Глава 2
…В конце ноября 1941 года на южных подступах к Москве шли ожесточенные бои. Советские дивизии, неся большие потери, уже несколько суток с невероятным трудом сдерживали натиск численно превосходящих сил противника. Людей катастрофически не хватало. Все, кто мог держать в руках оружие, включая штабных писарей и поваров, находились на передовой.
В один из напряженных моментов сражения на самом уязвимом участке нашей обороны гитлеровцы после артиллерийской подготовки и последовавшего за ней авианалета кинули в атаку со стороны деревни Михайловка более восьмидесяти легких и средних танков. Бронированные машины, стреляя на ходу, наступали развернутым фронтом, — тремя волнами, приблизительно по двадцать семь танков в каждой. Следом густыми цепями шли автоматчики.
Несокрушимой, как казалось немцам, мощи вермахта противостояли около семи сотен красноармейцев (все, что осталось от полка!), да переброшенные прошлой ночью им на помощь сто двадцать человек из состава отдельного разведывательного батальона и комендантский взвод. Наши бойцы кроме пистолетов, винтовок, ППШ и ручных пулеметов также имели в своем арсенале одиннадцать противотанковых ружей (ПТР) системы Дегтярева, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. И все! Больше защищать рубеж было нечем. Два последних 45-миллиметровых орудия разбомбили накануне немецкие пикировщики…
…Танки со свастикой на броне неумолимо приближались. Но пока до них оставалось еще более километра. Капитан Артем Кочергин опустил бинокль, присел на пустой ящик из-под патронов, валявшийся на дне траншеи, достал из пачки последнюю папиросу и закурил под аккомпанемент взрывающихся вокруг снарядов.
— Как дела? — разглядывая приготовленную связку трофейных немецких гранат «М-24», обратился Артем к годившемуся ему в сыновья незнакомому младшему лейтенанту, расположившемуся неподалеку.
— Нормально! — бодро ответил тот с присущим молодости оптимизмом. — Жить можно!
— Только не долго! — саркастически произнес Кочергин, но его слова потонули в грохоте близкого разрыва.
Обоих обдало проникшей в траншею, но уже ослабленной взрывной волной, а по спинам застучали комья земли вперемешку со снегом.
— Чтоб тебя, все за шиворот попало, попробуй теперь вытряси! — беззлобно выругался младший лейтенант и почему-то виновато улыбнулся. — Еще и уши заложило, зараза!
Кочергин ободряюще и немного снисходительно улыбнулся в ответ — он успел вовремя пригнуться, так что даже папироса в его руке не потухла!
— Товарищ капитан! — рядом с Артемом внезапно, словно из ниоткуда, выросла приземистая фигура красноармейца с перепачканным грязью лицом. — Майор Седов ранен! Вас срочно к себе вызывает! Его в соседний блиндаж отнесли!
— Иду! — откликнулся Кочергин, встал с ящика, положил на его крышку связку гранат и кивнул младшему лейтенанту: — Пусть полежат здесь до моего возвращения.
Тот неопределенно качнул головой в ответ.
Повесив на плечо ППШ, Артем сделал быструю затяжку и уже собрался выкинуть недокуренную папиросу, но молодой голос остановил характерное движение его руки.
— Разрешите, я добью, товарищ капитан! — младший лейтенант стоял рядом, выпрямившись в полный рост, и смущенно улыбался.
— Держи! — протянул папиросу Кочергин. — И пригнись, а то башку отстрелят!
— Спасибо! — младший лейтенант быстро присел на корточки и глубоко затянулся.
Было непонятно, за что он благодарил Артема, — за курево или за предупреждение.
— На здоровье! — на ходу буркнул Кочергин и скрылся вслед за бойцом за выступом траншеи.
Через пару минут Артем достиг блиндажа, где развернули походный лазарет, и по вырубленным в земле ступенькам спустился вниз. Все внутреннее пространство импровизированного госпиталя было забито ранеными. Некоторые громко стонали, другие лежали молча и лишь тяжело дышали. Один сержант с перебинтованными ногами громко матерился, требуя дать ему винтовку и отнести наверх, в траншею. В воздухе стоял устойчивый запах медикаментов, перевязочного материала и человеческой крови.
