Книга: Судьба первородной
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

До самого вечера у меня было столько дел, что не сосчитать. Ведь я так и не досчитала, сколько листочков на дереве, что росло за моим окном. Утомилась невероятно. Потом стало темно, и я решила не портить зрение. Меня препроводили в свои покои сразу после встречи с Китом. А перед тем как уйти, Сэптим дрожащим шепотом поинтересовался, может ли господин целитель дать консультацию его работникам, которые безумно жаждут меня увидеть и задать свои вопросы. Я любезно согласилась — после того, как сделаю свои дела. Ну, видно, не судьба, дел оказалось очень много.
Теперь оставалось ждать приезда рабовладельца, разобраться с его болячкой, а заодно и с моим переездом. Жить здесь дальше мне совсем не хотелось. Кормить особо не кормят, норовят за здорово живешь эксплуатировать, поговорить за жизнь или стянуть одежду. Слишком много желающих влезть в мое личное пространство.
Тихий стук в дверь вывел меня из состояния каталепсии, заставив вздрогнуть и пойти открыть дверь. На пороге стоял молодой стражник, а вовсе не Сэптим, как я ожидала. Мужчина посмотрел на меня холодным, ничего не выражающим взглядом, а после спросил:
— Колюще-режущие предметы есть?
— Да, — серьезно кивнула я.
— Оставьте тут и следуйте за мной, — также невыразительно порекомендовал он.
— Тогда мне придется вырвать себе глаза и язык, — фыркнула я. — Куда идем? — не дожидаясь ответа, поинтересовалась.
— Господин Рэйнхард прислал меня за вами, но я не могу пустить вас к нему без досмотра.
— Досматривай, — спокойно кивнула я.
На самом деле я надеялась, что у личной охраны такого аланита, как Рэйнхард Эль Ариен, все должно быть по последнему слову магии, и не ошиблась, когда мужчина вынул из кармана тоненькую серебристую палочку и начал водить ею вокруг меня, выискивая те самые сокрытые кинжалы-ножики. Минимальный досмотр — это, можно сказать, знак хорошего тона.
— Идемте, — закончив, сказал он, повернулся ко мне спиной и последовал по коридору. Свернул на лестницу, и далее мы уже шли только вверх и еще раз вверх. Рэйнхард Эль Ариен занимал весь верхний этаж своего немаленького дома и делиться своими удобствами главы рода ни с кем не собирался. Ну, разве что с немногочисленными воинами, встречаемыми нами по пути. И что-то мне подсказывало — это было скорее демонстрацией специально для меня, чем обычным делом. Каждый из встреченных мною стражников будто бы испытывал солидарность к своему главному, поскольку был одет во все черное и точно так же, как и глава тайной службы, носил длинные брюки и высокие сапоги.
Думаю, нет смысла говорить о том, насколько роскошным все было и на этом этаже. Единственное отличие заключалось в том, что здесь было гораздо больше пространства, не заставленного мебелью, несущей в себе лишь декоративную функцию. Все исключительно для того, чтобы этим пользовались.
— Я буду за дверью, — коротко обронил аланит с определенным смыслом, когда мы остановились у высоких дверей.
— Мне все равно, — точно так же отозвалась я и вошла в комнату.
Место, куда меня привел личный охранник главы тайной службы Алании, оказалось спальней. Большой… нет, очень большой спальней. В дальнем углу комнаты находилась внушительных размеров кровать, у огромного, во всю стену, окна стоял письменный стол, за которым и сидел сейчас тот, к кому я пришла. В комнате царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи. Что было скорее прихотью владельца, нежели необходимостью. У семьи Ариен было достаточно средств, чтобы иметь в доме магическое освещение.
Сейчас Рэйнхард был похож на статую, которая неподвижно замерла, устремив свой взор к темному звездному небу.
— Включай свет, я не сова, чтобы осматривать тебя впотьмах, — буркнула я, подходя к нему ближе.
— Глаза болят, — тихо отозвался он.
— Знаю.
— Разве вам нужно меня осматривать, чтобы понять, что со мной? — так и не обернувшись, тихо поинтересовался он.
— Я тебе больше скажу: я тебя даже попробую.
На это мое замечание он негромко усмехнулся и все же соизволил обернуться ко мне, несильно хлопнув в ладоши для того, чтобы комнату затопило мягкое сияние магических светильников.
— Достаточно?
— Вполне, — кивнула я. — Раздевайся, и начнем.
Похоже, предложение раздеться ему не понравилось, судя по тому, как поджались его губы.
— Это необходимо?
— Нет, конечно, просто люблю чужие задницы разглядывать, — фыркнула я. — Раздевайся! Что бы там ни было, ты вряд ли сумеешь меня удивить, мальчик, — намеренно назвав его «мальчиком», я хотела показать, сколько лет нас разделяет. Обычно подобное срабатывает на особо застенчивых, заставляя их подсознательно относиться к немощному старикашке как к предмету интерьера.
— Дело не в этом, — вновь усмехнувшись, сказал он. — Процесс весьма… болезненный, скажем так.
— Помочь? — изогнув бровь, поинтересовалась я.
Он лишь кивнул, прикрыв глаза. И столько было в этом жесте одной определенной эмоции, что она почему-то очень сильно задела в этот миг меня. Желание скрыть собственную беспомощность. Желание провалиться под землю от собственной несостоятельности, бессильной злости на себя самого. Рэйнхард достал из верхнего ящика стола ножницы и положил их на стол.
— Так будет проще всего.
— Болезнь одинаково уродлива как у молодых и сильных, так и у старых и слабых, — почему-то мне захотелось сказать ему это, когда подошла к нему и взяла в руки ножницы. — И это всегда и для всех так.
Он оказался гораздо выше меня, потому мне было не слишком удобно, когда я срезала одежду на его плечах. И приходилось стоять достаточно близко к нему и в то же время быть гораздо осторожнее обычного. На задворках сознания промелькнула мысль, что я люблю, когда мужчина выше меня, когда у него широкие плечи… а еще у него красивые губы.
— Ох, твою ж мать, — прошипела я, отшатнувшись в сторону.
— Что? — проницательно посмотрел он на меня.
— Руку свело, сядь на стульчик, высоковат ты немножко, — пробормотала я и на этот раз сосредоточилась на процессе срезания одежды, совершенно выкинув из головы, с кого именно ее срезаю.
По ощущениям, что приходили ко мне от Рэйнхарда, я примерно представляла то, что увижу. Однако все равно не ожидала, что все будет настолько плохо! Его темная кофта из мягкой ткани имела второй слой из особой, некогда белоснежной ткани, судя по всему, пропитанной какой-то мазью, так на вид мною не определимой, а вот то, что скрывала под собой материя, заставляло невольно содрогнуться. Его некогда ровная кожа была покрыта бесчисленным множеством открытых язв, не только совершенно отвратительных на вид, но и источающих особый запах гниющей плоти. Будь на его месте простой человек, он давным-давно был бы мертв. Но сущность аланита, его сила и магия, живущая в его теле, не давала этому случиться, и все, что оставалось этому мужчине, — так это гнить заживо и терпеть такой силы мучения, каких не пожелаешь и врагу.
Тем временем я молчаливо опустилась на колени, срезая с него брюки и снимая сапоги. Внизу дело обстояло не лучше. Сняв перчатки, взяла отрез подкладки: необходимо было понять, чем ее пропитывали. Как и ожидалось, смесью из наркотических трав.
— И как, помогает? — изогнув бровь, посмотрела вверх на мужчину, что все это время следил за мной.
— С этим я могу терпеть, — просто ответил он.
— Ясно, руку дай мне.
Его лицо, кисти рук и стопы пока были менее всего пострадавшими частями тела. Но сейчас меня интересовало нечто другое.
— Мне нужна твоя кровь, ясно? Совсем немного… — Вот именно в такие моменты мне всегда хочется выйти на свежий воздух. Даже словами не передать, как мне отвратительна подобная процедура, но и от нее никуда не деться…
Ножницы все еще были при мне, потому, повернув его ладонь, я легко проколола один из пальцев ими. Мужчина даже не вздрогнул. Сняв каплю выступившей крови указательным пальцем, я тут же залечила крошечную ранку. Сунула палец в рот, прикрыв глаза и стараясь не думать о том, что это такое. Мне нужна была информация, в ней сокрытая.
Обычно у меня уходит от минуты до пяти, прежде чем я могу понять всю картину, тут же меня не было около десяти. И скорее не потому, что я не могла понять, что с ним, — в это время я принимала решение, как вести себя дальше. Хотя к чему это… я не тот целитель, из которого пациент может вить веревки. Только не тогда, когда я уже взялась за дело.
