Глава четырнадцатая
Я услышал звонок телефона в девять часов, но, вспомнив, что мне пока не нужно вставать, снова попытался заснуть. Однако как только звонки прекратились, дядя Эм принялся трясти меня за плечо. Я открыл глаза и спросил:
— Какого черта? Ты же сказал, я могу…
И тут я заметил, что он полностью одет. Дядя улыбнулся:
— Уже полдень, парень. Тебе пора выкатываться, если хочешь быть уверен, что вовремя вернешься в Форт-Уэйн.
Я сел на край кровати и увидел у дяди в руках какой-то сверток. Он бросил его на стул, куда я вчера повесил одежду. Только вот моего костюма там не было.
— Тебе незачем торопиться, поезд в два часа, — произнес он. — Но ехать с пересадкой, и поезд придет незадолго до семи, так что я подумал, до выхода тебе нужно будет привести себя в порядок. Отельные служащие гладят твой костюм, его вернут к тому времени, как ты примешь душ.
Дядя Эм развернул сверток, и я увидел в нем новую рубашку, носки, нижнее белье и красивый галстук.
— Ты прекрасный человек, дядя Эм! — воскликнул я.
— Разумеется. Но я уже три часа на ногах, и мне бы не помешал завтрак.
Только когда я принял душ и уже надевал отглаженный костюм, который принес коридорный, я вспомнил о «Билборде» и спросил, как прошел визит туда.
— Как я и думал, Эд. Не лучше и не хуже. Имя — Джон Уилкинс, что, на мой взгляд, почти то же самое, что Джон Смит. Адрес — до востребования, почтовое отделение Луисвилла, штат Кентукки. Объявление поступило по почте, за него заплатили авансом, наличные были приложены к письму. Согласно записям, на объявление пришел ответ, и его переслали на адрес до востребования.
— Луисвилл, — промолвил я. — Это было примерно в то же время, когда мы там выступали, не так ли?
— Точно. Мы открылись в Луисвилле в понедельник пятого августа, через два дня после первого выпуска журнала, в котором было дано объявление. Да, связь с цирком Хобарта существует, Эд.
— А если ответ поступил после того, как мы покинули Луисвилл? Объявление печаталось в течение трех недель, а мы провели там только одну.
— Тот, кто дал объявление, сменил бы адрес на «Эвансвилл, до востребования», потом на «Саут-Бенд, до востребования». Но он получил ответ сразу, поскольку Фло показала объявление Лону третьего августа.
Пока мы завтракали, я спросил дядю Эма, позвонил ли он Фло Червински, как обещал. Он поблагодарил меня за напоминание и позвонил ей с телефона в холле, как только мы покончили с завтраком. Затем мы побрились в парикмахерской отеля, потому что не взяли с собой бритвы, и к двум часам отправились на вокзал.
В поезде дядя Эм долго молчал. Я прислушивался к стуку колес и думал о том, что скоро увижу Риту.
Наконец дядя Эм вынул из кармана конверт и начал что-то писать карандашом на его оборотной стороне. Он писал по одному-два слова, останавливался, прибавлял еще по одному или два слова.
— Парень, когда убили Лона? — спросил он.
— В четверг, — ответил я. — В Эвансвилле. Вчера было ровно две недели. Значит, пятнадцатого августа. А… подожди, наверное, шестнадцатого, потому что его убили после полуночи. Ну да, в пятницу, шестнадцатого.
В середине конверта у него была запись: «Убит Л. С.», и он добавил после этого: «15».
— Если это была ночь четверга, — сказал дядя Эм, — будем считать это четвергом, неважно, до или после полуночи. А Сьюзи?
— Она пропала в ночь нашего первого дня в Форт-Уэйне — в прошлый понедельник, двадцать шестого. В бассейне обезьяну нашли днем во вторник, но убили ее в ночь понедельника.
Он добавил «26» к следующей записи.
— А Джигабу — позавчера, в среду, двадцать восьмого. — Дядя сделал новую запись. — А когда ты видел Сьюзи — или ее двойника — в окне фургона?
— Той же ночью, когда убили Джигабу.
— Что у нас еще есть? Лон уехал из Цинциннати… за сколько дней до того, как нашли его тело?
— Видимо, он уехал десятого, в субботу. Это был наш второй день в Луисвилле. — Я смотрел, как дядя Эм делает соответствующую запись перед «Л.С. убит», в хронологическом порядке — «Л.С. уехал из Цин. — 10-го».
