Часть вторая. Западня

Из города мы выехали, когда стрелки часов приближались к часу ночи. Наш грузовой пикап «ниссан» был загружен ещё днём. Я лично проверил груз: боеприпасы, пулемёты, два ручных огнемёта, пара двадцатилитровых канистр с водой и столько же с бензином аккуратно лежали в багажнике. Несколько человек из охраны генерала Айдида проводили нас до окраины города, а дальше мы уже ехали самостоятельно. Я вёл джип с выключенными фарами. Луна была довольно яркой, поэтому особых трудностей езда, тем более по пустынной местности, не вызывала, так что до нужного места мы добрались безо всяких приключений. Я и мой друг, Димка Сокольников, заняли свои огневые позиции ровно в два часа ночи. Разработанная нами операция пока развивалась по намеченному плану.

Утро наступило довольно быстро, но мы успели установить в окопах пулемёты, загнать пикап в укрытие и накрыть свои огневые позиции специальными маскировочными полотнами. В принципе это был обычный брезент, который, благодаря таланту моего напарника, приобрёл абсолютную схожесть с местностью, если смотреть сверху. Поэтому быть обнаруженными воздушной разведкой мы нисколько не опасались. С земли же наши позиции также были совершенно невидимы.

Кстати, нужно сказать, что мы с Димычем очень постарались, когда делали эти инженерные сооружения, именно сооружения, так как назвать по-другому то, что мы сделали, было невозможно. Почти в течение целого месяца я и мой друг каждую ночь выезжали из Могадишо, рискуя нарваться на засаду мобильного патруля американских войск или, того хуже, на местных бандитов. Хотя мы являлись личными советниками весьма влиятельного полевого командира, генерала Мохаммада Айдида, но ведь не будешь же каждому сомалийцу с автоматом объяснять, что мы, белые, приехали в их страну для того, чтобы помочь в их борьбе. К тому же не все местные жители были сторонниками генерала, поэтому попадись мы к ним, они были бы рады передать нас американцам или расправиться тут же на месте, предварительно ограбив.

С военными патрулями союзных войск, коих в Сомали было, что гороха в мешке, тоже встречаться не хотелось. Думаю, они не поверили бы никаким нашим объяснениям, обнаружив в кузове пикапа оружие, лопаты, доски и всякие столярные и плотницкие инструменты. Правда, генерал предлагал нам охрану, но мы всегда отказывались. Я и мой напарник не страдали повышенным самомнением относительно своих возможностей отбиться в случае опасности от патрулей, но именно в целях безопасности мы не брали с собой лишних людей. Слишком уж секретная задумывалась нами операция, чтобы о ней знали посторонние лица. В её замысел и так было посвящено достаточное количество людей, а потому и возникали опасения, что каждый лишний человек — дополнительная вероятность утечки информации.

Ждать до вечера было долго. День тянулся чрезвычайно долго. Я сидел в своём окопе, лишь изредка наблюдая за дорогой через специально оставленные для этой цели маленькие щели между брезентом и землёй. У нас с Димкой конечно же были с собой радиотелефоны, но мы с ним чётко соблюдали режим радиомолчания. Не хватало ещё, чтобы нашу болтовню случайно засекла служба радиоперехвата на американской военной базе, до которой отсюда было ровно тридцать два километра. Подставить под удар всю нашу тщательно разработанную операцию мы не могли и не имели права, слишком уж много сил было затрачено на её подготовку, и люди, которых мы привлекли к ней, очень верили нам и в наш успех.

Время до вечера оставалось ещё много. Я уже в который раз проверил исправность пулемёта, аккуратно завернул автомат в свою куртку, дабы песок не попал в затвор, и прилёг на бруствер окопа. Случайно оказавшийся в рюкзаке какой-то англоязычный журнал был прочитан мной до последней строчки. Я взглянул на рацию. Она молчала. Часы показывали четыре пополудни.

«Нет ничего хуже, чем ждать», — пришла в голову невесёлая мысль. Но что можно поделать, если такова была моя профессия, в которой одним из необходимых условий для достижения успеха считалось умение терпеливо и настойчиво ждать. Но меня временная безделица не утомляла, ибо прошло слишком мало времени с того момента, как закончилась моя военная служба. А ведь всего лишь чуть более года назад я был действующим офицером спецназа армейской стратегической разведки и проходил службу в управлении, в котором, наверное, мечтал послужить любой мальчишка в годы моей юности. Правда, о нашем учреждении мало кто чего знал, хотя и часто слышали, ведь в начале 1990-х годов о нём стали очень много говорить. Все, кто служил в том управлении, называли его «Двойкой», некоторые — «Аквариумом», причём с большой буквы, а официально оно именовалось Вторым главным управлением Генерального штаба, более известное как ГРУ.

Я перевернулся на живот и посмотрел на дорогу. Горизонт был пуст.

«Димка сейчас тоже наверняка прильнул к окулярам бинокля и наблюдает за дорогой», — усмехнувшись, подумал я про напарника, который находился недалеко от меня, метрах в двухстах левее.

Димка Сокольников — мой лучший друг, бывший прапорщик и бывший спецназовец. Правда, он, вечный оптимист, всегда говорил, что бывших спецназовцев не бывает, и, наверное, был прав. Я и сам, оказавшись за порогом армейской службы и лишившись привычного образа жизни, честно скажу, очень скучал на гражданке по своей работе.

Пусть эти мои слова не покажутся кому-то неискренними, эдакой бравадой, но я безмерно тосковал по службе, особенно по нашим выматывающим до седьмого пота тренировкам. Мне часто вспоминались наши утомительные многочасовые марш-броски через болота и лес, через реку и поле, и от этих воспоминаний вдруг начинали приятно ныть, словно уставшие от того долгого и давнишнего бега, ноги. Слёзы чуть ли не наворачивались на глаза при воспоминании о тактических учений, когда командир по радио вдруг отдавал приказ: «Вынести раненого!», роль которого исполнял обычный кожаный мешок весом 80 килограммов, набитый песком. Может быть, «ностальгия» по службе заставила нас согласиться на поездку за тысячу километров от родного дома в далёкую африканскую страну?..

Солнце палило нещадно. Под брезентом было неимоверно жарко. Я сделал несколько глотков из армейской фляжки, но вода в ней была тёплая и потому нисколько не утолила жажды, а даже, напротив, захотелось попить ещё. Но делать этого было нельзя, иначе от воды потом невозможно будет оторваться, причём желание пить будет усиливаться. Мы через это проходили. Я смочил губы, прополоскал рот и воду выплюнул на песок, который моментально впитал в себя влагу.

Иногда, правда, сквозь наблюдательные щели в моё убежище задувал лёгкий ветерок, но случалось это не так часто, как хотелось бы. Я вновь взглянул на часы. Маленькая стрелка приближалась к пяти. Время текло необычайно медленно, как обычно это происходит, когда приходится ждать. Рация продолжала безмолвствовать. Я ждал условного сигнала.

Наш человек с американской военной базы, расположенной в столичном аэропорту, должен был послать нам сообщение, получив которое мы приступили бы к завершающему этапу операции. Однако трубка молчала. Правда, вчера информатор позвонил по мобильному телефону, по которому можно было связаться только со мной, и сказал, что груз в Могадишо прибыл, всё идёт по графику и марш колонны планируется на вечер 16 июля. Вот почему мы с Димкой и заняли загодя свои позиции.

Я немного волновался. Не знаю, чем занимался мой напарник, но нервы у Сокольникова были железными. Он, скорее всего, делал наброски рисунков. В последнее время Димка вообще не расставался с карандашом и большой папкой, в которой в наши школьные года хранились обычно листы плотной бумаги для уроков черчения, и рисовал каждую свободную минуту. Меня же Господь таким талантом не одарил, поэтому, чтобы хотя бы как-то скоротать время, я лёг на спину, смочил водой грудь и закрыл глаза. Воспоминания нахлынули сами собой, помимо моего желания…

В назначенное время я прибыл в Главную военную прокуратуру. Возле входа меня встретил строгого вида капитан. В его сопровождении я поднялся на второй этаж. Он подвёл меня к двери, на которой висела красная табличка с надписью, сделанной золотыми буквами: «Начальник отдела по расследованию особо тяжких преступлений полковник юстиции Паутов А.В.». Капитан осторожно постучал.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Да, да!

— Входите! — пропустил меня капитан и тихо прикрыл за мной дверь.

Такое обращение было довольно непривычным. До вчерашнего дня со мной работали следователи Генеральной прокуратуры, а они особо не церемонились, ибо прилагали все усилия к тому, чтобы инкриминировать мне весьма серьёзную статью «Незаконный переход государственной границы», от которой оставалось два шага до «Государственной измены», предусматривавшей очень суровое наказание. Подписку о невыезде я дал сразу же после выхода из госпиталя, а потом меня даже на один месяц упекли в следственный изолятор.

Следователь тогда попутно с моим делом очень пытался выбить из меня показания на некоторых, пусть уже бывших, но высокопоставленных генералов военной разведки. Я же на все его вопросы отвечал, что нельзя же меня судить за несовершённое преступление, ведь СССР перестал существовать, а вместе с ним не стало и той границы, в рамках которой находилось государство. Следователь ничего не отвечал, а просто отправлял меня в камеру, предлагая ещё раз серьёзно подумать о себе и о своих близких. Вскоре я был отпущен.

