Глава 5

Джемма. Джемма. Джемма.

Маленькое белокурое создание, невинность, заточенная в плоть. Милая девочка с небесно-голубыми глазами, нежной белоснежной кожей, хрупкой, почти воздушной фигурой. Совсем еще дитя…

Такой она виделась мне в день, когда я впервые увидела ее. Нежная юная аланис из высшего общества империи. Кем она была в этом доме? Для своих же собственных родителей. Почему стала причиной столь странного и в то же самое время полного ненависти и взаимных упреков спора. Что было в этой девочке такого, что могло бы стать причиной всего этого?

Я ступала по тонкой каменной «дорожке», что опоясывала весь второй этаж, совершенно позабыв и о высоте, и о времени. Не знаю, который круг я наматывала, размышляя обо всем услышанном. Но желания подниматься в душную комнату пока не было. На душе стало тревожно. Если раньше, думая о том, что кто-то из своих травит Рэйнхарда, я представляла Филицию или Димитрия с флаконом яда и блеском ненависти во взгляде, то сейчас понимала, что все не так просто…

Смотря на ситуацию со всех сторон, крутя этот кубик с секретом, мысленно переворачивая его и разглядывая каждую из сторон, я все больше понимала, что то, что совсем еще недавно казалось мне очевидным, было ни чем иным, как глупостью. Сперва мне казалось, что смерть главы Дома будет на руку Филиции. Конечно, у нее трое своих, родных детей, которым эта смерть могла открыть перспективы на власть. Но отбросим глупые фантазии и как результат получим, что их просто раздавят жернова власти. Думается мне, эта женщина понимала все как никто другой. Димитрий… Мог ли в этом участвовать родной дядька? Мог, наверное, но для чего? Главенство в семье в первую очередь переходит к старшему сыну, то есть, как ни крути, но Димитрий по праву наследования стоит сразу за Эрданом. Димитрий — второй сын в своей семье, и годы жизни это не изменят, по правам его обходит собственный первенец. О придурковатости законов империи поговорим потом, просто с незапамятных времен считается, что первенец аланита — это сила рода. Да, Двуликий с ними, это было не важно сейчас… И кто же у нас остается в сухом остатке? Эрдан? Да ладно… даже если я отброшу предвзятое отношение к нему и его умственным способностям, остается тот факт, что он привел меня в этот дом!

— Аргус и Джемма… дети…

— Ай! — неожиданный вскрик заставил меня испуганно подпрыгнуть и замереть.

— Ох ты ж, чуть не на… — уже было хотела я скрасить прогулку крепким словцом, как за очередным окном послышался голос юного Аргуса, всего мгновение назад упомянутого мною всуе.

— Все равно не понимаю, зачем тебе это?

— Это красиво, — нежный девичий голос невозможно было перепутать ни с чьим другим.

— Ты снова обожглась…

— Это ерунда, — засмеялась девушка. — Просто я совсем недавно пробую себя в этом.

— Лучше бы ты продолжала вышивать, — фыркнул юноша.

— Кто сказал, что я перестала вышивать, — легко ответила она. — Мне просто нравится пробовать себя в чем-то новом, новые пути — новые решения, — нараспев пробормотала она.

— Гм… И это говорит аланит, решивший делать разноцветные свечки для торта.

— Это подарок кузине, ей исполнится всего три, и я пока только учусь делать свечи такими.

— Простые ты делаешь лучше, — в этой фразе чувствовалась какая-то недосказанность.

— Это так, — усмехнулась Джемма, а я не могла найти сил сделать вдох. — У меня был хороший учитель, — засмеялась она, мечтательно прикрыв глаза.

— Ты все еще полагаешь, что это возможно? Теперь, когда в доме появился этот… Я боюсь, не получится так быстро, как хотелось бы.

— Нет, — покачала она головой, — теперь я просто уверена, что это возможно.

Я видела сквозь прикрытые шторы, как девочка вынимает из формочки крошечную розовую свечку. Как осторожно она кладет ее в небольшую коробочку к еще двум таким же, а сама вспоминала ночь и бледно-желтое сияние свечи. Склонившуюся над ворохом бумаг голову Рэйна и то, что он сказал мне перед тем, как потушить эту самую свечу: «Просто у меня болят глаза».

Не первый раз он говорил мне о глазах, когда рядом горела свеча, а после сразу тушил ее, стоило мне войти в комнату. Я не могла почувствовать яд, я валила все на болезнь, которая добралась уже и до глаз…

Что я должна была сделать в этот момент? Бежать к Рэйнхарду и рассказывать о своих подозрениях? Ворваться в комнату и попытаться образумить этого ребенка… Ведь она же ребенок! Мои мысли всё склонялись к тому, что она еще дитя. Что моих подозрений недостаточно! Что выводы бывают ошибочны! Что все это ошибка, учитывая то, что у меня до сих пор нет вразумительного мотива. И я не судья, я всего лишь человек, которому никто не давал права обрекать другого на смерть…

— Боль, — задумчиво произнес мужчина, казалось, ни к кому конкретно не обращаясь. Его голос был бесцветен и холоден, стоило ему сказать лишь слово — как в звуках слышался звон льда. Только он умел так говорить, что у невольных собеседников стыла кровь в жилах. — Мне кажется, я знаю все ее оттенки, привкусы, нюансы… Порой мне кажется, что боль — это та же музыка, состоящая из нот, звуков и аккордов, что стоит мне лишь прислушаться, и я услышу невероятную симфонию, самую захватывающую из всех слышанных миром ранее, созданную лишь для меня… для моего тела. Как считаешь, Ферт, звучит достаточно поэтично, чтобы начать завидовать мне?

— Я не понимаю, — мужчина, что сейчас замер напротив стола своего господина, выглядел невозмутимым.

— Разве? — изогнув бровь, холодно взглянул Рэйн на своего подчиненного. Если бы сейчас в комнате была Соль, то она непременно опознала в мужчине того, кто в первый раз принес ей воду и травы для пациента.

— Сложно понять, когда вы не говорите ничего конкретного…

— Конкретного… что ж, хорошо, — кивнул Рэйнхард собственным мыслям, доставая из кармана яблоко из сада Ариен и кладя его на стол перед собой. Именно эти яблоки, из фамильного сада, с незапамятных времен были украшением стола господ этого дома. — Угощайся, — можно сказать, даже любезно предложил он.

