Глава вторая
СССР; Московская область.
1964 год.
— Давай-ка пошустрее, малец, — широко вышагивал по пыльной дороге Архип Алексеевич.
Проселок серой ленточкой извивался вдоль широкого засеянного пшеницей поля. По другую сторону зеленела молодая березовая рощица.
Сын поспевал за отцом, лишь перейдя на бег. В одной руке он нес узелок с куском хлеба и крынкой молока. В другой держал пруток, коим на ходу срубал растущие вдоль проселка одуванчики. После очередного взмаха из густой травы испуганно вспорхнула и унеслась прочь птица.
Удивленный Леша остановился и после секундной заминки осторожно ступил в траву, желая осмотреть то место, откуда вылетела пичуга. Приблизившись, он положил узелок, присел и осторожно раздвинул траву.
Перед ним лежало птичье гнездо с яйцами.
— Не тронь, — позвучал рядом голос отца.
Вздрогнув, мальчишка обернулся. Заметив, что сын отстал, Архип вернулся и стоял чуть позади.
— Не тронь, — ласково повторил он. — Учует птица, что человек трогал, и больше не вернется.
— А это домик ее?
— Домик.
Архип Алексеевич повернулся, чтоб продолжить путь. Но Леша не торопился встать с коленок.
— А спит она тут же? — спросил он.
— Да кто ее знает…
— Бать, ну скажи, где птичка спит: тут в гнезде или на ветке?
— Надо тебе — сам узнаешь, — проворчал тот. — Пошли, говорю!
Он уже вернулся с обочины на дорогу и вновь широко шагал, не оборачиваясь. Леша с явным сожалением бросил последний взгляд на гнездо и поспешил за отцом…
* * *
После ареста по ложному доносу Архип Алексеевич был отправлен по этапу в один из сибирских лагерей. Жилось там тяжело: работать приходилось по двенадцать часов в сутки, кормили плохо, на отдых и восстановление сил почти не оставалось времени. Там же он едва не погиб — якобы при попытке к бегству.
Охраной был изобретен довольно хитрый и жестокий способ для расправы с неугодными. Конвоиры заранее подговаривали кого-то из заключенных, и те по дороге из барака или после рабочей смены выталкивали обреченного на смерть из строя. Не ожидавший подвоха человек оказывался на обочине, и это было достаточное основание — охрана мгновенно открывала огонь на поражение.
Этим же способом они хотели покончить и с Архипом Алексеевичем. Но нашлись добрые люди — предупредили. Внутренне он был готов к провокации, и когда сосед по шеренге попытался вытолкнуть из строя, Архип увернулся. Не рассчитав свои силы, провокатор сам оказался на обочине и тут же получил пулю.
А немногим позже в Сиблаге начался массовый мор скота. Архип был опытным специалистом и помог остановить падеж.
Этот поступок оценило большое начальство и затребовало для изучения его личное дело. Ну а далее в судьбу Архипа вмешался его величество Случай: дело попало к человеку по фамилии Лудьзиш. Именно с ним много лет назад Архип Алексеевич служил в дивизии латышских стрелков.
Прочитав в деле приговор, Лудьзиш схватился за голову: «Архип Леонов — враг народа?! Да вы с ума сошли! Кто угодно, только не он!..»
В результате в скором времени его освободили. Более того, даже предложили вчерашнему зэку занять должность управляющего хозяйством Сиблага. Но Архип отказался. Не хотел больше сотрудничать с этой властью.
В 1939 году Архипа Алексеевича полностью реабилитировали, и он вернулся домой к семье.
* * *
Из Дома офицеров на высокое крыльцо вышел генерал Каманин. В руках у него была стопка листов с напечатанным текстом; позади его сопровождали молодые адъютанты и помощники — майор и два капитана. Пробегая взглядом по написанному, генерал передавал помощникам листок за листком.
— По смыслу составлено правильно, а по форме — нет, — ворчливо говорил он, не отрываясь от текста. — Не хватает жесткости и официального тона…
В этот момент дверь Дома офицеров приоткрылась и на крыльцо, прихрамывая, вышел Леонов. Судя по сбившемуся дыханию, ему пришлось догонять Каманина.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться? — замер Алексей в двух шагах.
— Нет, — коротко ответил тот, продолжая изучать бумаги.
— Виноват. Просьба у меня небольшая.
— Вообще-то я сказал: нет.