Произошло это очень необычно. Мне просто отдали мои вещи и выставили вон за ворота изолятора. Прошла неделя после освобождения и вдруг новый вызов к следователю, но на этот раз в военную прокуратуру. Не буду кривить душой, но шёл я на ту встречу с очень тяжёлым сердцем, ибо понимал, что из кабинета следователя вновь могу загреметь на тюремные нары, но…

Полковник Паутов был довольно приветлив. Он вышел из-за стола мне навстречу и предложил сесть в кожаное кресло, а сам занял место напротив. «Необычное начало допроса. Может, ещё и стаканчик нальёт?» — с сарказмом подумал я, чуть насмешливо поглядывая на следователя. Полковник, видимо, имел богатый опыт работы, потому как абсолютно правильно понял мои мысли.

— Нет, Александр Владимирович, сейчас, к сожалению, не могу предложить вам что-нибудь выпить, ибо пригласил по делу, — глядя мне прямо в глаза, сказал он совершенно спокойно.

— Не сомневаюсь, гражданин полковник, — ответил я, — не о жизни же поговорить вызывают в прокуратуру?

— Я понимаю вас, товарищ полковник! — не обращая внимания на мой тон, сказал начальник отдела по раскрытию тяжких преступлений. Я был немного удивлён столь корректным к себе обращением. Тем временем полковник Паутов продолжал: — Ваше дело попало ко мне. Его передали из Генеральной прокуратуры, так как посчитали, что это наша прерогатива расследовать преступления, совершённые военнослужащими. Я ознакомился с материалами дела и не нашёл в них состава преступления, предусмотренного статьями, которые вам инкриминировались. Это относится и к вашему подчинённому, прапорщику Сокольникову. Если пожелаете, то можете обжаловать ваше увольнение из армии, чтобы быть восстановленными на военной службе.

— Не стоит, товарищ полковник, — тихо ответил я, — как говорится, невозможно ступить в одну и ту же реку дважды.

— Искренне поздравляю! — сказал Паутов и после небольшого замешательства, так как был не уверен в моём положительном решении, протянул руку. Я ответил крепким рукопожатием. Видимо, он сильно переживал, ибо сразу же как-то легко вздохнул, улыбнулся и быстро подошёл к небольшому шкафу. Открыв дверцу, он вытащил оттуда бутылку коньяка и два больших гранёных стакана. Поставил всё это на стол.

— Вот теперь можно и выпить!

Он налил по полному стакану. Я молча поднял посудину и, ни слова не говоря, залпом выпил до дна крепкую тёмно-коричневую жидкость.

Зуммер радиотелефона сработал неожиданно. Я быстро схватил трубку, нажал кнопку ответа и тихо, будто меня мог услышать кто-то из посторонних, сказал:

— Да!

— Здесь Дед, — услышал я в наушнике позывной, которым приказал своему информатору называть себя, — сегодня приглашаю на ужин. Заказ сделан минуту назад. Стол накрыт на семь человек. Себе я заказал баранину, для гостей три бифштекса и три ростбифа.

В трубке раздались короткие гудки. У несведущего человека этот разговор, даже не разговор, а всего лишь небольшое сообщение не вызвало бы никаких подозрений. Да в нём, собственно говоря, и не было-то ничего странного. Ну что такого, если один человек приглашает другого на ужин? Даже, если бы это сообщение перехватили соответствующие службы, они не поняли бы сразу, о чём идёт речь. Ведь для расшифровки им понадобилось бы немало времени, чтобы изучить, проанализировать и сопоставить множество событий и случаев, произошедших в последние несколько дней или часов, а может, недель или даже месяцев. Но такое было нереально. Я совершенно не беспокоился на этот счёт.

Однако для меня смысл сообщения имел очень важное значение. Из него стало ясно, что колонна, которую мы ждали, уже вышла с военной базы, и она состояла из семи машин: трёх армейских джипов, трёх лёгких бронетранспортёров и одного автомобиля с грузом.

Я взял радиотелефон и нажал кнопку вызова. Нужно было связаться с напарником. В принципе можно было этого и не делать, ибо я чувствовал Димку на расстоянии. Долгие годы совместной службы и большое количество боевых операций развили в нас такое небывалое человеческое качество, вернее, особенность понимать без слов, даже не видя друг друга. Но тем не менее следовало продублировать готовность Сокольникова. Уверенность была хорошим качеством, но нельзя было уповать в таких серьёзных делах на интуицию, когда можно связаться по телефону. Итак, услышав в наушнике голос своего напарника, я коротко сказал:

— Сообщение пришло. Ждём!

— Понял! — подтвердил Сокольников одним словом и отключил связь. Однако этого было вполне достаточно, чтобы понять: мой друг также готов к встрече.

Ждать долго не пришлось. Облако пыли, поднимаемое колёсами автомобилей, уже появилось на горизонте. Этот пылевой столб был виден издали, хотя колонна находилась за несколько километров от места засады. Машины приближались. Максимум через полчаса колонна должна была достичь того самого рубежа, где мы с таким невероятным терпением ожидали её, ведь к встрече именно этой колонны я и Димка начали готовиться ещё десять месяцев назад…

Сегодня я встал пораньше, вернее, меня разбудил мой друг Димка Сокольников. Он заехал ко мне по пути на работу.

— Здорово, Саня! Не разбудил? — прокричал он, весело входя в коридор. — Ты не забыл о нашей дате? Я обязательно заскочу к часикам двенадцати, и мы вместе махнём к генералу на дачу. Он мне ещё вчера позвонил. А с тобой ему связаться не удалось! Жди!

— Хорошо, Димыч! — улыбнулся я.

Он тем временем открыл холодильник, достал оттуда бутылку холодного «Боржоми» и с удовольствием пил из бутылки большими глотками холодную воду. Сегодня у нас с Димкой был небольшой праздник, даже можно сказать, второй день рождения.

— Всё! Побежал! — сказал Димка и поставил минералку на стол. Дверь захлопнулась. Я взглянул на часы. Стрелки показывали шесть тридцать. Мы собирались сегодня поехать на дачу к генералу Корабелову, нашему бывшему начальнику. Вещи ещё вчера были собраны, продукты закуплены и сложены в отдельную сумку. Времени до полудня оставалось много.

Я подошёл к окну и стал смотреть на спешивших куда-то ранним утром людей. Английский сеттер Теодор тихо дотронулся до моей руки своим холодным носом, как бы напоминая, что пора идти гулять, уж если так рано проснулся. Он смотрел на меня тёмными выразительными глазами и так сильно вертел хвостом, что, казалось, ещё немного, и он у него отвалится.

— Пошли, пошли, дружочек! — сказал я. Услышав мои слова, Теодор весело побежал в коридор.

Мы уже были на пороге, когда зазвонил телефон. Постояв немного в раздумьях, я снял трубку.

— На проводе!

— Здравствуй, Саня! Как дела, здоровье? — раздался в трубке знакомый бас генерала Корабелова, моего бывшего начальника.

— Благодарю, товарищ генерал, за беспокойство! Ничего. Вы как себя чувствуете? — ответил я.

— «Ничего», Саня, так не отвечают! «Ничего», Саня, это пустое место! Понял?

— Тогда — у меня всё хорошо! — засмеялся я.

— А что ты так со мной официально — «товарищ генерал»? — поинтересовался Корабелов. — Случилось что?

— Да нет, всё нормально!

— Ну и прекрасно! А у тебя сегодня с Сокольниковым вроде как праздник?

«Вспомнил!» — обрадовавшись, только и успел подумать я, как генерал, словно угадав мои мысли, сказал:

— Конечно, Саня, помню! И буду всегда помнить тот август!.. Я вот что звоню. Ты бы взял своего друга и заехал бы ко мне на дачу часикам этак к двум, к обеду? А то забыли совсем старика!

— Ну, как же забыли, Иван Фёдорович? Мы же у вас третьего дня были! — удивлённо воскликнул я.

— Были, были… Помню. Ну, так три дня ведь прошло! Давайте, приезжайте. Да и дело к вам есть одно. Очень важное!..

Своей последней фразой генерал меня буквально заинтриговал. В принципе я любил ездить на дачу к Корабелову. Его жена была очень приветливой и хлебосольной хозяйкой. Компании у генерала собирались всегда шумные, весёлые и многочисленные. К нему с удовольствием приезжали и молодые, и старые, ибо все знали, что на даче Корабеловых можно очень интересно провести время, ибо люди к ним приезжали интересные.

Димка Сокольников заехал за мной, как и обещал около двенадцати. Часа через два мы уже подъезжали к даче генерала. Семья Корабеловых была почти в полном сборе. Внуки чистили пойманных карасей, а супруга Ивана Фёдоровича тут же жарила их на большой чугунной сковороде в большом количестве подсолнечного масла. Стол был накрыт в яблоневом саду. Погода стояла отменная. Генерал Корабелов, поглядывая на часы, подошёл к нам и сказал: «Сейчас прибудет сюрприз!»

— Что за сюрприз, Иван Фёдорович? — спросил Сокольников.

— Увидишь! — загадочно ответил Корабелов.

Только он сказал эти слова, как у калитки его дачи остановилась чёрная «Волга» с проблесковым маячком синего цвета на крыше. Из-за кустов сирени мне не было видно, что за важный гость прибыл к генералу. Долго ждать не пришлось. Мы услышали характерный скрип открываемой калитки и в тот же момент увидели идущего навстречу нам человека. На его глазах были большие солнечные очки, но что-то знакомое показалось мне в его походке. Через секунду я уже узнал незнакомца. Это был полковник Климов, помощник — сейчас наверняка уже бывший — Председателя КГБ СССР. Именно после встречи с ним, Климовым, произошли в 1991 году невероятные события…

Август 1991-го выдался для меня крайне неудачным. Наверное, потому, что именно тогда, летом, я — полковник Павлов, командир диверсионно-разведывательного отряда Главного разведывательного управления Генерального штаба, был убит при исполнении особо важного задания.

