Глава IX. Мы приносим присягу

Спустя несколько дней после этого разговора состоялось заседание Совета в большом зале дворца Македы. Мы вошли в этот зал, окруженные стражей, как если бы были пленниками, и нашли там несколько сот Абати, сидевших на аккуратно расставленных скамьях. В дальнем конце зала сама Дочь Царей сидела на золотом кресле, ручки которого оканчивались львиными головами, стоявшем в глубокой нише. На ней было надето сверкающее серебряное платье, на голове у нее было вышитое серебряными же звездами покрывало, а поверх него золотой обруч с одним громадным камнем, который показался мне рубином. Хотя она невелика ростом, вид у нее был чрезвычайно величественный, и она была очень красива. Покрывало придавало какую-то загадочность ее лицу.

Позади нее стояли воины, вооруженные копьями и мечами, а по бокам и впереди трона расположился ее двор в количестве ста человек или около того, считая ее фрейлин, двумя группами стоявших направо и налево от нее. Все придворные были пышно разодеты, согласно своему положению.

Здесь были все военачальники во главе с Джошуа, в напоминавших нормандских крестоносцев кольчугах, судьи в черных одеяниях и великолепно разряженные священники, крупные помещики, от внешнего вида которых у меня в памяти осталось только то, что они носили высокие сапоги, и много представителей различных профессий и ремесел.

Короче говоря, здесь собралась вся аристократия немногочисленного народонаселения города и страны Мур. Как мы узнали позднее, каждый из присутствовавших носил какой-нибудь громкозвучный титул, и этими титулами они все чрезвычайно гордились.

Несмотря на внешнюю веселость и пышность, зрелище было жалкое – пустой пережиток церемоний некогда могущественного народа. Огромная зала, в которой происходило это заседание, была на три четверти пуста.

Под звуки музыки мы торжественно прошли по зале и, выйдя на открытую площадку перед троном, поклонились сидевшей на нем по-европейски, тогда как сопровождавшие нас воины по восточному обычаю распростерлись перед ней ниц. Нам подали кресла, протрубила труба, и из соседнего покоя явился прежний наш проводник Шадрах, закованный в тяжелые цепи и, по-видимому, страшно испуганный.

Я не стану подробно описывать последовавшего за этим судилища. Оно продолжалось очень долго, и нам троим пришлось давать показания относительно ссоры между нашим спутником, профессором и Шадрахом из-за Фараона и многого другого. Окончательно погубили Шадраха показания его товарищей-проводников, которых, по-видимому, пытали, пока они не сказали всю правду.

Один за другим они поклялись, что Шадрах заранее решил бросить Хиггса. Многие из них прибавляли, что Шадрах изменническим образом сносился с Фэнгами, которых он предупредил о нашем прибытии тем, что зажег сухие камыши, и даже говорил, что устроил все таким образом, чтобы нас захватили, в то время как все Абати вместе с верблюдами, нагруженными винтовками и нашим добром, которое они хотели украсть, благополучно пройдут мимо Фэнгов.

Шадрах упорно отрицал все это, в частности же то, что он столкнул язычника Хиггса с его дромадера, как утверждали свидетели, и пересел на него сам, когда его собственный верблюд повредил себе ногу.

Как бы то ни было, ложь мало помогла ему, и, посоветовавшись недолго с Дочерью Царей, один из судей объявил приговор, согласно которому Шадраха приговаривали к смертной казни как предателя. Все его имущество конфисковывалось в казну, а его жена, дети и домашние должны были стать общественными рабами, то есть мужчины должны были служить в войске, а женщины – там, куда их назначат.

Многих из числа тех, которые вместе с Шадрахом предали нас, тоже лишили их имущества и приговорили служить в солдатах – местное наказание, к тому же из самых тяжких.

