Лесса Каури
Золушки нашего Двора

Брунгильда Рафарин, владелица трактира «У Матушки Бруни», едва сдержала вскрик. Будто вынырнула из-под толщи воды для первого глотка воздуха или проснулась от тяжкого кошмара, чтобы… ощутить себя не в реальности, а в ее новом ватном слое, полном девиц в разноцветных платьях, громко щебечущих, теребящих ее и отчего-то похожих на монпансье, высыпавшееся из коробки.

– Поднимите руки, госпожа, мы снимем эти тряпки…

– Переступите через платье!

– Госпожа, купальня в той стороне, куда вы пошли?

– Пресвятые тапочки, какая непонятливая!..

– Красивые волосы у будущей принцессы, густые, темные!

– Девочки, это прекрасно – не придется мучиться со шпильками и шиньонами!

– Идите за нами!

В мгновение ока Бруни оказалась раздета донага и отведена в купальню, где стояла огромных размеров ванна на позолоченных львиных лапах.

Чужие руки терли ей спину, ерошили волосы, намазывая их по всей длине каким-то резко пахнущим средством. От ванны поднимались клубы пара, по лицу тек пот, было душно, нервно, злобно. Если действительно существовала Аркаешева преисподняя, то выглядела она именно так!

– Бруни, – раздался от двери родной голос, – наконец-то я тебя нашел! А ну-ка, все вышли отсюда!

«Монпансье» дружно сделали книксен и исчезли в мгновение ока, сопровождаемые жаркими шепотками.

– Кай! – чуть не плача, Матушка рванулась к нему из купальни, позабыв о том, что не одета, о забрызганном водой скользком поле.

Принц подхватил ее на руки, смеясь и целуя в полные ужаса глаза.

– Бедная моя девочка, напугали они тебя, да?

Бруни мелко закивала.

– Не бойся их! Они остры на язык и бестолковы, но ни один дворец не обходится без целой армии фрейлин, горничных и служанок разного пошиба! Ты позволишь мне принять ванну вместе с тобой?

Когда Кай был рядом, Бруни согласилась бы на что угодно, лишь бы никуда не отпускать его от себя. В этом чужом и огромном замке он оказался единственным островком родного мира, оставшегося за суровыми стенами.

Принц разделся и залез к ней. Как ни растеряна Матушка была случившимся этим утром, как ни испугана последующим вмешательством в ее личную жизнь чужих людей, рук, голосов, вмешательством, унижавшим ее, – тоска по любимому перекрыла все, заставив ее беззастенчиво приникнуть к его сильно исхудавшему телу. Она даже застонала от жалости, оглаживая жадными ладошками его впалый живот.

– Милая, – засмеялся Кай, целуя ее в глаза и губы, – это все мясо, которое нарастет! Будешь готовить мне свои замечательные омлеты и булочки – и я быстро поправлюсь и стану выглядеть как мастер Пип!

Бруни невольно рассмеялась. Представить Кая растолстевшим было решительно невозможно, так же как его отца. Его величество Редьярд в свои годы набрал совсем немного лишнего веса, просто заматерел, отяжелел костяком, отчего казался огромным. Но толстым назвать его язык повернулся бы разве только у шута, да и то более в профилактических целях, нежели всерьез!

Прижав любимую к себе, прикрыв глаза от наслаждения, принц гладил ее гладкую кожу и целовал, не торопясь… Да, он скучал, желал ее с силой и страстью той части темперамента, что досталась ему от отца. Но другая, материнская, удерживала порыв, заставляя не торопить мгновения наедине. Мгновения, которых у будущего короля могло быть не очень много.

– Мы всю воду расплескаем… – смутилась Бруни.

– Пусть тебя это больше не заботит, – улыбнулся Кай, – чистота полов, окон, белья… У принцесс другие заботы!

– Готовить… принцу… омлеты?… – уже задыхаясь от страсти, простонала Матушка.

Аркей накрыл своими губами ее губы, не давая ответа.

После они лежали в ванне и тихо разговаривали до тех пор, пока вода окончательно не остыла. Бруни рассказывала о том, как тянулось без него время, как однажды на подоконник в ее комнате пал белый отсвет юного снега и она поняла, что он, Кай, вернулся. Как решила, что больше ему не нужна… Принц слушал молча, внимательно, как, наверное, умел слушать только он. Лишь иногда целовал ее, лежащую спиной на его груди, в макушку, в ухо и в висок – куда удавалось дотянуться. Она не сказала ни слова о проклятье и о том, как пыталась найти от него средство, но отчего-то ей казалось, будто Кай и так знает об этом. Когда она замолчала, заговорил он. Поведал об инспекции пограничных гарнизонов, о своем возвращении во дворец и разговоре с отцом. О времени, проведенном впроголодь в холодной темнице, полной крыс. Нет, он не жаловался – странно было бы представить его высочество Аркея, требующего жалости к себе. Говорил равнодушно: просто констатировал факты.

– Не сердись на отца, прошу тебя, – в заключение сказал он. – Он не дал бы согласия на брак, если бы не убедился в искренности наших чувств!

– Я не сержусь, – Бруни повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, – наверное, я все понимаю… но пока страх потерять тебя жив в моей душе, я не смогу быть… милой с ним. Прости меня за это!

– Ну как ты можешь быть не милой, родная? – рассмеялся Аркей и крутанул бронзовый вентиль крана с горячей водой. – Сейчас мы приведем себя в порядок и вновь окажемся на людях. Ты готова?

– Только не оставляй меня одну! – взмолилась Матушка.

– Нет, – серьезно покачал головой Кай. – Ни за что! Никогда! Но учти, родная, у меня обычно дни проходят ужасно неинтересно. Если ты хочешь постоянно быть рядом – скоро заскучаешь, уверен!

– Не попробую – не узнаю! – улыбнулась Бруни и взяла с каменного блюда на краю ванны шикарную морскую губку. – Давай я потру тебе спинку, мой скучный государственный деятель! А потом стисну зубы и перестану бояться выйти отсюда! Только… только обещай мне, что поможешь одеться? Я видела платье, которое девушки приготовили… Сама я с ним не справлюсь!

– Боюсь, я с ним тоже не справлюсь! – покраснел Кай. – Ну да ладно, что-нибудь придумаем!

После мытья принц поставил Бруни, закутанную в огромное полотенце и оттого напоминающую статую, в центр комнаты и оделся сам. А затем задумчиво обошел возлюбленную, кидая взоры то на нее, то на предметы женского туалета, разложенные на специальном столике.

В дверь деликатно постучали, когда он уже готов был сдаться и позвать кого-нибудь из служанок.

– Кто там? – испуганно воскликнула Матушка. В полотенце было тепло, уютно, и вылезать из него ради одеяния цвета черной смородины, украшенного белыми, на вид жесткими и острыми кружевами, совсем не хотелось.

– Это Туссиана Сузон, госпожа, – раздался знакомый голос, – первая горничная герцогини Агнуши рю Филонель. Ее светлость прислала меня помочь вам с костюмом и прической, справедливо полагая, что от спешно приставленной к вам прислуги толку не будет.

– Слава Индари! – выдохнул Аркей, распахивая дверь перед Туссианой. – Передайте герцогине мою благодарность! Бруни, я буду ждать за дверью, хорошо?

Матушка кивнула и с болью посмотрела на закрывшиеся за ним двери. Каждый его уход отзывался в сердце страхом.

– Добрых улыбок и теплых объятий, моя дорогая! – приветствовала ее Сузон, внимательно разглядывая. – Вы позволите мне помочь вам одеться? Придворные наряды, к сожалению, созданы для того, чтобы сильно усложнить нам, слугам, жизнь!

Бруни с изумлением посмотрела на нее и улыбнулась, когда поняла, что это была шутка.

– Помогите, госпожа Сузон! – попросила она.

– Я прошу звать меня просто по имени, – подняла брови горничная, выбирая из разложенной одежды расшитые кружевами панталончики. – Прошли те времена, когда я была для вас госпожой, Брунгильда! Отныне вы госпожа для всех, кроме, может быть, его величества и их высочеств!

– Мне пока сложно в это поверить… – пробормотала Бруни, пока ловкие руки горничной разматывали на ней полотенце.

– Прекрасно понимаю вас, – кивнула Туссиана, подавая ей первый, интимный, предмет туалета. Тот самый, в кружевах. – Но придется привыкать! Деваться-то некуда!

– Точно! – вздохнула Матушка и посмотрела на собеседницу с благодарностью.

Спокойное поведение Туссианы, привычка называть вещи своими именами и отсутствие подобострастия и наглости – тех самых черт, что она наблюдала у «монпансье», – оказывали на Бруни благоприятное действие.

Спустя полчаса она была одета. Строгое платье заставило вспомнить виденную однажды в их квартале даму-благотворительницу (из тех, что жертвовали деньги на храмовые школы и детские приюты). Однако горничная благосклонно кивнула, из чего Матушка сделала вывод, что платье ей к лицу.

– Мне кажется, вам не стоит носить вычурные прически, – заметила Туссиана, усаживая подопечную в кресло перед широким зеркалом. – Я сделаю простой пучок, украшу его парой шпилек со стразами и выпущу пряди – здесь и здесь. С одной стороны, такая прическа подойдет по стилю к платью, с другой – не будет бросаться в глаза и выдавать вас не за ту, кем вы являетесь.

Бруни поймала ее ладонь и, на мгновение задержав в своей, сказала:

– Благодарю вас, Туссиана, за помощь! От всего сердца!

Горничная, кажется, смутилась, что было ей не свойственно. Сочувственно похлопала Бруни по руке и занялась прической.