Для меня, как, впрочем, и для моих боевых товарищей, вся та давняя история началась с того, что руководству КГБ стало известно об одном секретном объекте ЦРУ США на территории Турции, где под видом обычной турбазы работала тайная лаборатория. На ней проводились исследования очень мощного препарата с психотропным характером действия, способного влиять на человеческое сознание. Этому веществу даже было дано звучное название «ген деструктивного поведения».

Эксперты ЦРУ прочили большое будущее применению данного препарата. Они считали, что разрабатываемое в лаборатории вещество в ближайшем будущем сможет стать даже одним из видов оружия массового воздействия. Препарат был опасен тем, что, накапливаясь в организме, он вызывал у человека желание к разрушению с дальнейшим закреплением этого желания в виде условного рефлекса. Но главное заключалось в том, что стремление к деструктивному поведению могло передаваться по наследству.

В 1991 году ни у кого не возникало сомнения, против какой страны США в первую очередь применит такое оружие. Руководство КГБ тогда приняло решение уничтожить секретную лабораторию. Для выполнения этого задания через территорию третьей страны в Турцию была направлена группа майора Лугового из подразделения специального назначения «Вымпел». Однако ЦРУ от источников в Москве стало известно о предстоящей операции. На маршруте следования группы Лугового была устроена засада, и майор со своими офицерами погиб.

Август 1991-го в Москве был насыщен бурными политическими событиями. Комитет госбезопасности в то лето вообще находился под пристальным вниманием президента и демократической общественности, а потому был не в состоянии провести повторную операцию. Тогда помощник Председателя КГБ, полковник Климов, решил на свой страх и риск обратиться за помощью к начальнику военной разведки генералу Корабелову. Вот так отряд, которым я командовал, был привлечён к выполнению секретного задания.

Мы тогда проникли на объект и уничтожили лабораторию, ликвидировав при этом и самого разработчика психотропного препарата. После этого моя группа в соответствии с планом стала отходить к нашей государственной границе. Но нам это сделать не удалось. На наш след вышло спецподразделение «Дельта Форс», которое начало преследование моей группы, всячески стараясь не допустить её прорыва на территорию СССР. С тяжёлыми боями мы отходили по горным перевалам, стараясь уйти от погони. Я и мои товарищи дрались ожесточённо, отвергая любое предложение сдаться в плен…

Войны без потерь не бывает. Вскоре я остался совершенно один. Мой заместитель, майор Алексей Чернышёв, умер от тяжёлого ранения два дня назад, а лучший друг, прапорщик Сокольников, погиб только что, буквально минуту назад. Его насмерть сразил вражеский снайпер метким своим выстрелом, попав точно в горло. Тело Сокольникова находилось рядом со мной. Шансов уцелеть у меня практически не было. До государственной границы СССР оставалось всего каких-то три с небольшим километра, но дойти до неё я не мог. Мой коленный сустав разнесло в клочья точным выстрелом из снайперской винтовки, а вторым — я был смертельно ранен в грудь. После этого мне оставалось только уповать на помощь, нет, не Всевышнего, а бойцов своего отряда и пограничников. Я ведь прекрасно понимал, что мои ребята обязательно придут, должны были прийти, дабы вытащить всех нас из той передряги, в которую мы угодили. Да и генерал наш не мог позволить себе бросить своих офицеров на произвол судьбы. А по-другому тогда и быть не могло, мы жили совершенно иными законами, когда честь солдата, чувство долга и узы воинского братства считались такими ценностями, за которые не жалко было отдать собственные жизни.

Почти целый час я отбивался от наседавшего противника, втайне надеясь, что помощь всё-таки подоспеет. Но её, однако, всё не было и не было, а посему, отстреливаясь, я крыл про себя всех матом: и врагов, и своих. Ну не мог я поверить, что в нашей стране за столь короткое время с восемнадцатого по двадцать пятое августа 1991-го, когда мы находились на задании, произошли столь разительные перемены, что не привидятся и в страшном сне. Естественно, мне не было известно, например, о том, как ранним утром двадцать третьего августа начальнику Управления, генералу Корабелову, фельдъегерь правительственной связи доставил указ, подписанный одновременно сразу двумя Президентами, СССР и России. В нём говорилось, что генерал снят со своей должности и отправлен в отставку. Ему предписывалось в течение одного дня сдать все свои дела и документы преемнику и покинуть управление. Начальник разведки всегда ожидал момента своего увольнения на пенсию, но сегодня приказ поступил как-то неожиданно, и главное заключалось в том, что весьма не вовремя. Но один день у генерала в запасе всё-таки был, а поэтому можно было что-то сделать, вернее, успеть сделать за те несколько часов, когда он ещё оставался начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба ВС СССР.

Корабелов взял в руки указ, прочитал его, в задумчивости взглянул в окно и отложил документ в сторону. Решение как действовать возникло моментально, и он, не откладывая его в долгий ящик, тут же взялся за дело. Генерал позвонил в отряд специального назначения. Трубку поднял мой заместитель, подполковник Владислав Стэнлер.

— Владислав, твои ребята готовы? — вместо приветствия спросил генерал. Он доверял полностью своим офицерам, ибо лично беседовал с каждым кандидатом перед зачислением того в отряд. А своим первым впечатлениям от встречи с человеком начальник управления очень доверял и ни разу, кстати, за всё время службы не ошибся.

— Так точно, товарищ генерал! — ответил подполковник.

— Прекрасно! Вот что, сынок! Сразу хочу тебя предупредить, что меня уже сняли с должности, но на пенсии я только с завтрашнего дня, поэтому сегодня я ещё пока твой начальник. Ты меня понял? Бери двадцать человек самых надёжных и толковых и срочно вылетай на Кавказ. Времени у меня нет, чтобы задачу тебе лично ставить. Пакет я тебе пришлю с нарочным. После прочтения бумагу мою уничтожь! Там твой командир с Дедом и Седым работает. Они сейчас, видимо, выходят с сопредельной территории. Операция, что проводил Павлов, прошла успешно. Как складывается на данный момент обстановка, мне не известно. Но думаю, там возникли трудности. Им очень тяжело, Влад, поэтому надо бы обязательно помочь и обеспечить переход через границу. Приказывать я тебе могу только сегодня! Особенно акцентирую твоё внимание на этом аспекте, понял? Завтра твоей группе работать придётся на свой страх и риск, помочь я вам уже не смогу! Усёк, Владислав?

— Понял, Иван Фёдорович!

— События, сам видишь, какие в стране складываются! Эти деятели кашу заварили крутую. Послушались говоруна нашего нобелевского и влезли, тот теперь в кусты, а эти в тюрьму. Сейчас такая вакханалия и чехарда начнётся, что только держись! Все же ведь министерские портфели бросятся делить, чтобы потом воровать и грабить было легче!! Нелояльных чиновников будут увольнять, а назовут всё реформой. Мы, то бишь военная разведка, тоже под этот каток попасть можем! Как перспективы? Не страшно? Или напугал? Ну?.. Согласен? Ведь всё должно пройти в ажуре! Тихо и без лишнего шума!

— Иван Фёдорович, зачем же вы так меня и всех нас обижаете? Я и мои ребята вроде повода не подавали сомневаться в нашей порядочности.

— Прости, Владислав, обидеть тебя не хотел! Старею, а со старостью глупость приходит. Извини! Тогда успехов тебе! Самолёт мой возьмёшь, пока его у меня не отобрали. А потом никто ведь не знает, что меня уже сняли, так что попользоваться какое-то время своим служебным положением я ещё смогу. Да, телефон запиши одного человека. Он помощником у председателя КГБ, тоже содействие окажет.

— Спасибо, Иван Фёдорович. Вам хорошего отдыха на пенсии, если позволите, заеду после к вам на дачу, доложить ведь надо будет. Не волнуйтесь! Командира и ребят вытащим! Сами поляжем, но их выручим.

— Не говори глупостей, Владислав! Поляжем, погибнем… Самим надо обязательно вернуться! Вы ещё понадобитесь! Времена смуты и мятежей не вечны…

— Понял, товарищ генерал!

— Добро, Владислав, договорились!

— До свидания!

Этим же вечером, когда генерал Корабелов инструктировал моего заместителя, в кабинете начальника пограничного отряда, полковника Багдасарова, раздался телефонный звонок. Он ждал весьма важную информацию и сразу же снял трубку с аппарата. Ещё пару дней назад ему позвонил однокашник по училищу полковник Климов, который занимал важный пост в Москве, и предупредил, что с сопредельной территории будут выходить какие-то очень серьёзные ребята из армейского спецназа. Климов попросил оказать всяческое содействие офицеру, который прибудет на днях из столицы для обеспечения выхода спецназовской группы ГРУ с турецкой стороны.

— Степан, нашим ребятам там очень нелегко, поэтому подсоби им, возможностей у тебя для этого хватит! Договорились, однокашник? Да, и ни о чём их не расспрашивай!

— Ну, об этом мог и не предупреждать! — с обидой в голосе ответил начальник отряда.

За много лет службы в органах государственной безопасности он привык к тому, что не всех можно и нужно спрашивать. Агентурная и диверсионная работа — дело весьма серьёзное и на дух не переносит посторонних, особенно чужих ушей, а любопытных глаз с длинным языком в особенности. Полковник Багдасаров был не новичок на границе. Ему много раз приходилось делать «окна» для прохода нужных людей.