Высокий, хорошо сложенный мужчина, настоящий воин, прошедший не одну битву под знаменами семьи Ариен, который поклялся служить своему господину не одно десятилетие назад, Ферт смотрел на предложенное угощение, не решаясь принять его.

— Не хочешь? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн. — Потому что не понимаешь, с чего бы вдруг мне предлагать тебе его, или потому, что точно знаешь, почему я это делаю и перед тобой живой пример того, как это угощение отразится на тебе?

Последние слова господина ударили по напряженным нервам не хуже плети. Больше не раздумывая ни секунды, Ферт взял предложенное и решительно надкусил сочный плод.

— Лучше так, чем быть предателем для вас, — жестко сказал он, встречая взгляд темных глаз.

Рэйнхард молча смотрел на то, как его подчиненный ест яблоко, но вопреки этому облегчение не приходило.

— Ты купил себе время, Ферт, — усмехнулся он. — Теперь у тебя есть время, чтобы я вновь мог полагаться на тебя. У тебя есть ровно три дня, чтобы узнать, как именно отравленные яблоки из сада семьи попали на мой стол. И лучше бы тебе потратить его с толком. Иначе в следующий раз оно и впрямь будет отравлено…

Ферт склонился в глубоком поклоне, когда его господин, не проронив больше ни слова, вышел из кабинета. Ему все было понятно и так. Он отвечал за то, что произошло. Его ошибка и его же промах. Рэйн никогда не карал своих людей, не имея на то веских оснований, теперь же у него был такой повод. Его предшественник, наставник и прежде правая рука Рэйнхарда, был разжалован и отлучен от Дома тогда, когда стало известно об отравлении. Участь, в сравнении с которой смерть покажется радостной возможностью избавления. Ведь в своем уме с такой службы не уходил никто… Возможно, больше не полетело бы ничьей головы, если бы не появился тот ненормальный дед, который, словно дикая сцима, разнюхивал все вокруг. Именно он внушил господину мысль о том, что его травят до сих пор! И что теперь делать Ферту, карьера которого на службе семьи только началась?!

Звезды в эту ночь сияли особенно ярко. Конечно, если сравнивать ночной небосвод Алании и Элио… а-а, лучше не заниматься подобным. Ничто не сравнится с ночами в пустыне, с небом, которое, кажется, еще немного — и упадет на тебя, или вдруг исчезнут все законы земли, и ты воспаришь прямо к звездам. И несмотря на холод, от которого щемит сердце в груди, ты едва ли можешь найти в себе силы, чтобы сделать один-единственный шаг, чтобы скрыться в тепле своего жилища.

— Да, Кит, — проведя рукой по спутанным кудрям спящего мальчика, продолжила я свой рассказ, — прошла не одна сотня лет с тех пор, как мой дом перестал существовать в своем первозданном виде, но я все равно возвращаюсь туда… Представляешь, я живу во дворце, да-да, — покивала я спящему слушателю. — Еще до тех самых пор, как магия ушла из моих земель, гора, в которой я теперь живу, была прекраснейшим из дворцов. Там пела магия и сила, цвели дивные сады, пели птицы и журчали серебряные фонтаны. В нем жил король… и даже принц, — усмехнулась я, вспоминая те времена, — самый странный принц из всех. У него были огненно-рыжие кудри, почти как у тебя, ярко-зеленые глаза и белоснежная кожа. Он был странным… мой принц…

Сглотнув тяжелый ком в горле, я осторожно смахнула непрошеную слезу. В день, когда я перестану плакать о нем, я, должно быть, сдохну… это уж точно!

Дробный стук в дверь заставил меня очнуться от невольных воспоминаний о днях, о которых лучше и вовсе не вспоминать, дабы не чувствовать себя жалкой и ничтожной в этом мире. Кем бы ни оказался визитер, я уже была ему благодарна.

— Чё надо? — прохрипела я, отворяя дверь, чтобы нос к носу столкнуться с одним из воинов Рэйнхарда. Я помнила его и про себя называла просто — Щекастый. Надо сказать, знакомство наше не было приятным, для него уж точно. Мне-то без разницы, у меня подобное частенько случается.

— Я… — начал было он, — могу войти?

— Чё так вежливо? На тебя не похоже, — хмыкнула я, тем не менее позволяя ему войти.

Мужчина вошел и тут же направился к окну, бросил мимолетный взгляд на постель Кита, на меня и вновь на окно. Он смотрел на ночное небо и молчал. Я начинала закипать. Вроде бы я была рада его приходу, но с условием, что он отвлечет меня от неподходящих мыслей, а не будет молча таращиться на небо. Только я собралась его подбодрить и начать занимательный разговор, как он с шумом выдохнул, проводя ладонью по коротко стриженной голове, и сказал:

— Мне нужна помощь.

Надо сказать, я заметила, насколько через силу давались ему эти слова. Это не было похоже на просьбу, скорее на команду с нотками истерики. А может, он просто не умел просить? Кто его знает.

— Взрослый вроде, так что сам разберешься, — хмыкнула я, теряя всякий интерес к пришельцу.

— Мне очень нужна ваша помощь, — сквозь зубы процедил он, а спустя долю секунды как-то обреченно добавил: — Пожалуйста…

Я молчала, позволяя себе поразмыслить над тем, что такого могло от меня понадобиться аланиту, служащему Рэйнхарду. Этот мужчина казался несгибаемым. Его взгляд, разворот плеч, манера держать голову и спину. Он выглядел сильным и уверенным в себе, тем более странной казалась его просьба.

— Денег у меня нет, так что в долг не дам, — резюмировала я, прекрасно понимая, что вряд ли ему нужно от меня именно это. — Болячек, кроме очевидного и непоправимого, — легко коснувшись виска, сказала я, — я не наблюдаю. А с врожденным помочь не могу. Если еще чего надо, то у меня нет. Все?

— К демонам, — фыркнул он, разворачиваясь на каблуках в направлении двери, — зря я решил, что от вас может быть прок! Вы же просто старый козел!

— Если пришел просить о помощи, так проси, аланит, — холодно бросила я ему в спину. — А не делай мне одолжение своей просьбой. Родители не учили, что как попросишь — так и в ответ получишь?