— Как там дела, товарищ капитан? — увидев Кочергина, взволнованным голосом спросил внезапно переставший ругаться сержант и указал глазами на выход из блиндажа.
Остальные раненые, находившиеся в сознании, разом повернули головы в сторону Артема и замерли в тревожном ожидании.
— Все как обычно, ребята! Стреляют! — громко ответил Кочергин и широко улыбнулся. — Сейчас мы фрицам парочку пилюль пропишем, и они успокоятся!
Кто-то из раненых засмеялся, другие подхватили, напряжение, охватившее людей, исчезло.
Только сейчас Артем заметил в дальнем углу блиндажа сутулую фигуру в белом халате и очень осторожно, чтобы никого случайно не задеть, стал продвигаться в этом направлении.
Человек в белом обернулся, прищурился, видимо разглядывая командирские знаки различия Кочергина, и поманил того рукой:
— Идите сюда, товарищ капитан!
При ближайшем рассмотрении сутулый доктор оказался худощавым молодым человеком с грустным взглядом. На земляном полу рядом с врачом стояли носилки, на которых с закрытыми глазами лежал мужчина средних лет крепкого телосложения с невыразительным лицом. Его грудь была плотно обмотана бинтами. Под правой ключицей на белом фоне отчетливо выделялось проступившее через повязку красное пятно.
— Военврач 3-го ранга Лариков! — представился медик. — А вы, как я понимаю, капитан Кочергин?
— Так точно! — ответил Артем.
— Товарищ майор, — наклонился к лежащему на носилках раненому Лариков, — капитан Кочергин здесь.
Раненый открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд на Артеме.
— Принимай командование, капитан, — прошептал Седов, — и запомни: танки пройти не должны! Их надо остановить любой ценой!
— Остановим, Андрей Глебович! — заверил майора Кочергин. — Все будет хорошо!
Он впервые увидел Седова только минувшей ночью, когда докладывал тому о прибытии отряда разведчиков, но имя и отчество майора почему-то запомнил сразу.
— Вот и славненько, — совсем не к месту тихо произнес майор и протянул Артему небольшой по размеру плоский металлический предмет округлой формы. — Возьми, будет тебе как талисман. Только не показывай никому!
— Что это, товарищ майор? — Кочергин покрутил двумя пальцами потускневший от времени кружок, на разных сторонах которого были выбиты цифры 1927 и 10.
— Немецкая монета, десять пфеннигов называется, еще до Гитлера выпущена. Я ее из Германии привез! — тут Седов осекся и глухо прокашлялся. — Доктор говорит, что мне такая же жизнь спасла.
— Это правда, — подтвердил Лариков и показал Артему похожий кружочек, только с глубокой вмятиной посередине. — Обе эти монеты лежали у товарища майора в левом нагрудном кармане прямо напротив сердца, и одна задержала осколок.
— Иначе бы мне крышка! — попытался усмехнуться Седов, но тут же поморщился от боли и прикрыл глаза.
— Все, закончили! — решительным тоном сказал военврач и подтолкнул Артема к выходу. — Раненому нужен покой!
Артем хотел попрощаться с Седовым, но тот, вконец обессилев, лежал без движения и только хрипло дышал. Кочергин убрал подаренную майором монету в карман и направился к выходу.
После царившего в блиндаже полумрака яркий солнечный свет резал глаза. Даже на искрящийся снег было больно, но как же приятно смотреть!
«Мороз и солнце, день чудесный…» — вспомнил Артем строку из стихотворения великого поэта и на мгновение забыл о войне, но грохот нескольких разорвавшихся неподалеку снарядов тут же вернул его к суровой действительности.
Возле блиндажа появились несколько младших командиров. Видимо, узнав о ранении Седова, они решили получить от него соответствующие указания по поводу дальнейших действий.
Кочергин жестом остановил их и, сообщив о состоянии здоровья майора, перешел к делу, быстро поставив перед каждым четкую и конкретную боевую задачу. Все «совещание» заняло чуть больше минуты. Командиры направились по своим подразделениям, Артем же, подозвав двух красноармейцев, отправил их по траншее в разные стороны передать по цепочке приказ: «Всем держаться, ни шагу назад! Кто побежит — расстрел на месте!»
