Глава 24
…Сидя за массивным, сколоченным из прочных дубовых досок столом, генерал-майор Дильсман пристально смотрел, как над стоящим перед ним стаканом с крепким ароматным чаем поднимается к потолку теплый невесомый пар. Внешне спокойный, он испытывал сильное внутреннее волнение, и тому было достаточно причин.
Во-первых, прошло уже три часа с момента, как он разговаривал с фон Ройгсом. Больше от оберст-лейтенанта известий не поступало, и Дильсман предполагал самое худшее.
Во-вторых, отправленная на помощь защитникам моста танковая рота была атакована на марше русскими штурмовиками. Ее командир успел передать, что потери очень большие. Затем связь прервалась, и что произошло дальше, являлось для Дильсмана неразрешимой загадкой. Хотя здравый смысл ему подсказывал, что к месту назначения, то есть к переправе, танки, скорее всего, не добрались.
Все это, как упоминалось выше, очень тревожило генерал-майора. Как и минувшей ночью, он пребывал в неведении и напряженно размышлял, что еще в данной ситуации можно сделать. Однако на ум ничего путного не шло, и Дильсман вызвал своего адъютанта.
— Бруно, — крикнул он, — зайдите ко мне!
Голос Дильсмана еще отдавался эхом среди бревенчатых стен, а межкомнатная дверь уже распахнулась, и на пороге возник лейтенант Закс.
— Слушаю, господин генерал-майор! — щелкнув каблуками, сказал он.
— Есть новости от фон Ройгса?
— Никак нет!
— А майор Ридмерц?
— Тоже молчит, господин генерал-майор!
— Плохо, — пожевав губами, произнес Дильсман. — А что люфтваффе?
— Обещают поднять в воздух самолет-разведчик через сорок семь минут! — посмотрев на часы, висящие на стене, ответил Закс.
— Что ж, будем ждать, похоже, ничего другого нам не остается, — прошептал Дильсман.
Отпустив лейтенанта кивком головы, он вышел из-за стола и приблизился к окну. Настежь распахнув обе створки, генерал-майор полной грудью вдохнул ворвавшийся в комнату свежий августовский воздух и прикрыл глаза, подставляя лицо колышущему занавески мягкому теплому ветерку и уносясь мыслями куда-то очень далеко…
* * *
…Отправив доставленных из березовой рощи гитлеровцев на трофейных мотоциклах к мосту, Артем Кочергин забрался в бронеавтомобиль и связался с полковником Думининым. Выслушав майора, комбриг сообщил, что выделил разведчикам в качестве огневой поддержки восемь «тридцатьчетверок» и пять легких «Т-60». Просьбу Артема добавить к ним еще парочку «КВ-1» Думинин категорически отверг, предложив довольствоваться тем, что дают. Впрочем, несмотря на этот жесткий и решительный отказ, Кочергин был вполне удовлетворен состоявшимся с командиром бригады разговором, поскольку рассчитывал получить в свое распоряжение самое большее пять или семь, но уж никак не тринадцать машин!
Выбравшись из нагревшегося на солнце и насквозь пропитанного бензиновыми парами чрева бронеавтомобиля, Артем перекурил с разведчиками, одновременно проведя с ними короткий инструктаж, а когда на дороге появился силуэт головной «тридцатьчетверки», дал команду подчиненным трогаться вперед.
Урча моторами, колонна взяла курс на запад, но уже в несколько ином порядке, чем ранее. Экипажи трех мотоциклов выдвинулись в дозор. За ними, отставая на четверть километра, ехали Кочергин с Ермишиным на «Бантаме», капитан Нефедов в броневике и остальные мотоциклисты. Лязгающие гусеницами танки следовали позади этой группы, соблюдая некоторую дистанцию.
Преодолев около двадцати километров и не встретив на своем пути не только сопротивления, но даже намеков на присутствие неприятеля, за исключением полутора десятков уничтоженных нашей авиацией в чистом поле вражеских танков, советский отряд углубился в сосновый бор. Сразу за лесом находилась деревня, где, если верить отметкам, проставленным в карте майора Кочергина, располагался штаб танковой дивизии вермахта. Поэтому Артем затормозил колонну, выставил боевое охранение и собрал командиров разведчиков и танкистов, как он любил выражаться, «на производственное совещание». Остальные бойцы тем временем получили возможность немного передохнуть, чем без промедления и воспользовались.