Офицер спецподразделения ГРУ, которого Багдасаров ждал со дня на день, приехал не один, а с группой в двадцать человек. Они познакомились и быстро нашли общий язык, так как профессионалам своего дела не требовалось для установления личных контактов много времени. Начальник отряда приблизительно знал, что от него потребуется. Подполковник Стэнлер немного дополнил имевшиеся сведения. На той стороне работала группа спецназа армейской разведки, и по её возвращении следовало обеспечить переход офицеров ГРУ с сопредельной территории через государственную границу. Сделать это надо было максимально осторожно, дабы не привлечь внимание турецкой пограничной службы.

Начальник отряда успел только развернуть на столе карту с участком границы, на котором следовало ожидать мою группу, как телефон в его кабинете призывно загудел.

— Багдасаров, слушаю! — ответил полковник.

— Товарищ полковник, — услышал он голос дежурного офицера, — на участке второй заставы происшествие. Наряд сержанта Конурова докладывает, что в двух километрах от государственной границы идёт ожесточённый бой. Визуально наблюдается применение вертолётов огневой поддержки, одна вертушка уже сгорела. Сержант убеждён, что это действуют не местные пограничники, а морские пехотинцы США. Всего задействовано четыре вертолёта, ведётся очень интенсивный огонь из миномётов. Слышны также звуки выстрелов из подствольников. Какие будут распоряжения?

— Продолжайте вести наблюдение и докладывайте мне обстановку каждые пять минут! — коротко бросил Багдасаров дежурному офицеру и повернул голову в сторону своего московского гостя. — Ну что скажешь, Владислав? Это ваши ребята выходят?

— Думаю, что они! — быстро, без тени сомнения в голосе, ответил подполковник Стэнлер.

— Да не может этого быть! Слишком уж круто работают. Это, наверное, курды бунтуют! Ведь у ваших ребят нет зенитных средств! — засомневался начальник отряда.

— А зачем им зенитные средства?

— А как же тогда вертолёт сбили?

— Так и сбили! Ты нашего командира не знаешь и Деда с Седым! Они кого хочешь завалят, хоть стратегическую ракету в полёте, хоть спутник на орбите!

— Ну-ну! — недоверчиво начал полковник Багдасаров, но разговор офицеров вновь прервал звонок. Начальник отряда поднял трубку.

— Товарищ полковник, мы засекли на нашей частоте работу радиомаяка. Пеленг соответствует месту, где идёт боестолкновение, — взволнованно доложил дежурный офицер с заставы.

— Значит, так, Владислав, это точно ваша разведгруппа прорывается. Мои бойцы готовы. Поднимай своих ребят! И надо решать, чего будем делать и как действовать!

— А как ты собираешься нас туда доставить? Своим ходом два километра по горам будем идти в лучшем случае три-четыре часа! — неожиданно сказал подполковник Стэнлер.

— Это точно, если не больше! — удручённо ответил полковник Багдасаров. — У меня есть одна вертушка, но этого мало. Надо в вертолётный полк звонить, я сейчас попробую договориться с командиром, ты пока посиди, Влад!

— Я-то посижу, вот только ребята наши там погибают.

— Да, всё ясно, что же я не понимаю? Только учти, мне головой своей и погонами придётся отвечать за переход границы, — ответил полковник, снимая трубку и набирая номер дежурного по вертолётному полку.

— Так ты не докладывай об этом инциденте своему руководству. В Москве сейчас у демократов полный бардак и туман в голове на почве эйфории от одержанной победы, поэтому никто не узнает. Если свои, конечно, доброжелатели не донесут. У тебя доброжелатели есть?

— А у кого их нет? А турки? Думаешь, смолчат? Да им американцы только моргнут, они тут же завоют так, что в самом дальнем кремлёвском уголочке услышат. Будут кричать, что мы, дескать, суверенитет нарушили и права их попираем. Шума создадут много, поверь мне! — начальник отряда хотел ещё что-то сказать, но не успел, зазвонил телефон. Стэнлер услышал, как телефонист доложил полковнику, что есть связь с вертолётчиками.

— Дежурный по полку? Хорошо! Соедини-ка ты меня с вашим командиром! Да! Да! Доложи, что полковник Багдасаров, начальник погранотряда, желает лично переговорить по весьма важному делу, которое не терпит отлагательства.

Пока дежурный соединял с командиром вертолётного полка, начальник отряда решил, пользуясь небольшой паузой, сказать пару слов о человеке, которому звонил: «Мужик он хороший! В Афганистане воевал долго, боевой лётчик, Герой Советского Союза, короче, мировой парень! Такой, как он, полетит хоть к чёрту на куличи!

— А фамилия его как? — спросил, неожиданно насторожившись, подполковник Стэнлер. — Часом не Сафин Марат Фархадович?

— Точно, Сафин! — ответил начальник отряда.

— Кстати, у нас в Афгане он проходил под прозвищем «татарин» или Фархадыч!

— Точно! И мы его так же за глаза зовём!

— Ну-ка дай мне трубку!

— А ты, что, знаком с ним?

— Знаком, знаком! Это наш парень, спецназовский лётчик! Он с нами полгода летал! — коротко объяснил Стэнлер своё желание переговорить с командиром вертолётного полка. Тем временем к телефону, по-видимому, подошёл сам полковник Сафин, и Владислав громко крикнул в трубку: — Здорово живёшь, Маратик! Не хвораешь, «татарин» мой дорогой? Узнаёшь, Фархадыч? Это Стэнлер!.. Узнал, чертяка?.. Прекрасно живу!.. И дети нормально!.. Потом поговорим, потом! Сейчас надо командира выручать… Какого командира?.. Вот тебе и на?! Моего, конечно!.. Здесь, здесь он!.. Да, да, Павлов!.. Да!.. Саня с ребятами выходит. С ним сейчас и Дед, и Седой… Ну, второго ты не знаешь, хотя видел. Помнишь, мы из Пакистана десантников расстрелянных вывозили, а один жив оказался?.. Вот именно тот!.. Да, они с сопредельной территории сейчас идут. Бой у них там тяжёлый идёт. Поможешь?.. Только границу нарушать придётся. Кишка от страха не порвётся? — громко хохотнул Стэнлер и, обернувшись к командиру погранотряда, спросил: — Славик интересуется, как пограничники? Позволят ли границу нарушить?

Багдасаров кивнул в ответ, и подполковник ГРУ радостно прокричал в трубку:

— Славик! Пограничный начальник даёт «добро!» Говорит, что открывает для пролёта «зелёную улицу». Когда вертолёты будут? Через двадцать минут? Успеешь? Прекрасно! Тогда жду!

— Не жду, а ждём! — неожиданно поправил Стэнлера начальник отряда, полковник Багдасаров. — Я тоже с тобой полечу, Влад! А то ведь после этой самодеятельности снимут меня с должности, и будет жутко обидно, вроде как не за что! А так хоть с вами пролечусь да повоюю, как в молодости. Я ведь тоже в Афгане служил, в группе «Каскад», слышал?

— А то! Приходилось иногда вместе работать. Ребята комитетовские лихо воевали, зарекомендовали себя там неплохо, уважали мы их!

Вообще нужно сказать, что офицеры рисковали очень многим. В первую очередь они рисковали своими жизнями, своей служебной карьерой, но в тот момент они менее всего задумывались о своих земных проблемах, ибо более всего думали о том, как спасти своих товарищей. Я не знал, что полковник Багдасаров, будучи по рождению настоящим горцем, перед вылетом сказал моему заместителю, что самая главная его цель в жизни не стать подлецом и не перешагнуть ту черту, за которой начинается для солдата бесчестие. «Этому и сыновей своих учу!» — тихо, но очень серьёзно произнёс он тогда эти слова.

Как и обещал командир полка, ровно через двадцать минут шесть десантных «вертушек» Ми-8 и четыре боевых вертолёта огневой поддержки Ми-24 приземлились около погранотряда. Полковник Сафин подошёл к ожидавшим его в полной боевой готовности офицерам, поздоровался, обнял подполковника Стэнлера и тут же изложил им свой замысел действий: «Влад, ты со своими ребятами и ты, Степан, со своими идёте в середине строя на четырёх транспортных бортах. Я со своим ведомым пойду первым, штурман полка будет замыкающим. Через границу проходим тихо, на минимальной высоте и максимальной скорости. Подходим, и я с ходу атакую их вертолёты, затем вступает в дело штурман со своим ведомым, после высаживаем ваши группы и с воздуха поддерживаем вас огнём. Работать надо быстро и аккуратно, пока они не очухались. На всё и про всё не более получаса. Как мой план?»

— План отличный, только, Фархадыч, мы должны уложиться в пятнадцать минут, — добавил Стэнлер.

— Как скажешь, Владислав! По машинам! — сказал командир полка и побежал к своему вертолёту.

Винтокрылые машины с бойцами моего отряда и пограничниками на борту взмыли в воздух и в сопровождении четырёх боевых «двадцатьчетвёрок» или «крокодилов», как мы их нежно называли в Афгане, устремились на сопредельную территорию.

Расстояние до места боя в два километра вертолёты покрыли за одну минуту.

— Николай, — передал Сафин своему ведомому, — я захожу первым и атакую. Постараемся со стороны солнца. Беру на прицел ведущего и после сразу отваливаю, ты готовься завалить второй вертолёт.

— Понял, командир!

— Иваныч, — обратился полковник к штурману полка, — ты работаешь сразу за нами. Заходишь с противоположной стороны, добиваешь вертушки и уходишь на второй круг. Времени у нас в обрез! Ребята из ГРУ, что на борту транспортников, очень шустрые, работают быстро, поэтому постарайся не затягивать время, чтобы не сорвать им работу.

— Ясно!