Но от Леонова не так просто было отделаться. Он напористо продолжал:
— Пожалуйста, распорядитесь, чтоб меня впустили к подполковнику Беляеву!
Углубившись в чтение, Каманин начал спускаться по ступеням крыльца в направлении ожидавшей машины.
На ходу бросил:
— Это пусть доктора решают.
— Да они уже решили — не пускать! Но и Павел никого не желает видеть! Расстроился, понимаете? А я хочу поддержать боевой дух товарища. Пожалуйста, помогите, товарищ генерал.
— У Беляева очень серьезная травма, — проговорил Каманин, не отрываясь от прочтения текста. И процитировал по памяти диагноз врачей: «Закрытый оскольчатый перелом диафизов обеих костей левой голени со смещением отломков».
Алексей знал о сложном переломе, но отступать не собирался.
Остановившись на последней ступеньке, генерал обернулся, удивленно посмотрел на упрямого майора и только теперь заметил его хромоту.
— У тебя-то что с ногой? — тревожно спросил он.
— А? Да это так… отсидел, пока ждал вас.
С тяжелым вздохом прикрыв глаза, Каманин спросил:
— Леонов, знаешь, почему я тебе еще пинка под зад не дал?
— Никак нет.
— Вот и я не знаю почему. Продолжайте тренировки…
Лицо Алексея расплылось в счастливой улыбке. От нахлынувшей радости он не знал, как отблагодарить начальство.
— Спасибо, товарищ генерал! Мы оправдаем ваше доверие! Скоро Павел выздоровеет и… Вот увидите!
— Отныне твой напарник — майор Хрунов, — сказал как отрезал Каманин.
И двинулся дальше.
— Хрунов?.. — улыбка вмиг слетела с лица Алексея. Секунда ушла на полное осмысление информации, после чего он заговорил быстро и убедительно: — А как же Павел?! Послушайте, он не виноват в случившемся — честное слово! Я прыгнул первым и спровоцировал его прыжок, понимаете? Он же не хотел…
— Знаю. Читал я это в твоем рапорте, — подошел генерал к машине. Отдав адъютантам бумаги, распахнул заднюю дверцу. Но прежде чем расположиться на мягком диване, ободряюще хлопнул будущего космонавта по плечу: — Ты не волнуйся. Беляев немного отдохнет, подлечится. Офицер он все-таки немолодой — сороковник скоро. Пусть восстановит здоровье. А программу мы прерывать и тормозить — не имеем права. Так что продолжай тренировки с Хруновым.
— Так точно… Понял, товарищ генерал, — бормотал Алексей, глядя вслед отъезжавшей машине.
* * *
Для выживания космонавта в открытом космосе — в условиях вакуума, сверхнизких температур и жесткого космического излучения — требовались специальные скафандры. Их разработка была поручена заводу № 918 (ныне «ОАО „НПП“ Звезда»). Для первых космонавтов был создан аварийно-спасательный скафандр СК-1.
Скафандры шились по размерам — индивидуально для каждого космонавта. Состояли из двух слоев: силового лавсанового и герметичного резинового. Сверху имелся ярко-оранжевый чехол для облегчения процесса поиска приземлившегося космонавта. Шлем был несъемным и не поворачивался вместе с головой владельца, поэтому на рукаве имелось специальное зеркало для увеличения обзора.
Немногим известно, что в создании СК-1 активное участие принимала Варвара Васильевна Чичагова — гордость советской науки, позже принявшая монашеский постриг и ставшая игуменьей Новодевичьего монастыря.
В скафандрах СК-1 побывали на орбите Юрий Гагарин, Герман Титов, Павел Попович, Валерий Быковский. Для Валентины Терешковой в 1963 году изготовили специальный СК-2, учитывающий особенности женской анатомии и физиологии.
Тем не менее скафандры СК были легкими, весившими всего около тридцати килограммов и совершенно не приспособленными для выхода в открытый космос. Они годились для нормальной работы в герметичной, изолированной и защищенной от космического излучения кабине. При разгерметизации, но при сносной температуре, а также при отсутствии солнечной радиации космонавт мог продержаться в нем до пяти часов. Также СК обеспечивал защиту космонавта при катапультировании и сохранение тепла в течение двенадцати часов при нахождении в холодной воде.
Для работы в открытом космосе требовалась принципиально другая «одежка». И такая была создана.