Тут среди самих осужденных и их друзей и родственников поднялся плач, которым закончился этот замечательный суд. Я вкратце рассказал про него, оттого что он проливает кое-какой свет на общественную жизнь Абати. Хорошенькая страна, в которой преступников не сажают в тюрьму, а отдают в солдаты, и где ни в чем не повинные женщины оказываются вдруг рабынями судей или их добрых друзей!

Когда приговор был объявлен и Шадраха, молившего о пощаде и пытавшегося обнять наши ноги, увели, все собравшиеся, чтобы присутствовать на суде и повидать нас, чужестранцев-язычников, разошлись. Членов Малого Совета Македы (назовем его так) вызвали по именам и предложили им приступить к исполнению своих обязанностей. Когда они все собрались, нам троим предложили приблизиться и сесть вместе с членами Совета.

Наступило молчание, и, зная заранее, как я должен поступить, я приблизился и положил перстень Царицы Савской на подушку, которую держал один из ее придворных.

Он подал перстень Македе.

– Дочь Царей, – сказал я, – прими обратно этот древний знак твоего доверия ко мне. Знай, что с его помощью я убедил моего брата, которого взяли в плен Фэнги, – ученейшего человека во всем, что касается старины, – предпринять его путешествие, а с ним вместе и капитана Орма, который стоит перед тобой, и его слугу, воина.

Она взяла кольцо в руки, осмотрела его и показала нескольким священнослужителям, которые подтвердили его подлинность.

– Хотя я и отдала его с сомнением и страхом, священный перстень сослужил мне хорошую службу, – сказала она, – и я благодарю тебя, врач, за то, что ты в целости вернул его моему народу и мне.

Потом она снова надела его на палец, с которого она сняла его, отдавая его мне много месяцев тому назад. Первая часть церемонии закончилась. Теперь один из придворных крикнул:

– Вальда Нагаста говорит! И все повторили за ним:

– Вальда Нагаста говорит! – И замолчали.

Обращаясь к нам, Македа говорила своим нежным и приятным голосом.

– Чужестранцы с Запада, – сказала она, – выслушайте меня. Вам известны наши отношения с Фэнгами – вы знаете, что они окружают нас и мечтают о том, чтобы нас уничтожить. Я вызвала вас сюда, чтобы с вашей помощью уничтожить древний идол Фэнгов. Они говорят, что, если их идола разрушат, они покинут эту страну, потому что таково древнее прорицание.

– Прости меня, о Дочь Царей, – прервал ее Орм, – но ты, верно, забыла, что не так давно Барунг, султан Фэнгов, сказал, что даже в этом случае его народ останется здесь, чтобы отомстить за своего бога, Хармака. Он сказал также, что из всех Абати он оставит в живых только тебя одну.

Когда он произнес эти зловещие слова, все присутствующие задрожали и зашептались, но Македа только пожала плечами.

– Я только передала вам древнее пророчество, – ответила она. – Если этот злой дух Хармак погибнет, Фэнги, я так думаю, последуют за ним. Иначе зачем бы они стали приносить жертвы богу Землетрясения, которого они почитают злым богом, чьего прихода надо страшиться? И когда около пяти столетий тому назад землетрясение разрушило часть потайного подземного города в горах, который я вскоре покажу вам, зачем бежали они из Мура и поселились на равнине, чтобы, по их словам, защитить своего бога?

– Не знаю, – ответил Оливер. – Если бы здесь был наш брат, которого Фэнги взяли в плен, он, быть может, сказал бы нам это, оттого что он многое знает о верованиях идолопоклоннических диких народов.

– Увы! О сын Орма, – сказала она, – по вине этого предателя, которого мы только что присудили к смерти, его нет с нами. Но, быть может, даже он не смог бы объяснить нам это. Во всяком случае, в это прорицание Фэнги веруют уже много лет, и поэтому мы, Абати, хотим разрушить идола Фэнгов, в жертву которому столькие из нас были принесены, будучи отданы на растерзание священным львам. Теперь я спрашиваю вас, – и она поклонилась к Орму, – сделаете вы это для меня?