Когда Матушка наконец вышла из комнаты, Кай стоял у окна. Судя по всему, он успел переодеться: из-под рукавов и ворота нового полковничьего мундира выглядывали белоснежные кружева рубашки, а начищенные сапоги блестели.

Обернувшись, принц посмотрел на Бруни и улыбнулся одними глазами. Сердце Матушки зашлось в сладкой неге – так безмолвно признаваться в любви и восхищении мог только он, ее Кай!

Коротко кивнув вышедшей следом Туссиане, принц подал суженой руку.

– Идем, родная! Отец сейчас обсуждает со свадебным распорядителем предстоящую церемонию, в которую из-за нас с тобой внесли изменения. Надо бы поприсутствовать!

Рядом с ним Матушку охватывало странное ощущение нереальности происходящего. Разве это она, похожая на знатную даму, идет по коридорам, устланным коврами с традиционным ласурским орнаментом? Разве это ей кланяются все встречные, а гвардейцы, охраняющие двери, берут на караул? Но разве за руку ее держит не тот человек, с которым она простилась навсегда, а потом обрела снова и опять готова была потерять? Спокойствие спутника поневоле передавалось и ей. Аркей сотни и тысячи раз ходил этими коридорами, не замечая кланявшихся придворных – принц просто не обращал внимания на то, на что не считал нужным тратить собственное время. Матушка ощущала успокаивающее пожатие его пальцев, и каждый раз это затапливало сердце горячей радостью!

В богато обставленной комнате они застали его величество Редьярда Третьего, королевского секретаря – немолодого человека очень приятной наружности, распорядителя свадеб – мастера Горни Горина, герцога Фигли Ориша – брата королевы Орхиданы и поверенного в делах ее дочери, принцессы Ориданы. Она тоже была здесь – улыбалась, как игрушечная кукла, и молчала. Бруни с некоторой долей зависти отметила ее изящную позу, поскольку в своем платье ощущала себя как в клетке!

– Надо что-то решать с каретой! – нервно постукивая пальцами о столешницу и косясь на стоящую у окна Оридану, говорил король. – Мы не можем не использовать подарок гномов! Для них это будет обида на века, поскольку самодвижущийся экипаж они почитают венцом собственной – будь она неладна! – механической мысли!

– Поясни, отец, – попросил Кай, отодвигая стул для Бруни и усаживаясь между ней и королем, – в чем проблема?

– В ней! – буркнул король, сердито кивнув на гаракенскую принцессу, а герцог Ориш укоризненно зацокал языком. – Девушка боится механизмов и категорически отказывается сесть в карету!

– Категорически! – поднял палец Фигли, невысокий, жилистый и полный нервной энергии.

– Самодвижущаяся? – с любопытством прошептала Матушка принцу на ухо. – Она что же, совсем без лошадей ездит?

– Совсем, – Кай поцеловал ее в лоб, не смущаясь присутствующих. Поднявшись, поклонился Оридане и заговорил медленно, давая ей время понять слова, произнесенные на фирли: – Могу я предложить вашему высочеству обменяться экипажами?

Ориш встрепенулся, бросил на принца острый взгляд.

– Менять? – деловито уточнила та, порывисто подходя к столу. Разглядев ее вблизи, Бруни подумала, что Оридана едва вышла из подросткового возраста. – На обычное?

– На обычный экипаж, который полагается нам с Бруни, – кивнул Кай. – А мы могли бы поехать в вашем, механическом. Моей невесте ужасно любопытно узнать, что это такое и как оно двигается!

Оридана испытующе посмотрела на Матушку, и та кивнула, подтверждая. Залезать в венец механической мысли на колесах ей тоже страшновато, но оно того стоило!

– О-о! – воскликнул герцог Ориш. – Ваше высочество Аркей так великодушен! Мы принимаем предложение! Ори, змейка моя, ты и Колей поедете в обычном экипаже, с лошадками!

– С лашадками! – засмеялась принцесса и захлопала в ладоши. – Ка-ра-шо!

– Ее высочество сказала – ка-ра-шо! – герцог, нахмурившись, посмотрел на короля. – Значит, так и решим!

Редьярд обвел компанию мрачным взглядом.

– Отец, соглашайся, – спокойно сказал Кай, – усадив в механическую карету старшего сына, ты проявишь к гномам уважения не меньше!

– А ты коварен, сынок! – вдруг улыбнулся Редьярд. – Ладно, будь по-вашему! Распорядитель Горин, обрадуйте Гильдию механиков этим известием! Их творение откроет свадебный кортеж! На этом все?

– Все! – герцог Ориш поднялся, подавая руку Оридане. – Мы надеемся увидеть ваше величество и их высочеств за ужином! И вас, моя дорогая!

Бруни с изумлением подняла глаза, догадавшись, что Фигли обращается к ней. Герцог смотрел с благожелательной улыбкой, во взгляде Ориданы промелькнули любопытство и симпатия. Матушка подумала, что, пожалуй, со смуглой принцессой с другого берега Тикрейского пролива она подружится, невзирая на ее порывистость.

Между тем король кивнул на невесту старшего сына будто на предмет интерьера:

– Для нее готовят покои, Арк. Ты собираешься таскать девушку с собой целый день или дашь ей возможность отдохнуть?

– Нет, отец! – покачал головой тот. – Она будет жить со мной, в моих покоях, спать со мной, в моей кровати. Я слишком долго ее ждал, чтобы теперь отпускать!

– Ты нарушаешь установленный порядок, сын! – поднял брови не ожидавший отпора король.

– А мне плевать, – открыто улыбнулся принц, становясь неуловимо похожим на безалаберного младшего брата.

– Ваше величество, – робко подала голос Бруни, – я не устала! Мне не надо отдыхать!

– Они спелись, слышь, братец? – Редьярд страдальчески посмотрел в дверной проем, в котором знаком вопроса застыл королевский шут.

Дрюня, подойдя, кивнул принцу как ровне, а перед Матушкой опустился на колени и, взяв ее руки, прижал к своим щекам.

– Так это ж маменька, Рэд! – воскликнул он, лукаво взглянув на его величество. – Она всегда говорит правду! Как и твой сын!

– Я иногда умалчиваю, – признался Аркей.

– Тебе положено! – буркнул король, поднимаясь. – Идем, Дрюня, надо переговорить с рю Виллем! А тебя, дорогой строптивец, в твоем кабинете ждет гора бумаг, которые я не удосужился посмотреть. Можете читать их вдвоем, – хмыкнул он, – коли оба не устали!

И вышел в сопровождении шута.

Кай с улыбкой посмотрел на Бруни.

– Вот и начинаются скучные будни, родная, а мы еще даже не поженились!

– А что там за бумаги? – с опаской спросила Матушка.

– Сметы, балансы, доклады и кляузы… Рутина, которую отец предпочитает сваливать на меня. Идем! Позавтракаем в кабинете!

Покои принца Аркея занимали массивную юго-западную башню дворца. На первом этаже пустовала огромная зала для танцев, на втором располагались библиотека и кабинет его высочества, а на третьем находились жилые покои и приватные помещения, куда были вхожи лишь приближенные. Подступы к башне и внутренние переходы охраняли гвардейцы в синих мундирах – из личного полка Аркея.

Зайдя в кабинет, принц крикнул в открытую дверь:

– Лисс!

Строевым шагом в комнату зашел парнишка в форме гвардейца. Уставился на командира с немым обожанием, покосился на Бруни.

– Прикажи принести нам завтрак сюда, мой друг, – кивнул ему принц. – Запеченную птицу, омлет с зеленью и булочки с маслом. Теплого молока и морса. Немного меда.

– Есть! – отсалютовал тот и, красуясь каждым движением, покинул кабинет.

– Это мой адъютант – Лисс Кройсон, – пояснил принц, усаживая Бруни в кресло у стола, – но все зовут его просто Лисенок.

– Такой молоденький? – удивилась она. – Сколько ему?

– Шестнадцать. Когда он попал в мой полк, ему едва исполнилось девять.

– И он воевал? – с ужасом спросила Бруни.

– Наравне со всеми, – тяжело вздохнул Кай. – Полк стал для него семьей, а во мне он до сих пор видит старшего брата, хотя никогда в этом не признается! Итак, чем займешься?

Матушка видела, что ее Кай уже там, с головой в этих бумагах, которые погребли под собой стол.

– Можно я погуляю по башне? – спросила она. – Должна же я разведать обстановку, в которой мне придется жить?

Принц рассеянно улыбнулся.

– Иди, конечно. Как принесут завтрак, я велю Лисенку тебя разыскать!

Матушка поднялась и направилась к выходу. На пороге оглянулась. Аркей сравнивал два документа, держа их перед лицом, смешно крутил головой и щурился, напоминая сову, застигнутую утренним светом. Бруни коротко вздохнула – рутина, похоже, станет ее извечной соперницей в битве за внимание мужа… Мужа! Страшно-то как…

Усилием воли заставив себя не думать о предстоящей свадебной церемонии на глазах у всего Вишенрога, она направилась к лестнице, ведущей в личные покои принца. Из круглого помещения, затянутого мохнатыми северными коврами, вели четыре двери. Пройдя в первую, Бруни обнаружила купальню, уступавшую по размеру той, в которой ей уже довелось побывать.

Здесь было тепло и уютно. Из небольшого окна лился дневной свет на мозаичный, в теплых оранжево-коричневых тонах пол. Широкая деревянная скамья была крыта медвежьей шкурой, на которую набросили льняное покрывало, расшитое традиционным орнаментом. На бронзовых крюках висели полотенца, маня своей мягкостью, а на деревянном столике рядом с ванной стояла ваза со свежими яблоками и кувшин с водой.