А сам быстрым шагом двинулся туда, где оставил свои гранаты, по дороге успокаивая и подбадривая солдат.
Между тем первая волна немецких танков уже приблизилась на расстояние трехсот метров от наших позиций и попала в зону наиболее действительного огня расчетов противотанковых ружей. Артем с удовлетворением отметил, что майор Седов грамотно расположил бойцов-бронебойщиков таким образом, что танки, маневрируя, с целью уйти из сектора обстрела одного расчета, обязательно попадали под огонь другого. Причем самыми уязвимыми местами — бортами или кормой.
Остановившись на полпути, Кочергин приподнялся над бруствером, приложил бинокль к глазам и осмотрел поле битвы. То тут, то там со стороны наших позиций над землей поднимались небольшие облака снежной пыли, неизменно сопровождавшие каждый выстрел из противотанкового ружья.
Рядом с Артемом из вынесенной вперед ячейки вел огонь по противнику расчет бронебойщиков. И довольно успешно! Два подбитых танка со свастикой замерли на заснеженном поле. Третий пытался уйти с линии поражения и как раз подставил под выстрел свой слабо защищенный борт. Но бойцы медлили и почему-то огонь не открывали. Ефрейтор-наводчик, словно каменная статуя, недвижимо застыл, прижавшись щекой к специальному упору на прикладе противотанкового ружья. Лишь его согнутый указательный палец, лежащий на спусковом крючке, слегка дрожал. Второй красноармеец с тревогой смотрел на товарища, видимо, порываясь что-то сказать, но молчал. Томительные мгновения ожидания, казалось, превратились в вечность. Тем временем танк, объехав воронку от снаряда, уже начал разворачиваться в сторону траншеи.
— Стреляй, пехота, не спи! — крикнул Артем, в сердцах стукнув биноклем себе по бедру.
И, словно отвечая Кочергину, вокруг дульного тормоза ПТР выросло белое невесомое облачко. Краем глаза Артем заметил, что одновременно по танку выстрелили еще и откуда-то справа. Прошло несколько тягостных секунд, и немецкий танк вдруг остановился. Из его кормовой части вырвались оранжевые языки пламени.
— Есть! — торжествующе заорал ефрейтор-наводчик, поворачиваясь к Артему. — Горит, собака! Сейчас мы гадам…
Мощный взрыв потряс траншею. В эту кратчайшую долю секунды Кочергину показалось, будто гигантский кулак с чудовищной силой ударил его в грудь. Артема резко швырнуло назад, он врезался спиной в земляную стенку траншеи, издав при этом глухой утробный звук, и провалился в темноту…
Сколько времени он находился в беспамятстве, Кочергин не знал. Возвращение из небытия было постепенным. Когда первые признаки сознания проникли в его мозг, Артем, открыв глаза, но еще не вспомнив, что произошло, с каким-то «мутным» и замедленным испугом обнаружил себя лежащим на спине в глубокой, как ему показалось, канаве. Жуткая звенящая боль распирала голову. К горлу подступали тошнота и рвота.
Почти не чувствуя рук и ног, Кочергин попытался подняться, но это удалось ему не сразу. Лишь с трудом перевернув на живот свое казавшееся свинцовым тело, Артем медленно встал на четвереньки, а потом на колени. Простейшие на первый взгляд движения отозвались в мозгу капитана яростными прострелами, будто некто там внутри его черепа безумно застучал несколькими молотками одновременно, стремясь вырваться наружу. Кочергин открыл рот и сдавил голову руками, пытаясь унять эту адскую свистопляску. Вроде слегка полегчало…
Кто-то сильно тряхнул Артема за плечо. Он повернул голову и увидел молодого бойца, чумазое лицо которого показалось Кочергину знакомым. Красноармеец, судя по безостановочным движениям губ и активной жестикуляции, что-то настойчиво говорил ему, Артему.
Сначала до капитана доносились только приглушенные неясные звуки. А он в ответ лишь хлопал глазами и мотал головой. Но вскоре Артем разобрал несколько слов и даже короткое, хотя и не совсем правильное с точки зрения нормального русского языка, предложение, произнесенное красноармейцем в самом конце его монолога особенно эмоционально.