— Мне абсолютно наплевать, что ты там себе навоображал о своей собственной значимости для империи, — наконец заговорила я, — но раз уж ты ввязал меня в это все, то будешь делать то, что я тебе скажу. И из этой комнаты ты не выйдешь, пока я не скажу, что можно выйти. Это понятно?
Некоторое время в комнате царило молчание, пока наконец Рэйнхард его не нарушил.
— Вы знаете, что со мной…
— Как и ты, — оборвала я его. — Уж не настолько имперские лекари отсталые, чтобы не диагностировать то, что с тобой сделали. И ты обязательно поделишься со мной, кого из своих родственничков считаешь замешанным в этом, хотя я тебе сразу скажу, что мне глубоко наплевать на это. Для начала мы сделаем вот что, — я осторожно дотронулась до его предплечий, позволяя своей силе коснуться его.
Всего лишь на краткий миг комнату заполнила тишина, в которой явственно послышался вздох, полный облегчения.
— Это не лечение, — тут же сказала я. — Твои нервные окончания всего лишь перестали передавать информацию в мозг о том, что тебе больно. Так что не радуйся раньше времени, — строго заявила я.
Рэйнхард криво улыбнулся и посмотрел на меня таким взглядом, будто я только что дала ему дозу наркотика, а не блокировала часть нервной системы.
— Для меня это уже много.
— Ложись и спи, дальше я буду работать без тебя, — буркнула я, подходя к письменному столу и открывая первый попавшийся ящик, чтобы выудить оттуда чистый лист бумаги, а из кармана своей куртки достала видавший виды грифель.
Тем временем пациент не спешил отходить ко сну, а внимательно следил за тем, что я делаю.
— Как вы поняли, что я подозреваю кого-то из семьи? — спросил он.
— Я ясновидящий, — буркнула я.
Но поскольку реакции не последовало, то было очевидно, что он умнее своего младшего братца, как и то, что надо было вырубить его сразу, а уж до кровати бы доволокла…
— Хорошо, — кивнула я, обернувшись к нему лицом, — во-первых, с чего бы еще Ариен делить завтрак со старым дедом, который в силу прогрессирующего маразма не помнит не только то, какой вилкой есть салат, но и то, что и кому можно говорить?
— Удобный предлог, — хмыкнул Рэйн, и впервые на его лице появилась настоящая, живая улыбка.
— Безусловно, — серьезно кивнула я. — Во-вторых, ты не родной сын Сифилиции и… не помню, как зовут второго…
— Как я понимаю, первую тоже, — усмехнулся он.
— Это не важно, всех как-нибудь да зовут, я запоминаю только тех, до кого мне есть дело, — отмахнулась я.
— Вы правы, я потерял родителей, когда мне было пять, — строго кивнул Рэйнхард. — Димитрий — мой родной дядя, а Филиция — женщина, на которой он женился, когда я уже встал на крыло. Правда, несмотря на то что я был уже взрослым, она все же пыталась заменить мне мать.
— И, как я понимаю, на тот момент у «мамы-заменителя» не было родных детей, не так ли? Как ни крути, но пока ты жив, ни Димитрий, ни твой двоюродный неубиваемый брат не могут претендовать на главенство в семье. Старший сын — ты.
— Все верно.
— Одного не могу понять: если твои мозги все еще на месте, почему эта ядовитая пятерка родственников все еще заседает с тобой за одним столом, а не украшает своими головами городские ворота?
— Соль, вы же должны понимать значение слова «порядок». Не Ариен создана для меня, а я для нее рожден. Я уже отравлен, противоядия нет, и вы предлагаете, чтобы я вырезал свой род, чтобы мне было не так обидно? Во-вторых, я не уверен до конца, что это произошло именно дома…
— О нет, — улыбнулась я, — ты не просто уверен, ты это знаешь, иначе этого разговора бы не было. Иначе не посадил меня за один стол вместе с собой и не ел только то, что ел бы я, но вот только одного ты не учел: тебя отравили не едой, в этом я уже уверен. Слишком рискованно делать нечто подобное за общим столом в доме, где работают лишь те, кто принес магическую клятву на верность старшему Ариен. И еще кое-что, — тяжело вздохнула я, — на меня ориентироваться в этом вопросе не стоит, у меня от ядов только понос.
— Информативно, — кивнул он.
— Решил, что тебе следует знать, чтобы потом без претензий. Что, думаешь, не дадут тебе своей смертью умереть? Или… не думаешь ли, что твой брат попросил меня довершить то, что следует? Не боишься? — прищурившись, поинтересовалась я.
— Эрдана я не подозреваю, — качнул он головой.
— Что так? Вечная братская любовь и никакого предательства?
— Нет, — покачал он головой, — он не слишком амбициозен и недостаточно умен для подобного.
— Это ты зря, просто не знаешь, сколько людей умирало по воле дураков, — хмыкнула я, решив, что на сегодня откровенных бесед достаточно. — Я перееду в смежную комнату, — констатировала я.
— Простите? — изогнув бровь, посмотрел он на меня.
— Мой ассистент займет место на этом этаже тоже, можешь его пока не выпускать и охранять, мне без разницы.
Не дождавшись ответа, я вновь посмотрела на Рэйна.
— Нет, а ты что думал? Представил меня как своего личного первородного, а когда твое здоровье пойдет на поправку — кто-то из них решит разделаться и со мной. Оно мне надо? Меня, в отличие от тебя, для Ариен не рожали, и я не собираюсь, не слезая с горшка, завершать то, ради чего меня сюда приволокли. И это, смею заметить, в лучшем случае! Так что я поживу у тебя, мне тут нравится.
— Спасибо.
— Ладно, теперь я пишу то, что мне нужно уже сегодня. Тот розовощекий хлыщ, что привел меня сюда, идет за покупками, ты — спать, я — работать. Начали, — кивнула я и, больше не отвлекаясь на мужчину, принялась записывать то, что мне было необходимо для его лечения.
— Я бы хотел быть в сознании, пока вы будете мной заниматься, — начал было он.
— А я бы хотел отправить тебя в кому, пока я буду тобой заниматься, но я же сдерживаюсь, — дребезжащим голосом поделилась я.
— Вы всегда такой? — казалось, вместо того чтобы проникнуться, Рэйнхард едва сдерживает смех.
— Я не понимаю, о чем ты? — пожала я плечами.
— Ну да, — все же хохотнул он. — Простите, — ни с того ни сего извинился он. — Сам не пойму почему, но не могу перестать улыбаться. Должно быть, потому, что впервые за последние несколько лет я могу просто говорить с кем-то, не думая о том, как бы не показать…
— …Свою боль, — закончила я за него. Это было знакомо. — Брось и не дури, я коснулся тебя даром, теперь ты мой подопечный до полного выздоровления, и все, что я буду делать с тобой, — лишь то, что необходимо делать для полного выздоровления. Сколько ты не спал, Рэйнхард? Лучше подумай над этим, потому как я дарю тебе сон лишь на сегодня. Мне нужно, чтобы ты отдохнул. Завтра боль вернется.
— Что ж, — улыбка слетела с его губ, а лицо стало вновь похоже на идеальный оттиск скульптуры из белоснежного мрамора. — Я не забуду этот дар.
И я не знаю, что произошло со мной в этот момент, но я поверила ему! Я — поверила — аланиту! Неожиданно для самой себя я увидела в нем нечто… хорошее?
— Я схожу с ума, — пробормотала я на языке своей родины.
— Что?
— Говорю, что было бы неплохо, если бы ты завтра дал мне аванс, надо одежду купить себе и ассистенту, — поспешно ответила я.
— Если я проснусь завтра, то так и будет, — коротко кивнул он.
— Я хоть и стар, но не такой придурок, чтобы убить главу тайной службы в его же спальне. Расслабься уже и оставь меня…
— Интересно, как у вас хватает смелости командовать главой тайной службы?
— Я говорю то, что мне надо для достижения цели, а не командую, — поправила его я. — Если не согласен, то останавливаемся и я схожу с «корабля», как и договаривались. Во мне нет тех самых душевных сил, которые требуются, чтобы уговаривать и умолять поступать так, как следует для твоего же здоровья. Ты либо делаешь то, что необходимо, либо нет, и на этом мы расходимся.
— Что-то мне подсказывает, что за вашими плечами, Соль, довольно обширный опыт работы на руководящей должности, — сказал Рэйнхард довольно-таки серьезным тоном, если бы не озорные огоньки на самом дне его глаз.