Новый скафандр получил название «Беркут». Для увеличения надежности в его состав включили дополнительную герметичную оболочку, а верхний слой сшили из специальной металлизированной ткани — экранно-вакуумной изоляции. Готовый скафандр представлял собой термос, состоящий из множества слоев пластиковой ткани, покрытой алюминием. Поменялся и цвет скафандра — для лучшего отражения солнечных лучей он стал белым, а на шлеме с той же целью был установлен специальный светофильтр. В таком костюме хоть и кратковременно, но с относительной безопасностью можно было находиться в открытом космосе.
В итоге «Беркут» прилично потяжелел. Сам скафандр весил двадцать килограммов, а ранец с заключенной в нем системой жизнеобеспечения — почти двадцать два. Помимо системы вентилирования в ранце находились два баллона с кислородом объемом по два литра каждый и манометр для контроля давления. Всевозможные шланги, штуцеры и прочие вспомогательные приспособления также добавляли килограммы веса.
В итоге скафандр получился тяжелым, однако в условиях невесомости его масса решающей роли не играла. Куда большее неудобство доставляло давление воздуха, который закачивался под герметичную оболочку. Именно он делал скафандр жестким и неподатливым.
Понимая сложности при эксплуатации данного изделия, руководство сделало упор на физическую подготовку космонавтов. Летом им ежедневно приходилось совершать кроссы, зимой — лыжные пробежки; в спортивном зале они занимались тяжелой атлетикой и спортивной гимнастикой. Помимо этого комплекс тренировок для более совершенного владения своим телом включал в себя плавание, прыжки на батуте, упражнения на вращающейся «скамье Жуковского» и прочее.
* * *
После долгих усилий ритуал облачения был закончен.
Леонов с трудом поднялся со специального стула, потоптался на месте и дважды подпрыгнул, опробуя надетый скафандр.
Эти движения больших усилий не требовали. А вот шевелить руками в неповоротливых рукавах оказалось куда сложнее.
Морщась от напряжения, он с трудом согнул в локте правую руку, потом левую… И подумал: «Как же в нем неудобно! А если, выйдя в открытый космос, придется что-то делать? Снимать крышки лючков, менять антенны, ремонтировать навесное оборудование?..»
— Чего там у тебя за проблема? — с улыбкой на лице спросил Хрунов. — Чешется? Давай почешу.
— Себе почеши, — огрызнулся Алексей.
Новый член экипажа в ответ засмеялся. Посмотрев на его кривую улыбку, Леонов с грустью вспомнил Павла Беляева…
* * *
И снова в небе над подмосковным военным аэродромом гудели турбины специального самолета-лаборатории «Ту-104». Он то взмывал вверх, заставляя пассажиров и экипаж испытывать повышенные перегрузки, то плавно опускал нос, кратковременно создавая внутри фюзеляжа искусственную невесомость.
В его чреве находился все тот же полноразмерный макет космического корабля с присоединенным к выходу надувным шлюзом. В качестве командира экипажа работал Хрунов; он находился в капсуле «Восхода» и наблюдал за Леоновым.
Переход из корабля в шлюз и выход в «космическое пространство» одетый в тяжелый скафандр Алексей полностью освоил. Теперь перед ним стояла нелегкая задача вернуться обратно. И если покидание тесного цилиндрического пространства проходило без особых проблем, то обратный маневр не получался — в каждой попытке космонавт по той или иной причине терпел фиаско.
Вот и на этот раз он не вписался в отведенные временные рамки: экипаж вывел самолет из режима снижения, эффект невесомости закончился, и не успевший забраться в шлюз Леонов грохнулся на маты.
— Знаешь, что я думаю? — высунулся из макета Хрунов.
— Ну и что ты там думаешь? — раздраженно спросил Алексей.
Он с трудом принял сидячее положение и расправлял петли длинного фала. Движения были резкими, по сосредоточенному лицу стекали крупные капли пота.
— Двигаться тебе надо быстрее — вот что.
— Вот это точно! Правильно! Как же я сам раньше не догадался?! Только, видишь ли, в чем дело — скафандр весит под сотню килограммов и малейшее движение тела провоцирует в невесомости его инерцию. — Покончив с фалом, Леонов смотрел на шлюз. Поморщившись, добавил: — Да еще приходится лезть в него ногами вперед. Вот и получается, что ни хрена не видишь, куда двигаешься.
— Тогда перерыв? — предложил Хрунов уставшему напарнику.
Оттолкнувшись от матов, Алексей поднялся на ноги.