Он замер у самой двери. Его плечи тяжело вздымались и опускались. Было видно, чего ему стоит наступить на горло своей гордости.

— Мне нужна ваша помощь, чтобы спасти господина, — совсем тихо сказал он, — и я прошу вас помочь мне в этом…

— И как я должен помочь тебе? — изогнув бровь, поинтересовалась я. — Разве я и так не делаю то, о чем ты меня просишь?

На этот раз он повернулся ко мне лицом.

— Я хочу, чтобы мы действовали сообща, ища отравителя.

— И с чего вдруг ты решил, что можешь быть полезен мне в этом? Извини, но пока я не вижу от тебя прока, — пожала я плечами.

— Чего вы добиваетесь этими вопросами? — вполне ожидаемо вспылил он. — Провоцируете меня? Или просто хотите мне сказать, чтобы я проваливал? Так не тяните — и я уйду.

На этот раз уже не выдержала я, позволив себе усмешку.

— В моем возрасте начинаешь уставать от пустых слов. Хочешь, я помогу тебе сказать то, ради чего ты пришел? — приблизилась я к нему так, чтобы мой шепот было можно разобрать. — Мне нужно спасти свою шкуру, и я не успеваю сделать это сам, потому мне нужен тот, кто может работать быстрее и давать результат, так? Кого я могу использовать в этом деле и получить желаемое, верно?

Щекастый молча смотрел мне в глаза, и взгляд его был суров и необычайно холоден. Прищур серых хищных глаз говорил куда яснее слов.

— Вижу, что верно. Вот только обозначь мне причину, что ты можешь сделать такого для меня, чтобы это стало мне интересным?

— Чего вы хотите? — чуть слышно отозвался он, с силой сжав кулаки.

— Обещание, — быстро выпалила я.

— Обещание?

— Одно. Простое. Обещание. Дашь мне его — и я помогу.

— Если это обещание не принесет вреда ни империи, ни императору и ни одному из правящих Домов Алании, я дам его.

— Не принесет, уж ты мне поверь, до ваших правящих Домов мне ваще пофиг, — ухватив его за ладонь, я решительно потянула ее на себя. — Ну так как, согласен?

— Согласен, — прямо встретив мой взгляд, сказал Щекастый, а я осторожно подула на его ладонь, позволяя коже в самом ее центре разойтись и показаться первым каплям крови.

Ну ладно, тяга к лицедейству у меня в крови. Обожаю такие фокусы, а особенно рожи тех, кто видит нечто подобное в первый раз.

— Сарани элау… Как тебя зовут?

— Ф-ферт.

— Ф-ферт или Ферт? — прищурившись, уточнила я.

— Второе, — буркнул он.

— Сарани элау Ферт аурус Соль. Повтори.

— Что это значит?

— Что ты дал мне обещание, — перевела я, тогда как значило это нечто вроде «Ферт — страшила, а Соль — нет». Но кто будет разбираться в деталях, когда такое дело?

— Вам же лучше, если так и есть.

На эту реплику я лишь коротко пожала плечами, позволяя ему сделать выбор. И он не заставил себя долго ждать.

— Сарани элау Ферт аурус Соль.

Я вновь подула на его ладонь, сводя края кожи вместе и позволяя голубым искрам моей силы закружиться вокруг ранки.

— Ты дал слово, Ферт, а теперь займемся делом…

— И что будет, если я его нарушу?

— Сгниешь… заживо, — под впечатлением от последних событий не моргнув глазом соврала я.

— Вы же не маг, чтобы насылать проклятье?

— Да ну? И правда, как я не подумал?! — притворно изумилась я. — Я — жрец Двуликого, понял? А стало быть, мне без разницы, какой стороной перевернуть твое здоровье. Можешь считать, что у тебя в крови теперь особое устройство, и стоит тебе нарушить слово, как оно придет в движение. Был жив-здоров, обманул дедушку — заболел и сдох, — не удержавшись, захохотала я.

Врать я любила, чего уж там, сам процесс меня порой завораживал. Так вот плети чего в голову взбредет, и никто и не докажет, что такого быть не может. Просто тех, кто мог бы, не осталось…

— Ясно.

Кажется, мой «напарник» уже десять раз пожалел, что со мной связался.

— И когда вы стребуете с меня то, что я пообещал?

— Когда надо, тебе знать не надо. Идем, пора заняться делом.

— Каким?

— Ну, во-первых, мне нужны все свечи, предназначавшиеся для Рэйнхарда и…

— Его травят свечами? Кто?! Как вы узнали?! Стоп! Так вы уже знаете, кто…

— И чё? — просто поинтересовалась я.

— Так зачем меня заставили клясться, если уже всё узнали?!

— Я?! Ты сам пришел, развел речи «о господине, долге и отечестве», просил взять тебя в долю, я все равно собирался сегодня заняться именно этим, а тут ты, так мне не жалко, вместе так вместе, — пожала я плечами.

— Я вас ненавижу… — как-то потерянно сообщил он мне.

— Ну, ты же примерно представляешь, что я на это тебе отвечу? — поинтересовалась я.

— Что вам пофиг…

— Угу, — кивнула я, выходя из комнаты.

— Не тяжело? — не особенно искренне, но все же поинтересовалась я.

На свой невинный вопрос я получила лишь шумный выдох.

На самом деле выглядели мы весьма забавно. Посреди ночи начальник личной охраны главы тайной службы империи тащится на полусогнутых с двумя ящиками замечательнейших свечей, а чуть впереди немного прихрамывает тщедушный старикашка с посохом на полголовы выше себя. Прихрамывала я, кстати, весьма натурально, поскольку недоделанный Ферт уронил мне на ногу один из этих самых ящиков. Я, конечно, подозреваю, что это он сделал специально, хотя сам Ферт настаивает на своей недоделанности, то есть случайности.

— Мы не можем заявиться посреди ночи к господину, — все же выдал он умную мысль.

— Почему это?

— Он отдыхает, — выдвинул Ферт свой железный аргумент.

— Вот ноги протянет и отдохнет, а пока стоит отсрочить его отдых на некоторое время, как считаешь?

— Господин сказал содействовать вам, пока это не идет вразрез с интересами Дома, но будь я на его месте, то запер бы вас в подвале! Всем было бы спокойнее, уж точно.

— Как все же здорово, что ты на своем месте, а? — поинтересовалась я.