— Я уже думал вам андец, товарищ капитан! — хрипло сказал боец и почему-то засмеялся.
«Хороший знак! — обрадовался Кочергин. — У меня контузия, факт, но я слышу и понимаю этого чумазого весельчака! И боль немного утихла. Авось обойдется!»
— Дай закурить, пехота, — слегка заторможенным голосом, но более-менее разборчиво произнес Артем и, опершись на протянутую красноармейцем руку, встал.
— Не курю я! — ответил боец, передавая Артему бинокль. — Это ваш, товарищ капитан! Возле сапога лежал!
— Какого сапога? — не понял Кочергин и взглянул на свои ноги, мысленно отметив, что речь, похоже, тоже постепенно восстанавливается.
— Да вон же валяется! — ткнул рукой себе за спину красноармеец.
Только сейчас, увидев в нескольких метрах от себя на дне траншеи кроваво-грязный солдатский сапог, Артем вспомнил, что произошло. Он подошел к тому месту, где располагались бронебойщики, и в полузасыпанной ячейке обнаружил изувеченные взрывом человеческие останки. Это было все, что осталось от двух еще совсем недавно живых и здоровых людей! На бруствере своеобразным памятником погибшим, задрав ствол в небо, одиноко застыло противотанковое ружье.
Но скорбеть капитану было некогда — фашисты, потеряв половину машин из первой линии атаки и перегруппировавшись, теперь сосредоточили свой удар на правом фланге советской обороны. А освободившийся участок фронта постепенно заполняли танки, двигавшиеся следом во второй и третьей волнах. Короткое затишье сменилось звуками вновь разгорающегося сражения. Что касается вражеской пехоты, то, остановленная плотным заградительным огнем красноармейцев, она так и осталась позади гитлеровских танковых порядков и активных действий пока не предпринимала, видимо, чего-то выжидая.
— Иди сюда! — позвал бойца Кочергин, бегло осмотрев противотанковое ружье и убедившись в его исправности. — Помоги перенести ПТР и патроны не забудь! Кстати, тебя как зовут?
— Петр Каминский, — отозвался солдат, поднял с земли брезентовую сумку и, заглянув внутрь, пересчитал ее содержимое. — Двадцать патронов, товарищ капитан!
— Отлично, Петя! — сказал капитан, показывая бойцу жестом в сторону ружейного приклада. — Раз, два, взяли!
Вдвоем они достаточно быстро, насколько это вообще возможно при перемещении в полусогнутом положении по скользко-грязному и неровному дну траншеи, переступая через убитых и огибая раненых, да еще и под огнем противника, перетащили двухметровое семнадцатикилограммовое ружье на правый край наших позиций. И вовремя! Танки со свастикой завершали обходной маневр и были уже совсем близко, метров сто — не больше!
Установив ПТР на сошки между торчащими из снега кустами, Кочергин, взявшись за рукоятку, отвел затвор назад до отказа, глубоко вздохнул и, повернув голову, негромко произнес:
— Хорошая у нас позиция, Петя, заряжай!
Тот не заставил себя ждать и быстро вложил 14,5-миллиметровый патрон в патронник.
Закрыв затвор, Артем навел ружье на ближайший танк, целясь в крест на его борту, и выстрелил. Мимо! Поглядев в чем дело, Кочергин понял, что от взрыва или при переноске сбился целик.
— Патрон! — скомандовал Артем, корректируя прицел.
— Уже! — лаконично откликнулся Каминский.
Невдалеке разорвалось несколько снарядов. Впрочем, пронесшиеся над траншеей осколки не нанесли никому какого-либо урона.
Кочергин снова нажал на спусковой крючок, с удовлетворением отметив, что на этот раз он попал! Но танк как ни в чем не бывало продолжал двигаться вперед, стреляя из пулемета по укрывшимся в траншее красноармейцам. И словно нарочно подставлял под огонь новоиспеченного расчета противотанкового ружья борт и корму.
— Живучий, твою мать! — процедил сквозь зубы Артем, целясь в моторный отсек. — Получай!
Звука выстрела за грохотом боя он не расслышал, но черный дым, поваливший из двигателя, говорил сам за себя. Танк проехал еще с десяток метров и, будто уткнувшись в невидимую стену, замер.