– Скажи им про награду, племянница, – грубо вмешался Джошуа, увидев, что мы колеблемся, – я слышал, что язычники с Запада очень алчные люди и готовы на все ради золота, которое мы презираем.

– Спросите его, капитан, – воскликнул Квик, – презирают ли они также землю, оттого что вчера вечером я сам видел, как один из них едва не перерезал другому горло из-за клочка земли размером с собачью конуру.

Орм с удовольствием задал этот вопрос Джошуа, которого он очень не любил, и часть членов Совета, не принадлежавших к партии принца, заулыбалась или даже стала громко смеяться, а серебряные украшения на платье Македы начали покачиваться, как будто бы и она тоже начала смеяться под своим покрывалом. Тем не менее она сочла неблагоразумным дать Джошуа ответить Орму (если он мог ответить ему), но ответила за него сама и сказала:

– Друзья, мы здесь придаем мало значения золоту, оттого что мы отрезаны здесь от всего мира и нам не с кем торговать. Если бы дело обстояло иначе, мы так же ценили бы его, как все другие люди, и так и будет, когда мы избавимся от осаждающих нас врагов. Поэтому мой дядя не прав, выставляя как добродетель то, что есть всего лишь следствие необходимости, тем более что, как сказал ваш слуга, – и она указала на сержанта, – наш народ заменил золото землей и готов поплатиться жизнью, лишь бы добыть еще земли, хотя бы у него было вполне достаточно ее.

– Так, значит, язычники не требуют никакой платы за свои услуги? – насмешливо засмеялся Джошуа.

– Ни в коем случае, принц, – ответил Орм, – мы искатели приключений, иначе зачем бы мы стали вмешиваться в вашу ссору (он подчеркнул слово «вашу») с правителем, который, пусть он дикарь, кажется нам человеком, обладающим рядом достоинств, как, например, честь и отвага? Раз мы рискуем жизнью и исполняем свое дело, мы можем также получить за это все, что нам причитается. С какой стати нам отказываться от награды, когда некоторые из нас бедны, а у того нашего брата, который приговорен к смерти в честь Хармака благодаря предательству посланных за нами людей, есть родственники на родине, бедные люди, которых следует вознаградить за утрату его?

– В самом деле, с какой стати? – воскликнула Македа. – Слушайте, друзья! От своего имени и от имени всех Абати я обещала дать вам столько верблюдов, нагруженных золотом, сколько вы можете увести с собой из Мура, и раньше, чем кончится сегодняшний день, я покажу вам это золото, если вы решитесь пойти со мною туда, где оно скрыто.

– Сначала дело, плата потом, – сказал Орм. – Скажи нам, Дочь Царей, что мы должны сделать?

– Вы должны поклясться, что в течение года, начиная с сегодняшнего дня, будете служить мне, сражаться за меня и подчиняться всем моим законам, безустанно добиваясь того, чтобы разрушить идола Хармака вашими западными уловками с оружием, а тогда вы будете вольны отправиться куда угодно с вашей наградой.

– А если мы поклянемся, госпожа, – спросил Оливер, подумав, – скажи, каково будет наше положение на твоей службе?

– Ты будешь руководить всем тем, что относится до данного дела, о сын Орма, – ответила она, – а твои товарищи будут подчинены тебе и займут то положение, которое ты назначишь им.

При этих словах со стороны наряженных в кольчуги военачальников Абати донесся недовольный ропот.

– Неужто нам придется слушаться этого чужестранца? – спросил Джошуа от имени их всех.

– Во всем, что касается этого дела, как я уже сказала. Разве вы умеете обращаться с производящими огонь и гром предметами? Разве трое из вас могли бы удерживать ворота Хармака против целого войска Фэнгов и потом заставить их прыгнуть в воздух? Она помолчала, но кругом царила мертвая тишина.