— Туда можно добавить еще одну дату, самую раннюю, — произнес я. — Третье августа. Дата выхода «Билборда», в котором миссис Червински показала Лону частное объявление.
Дядя записал: «Лон видит объявл. — 3-го», — и посмотрел на слова.
— И если он ответил на объявление сразу же, — сказал он, — а я думаю, так и было, письмо дошло бы до почтового отделения Луисвилла пятого числа, в понедельник, когда в Луисвилл приехал цирк. Парень, все сходится, но неизвестно, что это означает.
— Когда было дано объявление, цирк находился во Франкфорте, штат Кентукки, — сказал я. — Это самая ранняя дата, которую мы можем связать с делом. Конец июля. Или за неделю до этого — Лексингтон, штат Кентукки.
Дядя Эм сделал еще одну запись, принялся рассматривать список. Я тоже уставился на его записи, но не увидел ничего, чего не знал бы раньше. Разве что мне стало ясно, что кто-то из цирка, из нашего цирка, опубликовал объявление в «Билборде», связался с Лоном, договорился с ним о чем-то, что привело к его отъезду из Цинциннати десятого числа, а пять дней спустя лилипут был найден мертвым в Эвансвилле — через четыре дня после того, как туда прибыл цирк. Мы так и не выяснили, чем Лон занимался в течение пяти дней до этого.
Поезд доехал до Лимы, и мы вышли из вагона, чтобы пересесть на «Пенсильванию», которая повезла бы нас обратно в Форт-Уэйн. Между поездами был перерыв, и мы с дядей заказали кофе в кафе напротив вокзала. Дядя Эм снова достал конверт и положил его на стол, чтобы нам обоим было хорошо видно.
— Эд, здесь есть принцип, — произнес он. — Должен быть. Но мы его не установили, потому что у нас нет последнего фрагмента. Есть нечто, что можно добавить к этой картине, и тогда все остальные фрагменты сложатся вместе.
Я кивнул и сделал еще глоток кофе. Краем глаза я видел вокзальные часы. Сейчас пять четырнадцать, до семи еще час и сорок шесть минут.
— Думай, парень, — сказал дядя Эм. — Что нам известно об отсутствующем фрагменте?
Отведя взгляд от часов, я ответил:
— Для начала он должен дать нам мотив. Тебе не нравится версия, что преступник — сумасшедший, и Вайссу тоже, значит, он не сумасшедший. Но если и нет, мы все равно не знаем, по какой причине он совершил преступления. Насколько нам известно, ни одно из этих преступлений не принесло никому никакой выгоды. Разве что — и мы пока не нашли ничего, что бы это подтвердило, — кто-то затаил злобу на Лона с давних времен.
— Эд, вражда как мотив мне не нравится. Люди убивают в приступе ярости, но это не тот случай, потому что данное убийство спланированное. Кто-то что-то с этого получил. Ты прав, недостающий фрагмент укажет нам на мотив. Что еще?
— Он должен объяснить эту странность с ростом жертв. Они все, черт побери, были одного роста. Вот что…
Я снова уставился на записи. Они по-прежнему ничего не означали.
— Парень, из нас двоих хорошая память у тебя. Закрой глаза и поразмышляй. Нет, подожди. Очисти разум. Потом возьми эти две зацепки, о которых ты только что говорил: выгода, деньги — и рост, рост лилипута, шимпанзе и ребенка. Думай, вспоминай.
Я закрыл глаза и попробовал. У меня ничего не получалось. Вскоре я покачал головой. Вдалеке раздался свисток поезда.
— Еще раз, Эд, — сказал дядя Эм. — Наш поезд уже совсем скоро, но ты все равно попробуй. Где недостающий фрагмент?
На сей раз я не стал закрывать глаза: смотрел из окна кафе на станцию напротив.
— Я кое о чем подумал, — сказал я. — Но не вижу, как…
— Забудь о «как». Что?
— На следующий день после убийства Лона, когда я находился в Эвансвилле, я читал газету, хотел узнать, что там пишут о прошлой ночи. Помню, там говорилось, что где-то похитили мальчика, за него требовали выкуп в размере пятидесяти тысяч. Это произошло предыдущей ночью, перед тем, как я об этом прочитал, — значит, это была ночь убийства Лона. Мальчику семь лет. Рост подходит. Такой же, как у Джигабу, Лона и Сьюзи. И… пятьдесят тысяч баксов.