Распахнулись люки, и немецкий экипаж стал выбираться наружу. Каминский дал по ним длинную очередь из ППШ. Двое танкистов упали. Остальные бросились ничком на снег и поползли к своим, плохо различимые за густыми клубами стелющегося над землей дыма. Вторая автоматная очередь, выпущенная Петром вдогонку, не причинила им вреда.
— Хорош палить, заряжай! — толкнул его в бок Артем. — Видишь, еще один ганс едет в гости!
Из-за подбитого танка на половину корпуса выдвинулся силуэт другой машины с выведенными на башне яркой белой краской цифрами 738. Кочергин, с шумом выдохнув воздух из легких, потянул спусковой крючок и, почувствовав, что бронебойно-зажигательная пуля ушла в цель, сразу дернул рукоятку затвора на себя. Петр тут же сноровисто вставил новый патрон. Следующий выстрел снова попал в цель. Танк остановился.
— Отъездился, фашист! — повернувшись к Каминскому, весело сказал Артем и хлопнул его ладонью по спине.
— Не совсем, — прошептал боец, показывая рукой вперед.
Кочергин взглядом проследил за его жестом и остолбенел. Башня «уничтоженного» танка неторопливо повернулась влево на девяносто градусов и замерла. Неширокое, диаметром всего лишь со спичечный коробок, дуло 50-миллиметровой пушки медленно опустилось вниз и уставилось своим черным, похожим на пустой глаз смерти, срезом прямо в лицо Артема. По крайней мере, именно такие ассоциации промелькнули в мозгу Кочергина в этот критический момент.
— Уходим, товарищ капитан! — крикнул Петр, разряжая остатки магазина ППШ в броню «семьсот тридцать восьмого».
— Поздно, ложись! — Кочергин резко толкнул бойца на землю, а сам повалился на него сверху.
Раздавшийся в ту же секунду выстрел из танковой пушки из-за ничтожно малого расстояния слился с грохотом разрыва, поднявшего вверх бесчисленные комья земли в нескольких метрах позади тыльного бруствера траншеи. Немец промазал практически в упор!
— Вставай, пехота! — потормошил Артем своего заряжающего, а когда тот поднял голову, спросил: — Патроны где?
— Вот, — поднимаясь на ноги, произнес Каминский и показал Артему брезентовую сумку, прижатую к животу.
— Тогда заряжай! Только голову не высовывай, чтобы немец не увидел!
— Есть!
Каминский осторожно зарядил ПТР и отодвинулся, освобождая место для Кочергина. Тот быстро прицелился в башню танка, приблизительно туда, где должен располагаться наводчик, и нажал на курок. Прошла секунда, другая, и еще… Артем, не отрываясь, будто находясь под воздействием гипноза, смотрел на танк. И капитану казалось, что танк тоже «смотрит» на него! Глаза в глаза!
— Чушь собачья, — прошептал Артем, приложив ладони к резко налившимся болью вискам. — Так не бывает…
— Чего не бывает, товарищ капитан? — недоумевающе спросил Каминский, приподнявшись над бруствером.
Артем не ответил. Он не мог оторвать взгляда от проклятого танка, а его голова вся теперь словно пылала изнутри. Сквозь эту рвущуюся наружу боль в мозг проник сильный тревожный гул, а перед глазами мутными видениями промелькнули объятые пламенем скрюченные человеческие фигуры.
Еще мгновение, и из распахнувшихся под сильнейшим внутренним давлением люков злополучного танка в атмосферу с воем вырвались мощные языки пламени и клубы дыма. А вместе с ними ушли головная боль и странное оцепенение, так внезапно сковавшее все естество капитана Кочергина.
Тряхнув головой, он повернулся к стоящему рядом с удивленным лицом Каминскому и бодрым голосом сказал:
— А теперь, Петя, хватаем ружьишко и быстренько меняем дислокацию!
Выбравшись на бруствер, капитан с бойцом подняли ПТР, согнувшись, короткими перебежками пересекли пространство между траншеей и подбитыми ими двумя немецкими танками, и укрылись в небольшой ложбинке, находившейся как раз рядом с застывшими бронированными машинами. Отсюда и без бинокля открывался хороший обзор на всю текущую картину боя. И пока Каминский, матерясь вполголоса, на неровной скользкой поверхности устанавливал ружье, Артем напряженным взглядом следил за происходящими вокруг событиями.