Через боковую дверь купальни Матушка попала в следующую комнату, больше похожую на гостиную, чем на библиотеку. Низкие диваны у стен, невысокие книжные шкафы между ними, не перекрывающие оконные проемы. Легкие занавески. Интерьер украшали искусно выточенные из дерева фигурки. Небольшой камин был облицован плитами черного как ночь лазурита, взблескивающего искрами породы. А на полке над ним стояли песочные часы и секстант.

Гостиная не для гостей.

Для того чтобы побыть наедине с собственными мыслями, любимыми книгами… Гостиная человека, для которого одиночество стало верным другом!

Бруни сморгнула невольные слезы. Интерьеры рассказывали ей о Кае больше, чем он сам.

Следующей оказалась спальня. Те же теплые коричнево-бежевые тона, которые Матушке так понравились в купальне. Три окна-эркера в дальней стене выходили на Тикрейскую гавань, из левого была хорошо видна Золотая башня и голые сейчас ветви Вишенрогского парка, который растворялся в садах, окружавших город с юго-запада. Кровать без балдахина, широкая и удобная, была застелена простым, напоминающим солдатское одеяло, покрывалом. С правой стороны на прикроватном столике – миниатюра на костяной пластинке, в цветах таких же сдержанных, как и все в этой комнате… Бруни остановилась, разглядывая ее издали. Свет из окон будто концентрировался на ней, не бликовал и не слепил, даря коже нарисованной женщины мягкое сияние, делавшее изображение почти живым. Матушке не требовалось ответа на вопрос, кто это? Портрет королевы Рейвин висел в доме Клозильды Мипидо, знала Бруни и другие дома, в которых изображения ее величества почитались наравне с алтарями Индари. «Кто бы мог подумать, – однажды сказала мать, – что девочка из угасающего рода Северных князей, о которых люди судачат, будто все их богатство – высокомерие, станет доброй королевой для всего ласурского народа!»

Матушка протянула руки к миниатюре, желая взять ее и разглядеть поближе. Но не посмела. Женщину на костяной пластинке, несомненно, звали Рейвин, но такую Рейвин она видела впервые. Художник поймал редкое мгновение откровения личности – в задумчивом и печальном выражении темных глаз, в нежных тенях на белоснежной коже, в чуть опущенных уголках четко, как у Кая, очерченного рта. О чем думала ее величество, позируя художнику, имени которого не знала трактирщица с площади Мастеровых? О неумолимом течении жизни? О прихотях судьбы, забросившей девушку из сурового края в центр цивилизации, бурлящий заговорами и интригами? Или о новом приюте для детей-сирот под патронажем короны?

Бруни так и не прикоснулась к портрету. Лишь оглянулась на него, выходя и будто безмолвно прощаясь с королевой до вечера.

Последняя дверь из круглого коридора вела в целую череду покоев, явно предназначенных для времяпровождения с друзьями. Матушка обнаружила здесь небольшой бар и курительную комнату, кабинет для игры в тарракер – карточную игру, в которую принято играть в высшем обществе, залу, увешанную оружием и пустую – не иначе тренировочную. Размеры покоев были продиктованы лишь их назначением и не стремились к бесконечности, вещи отличались удобством и функциональностью иногда в ущерб красоте и изяществу.

Обойдя третий этаж, Бруни вернулась в больше всего понравившуюся ей библиотеку-гостиную, в которой принц, судя по всему, проводил почти все свободные часы. Пройдясь вдоль книжных шкафов, она внимательно разглядывала обложки. В ее жизни почти не было времени для чтения, хотя несколько романов Ванилька ей принесла втайне от родителей. Она называла их заумным словом «куртуазные» и призывала читать перед сном «за-ради красочных сновидений». Матушка послушно читала, краснея и по нескольку раз перечитывая одни и те же строчки. Вымучив таким образом несколько романов, она пришла к выводу, что они похожи друг на друга, как курятники, различаясь лишь именами главных героев. Пирожки и те отличались друг от друга разнообразной начинкой, а в этом чтиве начинка, хоть и была переперчена, на вкус казалась пресной и однообразной!

Подобных книг в библиотеке Кая, естественно, не было. Однако Бруни с удивлением увидела в одном из шкафов «Сборник легенд и сказаний Белого Трувера, Одувана Узаморского» – самого знаменитого ласурского менестреля прошлого столетия. Баллады выходца из Северных пределов, сына рыбака, до сих пор распевали во время застолий в разных уголках страны. Певали их и в трактире Бруни. Она не раз слышала, как прачки матроны Мипидо выводили нестройными голосами:

Вытащив потрепанную книжицу, Матушка сбросила новые и не очень удобные туфельки, полагавшиеся к платью, и с ногами забралась на уютный диван с широким сиденьем и мягкими, будто родительские объятия, подушками. Здесь ее и застал юный адъютант его высочества спустя полчаса, чтобы пригласить на завтрак.

Завтрак сервировали всё в том же кабинете, на отдельном столике у зажженного камина: в каменной утробе дворца тепло зимой никогда не было лишним.

Почти в конце трапезы вбежал Лисс и, пытаясь отдышаться и говорить по уставу «четко, громко, ровно», затараторил:

– Ваше высочество… вам следует срочно… спуститься во внутренний двор! Архимагистр Никорин… сообщила его величеству… о скором открытии портала из Драгобужья!

Принц поднялся, бросив салфетку. Подошел к Бруни, подал ей руку.

– Идем, родная. Необходимо быть там! Лисенок, раздобудь для моей невесты теплый плащ!

Приказание повергло адъютанта в шок, однако – Матушка отдала должное смекалке парнишки – уже спустя мгновение тот метнулся из кабинета и, судя по топоту, побежал вверх по лестнице.

– Сейчас принесет тебе один из моих плащей, – усмехнулся Кай, выводя Бруни в коридор.

Застывшие в проходе гвардейцы дружно взяли на караул.

Кубарем скатившийся сверху Лисс, кося на Матушку преданным глазом, почтительно накинул ей на плечи подбитый рысьим мехом плащ.

По мере прохождения коридоров от каждого поста отделялся один из гвардейцев в синем мундире, и к концу пути за четой следовал то ли почетный кортеж, то ли охрана. Бруни вновь остро ощутила себя не в своей тарелке, однако покосилась на его высочество и машинально скопировала его выражение лица: спокойствие, граничащее с безразличием. Лишь ее щеки пылали ярче закатных тучек.

Внутри мощных замковых стен располагался хаотичный лабиринт из зданий, которые выстроили представители династии Ласурингов за долгие годы правления. Каждый новый король считал необходимым оставить след в дворцовой архитектуре, в связи с чем башни и башенки, галереи и переходы между отдельными помещениями вырастали как на дрожжах. В результате дворец мог похвастаться десятком внутренних дворов, из которых четыре были заняты зелеными насаждениями, прудиками и прочими «зонами отдыха». Сейчас в одном из самых больших «деловых» дворов был выстроен почетный караул, разделенный по периметру цветами гвардейских мундиров: впереди – черные, справа – синие, слева – голубые и сзади, где находился король и сопровождающие лица, – красные.

Кай и Бруни спустились к толпе, которая безмолвно разомкнулась пред старшим принцем. Тот привычно занял место за правым плечом его величества, кивнул брату, который пристроился за левым плечом отца. Мутные голубые глаза Колея при взгляде на Бруни вспыхнули неприкрытой радостью. Он ломанулся к ней, растолкав свиту, схватил за свободную руку и воскликнул:

– Малышка, привет! Значит, давеча ты мне не почудилась?

– Брат… – негромко сказал Аркей.

– А прикинь, – отмахнувшись от него как от мухи, продолжал тот, – мы с тобой скоро породнимся! Всегда мечтал иметь младшую сестренку, а уж такую хорошенькую тем более!

– Младшей сестры у тебя не будет, – неожиданно улыбнулся Кай, аккуратно придерживая его за плечо, – а вот старшая, строгая, но справедливая, – вполне! Вижу, над тобой поработал мэтр Жужин, привел в чувство?

Колей, помрачнев, попытался скинуть с себя его руку:

– Поверь мне, это ненадолго!

Старший, ощутимо тряхнув младшего, отпустил его со словами:

– Вернись на место и веди себя прилично!

– Зануда! – буркнул тот, однако на место вернулся под ехидные смешки Дрюни Великолепного, который стоял прямо позади короля, вытягивая длинную шею, и с любопытством крутил головой, не желая ничего не упустить.

Воздух внутри квадрата, образованного гвардейцами, задрожал, будто в жаркий день, свиваясь в воронку. Бруни разглядела справа, в опасной близости от нее, хрупкую беловолосую фигурку, затянутую в алую кожу брючного костюма. Архимагистр Никорин стояла спокойно, с чуть приподнятыми руками, повернутыми ладонями вверх, будто собиралась не делегацию принимать, а дитя, завернутое в пеленки. Но от одного взгляда на нее становилось зябко и дурно. Человек не должен обладать такой силой – Матушка, как ни далека была от дел волшебных, ощутила это, как ощущают лошади близость воды. Не должен… Но обладал! И это оказывалось по-настоящему страшным. Сейчас Бруни всерьез задумалась над тем, что именно сделала Ники нынче утром с согласием на развод? Физически состарить документ, испачкав его и истерев материал, казалось делом слишком простым. Неужели она перенесла его во времени в тот год, когда война только началась и его величество объявил всеобщую мобилизацию?