— Где это случилось?
Я вспомнил. По коже у меня пошли мурашки.
— В Луисвилле.
Поезд приближался к станции, и я встал.
— Пошли, а то пропустим, — сказал я.
Я сделал несколько шагов к двери, но дядя Эм не сдвинулся с места. Я обернулся. Он все еще сидел за столиком, широко раскрыв глаза, словно увидел привидение.
— Дядя Эм! — позвал я. — Пошли.
Он медленно повернулся и произнес:
— Ты иди, парень. Я тебя догоню. Завтра.
Я не понимал, что происходит. У него на лице застыло выражение, подобное тому, которое я увидел, когда встретился с ним впервые, — когда мне пришлось сообщить ему о смерти моего отца — его брата.
Но приближался поезд, замедляя ход, и через минуту он бы уехал без меня, а я мог добраться до Форт-Уэйна вовремя только на нем. Я обещал Рите, что обязательно встречу ее.
Дядя Эм увидел нерешительность у меня на лице и проговорил:
— Убирайся отсюда, черт возьми, или пропустишь поезд. Я же сказал, увидимся завтра.
— Но…
Он взял солонку и сделал вид, будто собирается швырнуть ее в меня.
— Убирайся!
Раздался сигнал отправления поезда.
Я успел на поезд.
Рита была одета в черное. Ей это было к лицу. Кожа казалась белее, а волосы еще больше отливали золотом. Она была похожа на ангела, но не такого ангела, которым хочется восхищаться издалека. Когда Рита смотрела на меня, сидя напротив, в ее глазах мелькали дьявольские искорки, так что мне бы такое и в голову не пришло.
Я упомянул ее отца, и она сказала:
— Не будем об этом, Эд. — Но потом добавила: — Эд, я не хочу, чтобы у тебя сложилось обо мне неверное впечатление. Скажу честно: я не любила отца. Он был… ну, он уже умер, поэтому мне неприятно так говорить, но отец был не очень хорошим человеком. Вел себя жестоко по отношению к моей матери. Нет, я не имею в виду, что он ее бил или что-то подобное. Я даже не знаю, изменял ли он ей, да мне, в общем-то, безразлично, но выпивка была для него важнее, чем она или я. Думаю, мать не бросала его только из-за меня, чтобы у меня был дом. Свой доход у нее был небольшой. Этим она оплачивала страховку и поэтому сделала так, чтобы он не мог ее обналичить. Мама платила за страховку, потому что знала, что скоро умрет. Она умерла от рака, Эд, и, наверное, понимала, что ее ждет, задолго до того, как это произошло. Она…
Я накрыл ее руку своей ладонью.
— Тебе не нужно мне все это рассказывать, Рита, — промолвил я. — Это уже не имеет значения.
— Имеет, Эдди. Я хочу, чтобы ты понял, почему мне было так тяжело, ведь мы долго были порознь и только что снова нашли друг друга. Мне было больно его потерять, поскольку раньше я его не любила. Но потом… когда уже слишком поздно, узнаешь человека поближе. Отец не был плохим человеком, Эдди. Я поняла это, когда каждый день навещала его в больнице. Он просто был слабым во всем, что касалось алкоголя. Но он был моим отцом.
— Не будем об этом, Рита.
— Отец знал, что умрет, понял это сразу после несчастного случая, когда все врачи еще думали, что он поправится. Радовался, что я приехала. Заплакал. А потом я… мне нужно было остаться там, пока все так или иначе не закончится.
— А что насчет Чикаго? Зачем ты туда едешь?
— Мы с тобой откроем свое дело, Эдди. — Рита загадочно улыбнулась.
— Что?
— У нас есть деньги. Страховка была на пять тысяч, Эдди. У меня осталось четыре: я оплатила достойные похороны и потратила кое-что на одежду. Как тебе это платье, Эдди?
— Очень красивое, — ответил я. — Но… пять тысяч баксов! Это же куча денег!
— Это капитал, Эдди. По крайней мере четыре тысячи. Если бы я просто жила на них, они бы закончились в течение года. А если бы я попыталась отложить их и продолжала работать, периодически забирая оттуда деньги, их бы тоже надолго не хватило. В общем, я знаю, куда вложить деньги, чтобы получить крупную прибыль. В шоу иллюзий.