— За моими плечами опыт, верно, разный опыт — и он говорит мне, буквально кричит всякий раз, приказывая не тратить свое время на тех, кому это не так и нужно… — Глубоко вздохнув, я посмотрела на ночное небо и вспомнила еще кое-что, о чем хотела узнать. — Ты еще можешь расправить крылья? — тихо спросила я, не решаясь обернуться к нему. Вопрос был весьма интимным для любого аланита, что уж говорить о таком мужчине, как этот.
— Я чувствую их, — коротко ответил он.
— Ты еще можешь расправить крылья? — вновь задала я вопрос, на который желала получить простой ответ «да» или «нет».
На этот раз пауза оказалась дольше и многозначительнее.
— Я не пытался уже четыре месяца… — в конце концов признался Рэйн.
— Ясно.
— Что вам ясно? — с нажимом поинтересовался он.
— Что я застрял тут, — проворчала я. — А значит, купишь мне хорошую кровать, и чтоб матрац был что надо! Запомни, это очень важно! — покивала я. — Все, иди отсюда, я тоже планирую сегодня поспать. И Щекастому скажи, чтоб достал все, что напишу, — начала я быстро выводить слова на общеимперском наречии.
Рэйнхард больше не пытался заговорить со мной. Он молча наблюдал за тем, что я пишу, после накинул какой-то халат и отправился к двери, где тут же оказался мой недавний провожатый. Они обменялись короткими репликами, которые я, к собственному сожалению, не расслышала, и тут же аланит направился к своей постели.

 

— Ну и чего, спрашивается, было выпендриваться, — пробормотала я, смотря на то, как, радостно посапывая, спал Ариен уже спустя пять минут.
Мне кажется, он уснул еще раньше, чем голова его коснулась подушки. Что, собственно, было и не удивительно.
Я уже отдала список стражнику, что все это время находился у входа в спальню своего старшего, так что была уверена, что теперь меня никто не побеспокоит следующие несколько часов. Потому, опустившись на широкую кровать Рэйнхарда Эль Ариен, положила ладонь ему на лоб, делая его сон более глубоким и спокойным, а после забралась на кровать с ногами, встала в полный рост и, оттолкнувшись как следует, прыгнула. Ну ладно, не такая уж я гадина, всего-то раз пять подпрыгнула, но какое удовольствие испытала, словами не передать! Такой способ проверки, действуют ли на него сонные чары, самый забавный, все же лучше, чем колоть его иголкой в пятку. И вовсе я не хулиганка. У некоторых аланитов был иммунитет именно к воздействию на сознание, так что приходилось проверять.
— Сойдет, — пробормотала я, спрыгивая с кровати, представляя, с какими рожами за мной сейчас подглядывают его люди, что наверняка были приставлены следить за мной в эту ночь.
Когда я только вставала на путь целителя, мне казалось, что я избрана не случайно. Мне казалось, что я действительно к этому готова и рождена именно для этого. Знаете почему? Когда ты начинаешь лечить кого-то при помощи дара, это очень похоже на влюбленность. Тот же порыв, трепет и тепло, всепоглощающая нежность и неконтролируемое желание отдать всю себя кому-то. Гладь твоей души вдруг встрепенется, будто бы от порыва весеннего ветерка, и разойдутся круги внутри, затрагивая каждый потаенный уголок твоего сердца. И каждый такой круг принесет с собой чужую боль, чужое горе, заставит сопереживать и прочувствовать все на себе. Лишь мимолетное касание, не больше, но и этого достаточно, чтобы влюбиться на этот самый краткий миг, зацепиться за этого человека и пожелать всем сердцем, чтобы его жизнь изменилась благодаря тебе. Когда первые крупинки силы начинают проникать в чужое тело, твои ощущения напоминают эйфорию. Но вот чем дальше, тем сложнее. Восторг вскоре угасает. Ты видишь, что твои труды не были напрасны и твой дар расцветает в том, кому он был отдан от самого чистого сердца. А потом ты смотришь, как тысячи солдат вновь уходят на войну, чтобы растратить то, что ты подарила им. Смотришь, как, едва избавившись от болезни, человек возвращается на былые порочные круги, и уже будто видишь, как совсем скоро он вновь приползет к твоему порогу в поисках того, что ты уже однажды отдала. Сначала ты все понимаешь. Ты находишь в себе силы на то, чтобы понять, оправдать и принять его, дав этому простое определение: такова жизнь. Но чем больше за твоими плечами прожитых лет, тем крепче становится замкнутый круг, в котором бывают лишь редкие исключения, к коим ты начинаешь относиться уже как к чуду. Которых ты каждый раз ждешь и каждый раз разочаровываешься. В какой-то момент ты уже перестаешь понимать, почему же все-таки это ты? Зачем это тебе нужно, если тем, кому ты это даришь, просто наплевать?! Они скажут «спасибо» и пойдут дальше втаптывать твой дар в грязь. В такие моменты осознаешь всю глупость того, что даровал тебе Двуликий. Чувствовать в себе частичку Бога и не быть способной изменить хоть что-то — разве может быть что-то более бестолковым?! Хотя, должно быть, еще до той самой войны я верила, что в нас есть смысл, что первородные нужны в этом мире больше, чем кто-либо! Верила и на поле битвы, верила и на протяжении тех кровавых десятилетий, когда наш крошечный отряд Двуликого переживал вновь и вновь одно и то же каждый день. Вспоминая о тех годах, я часто думаю, почему я не выгорела тогда так же, как они… Почему эта бесконечная формула «болезнь — любовь — исцеление — смерть» равно «бессмысленный бег по кругу» не свела меня с ума, как их? Что во мне было такого неправильного, что я это пережила? Не знаю. До сих пор не знаю. Но вот что я помню очень хорошо: в тот день, когда последний камень укрыл безымянную могилу в самом сердце Элио, я пообещала себе, что остановлю эту бессмысленную вереницу существования для себя раз и навсегда! Что с меня хватит!
Но за окном темная ночь, на постели лежит мужчина, который, так же как и я, перестал ждать этого самого «чуда». Вот только он, должно быть, гораздо благороднее меня, раз решил исполнить навязанное предназначение до самого конца, и не важно, что придется есть за одним столом с собственными убийцами. Заботиться о них, оберегать их, быть внимательным и благородным по отношению к ним…
Мои руки накрыли его виски, и знакомый сердцу трепет затопил все внутри. Эта радость, словно после долгой разлуки, когда нежно-голубые нити начинают проникать в чужое тело. Любовь, которой так нестерпимо хочется поделиться…
— Стань же и ты моим чудом, Рэйнхард Эль Ариен, позволь верить в тебя, — прошептала я, прежде чем полностью поддаться дару, что уже стремился затопить собой все посторонние мысли.
Время замирает вокруг, когда есть только я, Двуликий и тот, кому так сильно нужна моя помощь. Мир вокруг растворяется, и все, что имеет значение, — это распахнувшаяся вселенная под названием «живой организм». Я проникаю в нее сердцем, разумом, тем, что ниспослано свыше, и просто делаю все, что могу. И именно это приносит радость и зажигает солнце в душе — и пусть ненадолго, но мой мир обретает смысл.
Должно быть, я просидела у изголовья его кровати несколько часов, прежде чем в дверь осторожно постучали, заставляя меня вынырнуть из нахлынувших ощущений. Я немного замешкалась, потому как ноги сильно затекли, и далеко не сразу смогла твердо встать на них. Тогда в дверь постучали вновь, уже более настойчиво.
— Да иду я, чтоб тебя, зараза, — бурчала я себе под нос, наслаждаясь противными покалываниями в конечностях.
За дверью оказался тот самый стражник, что привел меня сюда. Смотрел он на меня, надо сказать, достаточно враждебно, даже не пытаясь скрыть собственного пренебрежения и недоверия.
— Вот, — попытался он впихнуть несколько свертков, — принес то, что просили. Хотя с трудом могу себе представить, как эти травки могут помочь в сложившейся ситуации, — не удержался он от скептических интонаций.
— Ты мне тоже не нравишься, — буркнула я, отходя в сторону и приглашая его войти.
— Я не верю вам.
— А я просил? — изогнув бровь, посмотрела на него. — Положи все это на стол и сгоняй за кипяченой водой.
— Я не слуга, — зло прошипел он, косясь на кровать, где лежал его господин. — Что вы с ним сделали? — Его колючие серые глаза требовали незамедлительного ответа, а поза говорила о том, что мне несдобровать, если ответ его не устроит.
— Ты чё сюда приперся, поскандалить? Пошел вон, если толку от тебя, как от надоедливой мухи, — отмахнулась я, не желая не то что объясняться с этим мужчиной, но тратить время, оставшееся до рассвета. Потому молча повернулась к принесенным сверткам, чтобы проверить их содержимое.
— Я задал вопрос, — тут же ухватил он меня за предплечье с такой силой, что, будь я обычным человеком, синяки — это меньшее, чем бы завершился подобный захват.