Наши лётчики с ходу атаковали американские вертолёты. Им удалось сбить все вражеские машины. Транспортные вертушки высадили десант, который тут же вступил в бой и отогнал морских пехотинцев на значительное расстояние от того места, где намечалось провести поиски моей группы. Радиомаяк здорово помог ребятам. Они быстро засекли его работу и вскоре обнаружили наши тела. Операция по эвакуации заняла буквально пять минут. В общей сложности на всю работу было затрачено всего лишь двенадцать с половиной минут. На свою территорию возвращение прошло без потерь, правда, четыре пограничника были легко ранены, но их жизни ничего не угрожало, поэтому ребят даже не стали отправлять в госпиталь, а направили в местный лазарет.

Все офицеры моего отряда, пограничники и лётчики были очень расстроены нашей гибелью. Они ведь так старались, но жизнь есть жизнь, да и ведь смерть не выбирает… Меня и Димыча уже хотели отправлять в морг, но как это иногда бывает, в дело вмешался случай, который кардинально изменил всю ситуацию.

Что побудило тогда дежурного фельдшера, молодого солдата первого годы службы, подойти к нашим телам, не знал никто, да и сам он объяснить не смог.

Он просто проходил мимо наших тел и задержался на секунду, а потом возьми да и приложи стетоскоп к моей груди, то ли ради любопытства, то ли… непонятно. И сделал солдатик это именно в тот момент, когда ещё живое моё сердце вдруг совершило свой редкий удар, может быть, последний удар, как бы подавая сигнал, взывая к помощи, мол, не умер ещё мой обладатель. Вот такое случайное совпадение многих обстоятельств и произошло в тот миг на взлётной полосе приграничного аэродрома.

— Товарищ полковник! — непонятно к кому обратился испуганный фельдшер, может, к начальнику отряда, а может, к командиру вертолётного полка. — Вот этот человек жив! — указывая на меня чуть дрожавшим указательным пальцем и в растерянности немного отступая назад, сказал вполне уверенным голосом, после чего смутился и замолчал. Слова солдата произвели шок на всех присутствовавших.

— Что ты сказал, сынок? — спросил парня начальник отряда. Фельдшер пожал плечами и не так уже категорично, как секунду назад, произнёс: — Мне кажется, что этот человек жив! У него сердце бьётся!

— А ну-ка проверь второго, на всякий пожарный, — приказал Багдасаров своему солдату. Тот подошёл к прапорщику Сокольникову и начал прослушивать его.

— Что там, сержант? — нетерпеливо спросил подполковник Стенлэр и другие офицеры.

Солдат слушал недолго, но моим ребятам те секунды показались часами. Наконец он поднял голову и, чуть не плача, с обидой в голосе, переживая, что ему могут вдруг не поверить, сказал:

— И этот тоже жив, так мне кажется! Но я же не врач, могу и ошибиться! Извините!

— Почему не верим? Верим! Радоваться надо, что они живы, парень! Ты молодец! Ты замечательный человек и будешь прекрасным врачом! — обнял его за плечи подполковник Стэнлер, а командир вертолётного полка уже давал команду лётчику, чтобы тот готовил борт для вылета в окружной госпиталь.

— Как тебя звать, сержант? — вновь спросил Стэнлер, молодого солдата.

— Миша!

— А фамилия?

— Соседов!

— Держи, Миша Соседов, на память! — Владислав снял с шеи бинокль и протянул его растерявшемуся сержанту.

Вот так завершилась наша операция. А тот бой действительно оказался для нас последним, потому как после него ни я, ни прапорщик Сокольников уже не вернулись в свой отряд.

Мы провалялись в госпиталях почти полгода. После выздоровления прапорщика Сокольникова уволили сразу же и без лишних разговоров, как говорится даже без выходного пособия. На прощание один полковник из кадровиков так прямо ему и сказал: «Скажите спасибо, что вас увольняют тихо и без шума, а так “отдыхали” бы сейчас в тюрьме на нарах несколько лет. Никому не позволено ходить за границу без особого на то разрешения. А мы вас, кстати, туда не посылали».

Димка, конечно, вспылил. Нет, он не бил по лицу офицера, а просто легко схватил его за шею, а руки у прапорщика Сокольникова были будь здоров, поэтому полковника того долго откачивали, но всё обошлось. Димка долго без работы не ходил. Он не пошёл в охрану и в прочие структуры, а увлёкся живописью, ведь всё-таки кровь знаменитого предка художника заявила о себе.

Моё же выздоровление шло крайне медленно. Раны были слишком тяжелые. Вначале мне вообще даже хотели ампутировать ногу, но один молодой военврач доказал своим старшим коллегам преждевременность такой операции, и я был спасён от инвалидности. Он изготовил мне замечательный протез вместо разбитой в клочья коленной чашечки, долго «колдовал» над моим суставом, но на ноги поставил, хотя мне и пришлось учиться ходить заново. Ранение в грудь было не опасно, пуля в миллиметре прошла от сердца, серьёзно ничего не повредив, если, конечно, не считать поломанных рёбер, но это были пустяки.

Очнулся я первый раз недели через две. Почти четырнадцать дней врачи боролись за мою жизнь, когда мне пришлось практически пребывать на грани смерти. За жизнь моего друга Димыча, который несколько дней метался в бреду, эскулапы тоже сражались очень даже упорно, ведь он провёл в реанимации почти неделю. Военные хирурги вытащили нас с того света, но после этого наши приключения не закончились, ибо начались самые наши удивительные, но теперь уже злоключения.

Первым человеком в своей больничной палате, которого я увидел, придя в себя после операции, был, как это не покажется странным, следователь прокуратуры. Он нам доходчиво и толково объяснил, что против меня и Димки по факту незаконного перехода государственной границы возбуждено уголовное дело. Мы ведь не вникали во все дипломатические нюансы новой власти, но оказалось, что Министерство иностранных дел суверенной республики Турции под давлением США предъявило нашему послу ноту протеста по поводу нарушения границы. Действительно, советские вертолёты нарушили границу и углубились на территорию Турции почти на три километра. Нам ведь было неведомо, что, уходя на задание из одной страны, мы вернёмся назад в совершенно другую.

Короче говоря, оргвыводы последовали незамедлительно: начальника погранотряда, полковника Багдасарова, сняли с должности, многих офицеров-пограничников понизили в звании, а некоторых даже уволили. Был также изгнан из армии и командир вертолётного полка, Герой Советского Союза полковник Сафин, провоевавший в Афганистане долгих четыре года и сделавший более 800 боевых вылетов. Выгнали со службы и моего заместителя подполковника Владислава Стэнлера, которому начальник управления уже после увольнения в отставку отдал приказ выехать на Кавказ и обеспечить моей группе переход через границу. Влад, конечно, мог тогда отказаться, ибо в стране уже к тому времени всё поменялось, но он этого не сделал.

Отряд наш ровно через год расформировали в связи с проведением реформы в армии. Да и вообще всё наше управление основательно сократили, ведь мы не собирались больше ни с кем воевать, а именно такая установка легла в основу новой государственной военной доктрины. Вскоре с политической карты мира пропало и государство под названием СССР.

На пенсию меня отправили весьма неожиданно, так как возраст в 35 лет позволял ещё служить. К тому же я тогда только вернулся из санатория, где полностью восстановил своё здоровье. Военно-врачебная комиссия была пройдена мной очень легко, никаких ограничений. Вот как раз после неё, помню как сейчас, я и был вызван к себе одним большим начальником для доверительной и душевной беседы.

Он пригласил меня за столик, налил коньяку, мы выпили, долго разговаривали о том и сём, а затем он меня вдруг спросил: «А что, полковник, где была бы ваша группа в дни августа?» Я долго не задумывался, а ответил ему чисто по совести: «Мы все без исключения выполнили бы единожды принятую присягу, а присягали мы, товарищ… как вам известно, на верность одной стране! Переприсягать же — это не через яму перепрыгнуть и не перчатки сменить».

— Стало быть, если бы в августе ваш отряд был в Москве, я не сомневаюсь, на чьей стороне выступили бы вы лично, — буравя меня своими бесцветными глазами, чуть разочарованно сказал генерал.

— Вы правильно не сомневаетесь, я не меняю своих убеждений и не изменяю присяге!

Начальник тот, услышав мой совершенно откровенный ответ, недовольно поморщился, и уже к вечеру мне зачитали приказ об увольнении на пенсию.

Я после увольнения некоторое время пребывал в небольшом отчаянии, ибо неожиданно, как говорится, в одночасье, оказался вдруг без любимой работы. Офицеры отряда также почти все уволились. Многие из них первое время бедствовали в прямом смысле слова, но ни один из них, бывших моих подчинённых, как бы тяжело им ни было в те трудные годы реформ, никто не замарал себя сотрудничеством со структурами сомнительной репутации. Почему я так уверенно говорю об этом? Потому как знаю, что ребята из армейской разведки не понаслышке знали, что такое честь офицера.

Времена наступили очень трудные. Реформа была в полном разгаре. Моей военной пенсии еле хватало на оплату квартиры и немного оставалось на еду. Идти подрабатывать охранником я считал для себя неприемлемым, так как для этой «ответственной» работы ещё не подготовился морально. Торговать на рынке и ездить за товаром в Польшу, а тем паче в Турцию, моя личная совесть также ещё не созрела.

