжими волосами?
— Да. Ее парень уехал из города на пару дней, а ей сегодня было нехорошо, вот она и попросила меня переночевать у них в фургоне. Я проснулась час назад и не смогла найти фонарь, но не хотела будить Дарлин. Но я знала, где Уолтер хранит пистолет — видела раньше, когда Дарлин открывала ящик. Вот я его и взяла.
Рита снова слегка задрожала, наверное, потому, что мысленно вернулась к случившемуся. Я обнял ее покрепче и произнес:
— Не думай об этом, Рита.
— Да говорю же, Эдди, я уже пришла в себя. Просто мне холодно. У меня под плащом надето не больше, чем у тебя, и я замерзаю.
— Хорошая картина получится, если мимо проедет полиция и арестует нас за парковку в неправильном месте. Кроме того, полиция, наверное, уже приехала в цирк. Копы начнут злиться, что тебя так долго нет. Может, вернемся?
— Давай.
— Ты уверена, что с тобой все хорошо и ты готова разбираться с последствиями?
— Да, Эдди. Поцелуй меня. Один раз, по-настоящему. А потом поедем назад.
Я поцеловал ее, один раз, по-настоящему. Было очень приятно. Я почувствовал легкую встряску. Ничего подобного не ожидал.
— Ты уверена, что нам нужно возвращаться? — прошептал я.
— Да, Эдди. Прошу тебя.
— Ладно. Но может быть, когда-нибудь?
— Может быть, когда-нибудь.
Я повернул ключ в замке зажигания, нажал на стартер, и «дворники» снова заскользили по лобовому стеклу, вперед-назад, словно пьяный метроном. Я и сам чувствовал себя немного навеселе.
И мне снова пришлось сосредоточиться на том, чтобы не слететь с сияющей полоски дороги, так что на обратном пути мы вообще не разговаривали.
