Глава 11

Подъезжавшего к Гнезно Владимира Болеслав встретил лично. Обнялись даже. Однако поселил гостей князь Польши не у себя, а за стенами города, в большом тереме рядом с построенной недавно церковью. Скучать не дал. Уже на следующее утро владыки со свитами отправились на княжью охоту.

Выехали неспешно, как на прогулку. Разговаривали, прикладывались к флягам. Великокняжья охота, она такая. Одно лишь участие в ней – честь.

Илье эту честь оказали. Пригласили. А он, в свою очередь, пригласил Маттаха и Рулава. Он княжич и рыцарь. Негоже ему в одиночку шастать. Мог бы и десяток холопов с собой взять. И шатер. Никто бы не возражал. Вон за боярами лехитскими по две дюжины челяди следом тащится. Понятно, что с такой оравой настоящей охоты, в которой зверя выследить и настичь надо, никак не получится. Да и верхами галопом по зимнему лесу особо не поскачешь. Притомятся лошадки, да и ноги попортить могут.

Но великим князьям никого выслеживать и не требуется. На то обученные челядники имеются. И выследят, и выведут. А если надо, то и выгонят зверя прямо на державного охотника.

Этого, впрочем, гнать не потребовалось. Да и не получилось бы. И ближе к такому лезть не стоит. Вон и псы это понимают, брешут издали. А доезжачий так и вовсе за деревом укрылся.

– Хорош! – одобрительно произнес Рулав. – Ох, хорош, зверюга!

Илья хмыкнул. Так и есть. Зубр смотрелся замечательно. Огромный, борода чуть не до земли, рога вразлет. Красавец!

– Я б его взял! – вырвалось у Ильи.

Владко, жеребец, отнятый Ильей у владетеля Мислава и выбранный для сегодняшней охоты, заплясал на месте, чуя беспокойство всадника.

Рулав глянул на княжича сочувственно. Это была не их охота. Они тут так, сбоку постоять. Между ним и зверем аж два больших князя и еще десяток бояр повыше моровского княжича. Ну да с такими князьями до свиты дело не дойдет. Эти не упустят. Болеслав, кстати, мог бы и уступить гостю. Но не уступил. Вон, они уже жребий метать собрались. Уж больно хорош зубр.

– А как его берут? – спросил заинтересованный Маттах. – Топором?

Илья и Рулав засмеялись разом.

– Это что тебе, кабан? – насмешливо произнес Илья. – Ты на него еще с мечом выйди.

– Или забодай! – подхватил Рулав.

– Да ну вас! – обиделся хузарин. – Я его в одну стрелу возьму! Только скажи, куда бить? Где у него сердце?

– Стрелой не достанешь, – возразил Рулав. – Там столько сала да мяса! А шкура какая!

– Да уж не крепче брони! – запальчиво воскликнул Маттах. – Сказал, с одной стрелы возьму, значит, возьму! Или хочешь сказать, что я лгу?

– Легче, братец! – Илья на всякий случай двинул коня так, чтоб оказаться между хузарином и варягом. – Никто в твоем слове не сомневается, но дело это и впрямь непростое. Я зубра брал. И свежевал тоже. Легче бронного насквозь стрелой прошить, чем такого зверя – до сердца. Но ты бы смог, я думаю. Только сам видишь…

Маттах кивнул. Он видел, как смеется и трясет головой довольный Болеслав, а хмурый Владимир отъезжает в сторону.

– А он не убежит? – спросил хузарин.

– Зубр? Не-ет! Не станет он бежать. Мы для него так, букашки. Он здесь разве только огня боится. Больше никого.

С этим стоило согласиться. Зубр стоял твердо. Огромный, косматый, чуть наклонивший чубатую, припорошенную снегом башку… Нет, этот не побежит. Он даже на исходящих лаем собак никакого внимания не обращал. Впрочем, и те держались на безопасном расстоянии. А одна невезучая псина, которой недостало осторожности, лежала грязной кучкой на снегу.

Болеслав крикнул что-то псарям, и те засвистели, отзывая собак.

Зубр стоял, неподвижный, массивный, безразличный.

Болеславу подали копье.

Тянуть польский князь не стал. Сразу погнал коня вперед, на скаку опуская длинное копье.

Зубр помедлил самую малость, а потом тоже двинул в атаку. Причем на удивление проворно, в скорости мало уступая кровному княжьему жеребцу.

– В коня целит, – авторитетно бросил Рулав. – Сейчас…

Договорить он не успел. Зверь и всадник сошлись раньше.

Зубр действительно целил в жеребца. Получись, как он хотел, вспахал бы рогом конский бок. И бедро Болеслава заодно.

Но князь оказался ловчее. Надо думать, это был не первый зубр, которого он взял, потому что зверь промахнулся, а человек – нет.

Железко копья вошло слева, пониже и подальше косматого горба. Вошло глубоко. И копьем этим Болеслав как бы оттолкнулся от зверя, как гребец отталкивает себя и лодку от валуна. Только весло в камень не втыкается на полсажени, и его не приходится выпускать из рук, разминувшись с опасностью.

Болеслав копье выпустил. Осадил коня, развернулся и встал. Он был уверен: второй атаки не будет.

Так и вышло. Ноги зубра подломились, и он тяжело рухнул на снег. Древко копья с треском переломилось под тяжестью зверя.

Зубр дернулся раза три и замер. Мёртв.

К туше тут же набежала челядь, перекинули веревки через ветвь покрепче, уцепили за ноги, подняли, вскрыли горло. Болеслав спешился. Несколькими точными ударами короткого охотничьего меча вскрыл мохнатое брюхо, подождал, пока вывалится на кровавый снег груда потрохов, скинул рукавицы, принял от слуги нож, засунул обе руки внутрь…

– Небось, на пуд потянет, – сказал Рулав, глядя на огромную печень, которую Болеслав передал слуге.