— Что за чушь?! Сторожей и вахтёров стали называть охранниками и сотрудниками службы безопасности. Никогда у нас не была такая работа престижной и денежной. Внутри страны должен быть строгий порядок во всём, тогда и всяким там фирмам, что при попустительстве властей обворовывают людей, не придётся потом скрываться от своих «кредиторов» за спинами охранников, — приблизительно так отвечал я на все многочисленные предложения от всяких структур занять должность начальника охраны. Да и жена, с которой мы прожили уже вместе пятнадцать лет, в этих вопросах была со мной солидарна…

Вот такую ситуацию закрутил почти год назад полковник Климов. Свою часть задачи он тогда выполнил прекрасно. Однако что произошло с ним после того, как мы вернулись из Турции, нам было неизвестно, так как пришлось долго восстанавливать своё здоровье. Его неожиданный приезд сейчас на дачу генерала действительно явился для нас сюрпризом. Однако Иван Фёдорович всегда умел удивлять.

— Клим?! — удивлённо воскликнул Сокольников.

— Какими судьбами? Мы про тебя и думать забыли! Что же ты не подал весточку? Как добрался и всё прочее? — в голосе Димки стали прослушиваться лёгкие саркастические нотки, а это было весьма опасное предзнаменование того, что настроение его может легко испортиться. Мой друг был человеком очень импульсивным, эмоциональным, а потому очень резким в своих суждениях и словах. Сокольников никогда и никому не стеснялся говорить, что белое — это белое, а чёрное белым или даже серым быть никогда, даже чуть-чуть не может. Я уже понял, какой будет следующая фраза моего друга, а поэтому постарался опередить Сокольникова. Сделав шаг навстречу гостю, я первым протянул ему руку. Крепкое рукопожатие перешло в дружеское объятие. Климов осторожно похлопал меня по спине и спросил: «Ну, Батя, как здоровье?»

— Здоровье отличное! Тьфу, тьфу, тьфу! — я трижды сплюнул через левое плечо, взглянув при этом на Сокольникова. — Ну а ты как, Володя?

Димка поприветствовал полковника немного прохладно. Я чувствовал, какие вопросы сейчас вертелись на языке моего друга. Мне было понятно, что Димка обязательно задаст их Климову, но я хотел, чтобы это было сделано чуть позже. В воздухе повисла тревога, но жена генерала Корабелова вовремя пришла на помощь. Будучи мудрой женщиной, она тут же уловила лёгкую напряжённость и необъяснимую враждебность Димки по отношению к прибывшему гостю, а потому быстро пригласила всех к столу. Алла Викторовна, так звали супругу генерала, самолично разлила по рюмкам холодную из запотевшей после холодильника бутылки водку и предложила выпить за встречу. Сорокаградусный русский национальный напиток сделал своё основное дело. Напряжение, возникшее первоначально, как-то само по себе исчезло, словно его и не было.

Мы не особенно долго сидели за столом, но вкусить прекрасных суточных щей из кислой капусты, свежих малосольных огурчиков, вкуснейшего салата из мясистых, крымских помидоров и сладкого ялтинского лука, жареных карасей всё-таки успели. Разговоры были самые общие: о жизни, о детях, внуках и конечно же с переходом к политике. Потом жена генерала ушла, прекрасно понимая, что её супруг собрал нас всех вместе для какого-то важного разговора. Корабелов посмотрел ей вслед, довольно улыбнулся и сказал:

— Ну что, ребятушки? Опять встретились?

После этих слов Иван Фёдорович решительно отставил в сторону вторую початую бутылку водки. Я сразу понял, что предстоит какой-то весьма серьёзный разговор и его инициатором является Климов.

Димка в это момент тихо покашлял. Он всё-таки не отказался от своего намерения о чём-то потолковать с нашим гостем. Сокольников только хотел уже было открыть рот, чтобы задать Климову давно вертевшиеся на языке вопросы, но бывший начальник управления не дал ему это сделать.

— Слушай, Дед, — назвал он его по прозвищу, — чтобы снять все твои вопросы, вначале послушай меня! — генерал говорил таким тоном, что Димка не осмелился перебивать. — Уголовное дело, которое возбудили против вас, именно благодаря стараниям Климова забрали из генпрокуратуры и передали военным. Ну а там нашлись честные ребята, которые его закрыли. Это — во-первых. Во-вторых, Клим сейчас генерал. Ну и, в-третьих, у него к вам есть дело.

— Генерал, значит… — многозначительно сказал Димка и замолчал. Однако пауза долгой не была. — Служишь новому режиму? Молодец! Звание, вон, получил! Так какого же хрена мы там погибали? Алёшка детей своих сиротами оставил? Генерал, значит? Ты передал хотя бы руководству страны ту отраву, из-за которой мы жизни свои положили и здоровье?

— Докладывать было некому, — спокойно ответил Климов. — Разбежалось тогда, в августе девяносто первого, всё моё руководство.

— Ладно, Дед, ты горячку-то не пори! Сам знаешь, как всё тогда было. Страну развалили. Вас еле-еле из-под расстрельной статьи вытащили. А Климов не режиму служит, а стране и народу нашему. Если такие, как он, честные люди будут уходить из органов государственной безопасности, тогда всё по ветру пойдёт, в распыл да в разнос то бишь, и страна в том числе. Короче, Димыч, прекрати! Человек вновь приехал, чтобы у вас помощи попросить или посоветоваться, а ты с претензиями, как сварливая старуха, ей-богу!

Видимо, генеральская речь произвела на моего друга впечатление. Нужно сказать, что Димка умел слушать неприятную для себя критику, анализировать, правильно её воспринимать и, главное, не обижаться. Вот и сейчас, посидев немного и подумав, он тихо сказал:

— Извини, брат! Был не прав, погорячился!

Генерал Климов понимающе улыбнулся и крепко пожал протянутую Сокольниковым руку. Иван Фёдорович также обрадовался, что при его участии опасный инцидент был задавлен в зародыше, не успев перерасти в крупный скандал.

— Что за дело? — вступил теперь в разговор я, почувствовав, что пришла моя очередь взять инициативу в свои руки.

— Я не хочу сейчас вдаваться в детали. Если станет интересно, то, естественно, сразу же все необходимые документы и материалы вам будут представлены. Итак… — начал Климов, — после августовских событий девяносто первого года Первое главное управление КГБ демократы здорово прошерстили. Не все сотрудники разведки приняли новую власть, за что и были изгнаны со службы…

— Знакомая история… — вставил Димка.

— Но у ребят из главка остались во многих странах очень хорошие позиции. Это было как бы вступление, а теперь перехожу к сути дела. До девяностых годов у нас были прекрасные отношения с Сомали. Советские военные специалисты создали там практически с нуля новую армию…

— Клим, давай по существу! — тут уже не удержался я.

— Да, да, — поддержал меня Корабелов, — наши ребята были в Сомали. Они там помогали готовить части спецназа и сами проходили тренировки в условиях пустынной местности.

— Прежде чем говорить о деле, вот, прочтите эти документы, — сказал Климов и протянул мне тонкую папочку красного цвета.

— Интересно, — ответил я, развязывая тесёмки.

Внутри папки лежали два обычных листа, отпечатанных на принтере. В правом верхнем углу стояла надпись «для служебного пользования». Ниже шёл текст следующего содержания:

«Сов. секретно

Исх. 344/43

ИНФОРМАЦИОННО-АНАЛИТИЧЕСКОЕ

УПРАВЛЕНИЕ ПГУ КГБ СССР

В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ЦК КПСС

ИНФОРМАЦИОННАЯ ЗАПИСКА

Ядерная программа Израиля была начата ещё в 50-х годах прошлого столетия по специальному распоряжению премьер-министра страны Бен-Гуриона. С этой целью в 1952 году под контролем министерства обороны была создана Комиссия по ядерной энергии.

В 1956 году Израиль заключил секретное соглашение с Францией о постройке плутониевого ядерного реактора. Один из ведущих французских специалистов в этой области Френсис Перрин подтвердил в 1986 году, что в течение двух лет в конце 50-х годов Франция и Израиль производили совместные работы по проектированию атомной бомбы. Реактор для получения оружейного плутония начали возводить в отдалённом уголке пустыни Негаев, около населённого пункта Димона. Этот крупномасштабный проект включал в себя сам ядерный реактор и ряд надземных и подземных сооружений, расположенных на участке местности площадью в 28 кв. км. Строительство данного объекта осуществляли 1550 израильских и французских рабочих. По разработанному проекту одна из французских компаний построила для израильтян завод по выделению плутония. По сведениям Федерации американских учёных, для тайной доставки в Израиль из Норвегии тяжёлой воды — ключевого компонента плутониевого реактора, были задействованы все самолёты военно-транспортной авиации ВВС Франции.

В 1958 году строительство израильского комплекса ядерных исследований зафиксировали американские разведывательные самолёты У-2. Однако в 1962 году президент Кеннеди получил от Бен-Гуриона заверения, что строящийся реактор будет использован только для производства электроэнергии. Хотя в Димоне к этому времени уже работало предприятие по производству оружейного плутония, но президент США удовлетворился словами премьер-министра Израиля. В мае того же года атомный объект посетила группа американских специалистов, но комиссия ничего не обнаружила, что можно было бы инкриминировать, как производство запрещённого оружия.

К началу 1967 года, как раз накануне Шестидневной войны с арабскими государствами, в Израиле уже были собраны два ядерных устройства. А с 1970 года по информации французского специалиста Перрина Тель-Авив уже стал производить сборку от трёх до пяти ядерных зарядов в год.

По сведениям наших источников на сегодняшний день Израиль обладает 150–200 ядерными боеприпасами. Тель-Авив имеет пятый или шестой ядерный арсенал в мире, занимая место после России (более 8000 единиц), США (более 7000), Китая (более 400), Франции (около 350), Англии (185) и оставив далеко позади себя такие страны, как Индия и Пакистан.