– Вы не отвечаете, так как вам нечего ответить, – продолжала Македа. – Поэтому будьте довольны, что можете прослужить некоторое время под начальством тех, которые обладают знаниями и могуществом, которых вам недостает.

Ответа опять-таки не последовало.

– Госпожа, – сказал Орм среди воцарившейся тишины, – ты была так добра назначить меня начальником твоих воинов, но будут ли они слушаться меня? И кто такие твои воины? Все ли мужчины Абати носят оружие?

– Увы, нет! – ответила она, останавливаясь на этом последнем вопросе, оттого, быть может, что не в состоянии была ответить на первый. – Увы, нет! Прежде это было не так, и тогда мы не боялись Фэнгов. Но теперь никто не желает служить воином. Они говорят, что это отрывает их от обычных занятий и любимого дела; они говорят, что не могут тратить на это время в молодости; они говорят, что унизительно для человека исполнять распоряжения того, кого назначили начальником над ними; они говорят, что война – это варварство и что ее нужно искоренить, и все это время отважные Фэнги ждут минуты, чтобы перебить всех мужчин, а из женщин сделать рабынь. Только самые бедные да те, которые совершили какое-либо преступление, соглашаются служить в моем войске. Вот поэтому-то Абати обречены на гибель. – И, откинув свое покрывало, она внезапно разрыдалась перед всеми нами.

Все заволновались и зашумели. Будучи знаком с восточным темпераментом, я остался спокоен, но Орм был так глубоко тронут, что я боялся какой-либо выходки с его стороны. Он то краснел, то бледнел и даже вскочил со своего места, чтобы подойти к ней, но мне удалось ухватить его за рукав и посадить на место.

Придворные шушукались между собой, понимая, что упреки относились к ним всем, вместе взятым, и к каждому в отдельности. Как обычно в такие мгновения, принц Джошуа выступил в качестве вождя остальных.

Поднявшись со своего места, он не без труда опустился на колени перед Македой и сказал:

– О Дочь Царей! Зачем огорчаешь ты нас такими речами? Разве у тебя нет храбрых военачальников?

– Что могут сделать военачальники без войска?

– И разве нет у тебя твоего дяди, твоего жениха, твоего возлюбленного? – И он приложил свою руку к тому месту, где по его предположениям у него находилось сердце, и поднял кверху свои рыбьи глаза. – Если бы не вмешательство этих язычников, которым ты, по-видимому, так доверяешь, – продолжал он, – разве я не взял бы в плен Барунга и тем не лишил бы Фэнгов вождя?

– А Абати – тех остатков чести, которые у них еще сохранились, дядя.

– Обвенчайся со мной, о Бутон Розы, о Цветок Мура, и я немедленно избавлю тебя от Фэнгов. Мы бессильны порознь, но когда мы будем вместе, мы восторжествуем над ними. Скажи, Македа, когда мы обвенчаемся?

– Когда идол Хармака будет разрушен и Фэнги навсегда покинут эти места, – ответила она нетерпеливо. – Но разве теперь время говорить о свадьбе? Объявляю заседание Совета закрытым. Пусть священнослужители принесут свитки, чтобы эти чужестранцы могли принести присягу, а потом простите меня, если я оставлю вас.

Из-за трона появился пышно разодетый священнослужитель, по-видимому, главный среди них, держа в руке двойной свиток пергамента, исписанный какими-то знаками. Мы должны были поклясться на этом свитке выполнить все то, о чем речь шла выше.