Я лишь как-то устало вздохнула, борясь с раздражением, что время все же будет потрачено зря, а после резко, гораздо быстрее, чем может обычный человек, схватила его за средний палец, а именно за одну из болевых точек, усиливая неприятные ощущения посылаемыми импульсами, исходящими уже от меня. Хватка в тот же миг ослабла, мужчина застонал и как-то неуклюже повалился на колени.
— Маленький засранец, — прошипела я, нависая над рослым воином, — тоже мне праздничный пирог! Не слуга он, видите ли! А ну как переломаю тебе руку в пяти местах, а потом неправильно сложу, посмотрим, кем тогда станешь! Если деда говорит, что надо воды принести, значит, надо принести, а не спрашивать о том, чего все одно понять не сможешь!
— Вы аферист, — зло вызверился мужчина, — такой же, как и остальные! Так с чего бы мне вас слушать?! — кривясь от боли, продолжал шипеть он.
— И то верно, какого мне тебе объяснять, если ты все равно не слушаешь, — пожала я плечами и легонько хлопнула его ладонью по сонной артерии. Мужчина тут же закатил глаза и кулем повалился на пол. В тот же миг в дверях возникло еще двое стражников, настроенных более чем решительно, судя по выражениям, застывшим на их лицах.
— Он спит, — наставительно ткнула пальцем я на их напарника, — тот тоже спит, — в этот раз палец мой указал туда, где лежал Рэйнхард. — Забирайте этого либо же бужу главного и рассказываю, что вы тут вытворяете, тогда как он поручил вам совсем другое. Не бесите дедушку, — припечатала я, выжидающе посмотрев на застывших в проеме воителей.
Стражниками, обменявшимися короткими взглядами, решение не нарушать приказ главного все же было принято, и смутьяна вытащили из комнаты.
— И воды мне принесите, поганцы, — буркнула все же им вслед, прекрасно зная, что они в курсе, о какой именно воде идет речь.
Уже через десять минут у меня были как вода и нужные мне сборы трав, так и столь важное уединение.
— Маленькие засранцы, все как на подбор, кто вас только рожает таких полудурочных? — продолжала я бухтеть, разворачивая свертки с травами и придирчиво разглядывая содержимое. Порой меня так увлекало это бормотание себе под нос, что я получала истинное удовольствие от самого процесса ворчания. Ну что это, если не старость?! — Как кто? Такие же идиоты, — простодушно отвечала я самой себе. — Ромашка, календула, окопник, ага, — раскладывала я то, что принес спящий красавец. — Для начала хватит, остальное лучше покупать самому, ведь им разве доверишь? Куда уж там, за водой сходить и то через «по жопе», — фыркнула я, смешивая содержимое пакетиков и заваривая крутым кипятком.
Сегодня я хотела хотя бы просто обработать раны и попробовать восстановить часть кожного покрова. Настой из простых, но очень полезных трав я усиливала собственным даром. Любой медицинский сбор (мазь, микстура, что угодно), приготовленный первородным для одного конкретного пациента, которого тот согласился лечить, становился лучшим из возможных средств, как если бы наш дар проникал и в травы, усиливая их свойства. Конечно, Рэйнхард не человек, но его организм был сильно ослаблен, и сейчас у него просто не было сил восстановиться быстро самостоятельно, даже после того, как мне удастся полностью очистить его от яда. То, что его кожа была сильно повреждена, лишь усугубляло дело. Ведь, кроме яда, никто не отменял бесчисленное множество инфекций, которым ему приходилось противостоять.

 

Ему казалось — он просто провалился во тьму, что так милостиво распахнула для него свои объятия. Казалось, что до этого самого момента он и не подозревал, насколько сильно устал. Это незнакомое, непонятное слово для него прежнего — усталость. Были времена, когда он и не знал, что это может означать. Но только не последние полгода. Когда он понял, что с ним происходит что-то не то, а впоследствии и выяснил, что именно, он просто собрал все свое естество в железный кулак, сжал его со всей силы и просто двигался вперед. Стиснув зубы, не чувствуя, не видя ничего, кроме того, что считал по-настоящему важным. Он даже не помнил, было ли ему больно, когда понял, что споры Серой Моры ему предложили в качестве угощения собственные названые мать или отец. Кто именно? Он не знал, а может, не хотел копать так глубоко. С него было достаточно того, что сделали они это ради главенства в Ариен, а не для того, чтобы продать Ариен врагам. Своей целью он видел, чтобы после его смерти Ариен была сильна как никогда прежде. Это его семья, его долг, его ответственность. Все те люди, что живут под его крылом ради империи и для нее, должны быть защищены после того, как он испустит свой последний вздох.
Император, слишком молодой и самонадеянный аланит, не верил в то, что империя может быть уязвима. Но Рэйн знал свою родину как никто. Знал и понимал, чем дышит страна. Будто обожравшаяся кошка, она стала слишком ленивой и беспечной, предпочитая отлеживаться в теньке рядом с миской молока, чем охотиться на заносчивых крыс. Каждый раз он отправлялся на собрания Глав Десяти как на поле боя. С пеной у рта доказывал, что в стране вовсе не все так хорошо, как кажется. Что необходимо усиливать границы. Что его люди чуть ли не каждый день натыкаются на вражеские шпионские сети внутри империи, что сами ритары не сидят без дела… И каждый раз чувствовал, что еще немного — и у него не хватит сил на то, чтобы бороться и впредь за собственную страну.
С тех самых пор, как заболел, он вместе с сильнейшими магами своего рода перетаскал в дом лучших целителей империи, которым впоследствии вычищались все ненужные воспоминания о нем. Кто-то давал надежду, прописывая ему снадобья, которые никак на него не действовали. Кто-то прямо говорил, что не знает, что тут можно поделать. А некоторые начинали выдумывать диагнозы и, будто он подопытная крыса, выписывали ему то одни, то другие лекарства. Его люди продолжали надеяться на чудо, тогда как сам Рэйн все понял, осознал и принял. Не было ни истерик, ни гнева, ничего. Он просто понял, что есть то, чего ему не избежать, и начал жить в соответствии с тем, что ему предопределено. Разорвал помолвку, совершенно перестал интересоваться светской жизнью и с головой ушел в работу.
В день, когда Эрдан привел к нему Соль… Что сказать, он и его люди не верили ни единому слову старика. Но поскольку надежды все равно нет, так почему бы не попробовать, а заодно и не использовать старика так, как если бы он и впрямь был первородным. Да, он представил его своей семье, скорее забавы ради, а не в надежде, что старик окажется столь проницательным. И больше ради того, чтобы понять, кто же из домочадцев решил его отправить на тот свет… Как? Все просто: тот, кто попытается прикончить деда, думая, что тот первородный, способный его исцелить, — и есть его палач. И несмотря на то, что он не собирался разжигать войну внутри собственного дома, он должен был узнать, кто именно виновен, пока не слишком поздно — чтобы знать, кому оставляет свой род.
Из бездны небытия, в которой он пребывал и которая казалась ему столь притягательной, его выдернуло препротивное и повторяющееся «хлюп-хляп-чма». Странный звук необыкновенно раздражал и никак не прекращался.
Хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма.
— А, горячая зараза, — хриплое старческое ворчание заставило недовольно сощуриться.
Он любил начинать утро в тишине и одиночестве, но никак не под отвратное чавканье.
Недовольно сощурившись, он приоткрыл один глаз, чтобы собрать последние крохи душевного равновесия, когда увидел… его! Дед, забравшись с ногами на его рабочее кресло, умостил у себя на коленях не тарелку, а скорее таз, заполненный чем-то похожим на червей в навозе, и, склонившись над миской, прямо руками засовывал их в рот. Ну, наверное, в рот, ведь повязку старик так и не снял.
— Жрать хофу, — с набитым ртом пробормотал он, — фил неф фепфеть! Фы ках? — поинтересовался старичок, даже не пытаясь осмотреть больного.
— Если я правильно понял, вы спрашиваете, как я себя чувствую?
Старик энергично покивал, но взгляда на Рэйна так и не поднял.
— Ну… я пока все еще не чувствую боли, — поделился он. — И я выспался, как это ни странно, — глубоко вздохнул он, опуская взгляд на свою грудь и руки, чтобы уже в следующий миг шокировано воззриться на Соль.
Там, где еще вчера были сочащиеся сукровицей и гноем язвы, теперь была пусть и не ровная кожа, но покрытые тонкой кожицей болячки — и это поражало. Пусть не все язвы закрылись, но то, как выглядели еще открытые, не шло ни в какое сравнение с тем, что было еще ночью.