Естественно, не являлись исключением и Алик с Каминским. Опустившись на усыпанную мягкой опавшей хвоей землю, молодые люди завели непринужденную беседу на темы, не касающиеся войны. Поговорив, наверное, в тысячу первый раз о девушках и рыбалке, они стали мечтать о том, чем займутся после разгрома фашистов, когда наступит мир.
— Я окончу институт, буду работать инженером на заводе, — покусывая травинку, сказал Алик. — Там, глядишь, и директором стану.
— Ага, а потом министром! — подколол друга Петр.
— Все может быть, кто знает, — улыбнулся Бодарев. — А ты-то сам, чем займешься?
— Пойду в парикмахеры, — сказал Каминский и смущенно добавил: — Если возьмут, конечно.
— А куда они денутся! Ты же, как и Серега, настоящий русский герой!
— Скорее уж шведский! — рассмеялся Петр.
Алик захохотал было следом, но внезапно осекся, наморщил лоб и полез рукой за пазуху.
— Ты чего? — удивился Каминский.
— Чуть не забыл, — сказал Бодарев, доставая наружу машинку для стрижки волос, — это тебе!
— Ты где ее взял?! — воскликнул Петр.
— У раненого молодого фрица в березняке, когда заматывал его бинтом! Теперь она твоя, владей на здоровье, но, чур, первым оболванишь меня, а то зарос уже, как дикобраз!
— Даже не сомневайся!
Каминский, сияя от восторга, буквально выхватил машинку у друга и принялся вертеть ее в руках, разглядывая со всех сторон.
— Алик, здесь надпись какая-то сделана по-немецки, — сказал он и прищурился, стараясь разобрать выгравированные на внутренней стороне металлической ручки слова.
— Надеюсь, не похабная?
— Нет, если я правильно перевел, то она гласит следующее: «Моему другу Вернеру от Отто фон Ройгса»!
— Странно, я внимательно просмотрел солдатскую книжку этого унтер-офицера и хорошо помню, что его имя Артур!
— Так, может, он стянул машинку у кого-то еще и оставил себе…
— Чтобы обменять потом на самогон! — рассмеялся Бодарев, не дав Петру закончить фразу. — Дружище, какая разница, говорю еще раз, — теперь это твой военный трофей!
— А давай я прямо сейчас тебя и постригу! — блестя глазами, предложил Каминский. — Найдем подходящий пенек, у Иваныча покрывало возьмем, у него наверняка есть нечто подобное в вещмешке, десять минут и готово! Вжик-вжик!
— Боюсь, не выйдет, — покачал головой Алик, — вон Тимофеевич идет и Серега с ним, значит, снова вперед!
— Что ж, отложим наше мероприятие на более поздний срок! Думаю, к вечеру мы точно захватим вражеский штаб, тогда и опробуем инструмент! Договорились?
— Конечно, — согласился Бодарев и совсем тихо, чтобы Петр его не расслышал, добавил: — Если доживем…
* * *
…Вернувшись к столу, генерал-майор Дильсман опустился на стул, подпер голову руками и принялся разглядывать замысловатые узоры на дощатом некрашеном полу.
«Почти четырнадцать месяцев, как длится война с Россией, и ей не видно конца, — размышлял он. — Мы завязли, будто в глубоком топком болоте в стране, где многое для нас чуждо и непривычно. И примеров тому полно! Далеко ходить не надо, взять хотя бы этот злосчастный мост. Из того, что мне известно, он построен с использованием самых последних достижений инженерной и технической мысли, прочный, надежный. По нему могут передвигаться не только автомобили, но даже танки и тяжелые броневики. А дороги, которые ведут к мосту, обычные грунтовые. Разве возможно подобное в нашей стране? Конечно же нет!»
Генерал-майор неторопливо отхлебнул из стакана уже остывший чай и снова углубился в философские раздумья:
«Впрочем, я, кажется, полез куда-то не туда. Мост, дороги, дело не в них! По-другому нужно ставить вопрос: ради чего мы тут сражаемся, заливаем своей и чужой кровью города, деревни, поля? Чтобы создать великую Германию? Бред, в который верят недалекие люди, но среди немцев таких, к сожалению, большинство! Мои соотечественники, ослепленные идеями мирового господства, не понимают, что русских победить не удастся, ведь с нами воюет не одна армия, а весь народ! С каждым днем их сопротивление и ненависть только растут. Они дерутся грамотно и отчаянно. И если мы отсюда не уйдем до зимы, то, боюсь, преподнесут нам еще какой-нибудь неприятный сюрприз, рядом с которым разгром под Москвой покажется незначительным инцидентом!..»