— Во что?
— Тебе известно, что такое шоу иллюзий, Эдди. Там пять аттракционов: кабинет мечей, женщина без головы, трюк с гильотиной, девушка-паук и еще один, я не запомнила, но он более новый, чем остальные. Шатер и вывески. Мы много заработаем, Эдди.
У меня в голове мелькало столько мыслей, что я не знал, какую озвучить первой.
— Если Эм захочет, я бы не возражала, чтобы он работал с нами, — добавила Рита. — И нам понадобится еще одна девушка. Вчетвером мы управимся. Вы с Эмом — один внутри, другой снаружи, — и мы с девушкой на аттракционах. Как, по-твоему, я буду выглядеть в роли женщины без головы?
— Превосходно! Но послушай, сезон почти завершился. Поздно открывать новое шоу.
— После Милуоки и Спрингфилда цирк отправится на юг. Останется почти два месяца. Заработаем достаточно, чтобы расплатиться с долгами, а в следующем сезоне…
— Расплатиться с долгами? — перебил я. — Твоих четырех тысяч не хватит?
— На шатер и все остальное? Нет, конечно. Парень просит восемь тысяч, но я думаю, что могу сбить цену до шести. И я дам ему только три. Нам понадобится стартовый капитал и деньги на зиму. У меня будет год на то, чтобы выплатить остальное.
Я открыл рот, чтобы сказать, что у дяди Эма тоже есть деньги, которых может хватить на то, чтобы провернуть сделку за наличные, но промолчал. Не хотел впутывать дядю и даже намекать, что у него есть что-то в кошельке.
— Звучит заманчиво, — сказал я, — однако…
— Что, Эдди? Разве ты не хочешь?
— Конечно, хочу, Рита, но… я бы предпочел, чтобы это были мои деньги, а не твои. Мне не нравится…
— Не говори глупостей, Эдди. Это наши деньги. Если я стану твоей, все, что у меня есть, — тоже твое. Или… если не хочешь меня в придачу, я буду платить тебе сотню в неделю за работу менеджера и зазывалы. Как тебе такое предложение?
Я рассмеялся:
— Если получу тебя в придачу, то согласен и на пятнадцать центов в неделю. Но не кидайся в это дело с головой, Рита. Вдруг ты покупаешь мусор? Позволь моему дяде взглянуть на это шоу, прежде чем начнешь вкладывать деньги. Или посоветуйся с Мори, он занимается цирковым делом уже много лет. Он тебе объяснит, во что ты ввязываешься.
— Мори уже все знает, Эдди. За пару ночей до того, как… как мы с тобой познакомились, мы с Хоуги, Мардж и Мори пошли выпить в городе после работы, и Мори начал говорить об этой сделке. Это шоу из цирка, который прогорел. Мори говорит, сам по себе цирк был паршивый, но шоу хорошее. Он хотел бы, чтобы Хоуги или кто-нибудь другой купил его и включил в программу цирка Хобарта. Ему как раз это нужно, потому что денег будет немерено. Он упомянул хозяина шоу — тот сейчас в больнице в Чикаго, поэтому и собирается продать шоу, а не присоединяться с ним самому к другому цирку.
— Рита…
— Когда я получила страховку, Эдди, — вернее, когда поняла, что получу ее, — я позвонила Мори и опять спросила его про это. Он ответил, что это отличная сделка, если у меня получится выкупить шоу менее чем за десять тысяч. По его словам, я смогу заработать пару тысяч за остаток этого сезона.
— Значит, все в порядке, Рита, — произнес я. — Но ты не можешь подождать и посоветоваться с моим дядей? Особенно если хочешь, чтобы мы в этом участвовали. Мы нормально зарабатываем на игре в мячи. Вероятно, он не захочет рисковать.
Она улыбнулась:
— Твой дядя Эм? Не захочет рисковать? Не говори глупостей. Ладно, сначала я поговорю с ним. Я хотела еще раз увидеться с Мори и забрать кое-какие вещи, которые оставила в нашем шоу. Пойдем на площадку?
— Дяди Эма там нет. Он уехал из города по делам. Я… даже не знаю, как долго его не будет. Наверное, вернется завтра.