— Как такое возможно? — пробормотал Рэйн, прекрасно помня, что ему сказали, когда стало известно, чем именно его отравили. Эти язвы не заживут, что бы он ни делал, процесс гниения плоти необратим.
Старик, казалось, даже не услышал его, а продолжал с упоением поедать то, что и едой-то назвать было нельзя. Рэйн так точно бы такое не стал есть.
Через минут пять старичок сыто откинулся на спинку кресла и блаженно прикрыл глаза, предварительно смачно облизав пальцы… Ну а что еще, если под повязку он по очереди засунул обе руки, почавкал и достал их уже совершенно чистыми.
— Мать моя женщина, — блаженно протянул он, — как же ж хорошо…
После протяжно вздохнул, выдохнул и… захрапел! Захрапел так, что даже повязка на его лице начала вздыматься в такт дыханию.
— Соль, — осторожно позвал Рэйн, но реакции так и не последовало. — Соль, вы меня слышите? — еще одна несмелая попытка провалилась.
Тогда Рэйн осторожно встал на ноги, наслаждаясь уже непривычным ощущением, что он может, не боясь боли, двигаться, и подошел к креслу, на котором, ни о ком не заботясь особо, храпел старик. Он с интересом разглядывал тщедушное тело старца, думая о том, как, должно быть, ему непросто было всю жизнь с таким откровенно хрупким телосложением. Несмотря на свободную куртку и брюки, было видно, насколько он тощий и маленький. Одни ладони, привычно утянутые в перчатки, чего стоили. Мужчина с такими руками не то что меч не удержит — даже лук натянуть не сможет. Поймав себя на мысли, что ему весьма интересно посмотреть на лицо своего спасителя, Рэйн осторожно протянул руку и взялся за край повязки так, чтобы не потревожить сон старика. И когда уже собрался откинуть ее с лица, на его запястье сомкнулась крошечная, но очень сильная ладонь, и в тот же миг он встретился с прищуром необыкновенных аквамариновых глаз.
— Что, интересно? — нахально поинтересовался старик. — Это у вас так принято, что ли? То один рвется штаны с меня спустить, то теперь ты — повязку.
— Я… — неожиданно Рэйн почувствовал себя пристыженным. Странное ощущение, давно не испытываемое им, и достаточно неприятное, как выяснилось. — Да, интересно, — все же решил признаться он, не желая оправдываться.
— Жирно будет, — небрежно отведя его руку от своего лица, пробормотал старик, легко поднимаясь с кресла и стягивая перчатку с руки, чтобы так же небрежно коснуться предплечья Рэйна. И в тот же миг аланит болезненно скривился. — Хорош, а то шустрый больно стал. Обезболивать буду только ночью — и то только пока не закрою все язвы, понял?
— Как вы это сделали?
— Сделал что? — взгромоздив уже пустой таз на рабочий стол Рэйна, спросил старик.
— Мне говорили, что процесс необратим.
— А, это, — отмахнулся целитель, — необратим, конечно, чем его обращать-то при нынешнем уровне медицины? Коровьими лепешками, что ли? Мир растерял знания Эйлирии, — тяжело вздохнул старик, — мир убил последних, кто их хранил, решив, что сильным мира сего хватит магии, а остальным — и подорожника. Но, — посмотрел он на Рэйна так остро, что мужчина невольно оробел, — порой и магия умирает в еще живом теле.
В комнате возникла неловкая пауза, когда целитель заговорил вновь.
— Я спать хочу, — как всегда, его желания были озвучены весьма прямолинейно. — Твой подчиненный хорошо готовит, не ожидал. Правда, скажи ему впредь класть поменьше сонной травы — она горчит, а спать я хочу и без нее. Только продукты переводит.
— Это приготовил кто-то из моих ребят? — брезгливо скривившись, поинтересовался Рэйн.
— Ну да, — покивал дед, — я ночью ему с бессонницей подсобил, сегодня он мне таз островной лапши притаранил, — хохотнул дед. — Скажи ему… А… — отмахнулся вдруг, — лучше не надо, пусть думает, что подействовало. Готовит он вкусно и старался от души, видать, так пусть продолжает, я не против.
— Не против, если он будет продолжать вас травить сонной травой? — скептически усмехнулся Рэйн.
Старик безразлично пожал плечами и посмотрел в окно.
— Сейчас позднее утро, я буду спать около трех часов, потом ты дашь мне денег и выделишь людей, чтобы сходили со мной на рынок. Сам никуда не уезжай, будь тут еще хотя бы неделю.
Рэйн слушал целителя и в очередной раз ловил себя на мысли, что человек, стоящий перед ним, — совершенно ненормальный. Хорошо, он никогда не тяготел к насилию над более слабым как к акту самоутверждения. Но будь на его месте любой другой аланит, равный ему по положению, то давно бы приказал запороть старика в воспитательных целях.
— Что-то еще, господин? — иронично поинтересовался Рэйн.
— Пожалуй, это пока все, — серьезно кивнул Соль и тут же направился в смежную комнату, которая все еще продолжала быть спальней для будущей жены Рэйнхарда Эль Ариен. Сам мужчина давно не обращал внимания на это помещение, и существовало оно больше как дань традиции и память о погибших родителях.
— О как, — растерянно замер старик на пороге в комнату. — Это двойственность натуры или иногда тебе хочется нежности? — поинтересовался он, замерев напротив кровати матери, которая была до сих пор декорирована множеством оборок, кружев, шелком и атласными бантами. Больше всего это ложе напоминало кремовый торт с изящными завитками и узорами.
— Это кровать моей матери, как, собственно, и комната, — встав в проходе, сказал Рэйн, наблюдая за тем, как совершенно посторонний, но столь нужный ему человек подпрыгивает, сидя на кровати, к которой никто не прикасался уже почти шестьдесят лет.
— Сойдет пока, — резюмировал дед. — Я не просто так прошу тебя не покидать эту комнату ближайшие дни, — вдруг неожиданно серьезно проговорил он. — Тебе не просто подсыпали яд один раз, он продолжает поступать в твой организм уже долгое время. Кто бы это ни делал, но он решил подстраховаться.
— Откуда вам это знать?
— Ну, — тяжело вздохнул целитель, — либо ты сожрал за один присест целую тарелку Серой Моры, либо кто-то тебе регулярно ее подсовывает. Этот яд длительного действия, если использовать его разово. Чтобы оказаться в столь плачевном состоянии за столь короткий срок, нужно постараться, и не заметить отравления тебе при всем желании не удалось бы.

 

— Да-а-а, — протяжно вздохнула я, остановившись прямо перед невидимой границей центрального рынка столицы империи. — Давненько я тут не бывал, — покивала, — но в принципе, ничего и не изменилось, — поделилась я наблюдениями с двумя молчаливыми стражниками, которых выделили мне в сопровождающие. Дарий и Сай были родом с северных границ империи, судя по их внешности, конечно. Рослые, крепко сложенные, светлокожие и русоволосые и, конечно же, аланиты. Люди в доме Ариен выполняли функцию лишь обслуживающего персонала. Кстати, Сэптим раздобыл-таки мою палку, и теперь я была вооружена и опасна, что, несомненно, радовало. — Ну, идем, что ли? Если хотите, возьмите дедушку за ручку, а то, упаси Двуликий, потеряетесь, что я потом вашему главному скажу?
Мужчины лишь обменялись многозначительными взглядами, но так и не обронили ни слова, а молча последовали за мной, врезаясь в толпу, которая и не думала расступаться. И неудивительно, ведь мужчины оделись как обычные жители империи среднего достатка, оставив свой характерный черный наряд дома. Я же, в своей видавшей виды одежке, и вовсе вызывала желание скорее наступить на себя, чем пропустить. Но поскольку я была маленькой и тощей, как сушеная таранка, то и в толпе чувствовала себя куда комфортнее. И палка пригодилась: не заметить и не пропустить меня с ней было все-таки невозможно.
Рынок в столице подобен отдельно живущему городу. Тут, при должном терпении, можно найти все! Начиная от сухофруктов с орехами и заканчивая личным рабом и лошадью. Все что хочешь, если у тебя есть деньги и ты знаешь, где искать то, что твоей душеньке угодно. Моей было угодно приодеться и закупить нужные мне в лечении Ариен ингредиенты. Как и любой женщине, процесс приобретения тряпья мне нравился. Моим спутникам, как выяснилось уже спустя два часа, не очень. Два здоровяка выглядели несколько ошалевшими и затравленными, таща за мной свертки, которые я то и дело им подсовывала. И неудивительно: кроме меня лично, у меня на попечении оказался еще и ребенок, из одежды у которого было лишь то, что выделил прижимистый слуга Ариен. Сильно я не торговалась, а брала то, что нравилось. Деньги никогда меня особенно не волновали. Сегодня они есть, завтра — нет. И если деньги не способны приносить пользу и радость, то смысла в них — никакого.
