Глава 6
Боевое крещение
В то время Стодолище числилось райцентром. Наполовину разрушенный поселок был почти покинут мирными жителями, зато переполнен военными. Впрочем, и «вежливых людей» осталось мало – 145-я стрелковая дивизия сильно поредела.
С июля 145-я вела тяжелые наступательные бои. Сначала выполняя задачу овладеть Малыми Хисловичами, потом прорываясь западнее Старинки.
Ныне остатками дивизии командовал генерал-майор Вольхин.
Качалов окликнул его, как только вылез из танка.
– Александр Алексеевич! Пополнение тебе привез!
Измученный недосыпом Вольхин скупо улыбнулся при виде двух заробевших рядовых. Усталый, но держится – гладко выбрит, на груди – орден Красного Знамени.
– Ну, хоть что-то… – хмыкнул он невесело. – Дрёмов!
Подбежал молодой подполковник без фуражки – его голова была обмотана окровавленным бинтом.
– Командир 729-го стрелкового полка Дрёмов! – отчеканил он, завидев командующего армией.
– Не тянись, – махнул рукой Качалов. – Забирай этих и готовься. Вот что, Александр Алексеевич, попробуем-ка мы объегорить немцев – перейдем Остёр у шоссе. Знаю, что у тебя мало людей, да что ж делать-то… Война! Сделаем так – пускай 149-я выступает потихоньку, а твои прикроют отход. Гаубичный полк тоже отведем, и артиллеристы прикроют вас.
– Все понял, Владимир Яковлевич, – серьезно сказал Вольхин. – Сделаем.
– Ну, давай…
Дрёмов поманил Марлена к себе, замечая у того «шмайссер».
– Трофей?
– Ага! Добыли в Старинке.
– Молодцы. Звать как?
– Марлен Исаев!
– Виктор Тимофеев!
Комполка кивнул. Похоже, что он просто отдыхал, пока вел беседу с бойцами.
– Служить будете в 1-м батальоне старшего лейтенанта Агафонова, во взводе младшего лейтенанта Лапина. Якушев! Ты к своим?
– Да, товарищ командир! – откликнулся кряжистый красноармеец. – Приказано патроны доставить.
– Вот тебе в подмогу, будут в вашем взводе.
Якушев глянул на «мажоров» и махнул рукой.
– Пошли!
Подхватив два ящика патронов, трое рядовых направились к окопам. Под защитой холма они поспешали в полный рост, затем, сильно пригнувшись, а потом и вовсе ползком, не поднимая головы – пули так и свистели.
Марлен полз по траве, присматривая за Витькой, и мало о чем думал. Трудное это дело – думать, когда пластаешься по горячей земле, в тебя стреляют, а ты еще тяжелый ящик пихаешь перед собой.
Неожиданно оказавшись рядом с залегшим Якушевым, Исаев спросил:
– Слушай, а какое сегодня число?
– Забыл, что ли? – хмыкнул визави.
– Запутался! – честно признался Марлен. – Пока от Смоленска шли, все в голове перемешалось.
– А, ну да. За неделю-то! Четвертое с утра.
Марлен обернулся, ловя взгляд расширенных глаз Тимофеева. Опять время шутить вздумало? Нет, это, конечно, хорошо, что август на дворе, а не октябрь. Тепло по крайней мере. Жарко даже.
И ничего непонятно…
– За мной! – скомандовал Якушев.
Согнувшись в три погибели, все трое кинулись по промоине, обегая позицию 45-миллиметровых пушек, и спустились в траншею.
Навстречу им, пригибая голову и придерживая рукой пилотку, двигался младлей, о чем свидетельствовал один «кубарь» в петлицах.
– Притащили? Норма-ально! А это кто?
– Товарищ подполковник к нам направил.
– Норма-ально! «МП-40»? Ладно, держи при себе. Марьин! Выдашь новеньким по карабину!
– Есть!
– И лопатки! Углубляться надо. Закапываемся, мужики, закапываемся!
– Во-оздух!
– А-а, едрить твою налево! «Лаптежники»!
В небе нарисовались немецкие самолеты с какими-то кривыми крыльями, не доломленными будто, а шасси у них не убиралось вовсе, зато на колесах висели смешные обтекатели, и впрямь чем-то на лапти похожие. Или на галоши.
«Юнкерсы-87» стали по очереди заваливаться на крыло и понеслись к земле, пикируя. Чем ниже они спускались, тем пронзительней, надрывней звучали сирены, выматывая душу.
Лишь бы задавить панику, Марлен крикнул:
– А зенитки где?
– А нету! – ответил младший лейтенант. – Ложись!
«Юнкерсы» сбросили бомбы и вывернули обратно, набирая высоту. Земля тяжко подпрыгнула под Исаевым, и тут же дошел тугой удар взрыва. Сверху посыпались катышки земли.
И еще раз, и еще, и еще… Дым, пыль и вонь взрывчатки повисли, почти не сгоняемые слабым ветерком.
А если бомба угодит прямо в окоп?..
– Копаем, копаем!
Марлен ухватился за протянутую лопатку и стал копать. Грунт был песчаным, брался легко, но непривычная работа быстро утомила – руки отнимались, спину ломило. А ты копай да отбрасывай на бруствер.
– Не могу больше… – выдохнул Тимофеев.
– Не можешь – заставим… – прокряхтел Исаев. – Копай, копай! Ты не на дядю работаешь. Чем глубже уйдем, тем целее будем!
Словно иллюстрируя его слова, прилетела короткая очередь из пулемета, выбившая пыльные фонтанчики из бруствера.
– Приключение зато, – кряхтел Марлен, поддевая пласт сухой глины. – Настоящее…
– Да пошел ты…
– Куда? – невесело усмехнулся Исаев. – Если в задницу, то мы уже там. В самом анусе!