Гитлеровские танки, несмотря на приличные потери, уже по всему фронту почти вплотную подошли к нашим позициям. И теперь в последней отчаянной попытке их остановить навстречу врагу и своей почти неминуемой гибели выдвинулись вооруженные гранатами и бутылками с горючей смесью истребители танков. Несколько десятков бойцов, вжимаясь в снег, ползли по полю, стараясь оказаться в мертвой зоне для стрелков вражеских экипажей. Но танков было много, двигались они достаточно плотно, и курсовые пулеметы «MG-34» держали под перекрестным огнем практически каждый квадратный метр земной поверхности.
— Их всех убьют, — прошептал Артем, вытирая ладонью внезапно покрывшийся холодной испариной лоб, — они уже мертвые.
Действительно, большинство красноармейцев просто не успевали подобраться к немецким танкам на расстояние броска гранаты. Их тела, прошитые пулями, в нелепых позах застыли на потемневшем от копоти и крови снегу. Но некоторым смельчакам это все же удалось. И еще около десятка фашистских танков навсегда завершили свой крестовый поход на Восток. Выстрелы, крики, разрывы снарядов, лязг гусениц и рокот моторов — все смешалось в адском представлении…
— Пора за дело, товарищ капитан! — хриплый голос Петра оторвал Кочергина от пассивно-тягостного созерцания этого акта кровавой драмы. — Агрегат к бою готов!
Перевернувшись на живот, Артем протер плечевой упор приклада и приготовился к стрельбе. Совсем рядом, буквально в какой-то сотне метров, на самый край нашего правого фланга обороны надвигались пять еще остававшихся на ходу танков. Все остальные на данном конкретном участке местности были уже подбиты или уничтожены.
— Смотри, Петр! — назидательным тоном произнес капитан. — Перед нами цель групповая, смешанная. Три средних танка «T-III» и два легких «T-II». Идут кучно. Стреляй, не хочу!
Он нажал на курок и после выстрела начал перезаряжать ружье. Каминский молниеносно засунул очередной патрон. Опять раздался выстрел. Затем еще два…
— Попали, товарищ капитан! — радостно закричал Петр. — Горит, поганец!
— Тише, Петя! Я чуть не оглох! — улыбнулся Кочергин. — Сколько патронов осталось?
— Десять!
— Тогда продолжим наш танец с саблями!
За следующие полторы минуты, действуя четко и слаженно, они подожгли еще два танка.
«Удача на нашей стороне! — промелькнула в мозгу Артема предательская мысль. — Три-четыре выстрела — и танков больше нет!»
Он автоматически потянул за спусковой крючок, но ни выстрела, ни отдачи не случилось.
— Петр, где ты ходишь? Заряжай! — оторвавшись от прицела, сказал Артем.
— Нечем! — развел руками боец, показывая перевернутую вверх дном пустую брезентовую сумку. — Финита ля комедия!
— Плохо, Петя! Пистолетом и автоматом мы вряд ли остановим вон тех фрицев! — Артем взглядом указал Каминскому на два легких танка, с ревом развернувшихся в их сторону.
— Да, товарищ капитан, два, это многовато, — что-то высчитывая, задумчиво ответил боец.
Танки приближались. Один чуть спереди, другой сзади и левее.
Внезапно из траншеи выскочил боец, фигура которого показалась Кочергину знакомой, и, не скрываясь, в полный рост, бросился наперерез второму танку. Быстро преодолев отделявшее их расстояние, он на ходу забрался на крышу моторного отделения и попытался с помощью саперной лопатки вскрыть двустворчатый люк доступа к двигателю. Когда это ему удалось, храбрец зачем-то почесал голову за правым ухом, достал из-за пазухи связку гранат и в буквальном смысле запихнул ее в открытый люк. Затем, проведя руками там внутри какие-то манипуляции, он резво спрыгнул на землю и отбежал в сторону, укрывшись за невысоким бугорком.