Конечно, с тех пор как я была на этом самом рынке последний раз, миновало уже немалое количество лет, расположение рядов изменилось. И если с одеждой было просто, то вот найти ряды травников оказалось делом непростым.
— Поверить не могу, — недовольно покачала я головой, обнаружив вместо ожидаемого небольшую площадь, заполненную народом, посреди которой находилась высокая сцена. В самом разгаре были невольничьи торги.
— …Только посмотрите, какие у нее зубы! — кричал невысокий лысоватый мужичок, обращаясь к толпе. — Ее кожа не знала солнца, белоснежная, гладкая, точно ис’шерский шелк! Любой мужчина вознесется к небесам, едва коснется столь дивного тела! — встав рядом с девушкой, что была облачена в полупрозрачные одежды, и водя вокруг нее руками, впрочем, не решаясь прикоснуться, вещал мужчина. — Волосы точно золото!
— Интересуетесь? — ехидно поинтересовался один из моих провожатых, заметив мой пристальный взгляд, направленный на сцену и клети для людей и даже нелюдей за ней.
— Да, — сквозь зубы проговорила я.
— Что? Хотите приобрести? Не слишком ли молода для…
Договаривать он не стал, да и я не была столь глупа, чтобы не понять подтекст.
— Так можете у господина попросить попользоваться, — хохотнул тот, кто назвал себя Дарием. — У Ариен много невольников, может, и для вас найдется!
Рабство в империи процветало. Причем в рабы можно было угодить не только в качестве трофея с захваченных земель, но и быть проданным за долги семьи или другие проступки по решению суда. И не важно, кто ты — аланит, человек, оборотень. Свобода в империи была понятием весьма относительным и, увы, легко теряемым. В рабство попадали все, кто не мог себя отстоять, и не важно — женщина, ребенок, старик или воин. Я, как человек, рожденный в землях свободолюбивой Эйлирии, испытывала ярко выраженную неприязнь к любому проявлению издевательств над личностью. Еще больше моя неприязнь усиливалась в такие моменты, как сейчас. Когда я стояла по другую сторону клетки и понимала, что мне нечего противопоставить варварству этих существ. Я опасалась, что Ариен заклеймит меня уже сегодня, поставив на мне знак низшей принадлежности к своему роду, тем самым объявив меня своей собственностью. Собственно, сегодня, после моего обеденного сна, он поставил меня, так сказать, перед фактом, что намерен это сделать прежде, чем выпустить меня из дома.
— Давай, — прямо взглянув ему в глаза, сказала я, — я срежу его вместе с кожей. И если ты думаешь, что это у меня в первый раз, то зря.
— Так я могу гарантировать вашу защиту, — резонно заметил он.
Конечно, навредить собственности одного из величайших родов империи — преступление. Но больше эта штука нужна, чтобы раб далеко не убежал. Причем не потому, что его перемещения будут отслеживаться, хотя и это тоже, а потому, что клеймо притягивает своего обладателя к хозяину так, что стоит переступить разрешенный предел расстояния — и ты сам побежишь обратно, как бы сильно тебе ни хотелось иного.
— Ты о своей безопасности волнуйся, понял, — уже не скрывая злости, оскалилась я. — Ты что о себе возомнил, а? Мне ваши рабские клейма уже поперек глотки! Я не твоя собственность и знаешь почему? — чуть тише добавила я. — Все вы лишь пепел и тлен, облеченные в плоть на столь краткий срок, что я не успеваю моргать, как на место одних приходят другие! Так вот подумай, что ты собой представляешь для человека вроде меня, чтобы называться моим хозяином?
— Я не это имел в виду, предлагая вам свое покровительство, — точно так же сквозь зубы процедил Рэйн.
— Тебе прямо сказать, куда ты можешь себе его засунуть? Я, сыночек, уже перерос то время, когда мне нужны были покровители. Есть договор — и будем придерживаться его, если нет — ты знаешь: я настаивать на его продлении не стану.
— То, что я терплю ваше поведение, потому что вы можете мне быть полезны, вовсе не означает, что так будет всегда! — зло сверкнул на меня черными как ночь глазами Рэйнхард.
— Будет, — точно так же усмехнулась я.
— Что?
— То, — сплюнула я. — После близкого знакомства с твоим братцем одно я понял очень хорошо: семейка ваша своего не упустит. Так вот и я не жертвенный ягненок во благо и процветание твоего рода. С этого дня, Рэйнхард Эль Ариен, мы связаны с тобой очень хитрым и забавным способом, как-нибудь расскажу тебе, в свете какой случайности он появился. Но сейчас тебе следует знать лишь одно: если плохо будет мне, то равнозначно будет и тебе. — А после я с силой ущипнула себя за предплечье, аланит болезненно поморщился и посмотрел на меня таким взглядом, будто все проклятья этого мира воплотились для него в моем лице. — Так что береги дедушку, от всех напастей береги, — не стесняясь, злорадствовала я. — И учти, связь эту смогу оборвать только я, понял?
— Что вы сделали со мной? — почти прорычал он, нависая надо мной.
— Обеспечил свое спокойное проживание тут, — припечатала я.
Так закончилась наша первая серьезная ссора. Ну, как закончилась. Он просто перестал со мной разговаривать, испепеляя вместо этого уничижительным взглядом.
Я же просто сказала, что если он еще раз подойдет ко мне со своим клеймом, то я сама буду биться об стену головой столько, сколько будет нужно, чтобы выбить у него дурь из головы. А еще посоветовала думать в следующий раз, прежде чем заставлять кого-то себя лечить. Хоть я и не умела управлять при помощи дара огнем или показывать фокусы, но с чужими телами могла творить такое, что ему и не снилось, и пусть радуется, что я отходчивый старикашка.
— Что, частенько за помощью обращаешься в хозяйский гарем? — участливо поинтересовалась я, смерив презрительным взглядом своего провожатого. — Рановато что-то уже неможется тебе самостоятельно за девушкой ухаживать.
Дарий уставился на меня остекленевшим взглядом и уже было рванулся в мою сторону, как его напарник вовремя выставил руку вперед, останавливая друга.
— Еще раз рыпнешься в мою сторону — репу расколю, понял? — подбросив свою палку, которая была по совместительству моей лучшей подружкой и телохранителем, сказала я. — Идем, не могу смотреть на это одичавшее стадо.
Для того чтобы попасть в нужные нам ряды, пришлось пересечь площадь и пройти мимо клетей для тех, чью судьбу уже не изменить. Я смотрела на сытые, отчего-то казавшиеся невероятно омерзительными рожи тех, кто пришел сюда за новыми игрушками. Смотрела на лица людей и нелюдей, находящихся по другую сторону жизни. Кто-то глядел зло. Будто подбитый зверь, который еще не осознал, что он пойман и больше ничего не изменить. Такие не выживали в рабстве, если не ломались и не превращались в кроткое мычащее ничто. Кто-то выглядел откровенно испуганным и голодным. Обычно так смотрели дети, будто загнанные крошечные мышата, в тайне ожидающие чуда. Все еще верящие, что оно возможно. Я ненавидела такие взгляды. Дети не должны так смотреть на мир! Во взгляде женщин чаще всего читалась обреченность. Женщины, как и старики, отчего-то яснее понимали, что бороться нет смысла. Надо принять и выжить, только так. Многие из них попадали в рабство вместе с детьми, а мать… должна выживать. Мать — это частица божества для одного конкретного человека, которая должна быть способна защитить только его одного. Так говорили там, откуда я родом.
Всякий раз когда я видела нечто подобное, душа моя кровоточила от бессильной злости, и, как это ни парадоксально, я казалась себе моложе и куда безрассуднее, раз нечто подобное все еще способно тронуть мое давно дырявое и изношенное сердце.
— Великая Империя варваров, — зло сплюнула я, стоило нам уйти с площади.

 

— Я одного никак в толк не возьму, — с интересом рассматривая вещи, что я притащила, сообщил Кит.
— Всего лишь «одного»? Да ты просто гений, — вяло пробурчала я, уплетая виноград из огромной чаши, которую совсем недавно принес один из людей Рэйнхарда.
Теперь я и Кит обитали на его личном этаже. В связи с тем, что глава тайной службы разобиделся на меня в пух и прах, уже по приходу с рынка нам с Китом выделили отдельные смежные апартаменты под усиленной охраной.
