На юга!

Мы с Громозекой вернулись в нашу рощу. Последние метров сто прошли пешком, машину отгонял один из бойцов охраны. Для меня поставили палатку на отшибе, куда мы тихо пробрались и завалились спать, типа всю ночь тут и проспали, подальше от общей гулянки.

Утром начались сборы. Получили приказ следовать на ближайшую станцию для погрузки на железнодорожный транспорт. На станции нас настигли несколько телеграмм. Одной из них Астрову и инженерам его КБ начальник ГАЗа приказывал срочно возвращаться. Гинзбург связался с НКТП, согласовал, что остаётся с нами. Тем более, согласно полученному приказу, учебный полк отправляется в состав действующей армии на Брянский фронт для войсковых испытаний БМП (они именно так стали именоваться и в официальных документах!). Вся техника и личный состав, что был в нашей колонне, вошёл в штат 1-го отдельного самоходного полка РГК (это мы). Командир полка – майор Кузьмин. Я, что ли?

Налетели ребята, стали меня качать и подбрасывать в воздух вместе с «доспехом». Им-то радость, а мне – огромная головная боль. Я ротным был пять минут, батальоном не командовал, а тут – комполка. Справлюсь?

Помогли справиться. Прибыла большая группа командиров во главе с майором Сидоровым Иваном Анатольевичем. Это мой начштаба. До этого назначения был начальником штаба отдельного мотострелкового батальона НКВД, а войну начал на границе. Пограничник. Ещё один. Оказалось, что они с командиром Горьковского учебного полка сослуживцы, и именно Сидоров вынес своего раненого командира. Поговорили немного. Внешность обычная, строгий, сразу чувствовался кадровый командир. Не то что я, гражданский, случайно военизированный.

– Иван Анатольевич, я комполка минут пять только, опыта командования у меня мало, надеюсь, вы меня подстрахуете, – сразу предупредил я.

– О! Давайте без ложной скромности. Про вас, Виктор Иванович, я слышал много лестных отзывов как о талантливом командире, а опыт – дело наживное. А с организацией штаба полка можете на меня положиться.

Опять повезло мне на хорошего человека. А вот с комиссаром полка не повезло. Типичный партаппаратчик. В голове – неотформатированный хлам из партийных речей и статей, мёртвых лозунгов. Отношения не заладились сразу. И это не политруки Ипполит и Серёга, этому промывание мозгов делать поздно. Ох, намучаюсь я с ним! Потому ничего о нем рассказывать не буду. Пусть бумага хранит память только о достойных людях, а не об этом куске… партаппарата.

Из-за этого переформирования погрузка была отложена на несколько дней. Укомплектовывали роты и батареи полка, довооружались оружием, амуницией и получали тыловое имущество. Получили ещё партию радиостанций – самое ценное и самое нужное войсковое имущество.

Работы было много.

По железной дороге приехала казачья сотня и сам Казачок. Казаки были или моложе восемнадцати лет, или усачи, давно старше сорока. Форму они, конечно, носили красноармейскую (причём с иронией – им выдали со складов старую форму Первой конной армии, хотя некоторые из усачей против красных успели повоевать), звания перевели в привычную систему, но разрешили носить Георгиевские кресты, шашки, бурки, папахи, ещё эти классные куртки с характерными карманами – патронташами. Причём многие безусые юнцы носили ордена отцов и дедов. Они говорили, что это такая казачья традиция – награждается не только сам казак, но и весь род его за то, что вырастил и воспитал такого героя. Поэтому награды – семейные реликвии, и потомки носят их, говоря – я тоже герой. И стараются соответствовать. Хорошая традиция. Понятно, почему наше руководство пошло навстречу казакам. Это наша рота конной разведки. Правда, сами они себя называли Донской добровольческой сотней. Это пусть. Лишь бы польза была.

И вот долгожданный момент – вручение знамени полка. Торжественное построение, митинг, клятва и парадное прохождение техники и личного состава. Принимал парад генерал-лейтенант Рокоссовский, всё ещё опирающийся на трость.

Вечером подали под погрузку первый эшелон. Полк уже прошёл стадию первичной разбивки по подразделениям, штаб уже разработал график переброски полка. Сегодня грузилось командование полка (я, командный «Единорог» и комендантский взвод), одна батарея «Единорогов», конная разведрота, первая разведрота на «Егерях», взвод из двух «Фениксов», один БРЭМ, один «Сталкер», одна «Корова», одна БЗМ и две роты мотопехоты. Влезли все только потому, что экипажи боевых машин, что вмещались по две на платформу, так и остались в машинах. Авось лето.

Машины укрыли брезентом, обрамили зелёными ветками так, что казалось, едет не бронемашина, а гигантский берёзовый веник. Поехали, перестукивая колёсами под гудки паровоза, на юг. Было уже очень жарко, на ходу ещё ветерок как-то обдувал, но вот когда нас притормаживали на каком-нибудь запасном пути, было жарковато. Да и к скоростям я привык несколько другим. Правда, ночами было холодно, хоть и июнь заканчивался.

Южнее Рязани всюду были следы бомбёжек железной дороги. Нам тоже перепало один раз. Паровоз стал сигналить непрерывно, прибавив ходу.

– К бою! – закричал я, расчехляя ДШК.

Два узких силуэта заходили со стороны солнца. «Фениксы» открыли огонь, как учили, с упреждением, чтобы трассеры перед мордой пилота проносились. Не способствует хладнокровию, знаете ли, ручки начинают подрагивать, появляется стойкое желание не приближаться, отвернуть. Когда те подлетели ближе, мы начали стрелять из пулемётов. Сбросили на нас в общей сложности четыре бомбы, ни разу не попали, потом обстреляли с двух заходов, мы их обстреливали всё время. Они улетели не повреждёнными, но и ни с чем, у нас – двое ранены, один пропал. Выпал на полном ходу с платформы на насыпь. Из роты Кадета. Его сослуживцы видели, что парень покатился по насыпи, там встал, помахал рукой – живой, мол, и похромал вдоль путей. На ближайшем полустанке я сообщил о своём отставшем бойце коменданту. Тот обещал подсадить его на следующий поезд. Раненых сгрузили для отправки на лечение (Прохор провёл первичную обработку).