— Это же младший лейтенант, ну, тот, что папиросу у меня стрельнул! Вот дает парень! — восхищенно крикнул Артем, толкая Каминского в плечо. — Смотри, сейчас рванет!
Тотчас мощный взрыв потряс корпус гитлеровского танка, и он остановился, объятый клубами черного дыма.
— Теперь и мне пора, — прошептал Каминский, резко выдернул тело из ложбинки и сноровисто пополз навстречу «своему» танку.
— Стой! Назад! — Артем попытался схватить Петра за ногу, но вместо этого упал лицом в снег и зашелся в приступе кашля, поперхнувшись холодным воздухом.
Тем временем Каминский, укрываясь за холмиками и редко растущими деревьями, отполз метров на двадцать от капитана и, достав противотанковую гранату, спрятался за сломанной взрывом березой. Он ждал, когда немец окажется достаточно близко для точного броска.
Танк, не сбавляя скорости и разбрасывая гусеницами комья земли и снега, бодро сокращал дистанцию. Неожиданно на полном ходу открылся башенный люк, из него практически по пояс высунулся одетый в черную форменную куртку гитлеровский офицер и, по закону подлости, сразу же встретился взглядом с Петром. Тот протянул руку в поисках ППШ, но тщетно — автомат остался на прежней позиции.
Между тем фашист прокричал несколько слов по-немецки, очевидно, обращаясь к кому-то внутри танка, и, нахмурив белесые брови, погрозил Каминскому кулаком. А через мгновение гитлеровец уже навел на Петра пистолет-пулемет «МР-40», неизвестно как оказавшийся в его руках. Танк, замедлив ход, остановился. До него оставалось еще метров двадцать.
— Далековато, — прошептал Каминский, сжимая вспотевшей ладонью рукоятку гранаты.
— Сдавайся, большевик! — с противным акцентом на ломаном русском произнес фашист и повел автоматным стволом немного в сторону и вверх. — Поднимай руки, красный боров!
— Сам ты боров! — огрызнулся Петр в ответ, с трудом напрягая внезапно ставшие ватными ноги. — А я злой дикий бабуин!
Все-таки не очень приятно почти безоружному человеку находиться под прицелом и осознавать, что твоя жизнь висит на тоненьком волоске! Понимая, что шансов почти нет, Петр, неся околесицу и заговаривая немцу зубы, решил, однако, рискнуть и коротким рывком преодолеть несколько метров по открытому полю, а затем уже бросить гранату наверняка в гусеницу или в корму танка. И звезды были сегодня на его стороне!
— Что есть ба-бу-ин? — удивился фашист, произнося по слогам непонятное слово.
И тут же с воплем и грохотом исчез во внутренностях танка, спасаясь от града пуль, выпущенных Артемом из автомата Каминского.
— Давай! — самому себе крикнул Петр и ринулся вперед.
Слабость в ногах исчезла, наоборот, Каминский почувствовал себя многожильным кентавром. Он в два прыжка покрыл «лишние» метры и расчетливо метнул гранату, целясь в моторный отсек.
Упав на землю, Петр закрыл голову руками и вовремя! Мощный взрыв противотанковой гранаты разметал в разные стороны куски брони и металла. Танк вспыхнул как пионерский костер! Экипажу выбраться из горящей машины не удалось…
— А ты говоришь, красный боров, — поднимаясь на ноги, произнес Каминский, отряхнулся и быстрым шагом направился в сторону, где на фоне относительно белого снега темным пятном выделялась монументальная фигура капитана Кочергина.
Петр ожидал похвалы или еще чего-то подобного, но вместо поздравлений Кочергин обрушился на него с гневной тирадой.
— Ты куда полез, сынок? И почему без приказа?! — с каждым новым словом капитан распалялся все больше. — С одной гранатой на танк! Жить надоело? А если осечка, или немец бы попался не такой тормознутый, что тогда? Валялся бы ты сейчас под березкой дырявый, как решето!
— Товарищ капитан, — возразил Петр с безупречной, как ему казалось, логикой, — но кто-то же должен был остановить этот танк! А кроме нас с вами, никого не было. Вы — командир, должны руководить, да и граната имелась только у меня.