— Нет. Давай еще разок…
* * *
В ОКБ по-прежнему кипела напряженная работа. Десятки различных специалистов в три смены заканчивали работы по строительству и доводке «Восхода-2».
Готовый шлюз находился неподалеку от основного стапеля; рядом у большого стола с разложенными чертежами стояли Леонов и Хрунов. Перед ними на стуле сидел Королев. Лица у всех были озабоченными.
— Сколько сеансов невесомости отработали в последнем полете? — спокойно спросил Главный.
— Пять, — ответил Хрунов.
— И ни одного успешного возвращения в шлюз?
— Ни одного.
Сергей Павлович пристально посмотрел на Леонова.
— Хотелось бы услышать о причинах из первых уст. Что вам мешает, товарищ майор?
После секундного замешательства Алексей быстро заговорил:
— По нашему мнению, причин несколько. Одна из них — неудобный скафандр. «Беркутом» он только называется, а на самом деле это какой-то… асбестовый гроб. Честное слово! Но у меня есть предложение. Можно?
Королев неохотно кивнул. И, обернувшись к Раушенбаху, позвал:
— Борис Викторович! Подойди…
Леонов тем временем достал из тубуса чертежи, развернул их и разложил на столе перед Главным конструктором и подошедшим Раушенбахом.
К удивлению мэтров, отечественной космонавтики на листе оказался вполне грамотный с инженерной точки зрения чертеж скафандра «Беркут». Проблемные узлы были изображены отдельно. Все чертежи снабжены сносками; расчеты и выкладки размещались в нижней таблице.
Королев с Раушенбахом склонились над столом и с удивлением наблюдали, как Леонов наложил на чертеж лист кальки с изображенными шарнирами. Выровняв кальку, он схватил лежащий рядом рейсфедер и прижал им бумажную конструкцию.
— Для того чтобы подтягивать фал и управлять своим телом, необходима хотя бы минимальная гибкость, — с жаром принялся объяснять свою идею космонавт. — Обратите внимание: здесь изображены шарниры в местах плечевых, локтевых и кистевых сгибов для большей свободы движения…
Поворачивая лист кальки, он продемонстрировал улучшенную подвижность и торжествующе повернулся к Королеву.
— Сами чертили? — по-отечески тепло взглянул на него Раушенбах.
— Так точно, — кивнул Алексей и продолжил: — Кроме того, происходит корреляция с общим давлением внутри скафандра…
Борис Викторович с сожалением перебил:
— Мы предполагаем работу в этом направлении. Но вы, ребятушки, должны понимать: чтобы такой скафандр появился на свет, нужно год-два. А то и два с половиной.
— А у нас их, товарищ Леонов, попросту нет, — раздраженно добавил Королев.
— Я понимаю, Сергей Павлович…
Евгений Хрунов решил помочь товарищу и, сделав шаг вперед, достал из кармана елочную игрушку на тонкой нитке.
— А если «поиграть» с местом крепления фала? — запальчиво сказал он, показывая качавшуюся на нитке игрушку.
— Что, простите? — не понял Главный. — Зачем?
— Сейчас фал крепится к поясу скафандра в районе центра масс космонавта, и по технологии он должен войти в шлюз ногами вперед, верно?
Мэтры молча взирали на Хрунова.
— А что, если закрепить фал в верхней части скафандра и войти в шлюз головой? Мне кажется, будет правильнее, если космонавт увидит, куда движется, — продолжил тот. — То есть пойдет головой вперед.
Переглянувшись в Раушенбахом, Королев оглянулся к инженерам, копавшимся у шлюза.
— Товарищи, оставьте нас на три минуты, — попросил он.
Те прекратили работу и отошли на десяток метров.
— Вперед, — кивнул Главный конструктор.
— Что? — не понял Хрунов.
— В шлюз.
— Я?
— Да-да. Как вы там хотели — головой вперед? Прошу вас.
Евгений решительно подошел к открытому шлюзовому люку, наклонился и залез вперед головой.
— Давайте-давайте, — подначивал Главный. — Залезли?
— Так точно, — послышался сдавленный голос Хрунова.
— А теперь развернитесь мордой к люку.
— Зачем?
— Чтобы закрыть его вручную.
— Так он же автоматический!
— Он автоматический в девяти из десяти случаев, — возразил Сергей Павлович. — А сейчас давайте представим, что вам не подфартило и автоматически крышка люка не закрылась. Попробуйте закрыть ее вручную.