— Если я уеду сегодня, то не смогу с ним увидеться. Но я хочу успеть на поезд в Чикаго, который отходит в полночь.
Я посмотрел на Риту и подумал, что сумел бы отговорить ее. Вместо этого я сказал:
— Да, лучше ехать на нем, Рита. Пошли.
Как только мы сели в такси, я поцеловал ее. Казалось, мы растворились друг в друге. Я никогда ничего подобного не чувствовал. Это напоминало фейерверк. Это было по-настоящему. Я знал, что не обманывал себя на ее счет. Этого стоило ждать. Я вдруг пожалел, что так плохо ждал. Теперь я жалел о том, что произошло с Эстель. Но это не имело значения. Это ничего не значило. Отныне мы с Ритой будем вместе против целого мира.
Даже против дяди Эма, хотя я надеялся, что мы как-нибудь сможем остаться с ним. Как здорово, что Рита угадала мое желание и учла его при заключении сделки, которая позволит нам остаться вместе с дядей.
Я знал, что этот поцелуй подействовал и на нее. Рита дышала часто, когда я отодвинулся. Ее глаза были закрыты, и с небольшого расстояния, которое нас разделяло, я видел в тусклом свете, как она прекрасна, как совершенна, и я подумал: не может быть, чтобы это происходило со мной. Но ведь было именно так. И понимать, что если бы я только попросил Риту остаться, она бы не села в поезд в полночь, было прекрасно и страшно одновременно. Я был уверен, что она не уехала бы.
Но я не стал просить. У меня мелькнула мысль, что таким образом я заслужу ее прощение за интрижку с Эстель. Я должен позволить Рите уехать, я должен ждать. Хотя это казалось бессмысленным, как и многое другое.
— Все будет отлично, Эдди, — прошептала Рита.
Ее лицо то появлялось в свете фонарей, мимо которых мы проезжали, то вновь скрывалось во мраке.
— Этого следовало ждать, — промолвил я и почувствовал себя виноватым, потому что не ждал.
Вскоре до нас донеслись звуки цирка, и такси подъехало к тротуару напротив главного входа. За воротами мы остановились, глядя на аллею. Не знаю, почему мы остановились и кто из нас сделал это первым. Но мы стояли на месте, и Рита крепко держала меня за руку.
Не известно, о чем она думала. Я думал о недавней ночи, когда я видел аллею сквозь завесу молочной дымки, которая приглушала звуки и обрисовывала огни кругами. Я вспомнил об этом, потому что сейчас все выглядело почти так же — только виной тому было мое сознание, и царивший в нем туман приглушал звуки и рисовал круги. Мне снова почудилось, будто я вижу площадку цирка и слышу ее звуки впервые в жизни. Все опять казалось иным, но это было так странно, что я не мог ни объяснить, ни понять этого.
Сейчас не было тумана, приглушавшего звуки и размывавшего огни фонарей. Ночь стояла ясная, дул легкий прохладный ветерок, отчетливо доносивший привычные громкие звуки цирка.
И тем не менее все это представлялось мне странным, чужим, словно я не проработал здесь целый сезон. Меня охватило чувство, будто я тоже скоро покину это место. Казалось, я вижу цирк с точки зрения чужака, в первый и последний раз, однако при этом все понимаю, заглядываю в самую глубину сквозь полотно прямо в жизни и мысли работающих здесь людей.
— Мне здесь нравится, Эд, — сказала Рита. — Я и не знала, как мне здесь нравится, пока не уехала. За эти две недели в Индианаполисе я соскучилась по цирку. По тебе я скучала сильнее, но и по цирку скучала. Наверное, я могла бы вернуться, даже не будь здесь тебя, даже не будь у меня денег, даже если бы мне пришлось опять выступать в стрип-шоу. В этом есть нечто, что не отпускает тебя, Эд.
Я кивнул. Я прекрасно понимал ее чувства.
— Это доказывает, что то, чему меня учили в школе, на планиметрии, не совсем правильно, — заметил я. — «Целое равно сумме частей». Это не так, если целое — цирк. Его слагаемые составляют куда больше, не знаю, как и почему, но так и есть. Наверное, так бывает и с другим.
— Что ты имеешь в виду, Эдди? С каким другим?
— С тобой и со мной, например. Разве вместе мы сумеем не больше, чем поодиночке?
Рита слегка сжала мою руку:
— Да, Эдди.