Здесь Дильсман прервал свои умозаключения и прислушался к доносящемуся со стороны соснового леса гулу моторов.
«Наверное, возвращается фон Ройгс, — подумал он. — Правда, странно, почему оберст-лейтенант не выходил на связь, ну, да ладно, через десять минут все узнаю!»
Однако столько ему ждать не пришлось, потому что в следующее мгновение в комнату ворвался, иначе не скажешь, лейтенант Закс.
— Русские, — крикнул он, вытянув руку к окну, — не менее дюжины танков и мотоциклисты!
— Откуда они движутся? — быстро спросил Дильсман.
— Из леса, конечно! — недоуменно вскинув брови, ответил адъютант. — К нам от реки ведет только одна дорога!
— Значит, мы потеряли мост, — прошептал генерал-майор.
На окраине деревни рявкнули орудия, к ним присоединился пулемет. В ответ загрохотали пушки советских танков. С улицы донеслись крики и топот сапог бегущих солдат.
— Вам надо уходить, господин генерал-майор! — перекрывая грохот завязавшегося боя, воскликнул Закс. — Машина с работающим двигателем стоит во дворе!
— Об этом не может быть и речи, Бруно! Какой же я командир, если брошу подчиненных в тяжелый момент!
— Вы лучше меня знаете, шеф, что все наши части на северном участке, а здесь и сейчас мы располагаем лишь несколькими 37-миллиметровыми орудиями и сотней солдат, включая писарей и поваров. Этими силами русских не остановить! Повторяю, нужно уезжать, иначе вас ждет неминуемая гибель или, в лучшем случае, плен! Неужели вы хотите преподнести такой шикарный подарок большевикам?!
Дильсман нахмурился, но не потому, что адъютант назвал его шефом. Просто он отлично понимал, что Закс прав, и другого разумного варианта, кроме предложенного лейтенантом бегства, не существовало. Однако все естество командира дивизии этому противилось. Не в его характере было отступать.
Словно ища поддержки, генерал-майор обвел напряженным взглядом комнату и встретился глазами с суровым взором фюрера, чей портрет висел на стене. Посмотрев в лицо основателя национал-социализма, Дильсман мысленно выругался и неловким движением смахнул на пол пачку сигарет. Кряхтя, он наклонился, чтобы ее поднять, и тем самым, возможно, спас себе жизнь, потому что в этот момент рядом с домом разорвался снаряд.
Мощной взрывной волной выбило стекла, и сорвало с петель распахнутые оконные створки, одна из которых, залетев внутрь и кувыркаясь в воздухе, пронеслась в том самом месте, где секунду назад возвышалась над столом крупная голова генерал-майора. Помещение заволокло едким дымом, раздражающим слизистую оболочку полости рта и гортань, и временно потерявший ориентацию в пространстве невнятно ругающийся Дильсман зашелся в приступе хриплого кашля.
Закс первым пришел в себя. Подбежав по усыпанному осколками полу к матерящемуся вполголоса генерал-майору, он схватил того в охапку и выволок на улицу. Погрузив с помощью водителя плохо соображающего Дильсмана в генеральский «Хорьх», адъютант жестом приказал шоферу устроиться на заднем сиденье, сам прыгнул за руль, и машина, поднимая густые облака пыли, устремилась к выезду из деревни…
* * *
…Опустившаяся на землю августовская ночь была ясной и безветренной. В густой высокой траве стрекотали неугомонные сверчки, за околицей изредка лаяли собаки, убывающая луна плавно и неторопливо взбиралась на небосвод.
Артем Кочергин, сложив руки на груди и запрокинув голову, стоял возле избы, где еще днем располагался штаб гитлеровской танковой дивизии, и смотрел на мерцающие в вышине загадочным холодным светом тысячи далеких и прекрасных звезд. Когда-то очень давно, в счастливом и безоблачном детстве, от которого остались только обрывки воспоминаний, он также выходил на улицу перед сном и безошибочно отыскивал взглядом в темном небе ковш Большой Медведицы, похожее на корявенькую букву «М» созвездие Кассиопеи, пояс Ориона, ярко светящуюся Венеру и оранжевый Марс, прозванный Красной планетой.