— Он прав, товарищ капитан! Другого варианта не было! Кстати, спасибо за гранаты! — неожиданно раздавшийся за спиной Артема голос заставил его вздрогнуть и резко обернуться.
Рядом стоял улыбающийся младший лейтенант — это ему Артем оставил «на хранение» связку трофейных гранат.
— А ты не улыбайся, лейтенант, младший еще! — то ли пошутил, то ли всерьез сказал Кочергин. — И не защищай этого чумазого бабуина!
После таких слов все трое весело рассмеялись. И громче всех хохотал суровый капитан Кочергин…
Когда короткое веселье закончилось, троица направилась назад в траншею. Петр с младшим лейтенантом несли теперь уже бесполезное ввиду отсутствия боекомплекта противотанковое ружье. Позади с ППШ в руках прикрывал отход ребят Артем. Но в спину им пока никто не стрелял. Похоже, опять наступило временное затишье.
Танки вермахта, оставив на поле боя около пятидесяти машин, так и не смогли прорвать нашу оборону и вместе с пехотой откатились на полкилометра назад. Фашисты ощутимо получили по зубам, но Кочергин понимал, что еще одной атаки красноармейцам не отбить. Воспользовавшись передышкой, он приказал оказать помощь раненым и сосчитать убитых. Только безвозвратные потери пехотинцев составили почти триста человек, плюс погибли двенадцать разведчиков. Что касается комендантского взвода, то из всего личного состава этого подразделения в живых не осталось никого…
Боеприпасы тоже оказались на исходе. Гранат у бойцов почти уже не было, а заряжать противотанковые ружья стало просто нечем — закончились патроны.
«Что делать? — размышлял Кочергин, наблюдая за фашистскими танками, маневрирующими поодаль. — ПТР против них теперь также бесполезны, как березовые дубины или саперные лопатки. Можно, конечно, броситься в штыковую атаку и всем геройски погибнуть, но это глупо и бессмысленно. Да и кто дал мне право понапрасну жертвовать людьми! Видно, крепко меня контузило, раз ничего путного в голову не лезет! Надо перекурить, хотя и это не поможет».
Артем стал рыться в поисках папирос, но в карманах было пусто.
— И здесь непруха! — в сердцах произнес Кочергин и наткнулся взглядом на радостные лица даже внешне очень между собой похожих красноармейца Каминского и младшего лейтенанта, имени которого Артем до сих пор не знал. — Не понял, юноши, я разве что-то смешное сказал?
— Танки, товарищ капитан! — вместо ответа восторженно крикнул Петр, показывая рукой в направлении березовой рощи, раскинувшейся в двух километрах позади советских позиций. — Наши танки!
Не веря своим ушам, Кочергин быстро приложил бинокль к глазам, и словно тяжеленный камень упал с его души — из леса на оперативный простор, сминая редкий кустарник и молодые деревца, вырвались около сотни новеньких, только сошедших с конвейера, «тридцатьчетверок». Развернувшись широким фронтом, стальная краснозвездная лавина стремительно неслась подобно океанскому цунами, которое никто и ничто уже не в силах остановить. Гитлеровцы, явно не ожидавшие такого поворота, начали беспорядочное отступление, больше похожее на паническое бегство.
— Ну вот, кажется, и все, — прошептал Артем и грустно улыбнулся молодым ребятам одними уголками губ, — мы выстояли, парни, но какой ценой!
— Это война, товарищ капитан, — негромко сказал младший лейтенант и по-мальчишески шмыгнул носом, — а войны без потерь не бывает. Просто сегодня нам повезло больше, чем другим. Хотя еще не вечер…
— А ты, я гляжу, философ! — слегка удивленным голосом произнес Кочергин. — Твоя фамилия часом не Спиноза?
— Никак нет, товарищ капитан! Моя фамилия Буренков, младший лейтенант Сергей Буренков!
— Вот и славненько! — сказал Артем, вспомнив мимоходом, что именно эти слова и также совсем не в тему часом ранее произнес в разговоре с ним майор Седов. — А заберу-ка я вас, ребята, к себе, в разведку! Согласны?
— Конечно! — залихватски ответил за обоих Буренков.
— Но с одним условием, товарищ капитан, — добавил Каминский и ухмыльнулся, — вы не будете называть меня чумазым бабуином!..