Орм повернулся к Македе и сказал по-арабски, обращаясь к ней:

– О Дочь Царей, мы принесем эту присягу, хотя она и велика, так как мы верим в твою честность и в то, что ты защитишь нас против всяких ловушек, которые могут в ней заключаться, ведь ты знаешь, что мы чужие в твоей стране и не знаем ваших законов и обычаев. Но мы желаем до того времени, когда мы приступим к исполнению наших обязанностей, или, вернее сказать, во все время, пока будут длиться наши обязанности, быть свободными предпринять все, что возможно, для освобождения нашего брата, пленника Фэнгов и сына одного из нас, который, насколько нам известно, живет у них в качестве раба, и надеемся, что вы приложите все усилия, чтобы помочь нам в этом деле. Кроме того мы просим, если нам суждено испытать несправедливость, чтобы ты одна, кому мы клянемся служить, была судьей, и чтобы никто другой не мог судить нас. Если ты примешь эти условия, мы принесем присягу; в противном случае мы не станем присягать, а будем действовать сообразно с обстоятельствами.

Теперь нас попросили отойти в сторону, пока Дочь Царей могла обсудить этот вопрос со своими советниками; обсуждение их продолжалось довольно долго, оттого что, по-видимому, вопрос этот вызвал разногласия. В конце концов ее мнение взяло верх, нам предложили приблизиться и сказали, что наши условия приняты, что их прибавили к формуле присяги и что ее будут соблюдать и правительница, и Совет Абати.

Мы подписали присягу и поклялись, поцеловав книгу, или, сказать вернее, свиток. Потом мы вернулись в свои покои.

Около четырех часов пополудни меня разбудило рычание Фараона (мы все легли спать, потому что Абати обедают около полудня и после обеда отдыхают, а мы были помимо того сильно утомлены), и, взглянув, я увидел человека, прячущегося за дверью из страха перед зубами пса. Это был посол Македы, которая прислала его предложить нам от ее имени сопровождать ее в такое место, которого мы никогда не видели. Мы, разумеется, согласились, и посол привел нас в заброшенную и пыльную комнату дворца, где к нам присоединились Македа и три ее придворные дамы, а также несколько мужчин, которые несли зажженные лампы, сосуды с маслом и связки факелов.

– Без сомнения, друзья, – сказала Македа, которая была на этот раз без покрывала и, по-видимому, вполне оправилась от утреннего волнения, – вам пришлось видеть много замечательных мест в Африке и в других странах, но теперь я покажу вам такое место, равного которому вы, наверное, никогда не видели.

Следуя за ней, мы подошли к двери в дальнем конце покоя, которую слуги отперли, а потом снова заперли за нами, и очутились в длинном проходе, высеченном в скале. Этот проход, постепенно спускавшийся вниз, привел нас ко второй двери, через которую мы вошли в самую большую пещеру, какую мы когда-либо видели или о какой нам приходилось когда-либо слышать. Эта пещера была так велика, что слабый свет наших ламп не достигал потолка, и мы только смутно угадывали вправо и влево очертания разрушенных зданий, высеченных в скале.

– Это пещерный город Мур, – сказала Македа, высоко подняв лампу, которую она держала в руках. – Здесь в старину жили люди, те, которые, вероятно, были предками теперешних Фэнгов. Здесь была их потаенная твердыня. В этих стенах были их житницы, храмы и места торжественных церемоний, но, как я уже сказала вам, несколько столетий тому назад землетрясение разрушило их. Часть стен самой пещеры тоже обрушилась, так что и потолок местами тоже обвалился, и поэтому далеко не безопасно посещать некоторые части этой пещеры. Теперь пойдемте и посмотрите то, что осталось.

Мы пошли за ней в глубину этого необычайного места, и наши лампы и факелы казались крохотными звездочками среди окружавшей нас непроглядной тьмы. Мы увидели житницы, в которых все еще лежала пыль и труха, в которые превратилось то, что некогда было зерном, и наконец пришли к высокому зданию, не покрытому крышей, перед которым все пространство земли было усеяно рухнувшими колоннами. Между ними имелось большое количество статуй, покрытых таким толстым слоем пыли, что нам удалось лишь разглядеть, что многие из них формой напоминали сфинксов.