— Все, что имеет значение, является чем-то большим, чем просто суммой слагаемых, — добавил я. — Музыка. Ты когда-нибудь слушала великого скрипача, Рита, и думала о том, что он делает? Водит конским волосом по высушенным овечьим кишкам. Это…
Смех Риты прервал меня:
— Какой ты смешной, Эдди! Я никогда не встречала никого, похожего на тебя.
Я тоже засмеялся и почувствовал себя глупо после всего, что наговорил, но я продолжал размышлять об этом. Цирк, думал я, во многом напоминает скрипку. Он создан из таких же неромантичных вещей, как конский волос и овечьи кишки, и Вайсс прав: он рассчитан на то, чтобы завлекать публику, обращаясь к самым низменным инстинктам: сладострастию, болезненному любопытству, жадности, — но в нем есть и волшебство. В нем есть нечто большее, чем неон и рулетка, обнаженные тела и человеческое уродство… Черт возьми, я не могу это объяснить, но это так.
Как будто я действительно видел и чувствовал все это в первый и последний раз!
Через минуту Рита пошевелилась и сказала:
— Эдди, не надо идти со мной в шатер стрип-шоу. Я хочу поговорить с девочками, это займет какое-то время и… Встретимся в фургоне Хоуги?
— Нет! — возразил я. Не знаю, почему ее слова вызвали у меня столь сильный протест. Я поспешно дал задний ход: — По-моему, там никого нет. Кажется, Хоуги уехал готовить нам следующую площадку. А Мардж, я слышал, помогает на одном из аттракционов.
— Тогда где мы встретимся?
— У Ли. Через час?
— Наверное. Да, это займет как минимум столько времени. Не заблудись, Эдди.
Я улыбнулся:
— Я бы лучше пошел с тобой.
— В палатку для переодеваний? Даже если я буду за тобой присматривать, я не смогу тебе там доверять.
Рита погладила меня по щеке и ушла. Я стоял и смотрел ей вслед, пока она не затерялась в толпе. И я продолжал стоять, потому что мне было страшно двигаться. На площадке имелось одно место, куда мне точно не следовало идти, однако я понимал, что если сделаю шаг, то ноги сами понесут меня в том направлении. Но я не мог быть вечно прикован к одному месту, и я сделал этот шаг, и ноги понесли меня к фургону Хоуги.
Не знаю, чего я ожидал. Я постучал в дверь. Она была открыта, и Хоуги крикнул, чтобы я входил.
В фургоне находился Вайсс. Он сидел верхом на стуле. Вайсс выглядел усталым, судя по всему, давно не спал. Хоуги снова втиснулся в кухонный закуток. Перед ним стояла бутылка. По его лицу трудно было понять, напился он или нет, но бутылка была полной только наполовину.
Мардж сидела на постели в конце фургона. Она вся как-то съежилась, словно ей было холодно… или страшно.
— Привет, парень, — сказал Хоуги. — Выпить хочешь?
— Нет, спасибо, — ответил я.
Вайсс молча кивнул мне. В фургоне царила тишина, и я пожалел, что пришел. Но я не мог повернуться и уйти. Вскоре Вайсс спросил:
— Где твой дядя, Эд?
Если бы я сказал, что не знаю, это прозвучало бы глупо.
— В Цинциннати, — произнес я. — По делам.
Вайсс уставился на меня, и я понял, что он гадает, что за дела я имею в виду, но я посмотрел на него без всякого выражения, и он не стал уточнять. Я не сводил глаз с Вайсса, потому что не хотел глядеть на Хоуги или Мардж.
«Почему мне не хватило ума держаться отсюда подальше? — подумал я. — Черт возьми, мне хватило ума, но я им не воспользовался». Фургон напоминал похоронную контору.
Когда Хоуги стал наливать себе второй стакан, звук виски, выливающегося из бутылки в стакан, — звук, которого обычно не слышно, — показался мне преувеличенным шумовым эффектом в радиопостановке. Он выпил, и это тоже было слышно. Затем Хоуги повернулся к Мардж:
— Тебе не пора пойти помочь Питу, дорогая?
Мардж быстро поднялась с края кровати и ответила:
— Да. Я скоро вернусь. — Она поспешно вышла, как будто рада покинуть фургон.
— Садись, Эд, — предложил Хоуги.