Воронка с громким хлопком распалась. Внутри ее границ появился круглый зал. Его освещали многочисленные факелы, горящие бездымным белым пламенем. С той стороны нацелилась на королевский двор острым углом ромба драгобужская делегация, за спинами которой, на возвышении, скромно сияющем чистым золотом, на троне из странных желтоватых бревен сидела недвижно широкая фигура, закутанная в темные одежды. На ее челе горел злым красным глазом камень, вправленный в тройной обод короны. Фигура подняла над головой сжатый кулак. Его величество король Ласурии шагнул вперед и чуть наклонил голову, приветствуя коллегу по трону.

Лязгая подкованными железом ботинками, делегация двинулась в портал. Бруни представила гномов в боевых доспехах и внутренне содрогнулась: кряжистые бородатые мужички в половину человеческого роста, казалось, способны были смести с лица земли дворец со всеми постройками и, не останавливаясь, чтобы отряхнуть штаны от пыли, проследовать дальше.

Самым первым шел гном, рыжий, как пожар, чьи лицо и руки были так густо покрыты веснушками, что казались коричневыми. Его кожаный камзол состоял, казалось, из одних ремней и карманов. Широкий пояс был скреплен пряхой мастера, напоминающей амбарный замок. Из-под насупленных красных бровей гнома сурово смотрели на мир голубые глазки, под взглядом которых пропадало всякое желание дразнить коротышку из-за невысокого даже по гномьим меркам роста или цвета волос.

За ним следовали четверо воинов, судя по всему, профессиональных рубак. У них даже из-за голенищ сапог выглядывали рукоятки топориков для метания. А позади выстроились драгобужские вельможи, одетые в богато украшенные золотым шитьем и мехами кафтаны.

Прибывшие все как один были обуты в тупоносые ботинки на толстой подошве, с той только разницей, что обувь боевых гномов почти полностью закрывалась заходящими друг на друга металлическими щитками. У большинства «делегатов» уши были проколоты в нескольких местах, и массивные серьги не уступали по роскоши серьгам ласурских модниц. А уж какие их украшали самоцветы! Такие и не снились мастеру-распорядителю сокровищницы Ласурингов! Волосы и бороды гномы предпочитали заплетать в затейливые косицы, украшая их серебряными и золотыми бубенцами, так что с каждым новым шагом к лязгу обуви прибавлялся мелодичный звон.

Выдвинувшись из портала, острие ромба оказалось в опасной близости от ласурского короля, однако Редьярд и бровью не повел. Ни один гвардеец не двинулся в шеренге, лишь единым порывом они взметнули обнаженные мечи, отдавая честь прибывшим.

Рыжий «делегат» остановился в метре от короля, окинул его тяжелым взглядом и протянул на заскорузлых ладонях, явно близко знакомых с инструментом, свиток, перевитый золотым шнуром с печатью Крамполтота Первого.

– Именем короля, правителя Подгорного царства и Драгобужского наземья, гномы приветствуют тебя, король Ласурии твое величество Редьярд Третий, и поздравляют с радостными событиями, волею Богов случившимися в твоем доме с твоими кровными сыновьями! Да пребудут границы твоего государства – нерушимыми, стены замка – крепкими, а сокровищница – полной земного огня самоцветов!

Его величество протянул руку, и гном, шагнув вперед, положил свиток в его ладонь и поклонился. Достоинством поклона можно было топить вражеские корабли.

– Назови мне свое имя, уважаемый сын Подгорного царства, чтобы я мог поблагодарить его величество Крамполтота Первого в твоем лице за поздравления!

– Имя мое – Виньогрет, звание – Цеховой старшина, Синих гор мастер! – снова поклонился гном.

Не глядя, протянул ручищу назад. Сопровождающие с поклонами подали ему верительные грамоты, которые он также передал королю, каждый раз кланяясь. На каждый поклон Редьярд отвечал вежливым кивком.

После вскрытия министром Ложвиным Свином верительных грамот и занудного чтения всех титулов и званий должностных лиц в составе делегации, после личного представления королю каждого – каждого! – прибывшего, после краткой, но полной комплиментов ответной речи его величества, после процедуры закрытия портала, за которой Бруни следила с не меньшим интересом, чем за гномами, гостей проводили в отведенные им покои.

– Ты мне нужен! Никуда не уходи! – приказал его величество старшему сыну, убирая с лица любезную улыбку и отирая со лба испарину: – Слава Пресветлой, это наконец закончилось! Ян, больше мы не никого не ждем?

– Делегация из Весеречья прибыла позавчера, – тут же ответил секретарь, – степняки из Дикоземья прислали поздравления с его величеством королем Гаракена, асурх Понтиломус ограничился официальным поздравлением, переданным через его светлость рю Воронна.

– Кто бы сомневался! – хмыкнул шут из-за королевского плеча. – Ведь свадьба сыновей недруга означает скорых внуков и правнуков…

– Какие внуки? Какие правнуки? – возмутился принц Колей. – Молод я еще для такой ответственности! Вон пусть братец Арк с женушкой стараются за двоих! Да, малышка? – и он недвусмысленно подмигнул Бруни, которая от неожиданности не нашлась, что ответить, зато залилась просто чудовищным румянцем.

– А кстати, – прищурился на сыночка Редьярд, – у тебя есть время до завтрашнего вечера подумать о своем поведении и о продолжении династии! Стража!

Красные мундиры быстро и четко обступили Колея, от которого тут же отшатнулась свита.

– Папаня, может, не надо? – заныл тот. – Я в рот ни капли не возьму до свадьбы, клянусь!

– Сбережем и верх и низ, только, Коленька, женись! – пропел Дрюня, ехидно поблескивая глазами.

Его высочество показал ему недвусмысленный кулак.

– Топай, сыночек, в башню! – ласково кивнул король. – Ян тебе там книги подобрал: по истории страны, с занимательными жизнеописаниями государственных деятелей Ласурии, а также несколько трактатов о смирении и воздержании! Будет чем занять себя до свадьбы!

Принц картинно откинул челку со лба и развел могутные плечи. Уходя под конвоем, запел великолепным густым баритоном:

– Ну вылитый я в молодости! – проводив его глазами, похвастал его величество. Повернулся к дежурному офицеру: – Глаз не спускать! Перед тем как запрете – обыскать на предмет спиртных напитков!

– Обыскать? – осторожно уточнил тот. Лица королевской крови для простых граждан были неприкосновенны.

– Обыскать, – кивнул король, – я даю тебе такие полномочия… или предложи ему самому отдать заначку, чтобы не позориться перед гвардейцами!

– Слушаюсь! – с облегчением воскликнул офицер и отправился следом за конвоем.

– Арк, – Редьярд повернулся к старшему сыну, – пойдем ко мне, поработаем! Не всем же развлекаться, читая духовную литературу!

Бруни вцепилась в руку Кая. Вряд ли его величество хотел видеть и ее в своем кабинете!

Принц притянул невесту к себе и прошептал:

– Мне кажется, тебе стоит навестить подругу… Если я не ошибаюсь, она давеча всерьез поссорилась с мужем, а это нехорошо!

Матушка посмотрела на возлюбленного с изумлением и благодарностью. Он думал о ее занятиях даже тогда, когда собирался оставаться без нее! Надо же, за чередой всех этих событий она вовсе забыла о Ванильке! То есть о знатной даме Ванилле рю Дюмемнон, Старшей Королевской Булочнице. А ведь ссора с Дрюней произошла на ее глазах и, кажется, за последнюю пару дней была не первой! Непременно следовало объясниться с подругой, сказать, что не держит зла за кражу письма, что простила и ее, и Дрюню, поскольку любит обоих! Была лишь одна проблема…

– Но я тут заблужусь, – Бруни окинула громаду дворца растерянным взглядом и посмотрела на принца, – хотя бы подскажи мне, как пройти на кухню.

– Ваше высочество, вы позволите? – раздался знакомый голос.

Полковник Лихай Торхаш Красное Лихо стоял рядом, как всегда насмешливо поблескивая глазами.

Аркей поцеловал Бруни в губы и отступил. Лихо подал ей руку.

– Пойдем, маленькая хозяйка, я проведу для тебя экскурсию по дворцу, а после провожу на кухню!

– Арк! – позвал король, теряя к ним всякий интерес.

– Страшно? – спросил оборотень, когда они покинули двор.

Бруни подняла на него глаза и почувствовала облегчение – мир вокруг стремительно менялся, а он, Лихай, оставался все тем же типом с тяжелым желчным характером, которого, несмотря на всю неоднозначность поведения, она знала как друга. И потому честно призналась:

– Страшно! Все произошло очень быстро, я до сих пор не могу прийти в себя… Только сердце словно стало целым – и это то, что позволяет мне держаться на плаву!

Полковник смотрел в сторону. На миг дернул щекой, будто хотел что-то сказать… Но сказал, видимо, совсем не то:

– Откуда предпочитаешь начать экскурсию? От главных ворот или от тронного зала?

– От тронного зала! – воскликнула Матушка. – Тронный зал один, а ворот вон сколько много!

Лихай засмеялся.

– На самом деле тронных залов во дворце три: большой, для международных встреч и государственных праздников, средний – для приема просителей в присутственные дни и малый – для внутренних мероприятий или заседаний Большого Королевского совета… Вот с него и начнем!