— Да, — уверенно кивнул он, — не понимаю, зачем я вам все же понадобился? И вещей вы мне столько накупили, и вылечили. Не то чтобы я не рад был, но как-то странно это…
Я слушала его размышления в полуха, куда интереснее было смотреть в окно, сидя на широком подоконнике в его части апартаментов. Под вечер погода испортилась, и совсем недавно начался дождь, грозящий перерасти в настоящий потоп. За окном поднялся сильный ветер, который сейчас уродовал творения садовников Ариен в их семейном парке. И, разумеется, никто из обитателей поместья не рвался в такое время на улицу. Должно быть, именно поэтому было странно увидеть девушку, укутанную в черный плащ с головы до ног, несущуюся по одной из тропинок парка в сторону дома. Хотя лица и не было видно в столь непогожий вечер, но по тому, как именно она бежала, было ясно, что это именно женщина. А за ней, кто бы мог подумать, словно молоденький козлик скакал дяденька Рэйнхарда. Как и любому аланиту, ему были доступны азы магии, поэтому неудивительно, что он и вовсе не испытывал неудобств из-за дождя и ветра.
— Вы меня слушаете? — тем временем поинтересовался ассистент.
— А то, — кивнула я, не отвлекаясь от происходящего.
Тем временем мужчина нагнал беглянку, ухватил ее за руку и с силой дернул на себя. Женщина потеряла равновесие, но тем не менее оказалась лицом к преследователю. Из-за слишком резкого поворота с головы девушки упал капюшон, и все, что мне удалось увидеть, — копну золотых волос. Мужчина что-то с жаром выговаривал беглянке, та не менее страстно отвечала. Судя по всему, разгорался нешуточный спор. А после женщина, каким-то образом изловчившись, с силой отвесила Димитрию оплеуху и побежала уже в противоположную от дома сторону. «Козлик» поскакал следом.
— Мило, — усмехнулась я.
— Мило?! Мило?! — вдруг заблажил мой ассистент. — Вы серьезно, что ли?! Вы больной старый идиот! Да как вас земля носит?! Пусть меня лучше завтра же повесят, но я не стану! Ясно, не стану! — после этих слов в меня полетел уже сверток с его новыми сандалиями.
— Не хочешь — не носи, применение найдется, — пожала я плечами, прикидывая, что такого я пропустила, наблюдая за странной картиной в парке.
На память пришло нечто: «Я привык ждать не самых приятных условий после дорогих подарков. И учитывая, что вы вроде дюже старый для всякой непотребщины, то на ум приходят мне лишь две вещи! Слыхивал я, что лекари — любители над людями издеваться, чтобы в обучении своем продвинуться. Говаривают, что людей они потрошат точно рыбу. Требуху всю вынимают другим на забаву, а потом ради интересу всем скопом разглядывают, что у кого внутри находится. Так вот, либо вы меня на потроха разобрать хотите, а перед этим задобрить решили, либо ж наняли меня, чтоб я за вами „убирал“ и чужие тела таскал куда подальше. Так ведь то гадость несусветная!»
После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.
Уже через несколько минут, после нехитрой борьбы, я сидела верхом на поверженном ассистенте, прижимая его палкой к полу. Так как Кит имел неосторожность упасть лицом вперед, то делать это было несложно, придавив его шею и сев на спину.
— Ты знаешь, я уже начинаю жалеть, что с тобой связался! — Ассистент что-то промычал, попытался взбрыкнуть, отчего я едва не свалилась с него. — Угомонись, дубина, — с силой навалилась я сверху, — не буду я тебя потрошить! Делать больше мне нечего, что ли?!
— Знафиф ефе какфую гафофь фелафь фафтафите, — проговорил он в пушистый ковер под его лицом.
— Я тебе последний раз говорю: если не угомонишься, то вернешься в казематы, так что лучше подумай хорошо. Либо работаешь со мной, либо идешь обратно вниз. Не создавай мне проблем, и без твоих выступлений у меня их достаточно. Делай что хочешь, а я иду спать, мне еще всю ночь на ногах предстоит провести, — тяжело перевела дыхание я. — Уговаривать тебя я не собираюсь. С тобой или без тебя — я буду двигаться вперед, — надеясь, что он не сильно тупой, сказала я, особо выделив последние слова. — Усек?
На этот раз он лишь кивнул, а я, уже больше не пытаясь воздействовать на него, резко встала и направилась в свою комнату, с силой хлопнув дверью.
Про сон я немного слукавила. Дел было столько, что до вечера бы успеть. Я нашла то, зачем, собственно, отправлялась сегодня на рынок: мне нужно было не только разобрать все принесенные травы и настойки, но и правильно их приготовить.
Потому, не откладывая дела на потом, я принялась за то, что было первостепенной важности. Семена сцерлы, листья лоры душистой, опять же настойка окопника. Семена измельчить в пудру, туда же листья, развести настойкой и добавить в пузатую склянку с ланолином. Как следует перемешать, добавить крупицу собственной силы — и мазь на сегодня готова. Теперь то, что свяжет и выведет из организма яд. Опять семена сцерлы, редкого растения, произрастающего в горах Ис’Шера, очень полезного, обладающего невероятными свойствами, а ныне применяемого лишь в качестве лучшего средства от расстройства желудка. Растение редкое, трудно добываемое, оттого дорогое, и пользоваться им, когда для тех же целей можно использовать нечто более доступное, невыгодно. Но, если имперцы и забыли многое, ис’шерцы еще кое-что помнят. Хотя возят его в основном для покупателей оборотничьего рода-племени. В сочетании с рядом трав женщина-оборотень может использовать его в качестве духов, которые непременно придутся по душе ее партнеру. Эффект, так сказать, гарантирован. Мне же нужно было соединить их с совершенно иными ингредиентами, чтобы получилось то, что нужно для быстрого выведения ядовитых веществ из организма. Дело было хлопотным и требовало особой точности в соотношении компонентов. Не раз вспомнила с благодарностью я учебник по прикладной фармацевтике в условиях военного времени.
В Великой Империи я чувствовала себя примерно как в окопе с топором для лечения и раскаленной кочергой для дезинфекции. Как можно было до такого докатиться, я не понимала! Всё! Все, что оставили после себя мои братья и сестры, было забыто и выкинуто за ненадобностью. Да, аланиты болели редко и чаще всего не пользовались методами длительного исцеления, а просто приглашали мага, отстегивали определенную сумму за накопитель энергии, потом разом впихивали в себя всю эту дозу — и болезнь просто перегорала. Оборотни никогда не воспринимали лекарства. Все, что могло исцелить их хвори, давала земля и содержалось в обычных растениях, которые всего лишь нужно было знать. Или на крайний случай обратиться к оборотню-интуиту, который подберет необходимые травы, отталкиваясь лишь от своего звериного чутья. Разумеется, это не касалось ран, переломов и всего, что могло быть связано с оперативным вмешательством. К слову сказать, чуял такой оборотень только то, что нужно для своих собратьев. На людей такой дар не распространялся.
Но люди-то?! Как могли растерять все, что было им жизненно необходимо, докатившись до какой-то дикости! Да, я слышала, что в столице Алантис сгорел храм Двуликого вместе с нашими архивами, но были же еще записи, учения, академии! Куда все это делось за жалкое столетие? Хотя о чем я говорю, все, на что могли рассчитывать люди в Алании, — это рабство либо служение у богатых господ. Нет, конечно, были еще семьи среднего и даже выше среднего достатка, но такие люди занимались торговлей. Эта ниша была отдана нам. После Десятилетней войны, которая по факту длилась около тридцати лет, империя разрослась, превратившись из среднего королевства в огромное чудовище, пожиравшее богатства поверженных. В империи много и часто говорили о равенстве, свободе и праве. Но как-то так вышло, что некоторые были все же равнее других и права их были гораздо важнее. Долгоживущие расы, такие как аланиты и оборотни, обладали и большими возможностями в силу объективных причин. Сила, магия, долгожительство были на их стороне. Люди-маги рождались редко, но по силе не уступали, а то и превосходили две долгоживущие расы. Таких людей называли лурис, считалось, что они были избранниками богини, почитаемой в мире Айрис, и, конечно же, жизнь дарила им все возможности для безбедного существования — с одним лишь условием: посвятить его империи.
Негодуя и тяжко вздыхая, я готовилась к вечеру. И как бы мне ни хотелось обратного, время пролетело слишком быстро. Вскоре за окном сгустились легкие сумерки, словно вуалью прикрыв кричащую буйными красками великую империю мира Айрис. Я осторожно сложила то, что у меня получилось, в мешок и вышла из комнаты, чтобы застать ассистента мирно сопящим в своей постели. Детский разум прекрасен. Он способен забывать и не думать о том, о чем можно поволноваться и позже. В этот момент я искренне позавидовала его непосредственности, а еще пожалела его, ведь однажды и юный Кит не сумеет уснуть по причинам, от которых прежде был способен отмахнуться.