Я шагнул к кровати, где раньше сидела Мардж, и присел на самый край, решив, что если она вернется, у меня будет оправдание, чтобы сбежать. Если у Пита уже шла игра и ему не требовался подставной клиент, Мардж явится через несколько минут. Так или иначе, мне не нужно было опасаться Хоуги. Я находился у него за спиной.
Армин Вайсс вдруг поднял голову и посмотрел на меня.
— Парень, что там со следами уколов на лапе Сьюзи? — спросил он.
— В каком смысле?
— Ты знал, что они там были?
— Конечно, — ответил я, — вчера ночью Хоуги рассказал нам.
— Они там точно были, — произнес Вайсс.
Казалось, он разочарован, и еще один фрагмент мозаики встал на место. Теперь я понял, почему Хоуги рассказал нам о следах уколов на лапе обезьяны: он знал, что полиция раскопает могилу так же, как сделал это я, и они будут обследовать труп гораздо более тщательно, чем я.
— Сегодня утром мы откопали тело шимпанзе, и коронер осмотрел его, — сообщил Вайсс. — Обезьяну накачали морфином.
— То есть она не утонула?
— Конечно, утонула. Вернее, ее утопили. В организме было слишком много морфина, сама она не добралась бы до бассейна. Кто-то накачал ее, чтобы она не сопротивлялась, потом отнес к бассейну и утопил.
— А-а, — протянул я.
Боюсь, у меня не получилось сказать это так, словно новость меня удивила. Я с самого начала догадывался, что гибель Сьюзи не являлась несчастным случаем. По-моему, я был в этом уверен еще до того, как осознал, почему это произошло.
Снова повисла тишина. Было так тихо, что я услышал, как снаружи кто-то на цыпочках приближается к фургону. Вряд ли на это еще кто-то обратил внимание. По-моему, ни Вайсс, ни Хоуги ничего не расслышали. Даже мне это было трудно, хотя у меня отличный слух.
Шаги приблизились к двери, затем на минуту затихли. Я посмотрел в окно за спиной Вайсса. Поначалу там ничего не было, а потом возникло лицо дяди Эма. Он перехватил мой взгляд и едва заметно покачал головой, поэтому я, не сказав ни слова, остался сидеть на койке Мардж.
Дядя устремил взгляд на Хоуги, потом снова посмотрел на меня. Я понял, что он хочет привлечь внимание Хоуги так, чтобы этого не заметил Вайсс.
— Хоуги, помнишь ту ночь, когда мне показалось, будто я видел, как Сьюзи заглядывает в окно? — спросил я.
— Да, Эд, — сказал он, и, как я надеялся, машинально посмотрел в окно, о котором я только что упомянул. Он встретился взглядом с дядей Эмом, и тот покачал головой, подавая сигнал.
Хоуги покосился на Вайсса и, увидев, что тот не смотрит в сторону окна, едва заметно кивнул. Я решил не развивать начатую мысль и постарался побыстрее закруглиться.
— Интересно, а может… Нет, это абсурд. Забудь.
Хоуги встал, налил себе еще выпить — полный стакан — и поднял его.
— Мардж не вернулась, значит, Питу нужна помощь. Выйду-ка я на пару минут. Скоро вернусь.
Вайсс не двинулся с места. Хоуги стоял неподвижно. Затем поднял стакан и выпил так, словно виски был водой. Он поставил стакан и вышел. Вайсс снова поднял голову и спросил:
— Эд, зачем вы с Эмом ездили в Цинциннати?
— Мы виделись с миссис Червински. Просмотрели вещи Лона Стаффолда, а потом дядя Эм ходил в редакцию журнала «Билборд».
— Значит, вы нашли объявление? То самое, в «Билборде», адресованное Лону С.?
Я кивнул. Меня удивило, что Вайсс знает об этом. Но он мог выяснить это после того, как мы в последний раз говорили с ним.
Вайсс встал, оттолкнул стул, на котором сидел, и начал бродить по фургону. Вскоре остановился передо мной.
— Эд, мне известно, кто убийца, — сказал он. — Я прекрасно знаю, кто совершил преступления, но не понимаю, зачем. Я не могу завести дело, пока не буду знать это.
— Хоуги?
— Конечно, Хоуги. Но ради всего святого — лилипут, обезьяна и негритенок! Как они связаны?
Я промолчал.