Они гуляли по замку, никуда не торопясь, около трех часов. Лихай показал ей самые примечательные помещения, например покои королевы Рейвин, портретную галерею Ласурингов, аптекарский садик мэтра Жужина, конюшню. На последней задержались – восхищенную Бруни невозможно было увести от великолепных лошадей: белых, черных, каурых, гнедых. Она кормила их с ладони морковками и репками, раздобытыми у конюхов, и улыбалась такой счастливой улыбкой, что Лихай не мог отвести от нее взгляд, мысленно отмечая, как расцветает в молодой женщине красота любимой и любящей.

Досталось морковки и Петру Снежному. Тот фыркал, толкал Матушку головой под руку, выпрашивая ласку. А сам все косил хитрым глазом на дверной запор.

На выходе из конюшни Лихай попросил спутницу подождать. Скоро вернулся, тщательно скрывая улыбку. Бруни невольно оглянулась и увидела белый хвост, исчезающий в дверях в противоположном конце конюшни. Посмотрела на Торхаша смеющимися глазами. Тот только плечами пожал.

К концу экскурсии она худо-бедно представляла себе внутреннее расположение замка. Полковник привел ее к ступеням, ведущим вниз, в полуподвальную дворцовую кухню, и сказал:

– Мне, к сожалению, пора! В следующий раз проведу тебя по местным дворам и садам!

Матушка не успела сказать «спасибо» – он уже развернулся и шел прочь, прямой и опасный, как лезвие.

Неумело, а оттого неизящно придерживая подол пышного платья и проклиная про себя куртуазные одеяния каждое по отдельности и все вместе взятые, Бруни спустилась в кухню. Здесь царила своя, отличная от других помещений дворца, жизнь. Над котлами вились дымки, из очагов иногда пыхало пламя, подобное Аркаешевым демонам, разозленным добрыми поступками людей. Туда-сюда метались поварята, меряя кухонный зал оглашенными криками. Дюжие подмастерья в белых рубахах, штанах и кожаных фартуках ощипывали, потрошили, разделывали, рубили, шинковали… В дальнем углу Матушка разглядела кресло с мастером Понси Понсилом, главным королевским поваром.

Из «хлебной» части зала потянуло печевом. В желудке у Бруни заурчало – после так и незаконченного завтрака прошло много времени. Она с надеждой посмотрела в ту сторону и разглядела среди булочниц, одетых в голубые платья, белые передники и чепчики, сдобные плечи подруги, чьи рыжие волосы были тщательно убраны под головной убор.

Ванилла священнодействовала. Перед ней на большом деревянном круге лежала опара, только что вываленная из мисы. Старшая Королевская Булочница плавным движением руки посыпала ее мукой из стоящей рядом кадки, прихватывала за края и вдруг принималась давить с обеих сторон точными, выверенными движениями. Затем замирала, осторожно отрывая ладони, задумчиво зачерпывала муки и снова сыпала…

Бруни с радостью поспешила к подруге, стараясь не замечать косых взглядов и не слышать шушуканий за спиной. Еще издали позвала:

– Ванилька!

Та недоуменно повернула голову, развернулась. С мгновение исподлобья разглядывала Матушку и вдруг присела в низком реверансе.

Бруни остановилась, будто налетела на невидимую стену. Видимо, все эмоции: растерянность, разочарование, сердечная боль – отразились в этот момент на ее лице, потому что Ванилла с болезненной гримасой бросилась к ней и, схватив за руки, зашептала горячечно:

– Бруни, прости меня, дважды прости! Трижды! Не узнала тебя в этом платье, а потом узнала и растерялась, как, думаю, себя с ней вести, с этакой знатной дамой! И еще – я виновата перед тобой, смерть как виновата! Пресвятые тапочки, знала бы, что этот дурак покажет сама знаешь кому письмо от сама знаешь кого, ни за что бы ему не дала!

С сердца Матушки будто свалился огромный камень! Какое ей, Матушке, дело до перешептывающихся поварят, когда близкие люди возвращаются в ее жизнь, словно лезвием топора отсеченную от обычного бытия сегодня утром?

– Есть тут место, где можно выпить? – спросила Бруни, оглядывая зал, в котором все были как на ладони.

– Ваше высочество! – вдруг раздался за спиной дребезжащий голос.

Ванилла испуганно порскнула к рабочему месту. А Бруни обернулась, не веря своим ушам. Позади стоял мастер Понсил. Блеклые глаза худого как щепка повара обежали с интересом и вниманием гостью, посетившую его владения, а затем улыбка осветила его лицо в старческих пятнах.

– Рад видеть вас здесь, ваше высочество! – поклонился повар, опираясь на руку поддерживающего его могутного подмастерья.

– Но я еще не… – виновато улыбнулась Матушка.

– Я пока не ослеп! – вдруг рявкнул мастер, да так, что поддерживающий его вьюнош подскочил. – Вы – нареченная нашего Аркея? А значит – принцесса как она есть!

– Я хочу выпить, – севшим голосом повторила Бурни, сжимая в потных ладонях хрусткие кружева с рукавов платья, – и съесть чего-нибудь на ваше усмотрение, мастер!

– Куда подать кушанья? – бойко поинтересовался подмастерье.

– Неси в покои его высочества Аркея! – так и не дождавшись ответа, проворчал Понсил и повторно поклонился Бруни: – Возвращайтесь туда, ваше высочество! Сейчас вам все принесут!

Матушка развернулась и, позабыв про Ваниллу, пошла прочь будто во сне. Всего два слова – ваше высочество! – огорошили ее, лишив с таким трудом обретенного утром покоя. Но, как мудро сказала Туссиана Сузон, «деваться-то некуда»!

Сама себя не помня, она добралась до башни. Прошла в гостиную и села на диван, где давеча оставила книгу. Та так и лежала, глядя в потолок потертым корешком – народного любимца не печатали в фолиантах с золотым тиснением.

Открылась дверь. В нее проскользнула Ванилла без передника и чепчика, но с огромным подносом. Огляделась, деловито вопросила:

– Ну, твое высочество, куда харчи скидывать? Мастер Понсил тебе вино собственноручно выбрал – я таковую бутылку один раз в жизни видела, когда герцог Ориш в первый раз приезжал, принцессу ихнюю сватать!

– Какое я тебе высочество? – рассердилась Матушка, вскакивая с дивана. – Ты мне эти штучки дворцовые прекрати!

– Это ты прекрати с судьбой спорить! – невозмутимо отрезала Ванилла и поставила поднос прямо на пол у камина. – Если мастер сказал – принцесса, значит, быть тебе принцессой! Он никогда в людях не ошибается – возраст не тот!

– Ты не смей меня так звать! – повысила голос Бруни и тут же подала назад: – Пожалуйста!

Подруга посмотрела на нее как тогда, на кухне, – исподлобья. И вдруг улыбнулась.

– Наедине не буду, Брунь, Пресвятыми тапочками клянусь! Но на людях припечатаю как положено! Иначе случится конфуз для нас обеих!

Матушка махнула рукой. Что спорить с упрямой девой? Скинув неудобные туфли, прошла на ковер и опустилась рядом с подносом.

Бутылка была предусмотрительно открыта. Над горлышком витал изящный, как бабочка, аромат гаракенского розового вина. Вдохнув его, Бруни даже глаза закрыла от наслаждения. Пить такой напиток казалось кощунственным – им можно было только дышать, наслаждаясь, как воздухом после грозы, полным запахов свежести и зелени.

– Сейчас попробуем! – кровожадно возгласила Старшая Королевская Булочница, тревожа волшебство момента. – А все-таки в подруге-принцессе есть свои преимущества!

Матушка сердито фыркнула.

Ванилла разлила вино по чудным высоким бокалам, сунула ей в руки кусок сыра, похожий на кружево, и, подняв бокал, сказала грубовато:

– Ну… за то, чтобы ты меня, наглую любопытную дуру, простила!

– Я на тебя и не сердилась, – тихо произнесла Бруни, касаясь ее бокала своим, – просто не успела понять, что происходит. Теперь же, наоборот, благодарна тебе от всей души! Только ведь, в связи со всеми этими событиями, появилась у тебя одна проблема, которую с кондачка не решишь…

Ванилла, уже выдувшая вино, побледнела и уронила бокал.

– Его высочество Аркей на меня сердит? Или, того хлеще, его величество?

Матушка покачала головой, лукаво улыбнувшись, и торжественно довершила:

– Платья у тебя нет! И у Перси тоже! А ведь быть вам подругами на моей свадьбе!

– Ох, мешалки-венчики! – захлопала глазами Старшая королевская булочница. – Ох, ты меня убила в самое глубокое место моей души! Свадьба…

– …завтра! – покивала Бруни, примеряясь не к самому событию, а к тому, что оно вообще возможно.

Ванилла вскочила, едва не наступив в поднос с едой.

– Так надо бежать! К мастеру Артазелю! Авось найдет для меня минутку! И Перси надо сообщить!

– Стой, оглашенная, стой! – тщетно пыталась остановить ее Матушка, но та, размахивая руками, как всполошенная кура крыльями, уже выскочила из покоев принца.

Дверь приоткрыл Лисс Кройсон. Окинул комнату внимательным взглядом, одними глазами улыбнулся Матушке и скрылся. От его безмолвного теплого внимания у нее стало спокойно и тихо на душе. Не беда, что не поговорила с Ваниллой о Дрюне, – еще будет время. Жизнь вернет на свои места все и всех. Она, Брунгильда Рафарин, не останется без близких и друзей!

Закусив хлебом с сыром, нежным куриным рулетом с зеленью, Матушка вновь наполнила бокал и загляделась на играющие в камине языки пламени. Огонь дышал теплом, и его поцелуи невольно напомнили о Кае. О его нежности, уверенности и силе. И о том, что уже сегодня она уснет с ним вместе, крепко обнявшись, на широкой кровати, укрытой простым солдатским одеялом.