— Вы дряхлый старикан, но такое ощущение, что вам года два от силы… Вы вообще спите?

— Ну… вообще да, но только когда мне нечем заняться, — пожала я плечами. — Расслабься, мой верный Ферти, вот вылечим твоего господина и разбежимся в разные стороны.

— Вы только обещаете… — пробурчал он себе под нос, должно быть, с мыслью, что я глуховата.

— Я стараюсь держать слово, когда оно совпадает с моими желаниями, — подытожила я, берясь за ручку двери в покои Рэйнхарда.

Но стоило мне потянуть дверь на себя, как Ферт весь как-то затрясся, а вместе с ним загремели и свечи в ящиках. При этом он состроил такую рожу, словно его перекосило, и зашипел на меня.

— Ты чё? Припадочный, что ль? — почему-то зашептала я вместо того, чтоб как следует гаркнуть.

— По-остучать на-адо, — почему-то нараспев зашептал он в ответ. — Покои господина! — все еще шепотом попытался крикнуть он. Лицо его в этот момент выражало такую смесь отчаянья и безысходности, будто бы я скинула в бездну его любимую бабулю, не меньше.

— Ща, — легко согласилась я и со всего маху зарядила кулаком в дверь. — Нормально? Думаю, теперь можно, твои люди за стеной точно проснулись, и господину ничего не угрожает.

— Вы… — теперь к отчаянью прибавилась еще и ярость.

— Если из-за тебя я простою тут еще хотя бы полминуты, то я даже дозволения войти спрошу…

Решив, что вопрос моих манер исчерпан, я решительно вошла внутрь. Как и ожидалось, Рэйнхард не спал. Как бы это у него вышло, если сегодня я весь день провела с Китом, а соответственно, не обезболивала его? Он сидел за своим рабочим столом, перед ним лежала целая пачка бумаг, а рядом уже привычно горела свеча.

— Как ты меня достал! — с порога припечатала я.

— Я? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн, смотря на нас со странным выражением на лице. Так, будто бы серьезно раздумывал, прихлопнуть этих двух букашек, что ползают по его прекрасному мраморному полу, или лучше размазать, небрежно на них наступив.

Позади меня послышался прерывистый вдох. Я бы, может, и испугалась, не потерял ли сознание Ферт, но вроде бы пока ничего не упало, так что переживать было не о чем.

— Именно, — серьезно кивнула я. — Что я совсем недавно сказал по поводу свечей?

— Послушайте, — все же тяжело вздохнул он, — я устал и без вас. У меня много работы, Соль, которую нужно делать, и мне некогда…

Мне в этот момент очень хотелось шарахнуть его по голове своей палкой. На самом деле я бы сделала это с превеликим удовольствием, если бы мы были вдвоем. Но здраво рассудив, что позорить начальника перед подчиненным — не лучший способ обретения спокойной жизни, я лишь посильнее сжала древко и решительно шагнула вперед. Как выяснилось, мое стремительное приближение уже наводило ужас. Рэйнхард оборвал себя на середине фразы, а позади все же что-то упало.

— Работа твоя закончится, не успев начаться, если продолжишь в том же духе, сынок, — склонилась я над свечой, что горела на его столе, и сделала глубокий вдох. В носу уже привычно защипало, а в горле запершило. Я почувствовала это лишь потому, что была так близко и благодаря своему дару. Как и все те свечи, что лежали в двух ящиках, эта была отравлена. — Ферт, забирай ее, она тоже отравлена, — буркнула я себе за спину.

Позади послышался топот ног, и тут же рядом со мной возник Ферт, который, уже не дожидаясь дальнейших инструкций, решительно задул свечу и активировал кристаллы-накопители, которыми обычно освещались комнаты в богатых семьях.

— Отравлена? — переспросил Рэйнхард, смотря на свечу как на ядовитую змею.

— Именно. И я знаю лишь одного члена твоей семьи, который развлекается тем, что лепит свечи в подарок…

— Мне очень жаль, — с неподдельной скорбью в голосе начала говорить я то, ради чего, собственно, собрала членов семьи Ариен в гостиной. — Но несмотря на все мои усилия… — тяжелый вздох, — уже сегодня вечером господин Рэйнхард Эль Ариен умрет, — жестко добавила я, тем временем пристально вглядываясь в лица собравшихся.

Сейчас я стояла в центре комнаты. Передо мной на широких диванах расположились члены честного семейства. Как всегда, одетые по последнему слову моды империи, безупречно красивые, кажущиеся по-неземному прекрасными. Стоило последнему слову слететь с моих губ, как все собравшиеся в едином порыве затаили дыхание. Тишина, повисшая в комнате, казалась вязкой, тягучей и непомерно тяжелой. Было сложно что-то разобрать по выражению их лиц. В один миг слетела с них вся шелуха чинного радушия, благостного настроения, пропали их фальшиво-теплые, покровительственные взгляды. А лица превратились в пустые маски, будто их хозяева лихорадочно пытались подыскать для себя полагающуюся случаю реакцию.

— Нет! — по-звериному дико взвыла Филиция.

Ну, как по мне, это уже был перебор. А я все-таки знала толк в притворстве.

— Вы же обещали, что спасете моего мальчика! Обещали, что все с ним будет хорошо! Обещали, что еще немного — и он вернется к нам здоровым и невредимым!

Ну, Рэйнхард, «господин гениальный план, где страдает только Соль», ответишь, даст Двуликий!

— Невозможно всего предугадать, когда дело касается такой серьезной болезни, как у вашего сына, — сочувственно произнесла я.

— Соль… я же… я верила вам! — воскликнула Филиция, на последнем слове весьма грациозно рухнув в объятия мужа и разрыдавшись.

Как это мило… Он ее по морде, а она к нему поплакать…

— Думаю… — впервые я услышала голос Димитрия, видя его лицо. И стоило ему заговорить, как и изменилось мое восприятие этого мужчины. Я уже знала, что он козел, но еще ни разу не видела его глаз в момент, когда он озвучивал свои мысли. Эти глаза были холоднее льдов Амарио. Он жесток, это я поняла сразу же. — Нам стоит обратиться за услугами Триона, мне кажется, это поможет пролить свет на происходящее.

Я уже знала, кто был этот самый Трион. Мы с ним даже общались… правда, не так близко, как предлагал Димитрий. Да и кто захочет сближаться с немым палачом?