В сентябре 1979 года американские разведывательные спутники в районе Индийского океана недалеко от побережья Южной Африки обнаружили признаки атмосферного испытания ядерного оружия. Однако администрация Белого дома не стала предавать огласке полученные сведения. Но через некоторое время из-за утечки информации во влиятельной газете “Вашингтон пост” была напечатана статья о проведении Израилем в зоне Индийского океана испытаний трёх ядерных устройств, предназначенных для оснащения артиллерийских снарядов. В газетной статье, в частности, говорилось: “…это был 42-й случай, когда разведывательный спутник зафиксировал подобный сигнал, причём в 41 предыдущем эпизоде также были выявлены атмосферные ядерные испытания…”

Нельзя не учитывать стойкое желание Тель-Авива уклониться от присоединения к Договору о нераспространении ядерного оружия, хотя Израиль и является членом международной организации МАГАТЭ, но инспекторы данной организации к инспектированию израильских ядерных объектов не допускаются. Так же руководство страны подписало Конвенцию о физической защите ядерных материалов, но, однако, не ратифицировало этот важный документ».

Кроме этих двух листов в папке находились копии нескольких статей из различных зарубежных газет, но более всего из арабских. Во всех статьях говорилось об успешной работе таможенной службы и органов государственной безопасности, которые смогли предотвратить контрабандную доставку большого контейнера с урановой рудой. Далее шли названия портов, где был арестован груз, описывались заслуги работников таможни и полиции, но не указывалось главное, куда направлялись контейнеры. Хотя по расположению городов, в которых груз был задержан, конечный адрес хорошо угадывался.

Я внимательно прочитал документ и передал его Сокольникову. Пока Дмитрий знакомился с информацией, мы все сохраняли молчание. Наконец он закончил читать.

— Конечно, любую другую страну американцы за такие исследования поставили бы на уши. Наверняка пригрозили бы санкциями ООН, напустили бы всяких страшилок, короче, постарались бы напакостить, — подвёл Сокольников итог прочитанному документу. — Однако я что-то не понимаю, при чём здесь Сомали? — задал он, немного подумав, вполне резонный вопрос.

— В этом-то всё и дело, — тут же ответил Климов. — Нашими геологами на территории Сомали были обнаружены весьма большие запасы урановой руды. Статьи все эти были написаны, когда у власти находился генерал Барре, сейчас его нет. А район, где расположены разведанные залежи, теперь контролирует самый влиятельный полевой командир, генерал Айдид. Советниками по безопасности у него работает один наш бывший сотрудник. Человек он очень опытный. Так вот он сообщил, что американцы сейчас прилагают все усилия, чтобы убрать Айдида. Наш сотрудник провел там одну весьма удачную операцию — организовали «подставу». Человек из ближайшего круга генерала сделал предложение американцам выдать им Айдида. Вначале цель данного мероприятия была довольно обычной — внедрить своего человека к американцам для получения информации. На большой успех особенно не надеялись. Думали, что если наш человек попадёт хотя бы на военную базу, то и это очень хорошо. Но парни из ЦРУ сильно заинтересовались им. Специалисты из Лэнгли очень плотно поработали с нашим человеком и согласились выдать запрошенную им сумму за выдачу генерала, а это… только не упадите, — вполне серьёзно предупредил нас Климов, — это более сорока миллионов долларов.

— Сколько, сколько, сколько? — скороговоркой переспросил Димка.

— Более сорока миллионов, причём половину они готовы выплатить золотыми слитками, — повторил Климов ещё раз ошеломившие нас цифры.

— Ну а от нас-то ты чего хочешь? — поставил, как всегда, прямой вопрос Сокольников.

— Помогите реализовать полученные результаты! — высказал довольно неожиданную для нас просьбу Климов.

— А как ты, Володя, себе это представляешь? Что мы должны сделать? — спросил я генерала госбезопасности. — Почему ты своих ребят к этому делу не привлечёшь? Ты — генерал сейчас, у тебя имеются оперативные возможности и необходимы средства. А мы с Димкой — всего лишь обычные пенсионеры Министерства обороны. И ты прекрасно понимаешь, каким нынче потенциалом обладает пенсионер в нашей стране? Никаким! Вернее одним — желанием постараться не умереть с голоду! Сложно? Но зато правдиво!

— Всё правильно, Александр! Только одно не учёл, я лицо официальное, и никто не позволит мне действовать против американцев. Друзья мы сейчас с ними! Друзья! К тому же там, у Айдида в Сомали, такой же, как и вы, молодой пенсионер работает, но он хороший оперативник, а для реализации задуманного нужны спецназовцы. Свои подразделения я притянуть не могу, да и нет их сейчас.

— Да если бы и были, я и не пошёл бы сейчас никуда с ними, с этими твоими ребятами из спецназа! — вдруг заявил Димка.

— Это почему? — удивился генерал Климов.

— А потому, что они не офицеры. Они до 1991 года, до августа, были солдатами, а потом превратились в предателей и перевёртышей! Присягу нарушили! Ведь подписывались под словами «я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды Вооружённых сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…» и так далее. А кому они в верности клялись, позволь спросить? Вот именно! Кому клялись, того и предали! Не бросились защищать страну, народ. Трусы они! Не пошёл я бы сними никуда!

— А я с тобой не спорю, Дима! — ответил Климов. — Вот это ещё одна причина того, что за помощью обращаюсь именно к вам.

Лично я был в полном недоумении от этой просьбы. Мой взгляд невольно остановился на Иване Фёдоровиче. Но по его глазам я понял, что он не удивлён.

«Значит, Климов уже имел с ним беседу? — возник моей голове вопрос, ответ на который был очевиден. — Корабелов наверняка имеет какие-то планы!»

Димка Сокольников неожиданно усмехнулся, довольно громко хмыкнув при этом. Такое его поведение было мне очень хорошо знакомо. Я тут же понял, что ему в голову пришла какая-то весьма оригинальная мысль, и он готов поделиться ею с окружающими. Я не ошибся в своих предположениях, да и кому, как не мне, было знать Димку Сокольникова.

— Реализовать это дело можно одним способом: забрать у ЦРУ деньги, которые они выделили на сие мерзкое мероприятие, — сделал неожиданное предложение Сокольников.

— Ну, так вы согласны? — спросил Климов, как бы не услышав Димкиного предложения. — Без людей вашей профессии наш сотрудник там ничего не сможет сделать. Он, кстати, и запросил у меня оказать ему содействие специалистами из спецназа. Если вы берётесь, то, естественно, придётся вылететь в Сомали. Билеты, документы и прочие необходимые в таких случаях атрибуты будут вам представлены. Деньги за работу вам заплатят очень большие. Только аванс равен ста тысячам долларов.

— Вот тебе и на! Так хорошо всё начиналось, а здесь, оказывается, Саня, нас в наёмники вербуют. Не ожидал, товарищи генералы! — удивлённо заговорил Димка.

— Не будь дураком, Дед! Идея — это замечательно! — разозлился Корабелов, а потому и назвал Димку по прозвищу, которое тот получил ещё в отряде ГРУ. — Наёмники за деньги воюют на любой стороне. А вам за работу заплатят, как советникам и специалистам! Считай, что едешь в командировку и это командировочные! А то — наёмники! Бесплатно же туда ехать несерьёзно. Ведь вам голову в петлю совать придётся, да и семья должна как-то жить, пока вы будете находиться в отъезде. Сумму эту определил сам генерал Айдид и через своих советников довёл до нашего сведения. У меня с ним есть связь.

— Ну что, — недолго думая, ответил Димка, — можно, конечно, попробовать!

И после этих слов я вдруг увидел, как заблестели глаза моего друга. Это было и неудивительно, ведь Сокольников вновь попадал в свою стихию, в ту обстановку постоянного напряжения, дикого выброса адреналина, о чём постоянно вспоминал, думал и мечтал. Говорят, что люди, жившие непрерывно в экстремальном состоянии становятся похожими на наркоманов, ибо не могут обходиться без привычного образа жизни. Не знаю, может быть, так оно и есть, но, честно скажу, настроение у меня после того разговора с Климовым сразу улучшилось. Петь хотелось. Я вдруг обрадовался, что мне не придётся идти первого сентября в школу, ходить между партами и проверять тетрадки с домашними заданиями, заниматься с учениками, повторять с ним одни и те же правила грамматики по несколько раз за вечер.

— В финансовых средствах никакого лимита и отчёта! — проговорил Климов.

— А что дома сказать? Как залегендировать свой отъезд? Ведь не на месяц же придётся уезжать? — вновь поставил сложный вопрос Сокольников. — А друзья, знакомые, сослуживцы? Что говорить? Куда едем? Кем?

— Вот это, пожалуй, самое сложное, — ответил я.

— Это не ваша забота! Подумаем. Я подумаю над этим вопросом. Уверен, что приемлемое решение будет найдено. В принципе оно уже у меня есть, но надо ещё кое-что утрясти. Ну, всё ребята! Рад был с вами увидеться. Мне пора! — сказал Климов. Он пожал нам руки и быстрым шагом направился к калитке, где его ждала чёрная «Волга», на которой пару часов назад генерал приехал в дачный посёлок «Звёздочка», где проживал бывший начальник ГРУ.

Генерал Климов обещание своё выполнил. Он всё устроил, как нельзя лучше. Для всех своих родных и близких я, как специалист по безопасности, был принят на работу в Международную общественную организацию по оказанию гуманитарной помощи. Мне там положили довольно высокий оклад, выплатив сразу же солидный аванс. Одно было неудобство для семьи — это мои долгие командировки в страны Азии и Африки. Сокольникову также придумали неплохую легенду. Он в качестве начальника охраны должен был выехать на полгода во Вьетнам, где начинало работу одно совместное предприятие. И ему так же, как и мне, выплатили очень крупный аванс. Первым по нашей легенде в командировку убыл Сокольников, а спустя два дня уехал я.