Кто-то заскребся в дверь с той стороны, прогоняя мечты. Знатным дамам не полагалось сидеть на полу, без туфелек, рядом с подносом, полным еды, с початой бутылью вина, однако Матушка махнула на этикет рукой. Она – не знатная дама! Трактирщица – да, знатная!

– Войдите!

Створки распахнулись, впуская… огромного серого пса с оранжевыми глазами. Тот постоял на пороге, жадно нюхая воздух, затем прошел в комнату, аккуратно переставляя длинные лапы, и сел напротив опешившей Бруни, выразительно поглядывая то на нее, то на рулет.

– Ты кто? – с опаской поинтересовалась она, однако рулет нарезала, выложила на чистую тарелку и поставила перед гостем.

– Госпожа позволит пояснить? – раздался звонкий голос.

Лисс Кройсон стоял на пороге навытяжку.

Бруни кивнула.

– Это любимый пес его величества – Стремительный, или Стрёма. Кобель восьми лет от роду породы весеречских волкодавов. Имеет на счету около пятидесяти матерых волков и волчиц и мелкой живности без счета. Однако ж в общении смирен и деликатен. Гуляет по дворцу, где пожелает, когда его величество не на охоте.

– Стрёма, – пробормотала Бруни, протягивая псу открытую ладонь, – ты позволишь тебя погладить?

Волкодав, облизывающий уже пустую тарелку, посмотрел на нее с интересом, но голову согласно наклонил, разрешая потрогать себя между ушами.

– Вот и подружились! – улыбаясь, заметил Лисс.

– Немаловажную роль в этом сыграл рулет! – засмеялась Матушка, почесывая пса за острым ухом.

Тот блаженно вздохнул и вдруг повалился на пол, уронив большую голову ей на колени.

– И что мне с тобой делать? – изумилась Бруни.

– Брюхо чесать! – пояснил адъютант его высочества. – Но, если желаете, я его выведу…

Стрёма укоризненно посмотрел на него.

– Пусть лежит, – махнула рукой Матушка, – мне все равно делать нечего – займусь почесыванием собачьего пуза!

Кройсон непротокольно прыснул, отдал честь, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, и скрылся за порогом.

Поглаживая пса, Бруни снова засмотрелась в огонь, размышляя уже не о Кае, не о свадьбе с ним, а… о строящемся трактире! В ее новой жизни все было неопределенно, однако дело требовало времени и внимания. Положим, мастер Пелеван присмотрит за стройкой и отделочными работами, Пиппо – за закупкой оборудования, продуктов и наймом персонала… Но что дальше? Любому заведению нужна крепкая хозяйская рука! Из Пипа Селескина получился прекрасный шеф-повар, но хозяйкой-то всегда была она, Бруни! Да и о старом трактире не стоит забывать!

В дверь деликатно постучали.

– Войдите! – крикнула Матушка. Похоже, принцам и принцессам спокойная жизнь во дворце не светила!

На пороге показался невысокий, изящного телосложения черноволосый мужчина, оглядевший Бруни большими голубыми глазами. Она видела его недавно, во время встречи делегации из Драгобужья. Профессиональная память тут же подсказала имя, которым вошедшего называл король: Ян.

Склонившись в поклоне, посетитель шагнул через порог и выпрямился, приятно улыбнувшись:

– Позвольте мне полностью представиться, моя госпожа? Я – Грошек Ян, личный секретарь его величества Редьярда Третьего! Если вы свободны, я осмелился бы – не по собственному разумению, естественно, но по личному указанию его величества – ознакомить вас с некоторыми документами, кои будут иметь к вашему будущему положению непосредственное отношение, и выслушать ваши пожелания и замечания!

Матушка аккуратно переложила на пол тяжелую голову недовольно заворчавшего Стрёмы и поднялась. Неужели ей предстоит погрязнуть в бумажной рутине, как и Каю?

– Вот здесь будет удобно? – поинтересовался Ян, останавливаясь около дивана. В руках у него была красная бархатная папка, из которой выглядывал уголок какого-то документа.

В голове у Бруни мелькнула мысль, что не стоит подписывать бумаги, в которых она ничего не смыслит. По крайней мере, не посоветовавшись предварительно с Каем. Однако прежде чем сделать яичницу, следует разбить яйца! И потому она быстро прошла к дивану, села и протянула руку:

– Давайте ваш документ, Ян, и садитесь рядом!

– Но… – растерялся тот.

– Садитесь! – коротко взглянув на него, повторила Матушка. – Мне неудобно читать, когда кто-то нависает надо мной гроздью винограда!

Секретарь осторожно присел на краешек дивана и подал ей папку, умудрившись поклониться сидя. Взгляд у него был ошарашенным.

В папке оказался сложенный в несколько раз длиннющий список, в котором перечислялись через запятую титулы и наименования. В последних можно было навсегда запутаться языком.

– Поясните, что это? – спросила Бруни, не дочитав список и до середины.

– Это ваши титулы, госпожа, после завтрашнего бракосочетания с его высочеством принцем Аркеем. Во второй части документа поименованы земли и объекты движимого и недвижимого имущества, которые перейдут в вашу собственность.

Пресвятые тапочки! Матушка дрожащими руками перебрала пергамент, добравшись до указанного перечня. Эти буковки она читала гораздо внимательнее, чем первые. Ей передавались в полное владение с правом передачи по наследству лены в различных частях страны, несколько торговых кораблей, здания в столице и приморских городах. В одночасье дочь корабельного кока и потомственной трактирщицы становилась богатейшей женщиной страны!

Наименования завертелись перед глазами Бруни всполошенным хороводом. В таком состоянии изучать список не стоило. Она на мгновение прикрыла веки, тряхнула головой, чтобы изгнать из сознания мечущиеся названия географических объектов, отложила папку и поинтересовалась:

– Вы позволите мне оставить список у себя? Мне хотелось бы изучить его более детально!

Грошек тут же вскочил.

– Конечно, госпожа! А теперь разрешите вас оставить?

– Разрешаю… – задумчиво сказала она.

Вернулась к камину, села рядом с волкодавом, плеснула вина в бокал. Гаракенское розовое оказалось коварным напитком: пилось легко, да с панталыку сбивало быстро. Усталость вдруг стала невыносимой, потянула к собачьему теплу, как к подушке.

– Ты не будешь возражать, если я немного посплю? – пробормотала Бруни, укладываясь головой на песий бок. Глаза у нее совсем закрывались. – С самого рассвета на ногах…

Заглянувший в библиотеку спустя некоторое время адъютант Кройсон увидел, как спит на полу, обнимая серого зверя будто мягкую игрушку, будущая супруга наследного принца. Увидел и, аккуратно прикрыв дверь, подпер ее спиной, собираясь «не пущать» в покои никого, кроме его высочества Аркея. На губах парнишки играла мечтательная улыбка. Он думал о том, как повезло командиру с невестой, и о том, что когда-нибудь и он, Лисс Кройсон, встретит девчонку, которая в любой ситуации будет оставаться самой собой.

– Мои поздравления, долгие лета и все такое, – прозвучал ворчливый стариковский голос.

Сидевшая за своим столом в Золотой башне Ники поморщилась и развернула волшебное зеркало амальгамой к себе. С той стороны на нее смотрел древний старик с особо выдающимся носом и пронзительным взглядом. Впрочем, его носом тоже можно было бы пронзить кого-нибудь, не будь он таким крючковатым!

– Привет-привет твоей несравненной мудрости, Сатанис Крейский! – кивнула она. В голосе не было насмешки, лишь уважение равного к равному. – Чему или кому обязана видеть тебя в такой полный хлопот день, как сегодня?

– Мне стоит спросить об этом у тебя, Никорин, – проскрипел старик, устало потирая тонкими пальцами коричневые припухшие веки. – Ничего не желаешь мне сказать?

Ники удивленно приподняла брови:

– А должна?

– Думаю, да! – кивнул архимагистр Крей-Лималля. – Ну, если ты такая недогадливая, я подскажу. Лишь одно слово: Версей.

– У меня там свидание? – живо заинтересовалась архимагистр Ласурии. – И кого из тридцати сыновей или пятидесяти внуков ты пришлешь для встречи со мной?

– Пятидесяти трех, – ворчливо уточнил Сатанис. – За то время, что мы не общались, появились еще два мальчика и девочка.

– Мои поздравления! – искренне рассмеялась Ники. – Обожаю жизнь во всех ее проявлениях!

– И потому развеяла в прах кусок моей родной земли? – вкрадчиво поинтересовался старик, блестя черными глазами из-под белоснежных бровей.

– О чем ты? – перестав смеяться, посерьезнела она. – Что ты такое говоришь, Сатанис? Неужели до тебя не дошли слухи о моей тяжелой болезни?

– Так ли та была тяжела?

– Не передать словами, как я мучилась! Лежала пластом, ничего не ела…

– Ты действительно похудела, Ники! Женщине твоего возраста следует тщательнее следить за своим здоровьем!

– Пресвятые тапочки, как я рада, Сатанис, что, несмотря на почтенные годы, ты сохранил ясность ума и точность формулировок!

Оба замолчали, разглядывая друг друга с выражением глаз пауков, посаженных в одну банку.

– Ну хорошо, – вздохнул Крейский архимагистр, – начнем еще раз! На Версейском плато, неподалеку от границы с Ласурией, давеча случился катаклизм – обрушение одной из гор в пустоты недр…

Он замолчал и выжидающе посмотрел на Ники.