— Мне очень жаль, — прошептала я, склоняясь в поклоне перед отцом семейства, скрестив руки на груди в знак скорби.

— Отец, — неожиданно подал голос Эрдан, — этот человек первородный, и твои подозрения… не должны вести к необратимым последствиям, — как-то тихо добавил он.

Вот уж от кого не ожидала заступничества. И теперь едва сдерживалась, чтобы не начать к нему относиться не как к идиоту, а больше как к добродушному, но все же придурку.

Двойняшки молчаливо переводили взгляд с меня на отца, но так и не проронили ни слова. Джемма и вовсе выглядела так, словно не понимала, что настолько ужасного происходит в данный момент. Что ни говори, но девочка очень странная. Хотя о чем это я? Странная тут целая семья.

Теперь, когда я обозначила время триумфа для одного из собравшихся, оставалось только ждать и следить. Кем бы ни был отравитель, но он проявит себя в этот день так или иначе. Если мои подозрения верны и это Джемма, то логично было бы предположить, что девочка действовала не одна. Какими бы ни были ее причины, но работать с таким ядом, как Серая Мора, она не могла научиться, прочитав заурядную книжицу из своей библиотеки. Это был очень сильный яд не только для людей, но и для аланитов. Даже попадание небольшого его количества на кожу могло бы вызвать длительное раздражение кожного покрова. А ведь приходилось обрабатывать им те или иные продукты, добавлять в свечи, для всего этого нужны навыки и мастерство, которым просто неоткуда было взяться у шестнадцатилетней девочки.

Но, как бы там ни было, дальнейшие действия ложились уже на плечи Ферта и других людей Рэйнхарда. Начиная с этой минуты магия, что вплетена в стены этого дома и подчиняется лишь его главе, проснется. Каждый шаг, каждое слово, каждое действие будет услышано, какими бы чарами ни пользовались домочадцы, чтобы сохранить свой секрет. Для Рэйнхарда это будет очень сложным испытанием. Со стороны многим и впрямь покажется, что он при смерти. На самом деле для такой магии нужна запредельная концентрация и уверенность, что тебя не прибьют, пока ты будешь «слушать».

— В таком случае мы можем ограничиться всего лишь подвалами… пока, — многозначительно добавил дядя Рэйнхарда.

«Ну нет, пожалуй, не сегодня», — подумалось мне, когда подошел Ферт и с каменным выражением на лице сказал:

— Господин дал четкие указания по поводу того, где будет находиться господин целитель в его последние часы.

— И где же? — жестко ухмыльнулся мужчина.

— Рядом с ним. Жрец Двуликого должен облегчить его путь на суд Литы, такова воля господина.

— Что?! — возмущенно воскликнула Филиция, но была тут же остановлена небрежным взмахом руки мужа.

— Советую тебе, Ферт, переосмыслить толкование приказа умирающего, — почти шепотом, едва слышно сказал Димитрий.

— Воля господина совершенно определенна, — быстро и решительно ответил Ферт, цепко ухватил меня под локоть и потащил на выход.

Казалось, что он просто спит. Его дыхание было ровным и глубоким, хотя кожа казалась белее мела. Черные пряди волос разметались по подушкам, и лишь небольшой лихорадочный румянец на щеках выдавал болезненность его состояния. Магия дома… редкостная дрянь. Неудобная в использовании вещь, хотя бывает весьма полезной, особенно в случаях как сейчас. Магия в империи была на таком уровне, что двое могли при императоре обсуждать способ его убийства, а сам бы император при этом хохотал как ненормальный, воображая, что ему рассказывают анекдот. Ежегодно маги разрабатывали всё новые и новые способы, как из уродины сделать красавицу в глазах окружающих, молодому любовнику оставаться незамеченным для охранных чар в доме мужа его избранницы и прочее, прочее. Разумеется, мои примеры выглядят довольно невинно в сравнении с тем, как на самом деле применялись эти разработки.

Магия же, что вплетена в защитные чары дома Ариен, родом из моих земель. Эйлирцы всегда говорили, что лишь живое может обмануться, а камень знает, видит и слышит то, что есть. Быть главой Дома — это не просто стоять во главе одной конкретной семьи, а получить в наследие и родовой дом, и магию, и силу. До болезни Рэйнхард мог бы пользоваться подобными чарами с меньшими затратами, чем сейчас. Сейчас же это требовало концентрации всех его жизненных сил, воли и разума. Стать частью дома — вот что ему предстояло. Раствориться в его стенах, сплестись разумом с камнем… Увидеть и услышать все, что творится в этом огромном муравейнике, не так и просто, скажу я вам.

Я присела на краешек постели, сняла перчатки и осторожно взяла его ладонь в свою, позволяя моей энергии проникать в его тело.

— Просто слушай, на самом деле это просто… только сначала тебе кажется, что ты оглушен, но надо просто слушать и смотреть, тогда все станет ясным как день. Забудь о том, кто ты, у камня не может быть индивидуальности. Теперь ты везде, потому что ты — это всё…

Впервые, да, именно впервые в своей жизни Рэйн решился на такой шаг, как вступить в права своего наследия до конца. Его родители умерли слишком рано, чтобы суметь научить маленького наследника пользоваться тем, что завещано предками. Он помнил только то, что не одно десятилетие назад рассказывал ему отец, и знал лишь то, что было прочитано когда-то о древней магии, чудом сохранившейся у аланитов после гибели великой цивилизации древности. Он был искусным магом своего народа, но иногда ему казалось, что в сравнении с тем, что некогда умели творить с энергиями этого мира эйлирцы, он всего лишь неумелое дитя. Это сегодня среди людей почти нет магов, но раньше… раньше было иначе. И то, что некогда привнесли в этот мир люди Эйлирии, до сих пор будоражит лучшие умы мира Айрис.