Македа увела нас прочь от этого храма, около которого было небезопасно оставаться, и привела нас к роднику, снабжавшему водой всю пещеру. Он впадал в бассейн, высеченный в скале, и вытекал из него через готовые стоки, чтобы исчезнуть неведомо где.

– Взгляните, этот бассейн очень стар, – сказала Македа.

– Как они освещали такую огромную пещеру? – спросил Оливер.

– Не знаю, – ответила она, – они едва ли могли пользоваться лампами. Никто из Абати не знает этого, так же как никто из них не позаботился узнать, откуда притекает в эту пещеру свежий воздух. Мы не знаем даже, естественная ли эта пещера или создание человеческих рук, как я думаю.

– По-моему, и то, и другое, – ответил я. – Но скажи мне, о госпожа, пользуются ли Абати этой пещерой?

– Мы сохраняем здесь некоторое количество зерна на случай осады, но пополняет их государство, потому что мои подданные слишком легкомысленны, чтобы заглядывать в будущее, когда кусок хлеба, может быть, будет драгоценен, если Фэнги прорвутся в долину. – И она резко повернулась и пошла вперед, чтобы показать нам стойла, где прежде стояли лошади, и следы от колес на каменном полу.

– Славный народец эти Абати, – сказал мне Квик. – Если бы не женщины и дети и, главным образом, вот эта маленькая женщина, которую я начинаю уважать не меньше моего хозяина, мне, пожалуй, хотелось бы посмотреть, как они поголодают малость.

– Здесь есть еще одно место, которое я хочу показать вам, – сказала Македа, когда мы осмотрели стойла и поговорили о том, что могло заставить древних жителей пещеры держать своих лошадей под землей, – в нем хранятся сокровища, которые принадлежат или будут принадлежать вам. Пойдемте.

Мы пошли вперед по разным переходам, и последний из них внезапно вывел нас на крутой скалистый уклон, по которому мы прошли шагов пятьдесят, пока не уперлись в глухую, как нам показалось, стену. Здесь Македа попросила своих провожатых остановиться, что они исполнили со страхом, хотя в то время причина этого страха была нам непонятна. Потом она подошла к одному из концов стены, где она образовывала угол со стенкой наклонного коридора, и, показав нам несколько неплотно сидевших камней, попросила меня толкнуть их, что я сделал не без труда. Когда в стене образовалось отверстие, достаточное для того, чтобы в него мог пролезть человек, она обернулась к своим придворным и сказала им:

– Вы, я знаю, считаете это место заколдованным, и самый отважный из вас не согласится войти сюда, не получив особого приказания. Но я и эти иностранцы не боимся. Поэтому дайте нам сосуд с маслом и несколько факелов и ждите, пока мы не вернемся. Поставьте зажженную лампу в проходе, чтобы мы могли увидеть ее в том случае, если наши лампы погаснут. Нет, не возражайте, а повинуйтесь. Опасности здесь нет никакой – воздух там внутри свежий, хотя и нагретый – я знаю это, я дышала им не раз.

Потом она подала руку Оливеру, чтобы он помог ей пролезть через отверстие в стене. Мы последовали за ней и очутились в другой пещере, в которой, как она сказала, воздух был много теплее, нежели в первой.

– Где мы? – спросил Орм тихо, потому что торжественная тишина этого места внушала благоговение.

– В гробнице древних правителей Мура, – ответила она. – Ты сейчас увидишь. – И она снова оперлась на его руку, так как спуск был крутой и скользкий.

Он тянулся ярдов на четыреста. Наши шаги гулко звучали в тишине, а наши четыре лампы, вокруг которых сотнями порхали летучие мыши, казались четырьмя звездочками среди окружающей темноты. Наконец проход стал расширяться и превратился в обширную площадь, которую куполом покрывал утес. Македа повернула направо, остановилась перед каким-то предметом, белевшим в темноте, подняла лампу и сказала:

– Смотрите!