До столицы Сомали мы добирались обходным путём, поэтому и затратили на путешествие почти целую неделю, но всё закончилось для нас без особых приключений. Вначале из Москвы на самолёте «Аэрофлота» с документами на вымышленные имена и с туристической визой в паспорте я и Димка долетели до Каира, где и встретились в одной из гостиниц. В столице Египта мы вместе пробыли пару дней, немного отдохнули и затем, взяв напрокат автомобиль, переехали в Сирию. В Дамаск я и Сокольников приехали около полудня. В гостинице «Аль-Карун» нам заранее были зарезервированы номера. Но отдыхать нам долго не пришлось. Через два часа после нашего прибытия мне позвонили от портье и сказали, что на моё имя пришёл пакет. Я быстро спустился вниз. Молодой араб, сидевший в вестибюле, направился мне навстречу с большим конвертом в руках.

— Вы прибыли из Каира? — спросил он.

— Да! — коротко ответил я.

— Наверное, устали? На автобусе путешествовать очень утомительно.

— Нет, я приехал на машине.

— Это ваш красный «фольксваген» стоит у гостиницы?

— Нет! У меня белый «ауди».

После всех этих ничего не значивших для обычного прохожего фраз молодой араб отдал мне пакет. Я дал парню пять долларов и вернулся в свой номер.

Через минуту ко мне вошёл Сокольников. Он подсел ко мне за стол, и мы вскрыли конверт. В нём находились пара новых польских и венгерских паспортов со всеми необходимыми визами и прочими отметками. Заплатив за номер на два дня вперёд, мы тем же вечером на обычном туристическом автобусе пересекли границу Сирии и прибыли в Амман, столицу Иордании. Уже оттуда я и Сокольников направились в аэропорт, взяли билеты и на самолёте ночным рейсом убыли в Аден. Теперь, находясь на территории Йемена, от Сомали нас отделял только Аденский залив. В порту мы наняли небольшой прогулочный катер и отправились в море порыбачить. Удалившись от берега на несколько миль, владелец судна по нашей просьбе бросил якорь. Естественно, что раскидывать рыболовные снасти мы не собирались. Через полчаса ожидания к катеру подошло морское военное судно, на которое мы благополучно перебрались. Владелец катера получил от нас дополнительную плату и, не задав ни одного лишнего вопроса, довольный отправился домой. Он привык, что его часто нанимали именно для работы, выходящей за рамки закона. Мы, скорее всего, были для него обычными контрабандистами или наркокурьерами.

В сомалийский порт Берберу мы прибыли на следующие сутки. Судно причалило к пирсу, около которого не было ни одной лодки. Когда по трапу мы сошли на берег, то увидели, что там нас ожидали три машины и многочисленная охрана. В городе, правда, находился небольшой контингент миротворческих сил ООН, но ему было не по силам навести порядок, поэтому даже днём на городских улицах раздавалась частая стрельба. Без какого-либо таможенного досмотра и пограничного контроля мы покинули причал. Чёрные крепкие парни в чёрной униформе, в надетых на глаза солнцезащитных очках и вооружённые автоматами, взяв нас в плотное кольцо, быстро провели в стоявший неподалёку джип. С нами никто из их них не сел, все они быстро загрузились в стоявшие по соседству машины.

В нашем джипе кроме водителя находился ещё один человек, белый. Он сидел на переднем сиденье. Я сразу подумал, что это наш коллега, и не ошибся в своём предположении. Мужчина лет сорока пяти, как только мы сели, обернулся и по-русски сказал:

— Добро пожаловать! Как добрались?

— Нормально! Без задержек и накладок, — ответил за двоих Сокольников.

— Меня зовут Джахонгир, — представился наш коллега, — как понимаете, это псевдоним. Настоящее моё имя неизвестно даже генералу Айдиду. Да ему это и не важно, для генерала главное — профессионализм. Вот для вас ещё документы. — Джахонгир протянул нам синенькие книжечки. Это были удостоверения сотрудников организации ООН по гуманитарной помощи, выписанные одно на имя Себастьяна Сократеса, а другое — на Слободана Любечича.

— Оперативно работаете! — похвалил коллегу Сокольников.

— Стараемся! — улыбнувшись, ответил тот. — В Могадишо вам ещё документы справим! Будете у нас журналистами.

— Документы чистые? — поинтересовался Димка.

— Обижаешь, начальник! — в унисон Сокольникову сказал наш коллега по разведке. — Шифровка на вас пришла. Центр сообщил, что к нам едут суперпрофессионалы-диверсанты. Ваша помощь, ребята, нам сейчас очень нужна. Но об этом после, как доедем до Могадишо. Генерал Айдид сам желает поговорить с вами о предстоящей операции. Конечно, она отдаёт немного авантюризмом, но замысел не плох. Вот только исполнителей нет.

— Посмотрим, посмотрим! — неторопливо ответил Димка.

— Ну а как там, дома? Два года уже не был, — спросил нас Джахонгир.

— Хреново дома! Всё разваливается. Ваша служба, наша, да и вообще всё, всё, всё! Говорить даже противно. Деньги обесценились! Жить не на что! Люди в полном шоке пребывают… А президент пообещал под поезд лечь, руки себе отрубить, если жизнь народа ухудшится. Короче, полная параша дерьма! Страна дышит предательством! — как-то зло и резко обрисовал Сокольников. Советник генерала понял, что это у Димки больная тема, а потому не стал продолжать разговор. После небольшой паузы он спросил:

— Как вас, ребята, называть?

— Савл! — одним словом ответил я. Димка взглянул на меня с удивлением.

— Ну, если ты себе выбрал такое имя, то мне следует взять псевдоним «Симон». По крайней мере это логично, — рассудил Сокольников.

— Хорошо! — кивнул наш спутник. — Как скажете. Центр охарактеризовал вас как опытных специалистов. Если не секрет, кратко изложить можете, где пришлось побывать?

Димка усмехнулся. По первым словам нашего коллеги он понял, что тот не имеет и не имел никогда никакого отношения к спецназу, ибо говорил как обычный штатский человек. Ну, откуда ему было знать, что спецназовцы не могут где-то «побывать, так как они только «работают».

— Что разрешено, то расскажу, — начал я после небольшой паузы. — Мы работали против «рейнджеров», «зелёных беретов», пришлось как-то и с «Дельта Форс» столкнуться. Правда, с «морскими котиками» не встречались. Не пришлось как-то на океанских просторах работать.

— Ну и как? — до того сидевший к нам в полуоборота полностью обернулся в нашу сторону Джахонгир.

— Ну что сказать? — вступил в разговор Сокольников. — Экипированы они здорово, грамотно упакованы. На 100 тысяч долларов барахла в год на каждого. Тактически подготовлены хорошо, теоретически — неплохо. Физически крепкие ребята. Но, как говорилось у нас в отряде, у «Дельта Форса» много форса, то бишь амбиций выше головы. Да вот только один недостаток у них имеется: трудностей они не любят, воевать хотят с комфортом и чтобы обязательно не убили, а если бы вдруг ранили, то как бы понарошку, легко. Страховка опять же у них огромная, льготы там всякие, нам такие даже не снились. К тому же они сами себе так сильно нравятся, что не могут даже представить, как это по ним могут стрелять да ещё попадать! Там считают, что так ведь в жизни не бывает. Короче, слабоваты они против нашего солдата, даже самого обычного солдата-срочника второго года службы, я уже не говорю про десантников и морпехов. В Анголе вместе с кубинскими товарищами вылавливали наёмников. Ну а дальше было всё по списку: Ливан, Эфиопия, Голанские высоты… Помню, израильтянам как-то хорошо дали прикурить, ну и после — Афганистан. Такой послужной список генерала Айдида устроит?

— Думаю, да! — коротко ответил советник генерала.

Поездка до Могадишо заняла у нас почти двое суток. Она была скучной и утомительной. Ничего необычного в дороге не произошло, ведь это район контролировался частями повстанческой армии генерала Айдида. Машины мчались по довольно неплохому шоссе. За окном тянулся однообразный пейзаж пустынной местности. Я полулёжа сидел на заднем сиденье и в полудрёме вспоминал свою первую поездку в Могадишо…

В столице Сомали мне как-то пришлось побывать. Это случилось в 1983 году. В составе группы офицеров армейской разведки я приезжал в Могадишо для проведения краткосрочных курсов подготовки сомалийского спецназа. За три месяца, что мы там провели, занятия проводились каждый день по восемь — двенадцать часов. Поэтому город мне удалось увидеть только два раза, первый — когда самолёт делал посадку и второй — когда мы улетали домой. С высоты птичьего полёта Могадишо смотрелся очень живописно. Древний белокаменный город, протянувшийся вдоль Индийского океана на несколько километров, изобиловал старинными мечетями, шикарными виллами, оставшимися от колонизаторов, дворцами, арками. Но по мере удаления от центра столицы начинали появляться бедные строения, а на самих окраинах города и вовсе были видны одни только нищие лачуги и бедные хибары. Правда, пару раз нас специально провезли через столицу, когда мы возвращались с занятий. Было это ранним утром, когда пение муэдзина зазывало благочестивых мусульман на утреннюю молитву. Жизнь в столице Сомали нам показалось размеренной и спокойной, очень отличающейся от московской, стремительной и бегущей.