– Ох уж эти подземные источники! – подала та реплику. – Размывают, понимаешь, карстовые породы, образуют каверны! Опасное дело, Твоя Мудрость, оказаться рядом с таким местом!

– Вот и я размышляю на досуге, какие силы могли сотворить подобное, кроме сил природы? – криво усмехнулся Сатанис.

– Никакие! – твердо ответила Ники. – Природа всегда разрушает то, что представляет для нее опасность! По всей видимости, то место стало слишком опасным… для всех!

Архимагистр подался вперед, разглядывая собеседницу. Казалось, еще немного – и он проткнет зеркало носом и вывалится прямо в Золотую башню.

– Ты в этом уверена, Никорин? – наконец спросил он. – Дурные места лучше не тревожить!

– Если дурные места не тревожат людей! – отрезала Ники. – Нам всем стоит беспокоиться, Сатанис… Нам всем!

Старик откинулся на спинку кресла. Темные пальцы тревожили почерневший от времени медальон в виде головы крейской кобры с раздутым капюшоном. Ники знала, что эта покрытая патиной «безделушка» с давно потускневшими зелеными глазами-камнями являлась одним из мощнейших артефактов Вечной ночи, которые даровали владельцу невиданную силу и нескончаемые годы. Для человека трехсотлетний старец прожил слишком долго… Для Сообщающегося Сосуда, каким была сама Ники, слишком мало!

– Ты в этом уверена? – повторил Сатанис. Смуглая до черноты кожа, темные пальцы, глаза цвета полуночи… Не человек – сумрак!

Ники кивнула, не отводя взгляда. Каждый из них перегрыз бы другому глотку и вырвал сердце за свою родину, но существовала опасность, перед которой меркла вражда двух государств. И Крейский архимагистр об этом знал.

– Не думай, что я чувствую благодарность к тебе, Никорин! – поморщился Сатанис.

– Никогда, – покачала головой та и потянулась, позволяя алой коже брючного костюма соблазнительно очертить фигуру. – Но я тешу себя надеждой, что смотреть на меня для тебя – удовольствие!

– Такую, как ты, усмирить – честь для любого мужчины, – усмехнулся собеседник, на мгновение становясь моложе и привлекательнее. – Твое счастье, Ники, что мне это уже не нужно!

– Это – твое счастье! – лукаво улыбнулась та. – До новых встреч, Сатанис! Добрых улыбок и теплых объятий Твоей Мудрости!

Архимагистр Крея молча прижал ладонь к сердцу в знак почтения.

Зеркало померкло.

– Умный ублюдок! – пробормотала Ники, прищурившись.

За много дней пути от нее Сатанис Крейский с раздражением спрятал ладони в рукава свободного одеяния и прошипел:

– Красивая сука!

Дрюня торжественно водрузил на стол в королевской гостиной пузатую бутыль.

– Достал, братец! Ароматная, десять лет выдержки!

– Не может быть! – король, чинно сидевший на диване с книгой в руках, рывком поднял тяжелое тулово. – Ласуровка? Настоящая?

– Самая настоящая!

– Где раздобыл? Я же запретил ее гнать аккурат во время войны!

– Так я тебе и скажу, – надулся шут. – С тебя станется и ту лавочку прикрыть! И вообще, ты мне должен золотой!

– За что? – изумился Редьярд, хлопая по карманам. Не найдя монеты, рванул золотую пуговицу с обшлага камзола, кинул Дрюне.

Тот ловко поймал, кивнув на бутылек.

– За нее, родимую! Давай-ка я смотаюсь на кухню, наберу подносик еды, и мы с тобой посидим, как в старые добрые времена… Кроме того, ты мне обещал рассказать кое-что!

– Помню, – помрачнел король. – Изюму возьми. Страсть как хочется пожевать, а до ужина еще далеко!

– Бегу, – улыбнулся Дрюня.

Но вернулся шут без улыбки, хотя и с подносом. Глядя в его расстроенное лицо, Редьярд сочувственно поинтересовался:

– Ярится твоя-то?

– Ярится, – вздохнул шут, накрывая на стол. – Расфырчалась, как Аркаешева кошка! Вещи свои из наших покоев забрала… Видать, к отцу вернуться намеревается.

– Кольцо не сняла? – уточнил король.

– Не сняла.

– Тогда не переживай. Ну хочешь, я с ней поговорю?

– Ты что? – побледнел Дрюня. – Даже не думай! Перепугаешь ее до смерти, дуру мою любимую!

Редьярд хмыкнул и сел за стол.

– Разливай, братец шут.

– Рассказывай, братец король, – в том же тоне отвечал тот, берясь за бутылку. – Договор дороже денег!

– С чего бы начать… Да хоть с дня, когда мы встретились с тобой в том трактире… Который «Какие-то кости»!

Дрюня кивнул, показывая, что слушает. Откупорил бутыль, ноздрей втянул кисловатый аромат, покинувший горлышко. Дал вдохнуть его величеству.

– Пресвятые тапочки! – закатил глаза тот. – Словно в прошлое вернулся!

– Я жду! – напомнил шут, наполняя стопки из драгобужского хрусталя и подавая собутыльнику огромный бутерброд, сооруженный из двух кусков серого хлеба, зелени, мощных ломтей ветчины и вареного мяса.

– Отец тогда лежал при смерти. Однако и в этом нашел выгоду старый хрыч, поскольку отказать умирающему родителю в просьбе жениться я никак не мог…

– За короля! – перебил его Дрюня, поднимая стопку.

– За короля! – согласился Редьярд.

За отца нынешнего венценосца выпили, не чокаясь.

– Я лишь ЕЕ видел рядом… ОНА заставила меня забыть обо всем, будто и не случалось в моей жизни никаких других баб! Но когда я предложил ЕЙ стать королевой, она отказалась…

– А как ее звали-то? – поинтересовался шут. – А то все ОНА да ОНА!

Ранней осенью над Узамором стоял туман, легкий, как одеяние призрака. Таким же туманом в необжитых пока покоях королевы повисла пауза. Легкая, ни к чему не обязывающая, но такая многозначительная!

– Винни, я умоляю тебя, – не выдержав молчания, заговорил высокий черноволосый мужчина, одетый в простой черный камзол с заткнутым за пояс охотничьим хлыстом. – Умоляю! Давай сбежим? Я найму пиратский корабль, в конце концов! Они ходят запретными течениями, королевский флот не сможет нас догнать! Мы покинем Тикрей ради того, чтобы быть вместе.

Ее величество вскинула руки в безмолвном жесте отчаяния. Кружева на обшлагах платья отогнулись, обнажая белые запястья королевы. Совершенные. Прекрасные.

– Где ты был раньше, Ронни? – она резко отвернулась от окна, куда глядела с тоской и… смирением. – Я так ждала твоего прихода к отцу! Ждала, что ты попросишь моей руки!

– Я был глуп… И слеп… И труслив… – названный шагнул к ней, прижав руки к груди. – Оттого умоляю теперь… Мне не страшно пойти на плаху ради тебя, Винни, я не боюсь насмешек этих тупых южан и гнева самого тупого южанина из них – твоего мужа!

– Атрон! – в лице королевы боролись сдержанный, но страстный темперамент клана Морингов, Северных князей Узамора, и долг, навсегда лишивший ее крыльев свободы. – Редьярд – мой муж. Изволь говорить о нем с почтением!

– С почтением?! – рыкнул тот. Быстро подойдя к королеве, притянул ее к себе, принимаясь целовать. Задыхаясь, заговорил: – К демонам почтение! Я знаю, ты любишь меня, а не его! Мы знакомы с детства, Винни, и лишь мое уважение к тебе не позволило мне сделать тебя своей по-настоящему!

Рейвин отпрянула, словно ее окатило холодной водой. Закрыла глаза, вытянулась струной, не отвечая на поцелуи. Только Духи Ветров и Пресветлая знали, чего ей это стоило.

– Ты прав, – очень тихо сказала она. – Я люблю тебя, но, поклявшись в верности у алтаря Индари, намерена сдержать клятву.

Просить Атрона отпустить ее не потребовалось. Он отошел сам, тяжело дыша, сжимая кулаки, будто собирался драться. Остановился на положенном этикетом расстоянии, насмешливо поклонился.

– Какие еще будут приказания, ваше величество?

Рейвин жадно смотрела ему в лицо. Рю Воронн был красив и знал это, но не использовал свое обаяние, предпочитая быть мрачным и замкнутым. Своеобразная защитная реакция, призванная оттолкнуть от него тех лиц женского пола, которые вожделели его, однако самому Атрону были неинтересны. Интересна ему всегда была лишь она, Рейвин, младшая дочь Узаморского князя. Королева помнила возлюбленного мальчишкой, помнила безусым юнцом, юношей, молодым мужчиной. Он всегда был рядом, и в самых горячих мечтах она видела себя его женой, в болезни и старости и пока смерть не разлучит их. Однако мелкий лен и небольшой титул сдерживали юного рю Воронна от скоропалительных шагов. «Мне нужно стать для твоего отца незаменимым, важным… Только тогда у меня есть шанс получить ответ „Да“ на свой вопрос!» Известие о браке с наследным принцем прозвучало для влюбленных как гром среди ясного неба. Согласия дочери отец не спрашивал – поставил перед фактом, даже не усомнившись в том, что она разделит его гордость и радость. «Северянки из-за любви не плачут!» – говорила народная молва, и Рейвин не плакала, когда отец объявлял Атрона главой свадебного кортежа, направляющегося в Вишенрог. Она знала каждую морщинку на его обветренном лице, каждую гримасу узких губ, каждую нотку властного голоса. Ей были известны его сны и предпочтения в лошадях и охоте. Она знала про Ронни все, надеясь, что когда-нибудь это станет достоянием ее семьи. А оно на глазах становилось достоянием прошлого!