Прибежал Марьин и протянул каждому по карабину и подсумку.
– Держите!
Исаев с удовольствием отложил лопатку и принял оружие – 7,62-мм карабин образца 38-го года. В принципе та же трехлинейка Мосина, только укороченная.
– Сейчас пойдут!
– Кто? – не понял Виктор.
– Немцы, кто ж еще…
Марлен проделал выемку на бруствере, и впервые в жизни глянул в сторону противника вот так, совмещая прицел с мушкой.
Вдали появились серые коробочки танков. Между бронемашинами шагала пехота.
Забухали сорокапятки, заухали мины и снаряды, загоготали пулеметы. Немцы падали, но продолжали переть. Танки то и дело напускали дыму, открывая пальбу, но целились не по окопам, а по орудиям.
– «Т-II», – со знанием дела сказал Лапин, выглядывая в сторону немцев. – Мужики, готовимся!
– Всегда готовы, товарищ командир!
А Исаев сглотнул всухую, когда увидел немецкий танк прямо перед собою – стальная махина катилась на него. Сейчас раздавит, сомнет…
Марлен бросился на землю, и танк с грохотом и лязгом переехал траншею. Исаев приподнял голову и увидел Якушева, губы которого кривила злорадная усмешка.
Боец качал в руке бутылку с КС[5]. Привстав, он как следует размахнулся и швырнул «зажигалку» – та разбилась там, где надо. Чадное пламя фухнуло, растекаясь по броне «двойки», стекая к мотору.
– Макеев!
– Щас…
Широкоплечий Макеев подхватил противотанковую гранату и швырнул ее под гусеницу соседнему танку. Грохнуло.
Перебитая «гусянка» размоталась, и «двойка» замерла, погружаясь катками в землю. Башня стала разворачиваться, но сразу две бутылки с зажигательной смесью разбились о броню.
Немецкие танкисты полезли из танка, и тут уж Исаев не сплоховал – срезал двоих из «шмайссера». Остальных добили Иванов с Макеевым.
Марлен с удивлением прислушался к себе.
Не тошнит? Ни капельки. Наоборот, где-то в глубинах души копилась, набухала тяжкая злоба. Раздавить гадину! Убить немца! Они – враги.
– Отходят! – раздался крик.
Исаев выглянул на секундочку – и впрямь, немецкие танки пятились. Не разворачивались кормой, где броня была похлипче, а давали задний ход и отходили, продолжая постреливать.
Но лучше не стало – зачастила немецкая артиллерия. Пушки били по площадям, но иногда снаряды разрывались прямо в окопах.
Однако больше всего доставала авиация – над позициями красноармейцев постоянно кружили тридцать – тридцать пять самолетов. И ни одной зенитки!
Бойцы выходили из себя, палили по «мессерам» из винтовок и «дегтяревых». Немецких пилотов это пугало, они уворачивались, но ни одного самолета пули не сбили.
Минул и обед, и ужин. Хорошо хоть вода была – едва прохладная, она показалась Марлену ледяной.
Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.
Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили – солнце село, опустилась темнота.
Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе – хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.
Как бы не так!
Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.
Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.
Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…
И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.
Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.
Это постоянный труд – тяжелый, опасный, грязный.
Без сна и отдыха, без выходных и праздников.
Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…
Тимофеев шкандыбал рядом.
– По-моему, я ногу натер, – пожаловался он. – Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…
– Портянки – лучше, – убежденно сказал Марлен. – Ты свои носки протер бы давно.
– А так – натер!
– Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.
Из потемок неожиданно показался Якушев.
– Городской? – спросил он снисходительно.
– Москвич, – буркнул Виктор.
– Оно и видно. Снимай!
Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.
– Ничего страшного, – поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. – Понял?
– Если я скажу, что да, – вздохнул Тимофеев, – ты поверишь?
Красноармеец рассмеялся и встал.
– Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.
Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.
Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро – они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало – скорей, скорей!
Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!
Не волки, чай, прорвут флажки, не испужаются.
В темноте вышли к броду на реке Остёр.
Марлен решительно стащил с себя и сапоги, и штаны вместе с исподним. Сверкая голой задницей (луна была яркая), он прошлепал по топкому берегу и ступил в удивительно теплую воду.
Это было неописуемое блаженство – ступать натруженными ногами по илистому дну, чувствовать, как ил продавливается между пальцев, а вода омывает ногу, словно снимая усталость и боль.
На другом берегу Исаев заметил, что Вика поступил так же. Теперь, по крайней мере, в сапогах не будет хлюпать. Топаешь себе в сухом – и ноги помыл!
– Перед сном я всегда ванну принимал, – вздохнул Тимофеев. – Ну, не всегда, конечно, но чаще всего…
– Считай, что это были водные процедуры! – хмыкнул Исаев, поправляя ремень. – Ну, как? Стрелял из «ППШ»?
– Стрелял… Думал еще, за что там держаться? Ничего, приспособился – за диск хватался. А если лежа, то за цевье…
Тут из темноты вынырнул Якушев, неся в тряпице полбуханки хлеба и большую банку тушенки.
– Раздали по банке на троих, – сказал он, присаживаясь, – больше нету!
– Ну, вот! – Марлен хлопнул Виктора по плечу. – Вот и ужин. Живем!
Устроившись на поваленном дереве, Исаев с удовольствием жевал вкуснейшее мясо с вкуснейшим хлебом, познавая простые радости военной жизни. Они такие же, какие и в пещерах были, – поесть да поспать.
Дождь идет, а ты сухой, в укрытии? Радость.
«На улице» метет, а ты в землянке у печки? Радость.
В атаку ходил, пули свистели, но даже не царапнули? Радость.
А потом – Победа! И будет всем счастье…