Но время — песчаная река, и все, что было некогда величественным, ныне погребено под раскаленным песком. Магия ушла, просто выцвела, оставив после себя лишь пустыню с названием, в котором до сих пор слышатся отзвуки прошлого: Элио, «душа». Совпадение или чей-то умысел, но сокращенное название Эйлирии означало именно это слово на мертвом языке…

Сейчас, когда Рэйн остался в комнате совершенно один, чувствуя, как утягивают его сознание нити чар, связующих его и дом, его мысли рассеялись и то и дело поворачивали в совершенно неожиданное русло. Почему-то ему вспомнился целитель… Соль. Самый странный человек, да и вообще мужчина, которого он встречал. Словно осколок великого прошлого Эйлирии, Соль был последним из однажды угаснувшей цивилизации. Каково это — быть последним? Должно быть, так же, как умирать от руки своей семьи… Всего несколько дней назад ему казалось, что он смирился. Что готов принять это во благо Ариен. Умереть, но не допустить раскола. Что осталось от него прежнего с появлением в его жизни смертельной болезни? Рэйн не брался судить. Он боялся посмотреть на себя со стороны, боялся почувствовать жалость к себе самому. Но вот появился он, последний жрец Двуликого Бога, с необыкновенными глазами цвета моря, и Рэйну всего на краткий миг показалось, что, быть может, еще не поздно. Быть может, еще есть шанс выиграть? Если есть хотя бы один шанс из тысячи, что он останется жив, то он сделает все, чтобы уничтожить то, что поставило его наследие на край бездны. Его Дом… Имя, что досталось ему от отца… будут жить. Он не станет тем самым неудачником, который потерял все так бездарно.

Сперва он никак не мог понять, что же такое происходит вокруг. Было так шумно, так странно, будто бы в его голове распахнулось неведомое количество дверей. За каждой из них кто-то говорил, куда-то шел, что-то делал. А он лишь бездумно пытался заглянуть хотя бы в одну из них. В результате же ему казалось, что он бегает от одной двери к другой, толком даже не успевая заглянуть внутрь — и тут же врывается в другую. Сколько это длилось? Эта сбивающая с толку сумятица из голосов, лиц и мест действия, он не понимал. Но это очень походило на безумную вереницу, которая никак не прекращалась. Не прекращалась ровно до того момента, как что-то обожгло его руку. Не сильно, лишь слегка коснулось, но это заставило его затаить дыхание и очнуться уже в своей комнате… Да, эта комната, несомненно, была его! Но кто же этот мужчина, что сейчас лежал на постели? Неужели…

— Просто слушай, на самом деле это просто… — услышал он хриплый голос, как тут же смог заметить человека, склонившегося над его телом. — Только сначала тебе кажется, что ты оглушен, но надо просто слушать и смотреть, тогда все станет ясным как день. Забудь, о том, кто ты, у камня не может быть индивидуальности. Теперь ты везде, потому что ты — это всё…

С последними словами человека ему нестерпимо захотелось сделать вдох, чтобы успокоиться и последовать его совету. Но, казалось, только теперь он в полной мере осознал, что у него нет этого самого тела. Каким-то образом он видел пространство вокруг не с одной точки зрения, а словно охватывая ее объемно, со всех сторон. Это могло бы испугать, вот только именно теперь, с этим странным обжигающим теплом в его руке, он наконец почувствовал себя уверенно. Наконец-то осознал, зачем все это, как и то, что он может сделать то, ради чего отважился применить магию, доставшуюся ему в наследство.

— Тебе нет нужды метаться от одного к другому, чтобы услышать четко, нужно лишь подумать о том, что ты хочешь узнать. Не бойся, просто представь, ответ придет сам.

Должно быть, то была магия, которую он отважился применить, иначе он просто не мог объяснить, почему так внимательно слушал то, что говорил человек, как и то, почему ему так отчаянно хотелось верить ему. Но слова, сказанные ему сейчас, будто бы проникали сквозь него, привнося в его тело именно то, о чем говорил ему Соль. Покой и понимание того, что с ним происходит, успокаивали душу, помогая сосредоточиться на мире вокруг. Он слушал и слышал, чем живет дом, в котором он родился. Видел, как пожилой Сэптим, его старый слуга, отдает распоряжения на кухне. Видел, как маленькая девочка, должно быть, дочка одной из служанок, осторожно прячет еще горячую булочку к себе за пояс. Видел своих людей, каждого на своем посту. Молодого ассистента Соль, которому, похоже, стало лучше с прошлой ночи и который с удовольствием поедал то, что оставили для него слуги, даже и не думая встать с постели. Видел своего младшего брата. Эрдан казался до странности потерянным, когда сидел вот так, ссутулив плечи и вперив взгляд в пол. Он впервые видел его таким…

Домашние животные, слуги, воины, дети — все они жили здесь, и каждый из них существовал в отдельном мире собственной жизни, объединяло их лишь место. И этим местом был теперь он. Словно маленькая вселенная для сотен людей, он окружал их, незримо смыкаясь вокруг каждого.

— Теперь ты счастлива? — вопрос, который прозвучал среди сотен голосов, неожиданно привлек его внимание.

— Твои вопросы столь же несуразные, как и ты сам, — холодный, надменный ответ.

— Да, я несуразный… раз женился на подобной тебе.

А в ответ лишь холодный, полный ненависти смех.

— Ты просто идиот, — небрежно брошенная усмешка заставила его потянуться к тем, кто говорил сейчас.

Его приемная мать, златовласая нимфа Ариен, прекрасная и совершенная в своей красоте, сидела напротив зеркала, осторожно водя гребнем по своим прекрасным волосам.

— Ты женился не на мне, а на том, что причиталось вместе со мной… порченой потаскухой — кажется, так называл меня отец в день, когда обещал тебе?

— Ты такой и была, — жесткая усмешка, брошенная от противоположного конца комнаты. Димитрий смотрел на супругу мрачно, и такой его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Я? — вновь усмехнулась женщина. — Разве это у меня должен был родиться сын от портовой шлюхи? Разве это мне надо было найти ему племенную кобылу…

— Не смей так говорить о ней!

— О боже, да хватит уже, а? Я воспитала твоего ублюдка как родного…

— Как это забавно, что каждый из нас воспитывает чужих ублюдков…

Женщина лишь скупо поджала губы и усмехнулась собственному отражению.

— Ведь это ты? — спросил мужчина, смотря на Филицию исподлобья.

— Я — это я, а ты — это ты, разве не логично? — изогнув бровь, поинтересовалась она.

— Они же Дриэллы… Как ты могла? Меня тошнит от одного взгляда на тебя…

— Это взаимно, и не тебе указывать мне на мои предпочтения. Узнал — так заткнись, понял? Мои дети — Ариен, как и твой ублюдок.