Стоило мне выйти из комнаты, как в коридоре тут же показались мои давешние сопровождающие. Молчаливые и хмурые, они на приличном расстоянии следовали за мной до покоев Рэйнхарда. Точно так же, не произнеся ни слова, один из них обогнал меня, когда до двери оставалось не больше десяти шагов, тихо постучал в дверь и, не задерживая меня ни секундой дольше, позволил войти.
Внутри царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи, одиноко стоявшей на письменном столе, за которым сейчас и сидел Рэйнхард. Выглядел он донельзя неаристократично сегодня. Укутавшись в одну простынь, свободно развалившись в кресле, он слюнявил указательный и большой пальцы, чтобы перевернуть страницу книги. На мой приход пациент никак не отреагировал. Лишь мазнул равнодушным холодным взглядом и тут же вернулся к чтению.
— Ложись на кровать, — сказала я, опуская мешок на пол у его постели.
— Я еще не закончил, — холодно обронил он.
— Зато я уже начал, — просто ответила я.
Некоторое время мы мерили друг друга взглядами. Рэйнхард смотрел строго, жестко, холодно. О да, этот парень знал толк в гляделках с целью устрашения. Ну а я… Я просто человек, который прожил интересную, разнообразную, порой столь горькую, что и вспоминать страшно, жизнь. Если говорят, что глаза — это зеркало человеческой души, то лучше никогда не смотрите в глаза тем, кому не вспомнить свою жизнь и за несколько недель. В таких глазах живет бездна, а она имеет свойство смотреть в ответ.
— Ну, — нахмурилась я, когда мне показалось, что он несколько смутился, не ожидая подобного эффекта от любимой игры, — живо! Я что, по-твоему, сюда на рожу твою пялиться приперся? Я б лучше спать лег, чем твои телеса полночи натирать. Сегодня весь день, как малолетка, шлялся по рынку вместо того, чтобы начертать, что надобно, и ассистенту поручить за покупками сходить. Устал, как скотина, еще ты тут решил ослепнуть для полного моего счастья, а то мне лечить больше нечего. И так без слез не взглянешь, так он еще себе свечечку зажег и пялится в книгу, а сам-то, поди, ничё, кроме фигу, впотьмах и разобрать не может!
Рэйн тяжело вздохнул, прикрыл глаза, усмехнулся, а уже после как-то обреченно покачал головой.
— Просто, — вновь вздохнув, заговорил он, — у меня болят глаза.
— Да ладно, с чего бы? — притворно изумилась я. — Я, конечно, понимаю, что мне, старому дураку, не понять, но ты-то должен был додуматься, что раз что-то болит, то сие не просто так! Иди ложись, — уже серьезно сказала я, — глаза твои болят потому, что третий этап отравления Серой Морой — это слепота, а следом и глухота. Каждый орган твоего тела будет отказывать один за другим, так что не стоит затягивать с лечением, пока это еще обратимо.
Устало прикрыв глаза, Рэйн кивнул, а после осторожно поднялся с кресла и подошел ко мне, протянув обе руки. В этот момент простынь опала к его ногам и глава дома Ариен предстал передо мной в своем первозданном виде. Что же, должна признаться, даже в своем плачевном состоянии он выглядел… Нет, не так: я могла представить, каким этот мужчина был прежде, и посмотреть было на что.
Но поскольку я не была практиканткой-третьекурсницей, то стыдливо румяниться не собиралась, как и думать о том, что к делу не имело ни малейшего отношения. Есть тело, которому нужна рука целителя, и между двумя этими составляющими не может быть ни смущения, ни стыдливости, ни брезгливости.
Сняв перчатки, я тут же коснулась его запястий, убирая боль. Рэйнхард, казалось, даже затаил дыхание в ожидании тех ощущений, что несло с собой мое прикосновение.
— Ложись, — отойдя от него, я начала доставать из мешка все то, что мне удалось приготовить сегодня. Сначала нужно было принять то, что полагалось внутрь.
— Что это? — осторожно понюхав бутылочку, предложенную мной, и смешно сморщив нос, поинтересовался Рэйн.
— Какая-то хрень, — пожала я плечами.
И надо было видеть, как вытянулось его лицо в этот момент и округлились глаза, чтобы осознать, чего мне стоило сохранить невозмутимость!
— Что, — развела я руки в стороны, — разве это я задаю глупые вопросы?
— Я не считаю, что мой вопрос — глупый, — отчеканил он каждое слово.
— Он бесполезный, а стало быть, глупый. Что ты спрашиваешь всякую ерунду, как будто я должен поверить в то, что твои люди не следят за тем, что я покупаю, а впоследствии делаю у «себя» в комнате. Ты прекрасно знаешь и что это, и из чего сделано.
— Да, — зло ответил Рэйн, — как и то, что ты намешал туда дорогущей травы от поноса!
Ну наконец-то он озверел!
— И что? Тебе жалко, что ли? Подумаешь, денек-другой воздержишься…
— Я последний раз нормально спрашиваю…
— Не-не-не, — помахала я указательным пальцем, — не так. Ты должен сказать: «Я спросил в последний раз и просто буду делать то, что говорит мой целитель». Помнишь же пункт нашего договора о том, что ты «не будешь меня доставать глупыми вопросами»?
— Я…
— Забыл? Так и знал, — печально вздохнула я. — Как тебя во главе Ариен только поставили-то, — ну вот я и шагнула на ту самую заповедную землю, которая была способна лишить привычного равновесия столь замкнутого и уравновешенного типа.
После этих моих слов он нарочито медленно отставил бутылочку, поднялся на ноги, подошел ко мне бесшумной, хищной походкой. Его взгляд будто впился в меня, как если бы ему было по силам одним только им удержать меня на месте и раздавить. Его дыхание было частым и прерывистым — как раз то, что мне нужно! Он был зол, как демон из преисподней Айда! Тут же его руки стальными тисками вцепились в полы моей куртки, и я с каким-то детским восторгом ощутила, как взмываю вверх. Серьезно говорю, так весело мне давно не было! Нет, слава Двуликому, он не стал меня швырять, а вместо этого встряхнул туда-сюда, так что я едва не расхохоталась в голос. Так меня в детстве подкидывал отец… потом как-то все стеснялись.
— Да что ты о себе возомнил?! Ты, — зарычал он, готовясь к возмутительной по своему содержанию тираде, когда я уже легко могла дотянуться до нескольких точек на его груди и шее, которые позволили бы его ненадолго обездвижить. Что я, собственно, и сделала. Мужчина как-то накренился — и едва не погреб меня под своим телом, но, вовремя изловчившись, я все же толкнула его на бок, а сама, не тратя времени даром, схватила бутылочку и, открыв ему рот, влила содержимое внутрь, заставив проглотить. Рэйнхард явно был ошарашен. Всего за несколько секунд его оглушили, тело перестало его слушаться, он упал, ему в рот влили лекарство, а теперь заботливо гладили по голове, приговаривая:
— «От поноса»… Ну скажешь тоже, — покачала я головой, — кто ж такую траву на г…о переводить будет. Это особая трава, Рэйнхард Эль Ариен, которая в сочетании с теми компонентами и твоей злостью выведет из организма уже накопленный яд. Двуликий знает почему, но именно когда ее употребляешь при стрессовых ситуациях или нагрузках, она лучше действует. Так что можешь еще покипеть от злости, сейчас это полезно, как раз хватит на то, чтобы твое сердце успело разнести ее по всему организму, пока она не потеряла своих свойств, — усмехнулась я.
Он уснул, так и не придя в себя после моих… процедур. Это, должно быть, и хорошо, потому как одно дело — объяснить, почему так поступила, и совсем другое — понять, почему именно так поступил этот мерзкий гадливый старикашка. Голова Рэйна покоилась на моих коленях, а я продолжала механически гладить его по волосам, параллельно вплетая через это действие нити собственной силы. Мысли мои были далеки и концентрировались лишь на том, что необходимо сделать за эту ночь. Но все же было и еще кое-что, что беспокоило меня.
Вторые сутки моего пребывания под крылом Ариен подходили к концу. И то, что я ощущала сейчас через прикосновения к этому мужчине, мне не нравилось совершенно. Вчера я хорошо почистила его кровь. Очень хорошо почистила! Сегодня оставалось вывести остатки яда из организма и начать восстановительный процесс в полном объеме. Но сейчас я ясно ощущала, что картина в общем-то не изменилась. То, что я убрала вчера, было вновь на своем месте. А это могло значить лишь одно, учитывая то, что своей комнаты он не покидал: то, что травило его, принесли сюда.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4