Девчонка все перебивает, задает не те вопросы. А когда принесут лекарства – уже с минуты на минуту, – ее заставят принять таблетки, и через двадцать минут она отключится и проспит до утра. Потом придет дневная сестра, раздвинет шторы, даст очередные таблетки и заведет разговор о погоде. На прошлой неделе на ее кровать поставили сигнализацию (она научилась ее отключать, хотя виду не подавала).

Сотрудникам и так достается, когда постояльцы пропадают, а Роуз постоянно уходила и отсутствовала по несколько часов.

Конечно, многие терялись – те, кто страдает от старческого слабоумия. Такие уверенно заглядывают в чужие палаты и в ужасе кричат, обнаружив кого-то в своей, как они считают, кровати. Такие заходят в кладовку, думая, что там туалет, или спускаются по ночам в комнату отдыха, заслышав плач невидимого ребенка. Большинство просто ищут выход, желая вернуться домой, но это крыло лечебницы заперто, и их всегда находят. Только не Роуз. Ее исчезновения сбивали всех с толку. Она пропадала ночью. Пропажу обнаруживали во время обхода после полуночи, до самого утра вели поиски, а к рассвету она вдруг появлялась в своей кровати и с удивлением спрашивала, что за суета.

– Я все время лежала здесь, – говорила им Роуз.

– Ну, значит, вы были невидимы, – рявкнула однажды медсестра.

– Все верно, – улыбнулась Роуз. – Я женщина-невидимка.

Та, чью истинную суть никто не видит.

Прозвище так и пристало. «Как там наша женщина-невидимка?» Иногда ее называли «наш Гудини» – не в глаза, а между собой.

Роуз наслаждалась атмосферой загадочности. Ей не нравилось, что они говорили «наша», хотя так оно и было. Она их. Их пленница. Их проблема.

Но они столько всего не знают! Даже не догадываются.

В конце концов, им надоело. Если пациентка поранится, отвечают сотрудники. На ее кровать поставили сигнализацию, а саму Роуз стали пичкать таким количеством успокоительных, что свалится и корова.

Пусть. Впервые за всю жизнь она просыпалась отдохнувшей.

Роуз вернулась мыслями в настоящее, когда Пайпер сдвинула плотную штору и выглянула на улицу. Луч солнца коснулся кровати.

– Я ходила в комнату под башней, – сказала Пайпер.

Роуз пыталась представить эту женщину маленькой девочкой, которая катается на роликах с ее Эми, носит джинсовые шорты и слушает включенный на всю радиоприемник. Пайпер никогда не встречала Роуз, но ее Роуз частенько видела. Тем летом она наблюдала за девочками. Скрывалась то за деревьями, то в башне. Пару раз ее чуть не поймали – сначала тот глупый мальчишка, что вечно торчал в четвертом номере, а потом Эми, которая просыпалась ночью и видела, как мать наблюдает за ней в темноте.

Сколько же ночей Роуз провела в мрачных углах спальни своей дочери, желая узнать, способна ли та превращаться. Она боялась, что Эми тоже станет оборотнем.

«Тише, – говорила она Эми. – Это всего лишь сон. Спи».

– Я ходила туда сегодня. В двадцать девятый номер. – Пайпер говорила громче, чем нужно. – Кто-то недавно там был.

Роуз кивнула.

– Пожалуйста, скажите мне, это она? Сильви вернулась? Она как-то связана с тем, что произошло с Эми и ее семьей?

Роуз смотрела на Пайпер, одновременно прислушиваясь к звукам из коридора. Сквозь шум голосов и звонков она различила легко узнаваемый стук тележки с лекарствами. До ее комнаты оставалось еще четыре или пять других палат.

– Слушай меня внимательно, – сказала Роуз. – Я расскажу тебе всю правду, но времени мало. Не перебивай.

– Хорошо. – Пайпер подошла ближе.

– В том подвале держали не Сильви. Сильви мертва. Уже пятьдесят лет как мертва.

– Вы уверены? – В недоверчивом взгляде Пайпер читалось: «Может, у старушки и правда поехала крыша».

– Еще как уверена, глупая ты девчонка, – прошипела Роуз. – Это я ее убила.