— Вся вина Эрдана в том, что у его матери не было происхождения, которое позволило бы ей занять положенное место рядом со мной…

— А может, у его отца просто не было того, что делает мужчину мужчиной, а не евнухом при гареме императора, чтобы помочь ей занять это самое место, а? К чему весь этот разговор? — тяжело вздохнула она. — Спроси прямо то, что ты хочешь узнать, ведь не просто же так эта комната напоминает сокровищницу императора по количеству плетений, которыми ты закрылся от чужих ушей.

Димитрий глубоко вздохнул, будто пытаясь набраться решимости сказать то, что хотел, и тут же заговорил, отчужденно и холодно:

— Сперва болезнь Рэйна, которую можно было бы списать на козни недругов, следом покушение на Эрдана, которое тоже можно было бы смело счесть за вражеские козни, но, как ни крути, в результате остаются лишь Аргус и Джемма, твои дети, моя дорогая супруга. Не кажется ли тебе это странным?

— Нет, — скупо пожала она плечами, отложив гребень в сторону, — это закономерно, судя по тому, что ты сказал.

— Ты любила хоть кого-нибудь из них, каждый раз называя своими детьми? — чуть слышно спросил мужчина.

Ответ на свой вопрос он получил не сразу. Филиция глубоко вздохнула, поднялась с табурета, на котором все это время сидела, и осторожно приблизилась к мужу. В тишине комнаты был слышен лишь легкий шелест ткани юбки. Он завораживал, привнося странное умиротворение в гнетущую атмосферу, царившую сейчас в комнате.

— Я, — выдохнула она ему в лицо, — не умею любить уже очень давно…

— Все эти слезы, мольбы спасти Эрдана, спасти Рэйна…

— Слезы? Такие? — Она на миг замолчала, а ее огромные синие глаза, подобные глубинам горных озер, вдруг заблестели, а на идеальной белоснежной коже вдруг прочертили причудливые влажные дорожки слезы. — Ты об этом? — осторожно смахнула она кончиками пальцев слезинку и посмотрела на нее. — Всего лишь вода…

— Ты самая уродливая из женщин, которых я видел, — тяжело выдохнул Димитрий ей в лицо.

— Значит, мы идеально подходим друг другу, как считаешь? — улыбнувшись краешком губ, прошептала Филиция. — Идеально.

— Я не позволю тебе…

— Что ты собрался мне не позволить, я никак не могу взять в толк?

— Не позволю уничтожить мою семью…

— Ты никак не поймешь, да? Все уже сделано, очнись же! И при чем тут я…

— Если хотя бы один из них умрет…

— Один из них умирает прямо сейчас, и что ты можешь с этим поделать?

В этот момент рука мужа сомкнулась на тонкой шее женщины. Филиция чуть вздрогнула, а после едва взмахнула кистью руки, откидывая от себя тело мужа, словно тряпичную куклу. Димитрий был выше жены на голову, шире в плечах, да и вообще имел внушительную комплекцию, и тем более нелепо казалось все происходящее, когда его тело оказалось припечатано к противоположной стене.

— Даже не думай, ясно тебе? — фыркнула она, возвращаясь к трюмо, за которым сидела всего несколько минут назад. Открыла золотистую баночку с вязким розоватым содержимым, и осторожно нанесла состав себе на губы. — Не тебе идти против меня.

— Ты окончательно обезумела!

— И тем сильнее стала, — причмокнув губами, просто ответила она. — Я не убивала и не пыталась убить никого из них, понимаешь? — изогнула женщина бровь. — Ты думаешь, будто от тебя что-то зависит в этой жизни, но стоит вовремя понять — гораздо полезнее ты будешь, выполняя роль того, кто поможет сжать пальцы на рукояти меча.

Димитрий молчал. И по выражению его лица можно было понять лишь то, что он ни на миг не верит собственной жене.

Когда Филиция вышла за дверь, он обессиленно сполз по стене, как-то потерянно закрывая лицо руками.

«Иногда бывает просто поздно», — думал он, с тоской смотря на захлопнувшуюся дверь.

Взгляд Рэйна, казалось, уцепился именно за мачеху, и мужчина продолжал следить за тем, куда именно она идет. Как это ни странно, но он чувствовал себя именно наблюдателем, а не аланитом, которого все происходящее непосредственно касается. Еще будучи ребенком, он рос с мыслью о том, что самым важным для него должен быть его род. Так учил его отец. Брать ответственность на себя. Он часто вспоминал тот день, когда отец впервые расправил при нем свои крылья. Это зрелище: казалось, стоит прикрыть глаза, как сердце в груди вновь защемит от переполняемого восторга и благоговения. Черные крылья, сотканные из энергии, что питает их естество, поражали своим размером и мощью. Он помнил, как смотрел на отца в тот день, с полной серьезностью уверовав, что он Бог. Помнил, как сильные руки, принадлежавшие лучшему воину империи, легко оторвали его от земли. Как его отец сделал всего несколько взмахов этими чудовищно огромными крыльями и заставил маленького сына разомкнуть руки, которыми тот цеплялся за шею отца, в страхе зажмурив глаза, чтобы показать то, что осталось далеко внизу.

— Что ты видишь?

— Я не могу…

— Что ты видишь?

— Я боюсь…

— Что ты видишь?

— З-землю?

— Нет, — казалось, низкий, немного рычащий голос отца навсегда остался в его воспоминаниях, — ты видишь себя.

Вот так просто: «Ты видишь себя». Совершенно обычные слова, весь смысл которых откроется ему через не одно десятилетие. Именно эти слова заставят отринуть собственную злость, бессилие, ненависть и отчаянье на второй план, лишь бы сохранить свой род. Никудышный, как выяснилось, прогнивший, но другого у него не было. А были люди, живущие под крылом Ариен, однажды выбравшие, кому они посвятят свои жизни.