Вот что мы увидели: огромное, высеченное из камня кресло, а на его сидении у его основания – человеческие кости. Между ними лежал череп, а на нем была надета набекрень золотая корона, в то время как другие украшения: скипетры, кольца, ожерелья, оружие – валялись вперемешку с костями. Это было не все, потому что вокруг кресла лежали другие скелеты – пятьдесят, а может быть, и больше, и среди них всяческие украшения, которые носили некогда их собственники.

Перед каждым из них стоял поднос из какого-нибудь металла – мы позднее убедились, что это серебро или медь, – на котором были навалены всяческие драгоценности: золотые чаши, блюда, ожерелья, браслеты, серьги, кольца и бусы, которые были сделаны из драгоценных камней, груды древних монет и сотни других вещей, которые ценили люди с тех пор, как на земле появились зачатки культуры.

– Понимаете, – сказала Македа, пока мы, раскрыв рот, смотрели на это ужасное и замечательное зрелище, – тот, который сидит на кресле, был царем. Окружают его придворные, стражи и жены. Когда он умер, они привели сюда всех его приближенных, посадили их вокруг него и убили. Сдуйте слой пыли, и вы увидите на полу следы крови, сохранившиеся до сих пор, кроме того на черепах остались следы от ударов мечом.

Квик, обладавший пытливым умом, сделал несколько шагов и проверил ее слова.

– Черт! – сказал он, отбрасывая череп в сторону, – я рад, что не служу прежним властелинам Мура.

Македа улыбнулась и повела нас дальше.

– Вперед, друзья, – сказала она, – здесь еще много царей, а масло у нас может кончиться.

Мы пошли дальше и приблизительно в двадцати шагах увидели еще одно кресло, на котором и вокруг которого лежали кости людей, застывших в тех позах, в каких застала их смерть. Перед каждым из тех несчастных, которым пришлось и после гроба следовать за своим властелином, стоял поднос с его драгоценностями. Перед троном этого царя лежали также кости пса, а среди них валялся богато изукрашенный ошейник.

Мы снова пошли вперед к третьему кладбищу, если его так можно назвать, и здесь Македа указала на скелет мужчины, перед которым стоял поднос, покрытый различными медицинскими и хирургическими принадлежностями.

– Скажи, о врач Адамс, – сказала она с улыбкой, – хотел ли бы ты быть придворным врачом повелителей Мура?

– Нет, госпожа, – ответил я, – но я хочу осмотреть эти инструменты, если ты разрешишь мне это. – И, пока она шла вперед, я остановился и наполнил ими мои карманы. Позднее, рассмотрев внимательно эти врачебные инструменты, приготовленные неведомо сколько тысяч лет тому назад – по этому вопросу ученые до сих пор никак не могут согласиться, – я нашел, что многие из них с некоторыми изменениями продолжают быть в употреблении до наших дней.

Мне почти нечего прибавить к рассказу об этой необычайной и страшной гробнице. Мы переходили от царя к царю, пока не устали рассматривать человеческие кости и золото. Устал даже Квик и заметил, что в этой семейной могиле очень жарко и что мы можем считать остальных покойников как бы виденными, оттого что они похожи друг на друга, как вопросы на анкетах.

Но как раз в это время мы подошли к № 25 и остановились в изумлении, потому что этот царь был, по-видимому, самым великим из всех: вокруг него лежало раза в три больше скелетов, чем вокруг других, и несметные богатства, а кроме того среди костей находились небольшие статуэтки, изображавшие мужчин и женщин, а быть может – богов. Сам царь был горбуном, у него был огромный продолговатый череп, и он, наверное, был чудовищно уродлив. Быть может, его ум возмещал внешнюю немощность его тела, оттого что после смерти в жертву было принесено одиннадцать человек детей, из которых двое, судя по строению черепов, были его собственными детьми.

Никто не знает, что было в Муре и прилегающих землях, когда правил царь Горбун.

Увы! Как мало мы знаем о былом!