Из шлюза послышалось кряхтенье — Хрунов пытался развернуться на сто восемьдесят градусов, но застрял в узком горлышке.
— А теперь представьте, что на вас неудобный скафандр и заканчивается кислород. Представили?
— Так точно, — расстроенно ответил Евгений.
Королев подвел итог короткого эксперимента:
— Все. Вы погибли. И ваш напарник — тоже.
Наблюдавший за этой картиной Леонов пристыженно вернулся к столу и свернул свой чертеж.
— Все ясно, Сергей Павлович. Извините за беспокойство — будем работать на текущую задачу, — негромко сказал он. — Мы готовы лететь хоть в кандалах, хоть в кольчугах.
— Мы и так — народ, который от рождения летает в кандалах, — примирительно сказал Главный. — А представляете, что было бы, если их снять? Потеряли бы равновесие и разбились бы к чертям собачьим. Вот такой мы народ. Идите.
— Есть.
— Чертежи оставьте…
* * *
В 1943 году Алексей Архипович начал посещать начальную школу в Кемерово. Среди прочих увлечений юноши была роспись старых русских печей, которой он научился у живших по соседству с его семьей украинских переселенцев. С годами одни увлечения забывались, на смену им приходили другие, но изобразительное искусство занимало все более значимое место в его жизни.
Однажды во время школьной перемены он увидел у своего одноклассника книгу с черно-белыми иллюстрациями картин художника Айвазовского. Картины произвели на Лешу огромное впечатление, и он загорелся желанием приобрести эту книгу. Обошлась она ему по тем временам невероятно дорого — в уплату пришлось каждый день в течение месяца отдавать однокласснику весь скудный ученический паек: пятьдесят граммов хлеба и маленький кусочек сахара.
Но зато книга с великолепными иллюстрациями теперь была собственностью Алексея, а художник Айвазовский стал его любимым художником.
* * *
Утро редкого выходного дня Леонов решил посвятить любимому хобби — живописи. Разложив на журнальном столике группу предметов: портативный радиоприемник, модель космической ракеты, планшет, блокнот с авторучкой, офицерскую фуражку и яблоко, он прикрепил к мольберту лист свежего картона и принялся делать набросок…
Сегодня у Алексея все получалось. Однако спустя пару часов в комнату заглянула супруга Светлана.
— Обед стынет, Леша, — напомнила она. Заинтересовавшись работой мужа, подошла ближе и, рассмотрев почти законченный натюрморт, оценила: — Похоже.
— Свет, я тебе уже говорил, что для художников «похоже» — наихудший комплимент.
— А это комплимент не художнику, а космонавту с кисточкой. Который, между прочим, мог бы стать и очень хорошим художником.
— Чуть-чуть в сторонку от освещения, — попросил он. — А космос как же?
— Разве настоящему художнику, чтобы попасть в космос, — обязательно лететь туда на ракете?
— Да я сквозь потолок звезды вижу. Точнее, потолка не замечаю — смотрю сквозь него и вижу небо. Да я бы и до луны на велике доехал бы! Жаль, что таких великов нет…
— Обедать, — с театральной строгостью сказала Светлана.
И отправилась на кухню.
Вместо нее в комнату забежала дочь Вика. Увидев на столике яблоко, она схватила его.
— Ой, а мне можно?
— Можно. Но после обеда, — ответил папа, забрав у дочери спелый фрукт.
— Тогда пойдем обедать прямо сейчас! — крикнула она, выбежав в коридор.
Алексей посмотрел на яблоко. Покрутив его в ладони, он заметил темное пятнышко.
«Им же угостил меня Павел, — припомнил он. — Тогда… в самолете. Перед роковым прыжком…»
* * *
Сквозь единственное окно палаты травматологического отделения была видна верхушка дерева, покачивающаяся от слабого ветра на фоне синего неба. Врачи навещали Беляева три-четыре раза в день. Столько же раз медсестра приносила поднос с разнообразным питанием. А остальное время он либо читал книжки, либо подолгу глядел в небо.
Сейчас его бездонную голубизну расчерчивал инверсионным следом маленький истребитель, летевший куда-то на юго-восток. «Тренировочный полет, — догадался Павел. — Эх, когда теперь доведется полетать?..»
Истребитель поравнялся с краем оконного проема и скрылся из вида. Постепенно стих доносящийся из-за приоткрытой рамы далекий гул. В палате снова стало тихо.