Филиция неспешно шла по коридорам личного крыла их семьи и, судя по направлению, которое было выбрано ею, направлялась к служебным лестницам. Оказавшись на лестнице, ведущей вниз, к служебным помещениям, она легко преодолела несколько пролетов, затем вышла в плохо освещенный коридор, где были комнаты ее личных служанок. Ее уверенная и неспешная поступь казалась странной Рэйнхарду. Не следовало бы быть осторожнее? Почему она не боится, что кто-то остановит ее или просто заметит в столь неподобающем для госпожи месте? Но стоило лишь присмотреться, чтобы понять ее бесстрашие. Чуть голубоватое сияние камней на ее серьгах говорило само за себя. Любой, кто намеревался сейчас возникнуть на пути женщины, вдруг вспоминал о неотложных делах, решал не выходить из комнаты еще несколько минут либо же просто поворачивал в другую сторону.

Дойдя до конца коридора и оказавшись у ничем не примечательной двери, она глубоко вздохнула и, тихо шепча слова заклятья, провела кончиком ногтя по деревянной поверхности. Дверь отворилась неспешно, а Филиция, особенно не волнуясь, что может быть замечена, проскользнула внутрь. За ней же точно тень последовал и Рэйн. Стоило ему подумать, что он хочет заглянуть в комнату, как картинка тут же возникла перед его взором.

Там оказалась настоящая кладовка бытовых мелочей. Начиная от бельевых веревок с мылом и заканчивая свечами… Но, что было особенно странным, женщина оказалась внутри не одна! Весело смеясь и подтрунивая друг над другом, у противоположной стены со стеллажами стояли две служанки и собирали в свои корзинки нужную им на данный момент утварь. Казалось, женщины даже не слышали, что дверь всего минуту назад приоткрылась и кто-то вошел.

— Ты неисправима, — фыркала одна из них, — сколько раз тебе говорить, что нехорошо обсуждать господ! Пусть даже и есть что обсудить… — хихикала девушка.

— Да ладно тебе, ничего крамольного я не сказала! Все знают, что господин Димитрий ходок, — отмахнулась женщина от своей товарки. — Что и неудивительно — будь у меня такая стерва-жена, я бы в петлю залезла…

— Стерва-то да, но красотка какая… эх…

— Осталось немного потерпеть, мам, — голос, раздавшийся из дальнего угла, стал неожиданностью для Рэйна, поскольку говоривший находился в дальнем, плохо освещенном углу комнаты. Но стоило лишь ему заговорить, как Рэйн уже понял, кого увидит спустя несколько секунд.

Первым на свет вышел его младший «брат», следом шагнула «сестра».

— Аргус прав, еще немного — и все будет кончено, — кивнула Джемма.

— Даже если так, — поспешно перебила их Филиция, — не стоит забывать, что говорил ваш отец об осторожности…

— Я устал быть осторожным, мама, — казалось, юноша изнывал от нетерпения либо же гнева. — Мы через столько прошли, что эти последние часы на самом деле убивают не его, а нас.

— Аргус, — рука Джеммы нежно накрыла кисть брата. И столько было в этом жесте, что Рэйну невольно стало не по себе. — Вспомни, что говорил отец: осталось лишь потерпеть. Магия рода Ариен может перейти не к наследнику лишь в случае, когда последний наследник умирает от руки того, кто вступит в права рода…

— Я знаю, — чуть крепче сжал он кисть сестры. — Но сколько еще мы можем ждать и терпеть к себе такое отношение?

— Чернь всегда болтает, — снисходительно взглянув на девушек, что сейчас направлялись к выходу, спокойно произнесла женщина. — Языки всем не вырвать, хотя порой достаточно и нескольких примеров для воспитания толпы, — хищно прищурившись, посмотрела она вслед девушкам. И этот взгляд не сулил им ничего хорошего.

— Ваш отец — единственный, кого по-настоящему волнует ваша судьба, он желает величия своим детям, а не участи безвольных заложников рода. Вы же знаете это?

На кивки детей Филиция вдруг улыбнулась и погладила по щеке дочь.

— Ты хорошо справилась, Джемма. Твое мастерство растет, а воображение не оставляет шансов врагам твоего брата.

Девочка искренне улыбнулась и прильнула к руке матери, точно домашняя собака.

— Последнюю свечу для него сделал Аргус, ее зажгут сегодня.

— Уверена?

— Они, — кивнула Филиция в сторону двери, через которую только что вышли служанки, — только что забрали ее.

— Но остается Эрдан, — подал голос юный Аргус.

— Ненадолго, милый, сейчас он подобен новорожденному. Его силы скованы, спасибо этому полоумному старику… Как твоя спина, дорогая? — заботливо посмотрев на дочь, поинтересовалась женщина.

— Уже лучше, просто несчастный случай. Следовало быть осторожнее при работе с материалом, что дал отец. Больше этого не повторится.

— Именно так, Джемма, ошибки не должны повторяться, — кивнула Филиция, явно подразумевая нечто большее под этой фразой. — Как только Рэйн умрет, нам надо действовать очень быстро. Ваш отец позаботится о Димитрии и вашем брате, — последнее слово она особенно выделила, будто говоря о чем-то недостойном ее внимания и вовсе. — Ты же, мой дорогой, — ласково взяв сына за предплечья, обратилась она к Аргусу, — займешь место, которое по праву крови должно быть твоим. Пусть ты будешь для них Ариен, но для меня и твоего папы ты всегда — наш первенец, наш наследник…

Рэйн слушал слова «матери» и поймал себя на мысли, что ему становится все более безразличным происходящее. Отстраненность восприятия уже не могли нарушить ни планы, строящиеся людьми, за которыми он наблюдал, ни уже свершенные деяния. Его сознание тонуло в черной меланхолии, спокойствии, безразличии ко всему.

— Хватит, — этот голос, он помнил его, но почему-то никак не мог сообразить, кому именно он принадлежал. — Возвращайся, — вновь обратились к нему, а может, и не к нему… Кто может звать его, зачем? — Возвращайся, мать твою душу, пока я тебе все патлы не повыдергивал!

Острая боль, такая, что смогла всколыхнуть гладь его спокойствия, вдруг пронзила руку. Это была боль, которую вопреки всему он не мог вытерпеть, и крик, сорвавшийся с его губ, ознаменовал собой первый хриплый вдох, прежде чем он сумел открыть глаза. Он все так же лежал в своей постели, вот только сейчас был уже не один. Возвышаясь над ним, словно грозный коршун над добычей, склонился дед, чьи глаза сияли точно два сапфировых огня. И что-то уже подсказывало ему, что когда дед смотрит так, последует нечто неизбежное.

Удар палкой по лбу не заставил себя ждать…