– Три четверти, не более, – возразил Илья. – Хотя бык хорош. Побольше тура, которого мы с тобой, Маттах, прошлым летом заполевали.

– Да тут шерсти больше, чем мяса, – буркнул Маттах. Он завидовал.

Доезжачий с подручными оттащили требуху в сторону, и на нее жадно накинулись псы.

Владимиру предложили кусок сырой печенки. Великий князь мотнул головой в сторону Габдуллы. Владимир тоже был расстроен. Хотел – сам.

А вот бохмичи от мяса не отказался, вгрызся с удовольствием.

– Копьем что! – звонко заявил Маттах. – Я б такого зверя в одну стрелу взял!

К досаде Ильи, гомон над поляной в этот момент стих и сказанное услышали многие. В том числе и Болеслав.

Илья послал Владку вперед, но заслонить неосторожного хузарина не успел. Болеслав его увидел. Нахмурился. Вытер перепачканные кровью губы и бросил рушник на землю.

Через мгновение между ним и хузарином не было никого. Будто грозный взгляд князя вымел посторонних.

Илья коротко взглянул на Владимира. Тот улыбнулся и подмигнул. Мол, хорошо получилось. Утерли нос победителю.

Над поляной воцарилась тишина. Смолкло даже тюканье топора, которым рубили толстенную зуброву шею. Только собаки продолжали грызться над кучей ливера.

– Одной стрелой? – переспросил Болеслав. – Что же. За язык тебя никто не тянул. Покажешь свое умение. Но если соврал, им и заплатишь. Языком!

– Князь, он… – попытался вмешаться Илья, но Маттах не дал договорить.

– Годится! – крикнул он азартно.

Болеслав глянул на обжирающихся собак, потом, хмуро, на доезжачего:

– Другую свору! – рявкнул он. – И другого быка! Не найдешь – шкуру спущу!

Сначала вместо одного быка нашли целое стадо в два десятка голов. Матерых быков в нем не оказалось. Только молодняк. Водила стадо самка, мало уступающая размерами быку, но при виде людей она не стала разбираться, кто в лесу хозяин. Стадо дружно снялось с места и умчалось быстрым, легким и почти бесшумным галопом, удивительным для таких здоровенных зверюг. Гнаться за ними не стали – слишком велик был риск переломать лошадям ноги.

Пока Болеславовы люди продолжали поиски, князья решили перекусить. Благо дичины хватало и без старой зубрятины, а вино и хлеб охотники прихватили с собой.

Князья сидели рядышком и беседовали вполне дружелюбно.

Говорили о важном. Владимир решил не обижаться на то, что зубр достался не ему, и, как положено правильному государю, воспользовался хорошим настроением Болеслава, чтобы договориться о новых границах, по которым большая часть хорватских земель отходила к Руси, а остальное делили меж собой Чехия и Польша. Причем Болеслав Храбрый гарантировал, что раздел этот удовлетворит и его дядю, князя Чешского.

По факту земли, доставшиеся Владимиру, были и так его, завоеванные. Но обоим великим князьям было понятно: умри Мешко год назад, и Болеслав непременно отхватил бы от Хорватского княжества сочный кусок. А то и всё под себя подмял бы. Этот мог. Пусть он лет на десять моложе Владимира, но ни в храбрости, ни в силе великому князю Киевскому не уступит.

Княжьи свиты располагались кто где, но лучшие, понятно, занимали места поближе к государям. Илья тоже устроился неподалеку, у соседнего костра. Ему и его спутникам предложил место Болеславов ближник Горацек.

При этом, как бы между делом, не преминул заверить, что к нападению на них по пути к Владимиру, он, Воислав Горацек, никоим образом не причастен. Ну и попутно попытался выведать дальнейшие планы княжича: собирается ли Илья отбыть домой вместе с великим князем Киевским или же намерен еще послужить Болеславу. А то у них намечается важное посольство к германскому императору Оттону Третьему, который вроде бы уже стал заметен из-за бабьих платьев.

Кстати, знакомый Илье благородный Орднидт находится сейчас при императорском дворе и в ближайшее время там и останется…

Надо же! Какая осведомленность!

Однако Илья чеха разочаровал. Нет, он намерен отбыть в Киев. Возможно, его воинские навыки потребуются на родине. Говорят, в последнее время печенеги совсем обнаглели. Да и повоевать с язычниками истинному рыцарю – самое то.

Это верно, охотно согласился Горацек. Вот как раз к такой войне Болеслав тоже готовится. С язычниками-полабами. И дело это, надо думать, затянется. Так что если…

Илья намек понял и выразил готовность подмогнуть. Но попозже. Когда в родных землях в нем острой надобности не будет.

Кстати, об остром. Горацек обратил внимание Маттаха на то, что не следует понимать слова князя Болеслава буквально. Языку хузарина ничего не грозит даже в том случае, если…

– Никаких «если»! – возмутился Маттах. Уж не думает ли чех, что он за свои слова не отвечает?!

Горацек заверил: нет, ни в коем случае. Он о боевых качествах Маттаха и его соплеменников самого высокого мнения. И охотно принял бы на службу и самого Маттаха, и любое количество его родичей. Разумеется, в случае их готовности принять христианство. Ему-то, Горацеку, всё равно, но вот его государь в этих вопросах строг.

Маттах вновь вспылил. Отказаться от веры? Да как ему смеют предлагать такое!

Пришлось Горацеку снова извиняться.

Илья же насторожился. Уж очень не свойственна хитрому и властному чеху этакая готовность признавать свою неправоту. Что-то ему надо от Ильи и его друзей. Вопрос – что?