Беляев вздохнул, перебирая возможные варианты развлечений. До обеда еще было далеко и следовало чем-то себя занять. В окно таращиться надоело. Спать не хотелось. Последнюю книгу он вчера дочитал, а парочку свежих ребята из отряда обещали принести только вечером после ужина.
Внезапно за окном появилась тень. Павел вновь повернул голову вправо и увидел довольное лицо Леонова.
— Здорово, — тихо сказал тот, толкнув раму.
Рама со крипом отворилась внутрь палаты; Алексей нагнулся, подцепил что-то тяжелое и с усилием приподнял. Через секунду он поставил на подоконник тяжелую гирю. Затем рядом, странно звякнув, опустился набитый каким-то железом рюкзак.
Беляев смотрел на все это спокойно и без эмоций.
— Правильно — лучше молчи. Говорить буду я, — прокомментировал Леонов холодную встречу и залез в палату. — Так, ну что? Начинаем программу по восстановлению физической формы. Ты согласен?..
На самом деле вопрос прозвучал так… из вежливости и согласия не требовал. Все товарищи по отряду космонавтов знали: если Алексей чего-то удумал — остановить его могло только чудо.
Он проворно извлек из рюкзака составные части странного механизма и принялся собирать их, прилаживая к кареткам кровати. Судя по виду конструкции, это был противовес для травмированной ноги товарища.
— Жизнь у меня одна. И напарник тоже один — с другим я не полечу, — деловито рассуждал Леонов, закручивая на винтах гайки. — Сейчас, конечно, приходится тренироваться с Хруновым, чтобы не терять форму и не прерывать учебный цикл. А как только ты восстановишься — мы с тобой сразу идем к начальству и подаем рапорт на прохождение медкомиссии. Улавливаешь, Паша? И все будет хорошо…
Покончив со сборкой, он начал протягивать через конструкцию металлический тросик.
— Хорошо, что врачи собрали по косточкам твою ногу. Это очень хорошо! А то, что не обещают быстрого выздоровления — так это вообще ерунда…
— Алексей, посмотри на меня, — впервые подал голос Беляев.
— Ну, — ковыряясь с последней железкой, отозвался тот снизу.
— И заодно услышь.
— Ну. Смотрю и слушаю.
— Я с тобой никуда не полечу.
— Чем же я тебе так противен? — как ни в чем не бывало спросил Леонов.
Павел приподнялся, поправил сбившуюся в комок подушку.
— Да не в этом дело. Страха ты не знаешь. А это очень плохо.
— Есть страх. Слушай, я тебе сейчас одну историю расскажу — из детства…
— Уйди, Леша.
— …И ты сразу поймешь, о чем я тебе говорю…
Он торопливо доделывал противовес. А Беляев неподвижно лежал на кровати и смотрел в белый потолок.
Внезапно он повысил голос и достаточно жестко произнес:
— Ты не понял меня?!
— Нет, ну ты чего? — на секунду прервался молодой коллега. — Леоновы просто так не уходят. Ты чего в самом деле? Сейчас доделаю и тогда уйду.
Ему оставался последний штрих. Приподняв гирю, он подвесил ее на крюке, висевшем на болтавшемся тросике. Травмированная нога Беляева тут же пружинисто приподнялась над кроватью.
— Вот так! Понял?! Давай, качай!
От неожиданности Павел забыл обиду и злость. Поднапрягшись, он потянул ногой механизм вниз. Получилось — натянувшийся тросик приподнял гирю.
— Раз-два, раз-два, — командовал Алексей. — Посмотри, как хорошо все работает!
Несколько раз проделав упражнение, Беляев так увлекся, что в следующий раз сделал это слишком резко. Из конструкции со звоном вылетела какая-то металлическая пластина. Нога резко упала на кровать.
И тут же палату огласил истошный крик Павла.
— Давай помогу! Давай… — суетился вокруг него Леонов. — Больно?..
Тотчас распахнулась дверь — в палату вбежали медсестры. Следом появился встревоженный дежурный врач.
— Иди к чертовой матери! Убирайся отсюда! — превозмогая боль, запустил Павел подушкой в Алексея.
Поймав пущенный в него «снаряд», тот сунул его в руки медсестры и направился к выходу.
— У нас все нормально. Мы разобрались, — говорил он на ходу.
— Убирайся!.. — мчалось ему вслед из палаты. — И чтоб я тебя больше не видел!..