С тех пор минуло около тридцати лет. Вполне себе приличный по человеческим меркам срок, считай, полжизни целого поколения. За это время дети выросли и сами стали родителями, а вроде бы еще вчера бодрые и жизнерадостные взрослые как-то незаметно превратились в старых брюзжащих ворчунов. Естественно, изменения коснулись не только людей, этих песчинок мироздания. На всем земном шаре произошли глобальные преобразования. С политической карты мира исчезли страны и империи, а на их месте возникли новые государства, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И только звезды, как и много веков назад, величественные и непоколебимые, по-прежнему блистали в бескрайнем океане вселенной, создавая у Артема ощущение умиротворения и покоя…
Со стороны надворных построек послышались мягкие шаги, и к майору подошел Сергей Буренков. Он переоделся в советскую форму и, несмотря на тяжелейшие испытания, выпавшие в том числе и на его долю прошедшим днем, выглядел бодрым и жизнерадостным. От лейтенанта пахло березовыми вениками и хозяйственным мылом.
— Не помешаю, Артем Тимофеевич? — спросил Сергей, встав сбоку от командира.
— Нисколько, друг мой! Занимай лучшее место в партере! — улыбнувшись, ответил Кочергин.
Он втянул носом воздух и одобрительно покачал головой:
— А ты, как я чувствую, деревенскую баньку уже посетил!
— Само собой, товарищ майор! С хлопцами знатно попарились!
— Молодцы! Ребята что, отдыхают?
— Какой там! Петька машинку трофейную раздобыл, сейчас, высунув язык от удовольствия, Алика стрижет!
— Надо было сначала постричься, а уж потом мыться идти!
— Мы так и хотели, но товарищ Ермишин попросил нас принять водные процедуры, пока вы будете допрашивать пленных, чтобы потом, как он выразился, «никто в парилке не путался у комбата под ногами»! — рассмеялся Буренков. — При этом старшина был весьма убедителен и чрезвычайно красноречив!
— Узнаю Павла Ивановича! — ухмыльнулся Артем.
— Кстати, он несколько лучших веничков приберег и обещал, как появитесь в бане, отхлестать ими вас от души!
— Что же, тогда я, пожалуй, пойду! Негоже заставлять Иваныча ждать!
— Извините, товарищ майор, можно еще вопрос?
— Задавай, кавалер!
— Как ваша голова, ничего?
— Да вроде нормально, как мост захватили, так все и прошло! Может, болела к перемене погоды? Я слышал, у контуженых людей такое бывает. Короче, я здоров, словно дикий бабуин!
Оба командира весело расхохотались, вспомнив комичный эпизод, произошедший в пылу сражения с Петром Каминским восемь с половиной месяцев назад.
— Ну, тогда я спокоен, — отсмеявшись и вытирая непроизвольно выступившие на глазах слезы, сказал Буренков, — легкого пара вам, товарищ генерал!
— Подколол-таки, хитрец! — добродушно произнес Кочергин, хлопнув раскрытой ладонью Сергея по плечу. — Смотри, доиграешься, возьму у Петра инструменты и сбрею твой чуб!
— Нет, Артем Тимофеевич, я давно уже вас раскусил! Вы только грозитесь, но никогда на подобное жуткое и коварное злодеяние не пойдете!
— Почему же? — прищурился Кочергин.
— Потому, что вы Человек, причем с большой буквы! — серьезно взглянув на майора, ответил Сергей. — За это все наши бойцы вас искренне любят и безоговорочно уважают!
— Скажешь тоже, — чувствуя, что краснеет, и немного смутившись, пробурчал Артем.
— Говорю, как есть, и, если понадобится, то где угодно и хоть сто раз повторю! — запальчиво воскликнул Буренков.
— Спасибо, Сережа! — с неподдельной благодарностью сказал Кочергин. — А сейчас иди спать. Утром Думинин прикатит, возможно, снова пошлет нас вперед. Не до отдыха будет уже.
— Слушаюсь, товарищ майор! — лихо козырнул Буренков и, четко по-уставному развернувшись через левое плечо, направился в сторону избы, в которой вместе с друзьями-разведчиками расположился на ночлег.
— Герта! — позвал Артем, глядя вслед удаляющемуся лейтенанту, чей силуэт, постепенно теряя очертания, медленно растворялся в темноте.
Откуда-то слева послышался дробный топот лап, и к Кочергину, виляя хвостом, подбежала его любимица.
— Пойдем, моя умница, к дяде Павлику, он тебя вкусненьким угостит, — погладив собаку, ласково произнес Артем и направился по тропинке во двор.
Гертруда, радостно гавкнув, помчалась вперед…
Завершались еще одни сутки жестокой и страшной войны. До Победы оставалось два года и девять месяцев, но об этом, естественно, никому знать было не суждено…