В лице Атрона что-то дрогнуло, взгляд прошило болью. Он медленно опустился на колени.

– Ты останешься верен мне? – не глядя на него, спросила она. Тонкие пальцы, сжатые в кулак, побелели.

– Всегда, Винни, – тихо ответил рю Воронн. – Я останусь рядом, и пусть видеть тебя ежедневно станет для меня наказанием! Больше я не заговорю о нас, не попрошу…

Когда она шагнула к нему, она больше не была Винни – хрупкой большеглазой девушкой, похожей на молодую олениху. Она была королевой.

– Встань, прошу тебя! – Узкая ладонь легла на его склоненную голову. – Я принимаю твою клятву и твою службу, Атрон рю Воронн. И… благодарна тебе за все!

Когда он поднялся, их лица оказались в опасной близости друг от друга, их сердца – на расстоянии Тикрейского пролива.

Не сказав более ни слова, Атрон вышел. Королева стояла, будто пригвожденная. Словно любой, даже самый мелкий шажок должен был распластать ее по полу умирающей птицей.

В приоткрывшуюся дверь скользнула невысокая фигурка. Женщина была молода, но некрасива. Известную всей Ласурии белизну кожи дочерей Севера портили мелкие веснушки, щедро рассыпанные по лицу и шее, ореховые глаза казались блеклыми. Вошедшая посмотрела на Рейвин и вдруг бросилась поддержать ее.

– Сейчас, ваше величество, сейчас!..

Доведя королеву до скамьи под окном, женщина поспешила в угол комнаты, где стоял на столе графин с водой. Намочила собственный платок, вернулась, чтобы промокнуть нежное лицо в испарине. Рейвин слабо шевельнулась, вскинулась, пытаясь сесть прямо. С благодарностью посмотрела на помощницу.

– Я рядом, моя госпожа, – сказала та дрогнувшим голосом. – Я рядом…

– Фирона… – тихо произнесла ее величество, – Фирона, дорогая, ты знаешь, что выбор приносит боль, но вдвойне больнее, когда выбора тебя лишают?

Та отвела глаза, поскольку знала не понаслышке.

Королева внимательно посмотрела на нее. У компаньонки княжеской дочери не было ни приданого, ни красоты, ни острого ума. Умение беззаветно любить нынче ничего не значило. Для всех, кроме Рейвин Моринг.

Его величество поперхнулся. Прокашлялся.

– Не важно, как ЕЕ звали, братец!

– Не важно? – осмелился не поверить шут.

– Не могу произносить это имя, – покаялся король, – пусть пребывает в покое, будто ОНА уже умерла!

– Пусть… – покладисто согласился Дрюня и подлил в его стопку ароматной ласуровки.

– После того разговора с отцом мы с НЕЙ стали встречаться реже, хотя стремились друг к другу по-прежнему. Но у меня совершенно не было времени из-за приготовлений к свадьбе, смерти отца и коронации. Вскоре и ОНА стала избегать меня. Когда я приезжал к избушке в лесу, не находил ЕЕ там. ОНА изменяла облик, ускользала, как тень… Уже потом я сообразил, что к чему: ОНА скрывала от меня, что брюхата. О ребенке я узнал лишь спустя год после его рождения. К тому времени Аркей уже носил на себе ЕЕ проклятие, как Аркаешев медальон! Узнав о нем, я послал к НЕЙ наемного убийцу…

Редьярд замолчал и вылил в себя ласуровку. Дрюня видел, каких трудов стоит его величеству удержать собственные руки от дрожи. В его сердце боролись жалость к другу, интерес к истории и желание напиться так, чтобы перестать вовсе воспринимать подобные откровения. Впрочем, он, Дрюня, напросился сам!

– ОНА давно покинула тот лес, пыталась скрыться за границей, – помолчав, продолжил король. – Однако деньги и связи делают все. Убийца, вышедший на ЕЕ след, оказался с мозгами и, прежде чем выполнить заказ, сообщил мне о ребенке.

– Он убил ЕЕ? – с ужасом спросил шут. Схватив бутыль, отхлебнул прямо из горлышка.

Редьярд встал, подошел к камину. Протянул руки к огню – то ли согреть пытался, то ли спалить.

– Он передал ЕЙ мои слова: или она добровольно отдает сына и остается в живых, или умирает, но я все равно забираю сына. Яго она отдала. С запиской…

Его величество замолчал.

– Ну?… – с мукой в голосе потребовал Дрюня.

– «Ты лишаешь ребенка матери, а я в день твоей свадьбы лишила тебя внуков, – медленно, по памяти процитировал Редьярд, – даже подлость мы делим пополам… Рэд!»

Шут потянулся было к бутылке, но передумал. Ему отчаянно хотелось плакать. В комнате повисла тишина, липкая, белая, как паутина. Даже огонь в камине не трещал, съежился, отпрянув от королевских ладоней.

– Подожди, – словно выплывая из тугого кошмара, встрепенулся шут, – так Яго – твой старший сын? Но это означает…

Король обернулся. Его лицо было бесстрастно – искусная маска умелого политика, и только.

– Это ничего не означает, шут! Яго – мой второй сын, старший – Арк.

– Да как же это может быть? – Дрюня все-таки схватился за бутылку и глотнул для храбрости. – Ведь ОНА прокляла Арка, когда Яго уже был год!

– Нет, – покачал головой Редьярд, – это произошло гораздо раньше, как ОНА и писала, – в день моей свадьбы… Рейвин понесла от меня в ту же ночь.

– Но как? КАК? – пораженно прошептал собеседник.

Его величество тяжело вздохнул. Подойдя к столу, отобрал у Дрюни сосуд, разлил ласуровку по стопкам. Выпил, не чокаясь. Сел.

– Я могу только догадываться, брат… О том, что я заберу Ягорая, она знала загодя. Не спрашивай – как? Ведьма она, в конце концов, или нет? Яго должен был родиться раньше Арка, но первая беременность у Рейвин проходила очень тяжело. Мы даже думали, она ее не переживет! Аркей появился на свет на два месяца раньше положенного срока. Выкрутасы судьбы, братец… Я мог бы пристроить Ягорая в любую семью, выделить содержание с тем, чтобы он рос без забот и не прыгал выше собственной головы. Но я мечтал когда-нибудь увидеть его рядом с собой, здесь, во дворце. Ведь он – носитель крови Ласурингов!

Дрюня знал короля как облупленного. Король врал. Врал нагло и беззастенчиво.

– Братец, – осторожно сказал шут, – из носителей твоей крови, полагаю, можно собрать целую дивизию. Неужели ты всех их пристроил, как пристроил Яго?

Редьярд посмотрел на него абсолютно трезвым взглядом и поинтересовался:

– Ты совсем дурак? Я о большинстве своих потомков даже не предполагаю… Думаешь, Колька в его нежном возрасте записывает координаты каждой норки, в которую запускает своего терьера?

– Эк ты его припечатал! – не удержавшись, хихикнул Дрюня. – Там не терьер, там цельный Стрёма… вроде бы!

– Не позорь псину! – пригрозил король. Щелчком пульнул свою стопку в стену. Стекло разбилось с жалобным звоном. Его величество посмотрел на осколки и тихо сказал: – Яго – сын женщины, которую я любил больше прочих, брат! Вот и весь ответ!

Внимательно взглянув на Редьярда, Дрюня вдруг заметил засеребрившиеся в его бороде седые волоски.

Для слова «люблю» не существовало прошедшего времени.

Бесконечные, темные, проклятые коридоры Вишенрогского замка… Они казались Рейвин кишками гигантского кракена, поглотившего ее. Она металась в них, ежеминутно теряя ориентиры, впивалась ногтями в собственное горло, чтобы не завыть полярной волчицей, потерявшей стаю. Отец, за что вы так наказали меня? Отчего даровали жизнь с нелюбимым, почитая ее за счастье? Отец!..

Безмолвного крика никто не слышал. Северянки не плакали не только из-за любви – из-за предательства тоже!

Дверь в кабинет Редьярда была приоткрыта. Рейвин заглянула внутрь, не обращая внимания на гвардейцев, взявших на караул. У потушенного камина замер некто, чье лицо скрывал капюшон. Рядом стоял ее муж, держа на руках… дитя. Голенького, смуглого, сладко спящего мальчишку.

– Надо же, – пробормотал его величество, повернув младенца и разглядывая его затылок, – у него здесь родимое пятно, как у меня и у Арка! Как он перенес дорогу, Грой?

– Сладко спал, просыпался лишь, чтобы поесть – вырастет настоящим воином, ваше величество, – голос из-под капюшона звучал глуховато. – Я поил его козьим молоком…

Говоривший резко повернул голову в сторону двери. Рейвин разглядела светящиеся в полумраке кабинета желтые глаза и рванула створку на себя – что толку таиться от оборотня? Шагнула в кабинет… Если бы взор мог говорить, он бы обрушил на разгульного короля всю тяжесть отчаяния и стыда целомудренной королевы, у алтаря Пресветлой поклявшейся ему в верности.

Впрочем, он ведь тоже клялся!

Его величество сунул младенца собеседнику, словно куклу. Тот захныкал во сне, задергал ручками и ножками. Оборотень укутал его в полу собственного плаща, вопросительно взглянул на короля.

– Отвези его моей няньке, Грой. Пусть покамест побудет у нее.

Названный вежливо склонил голову и быстро вышел. На Рейвин пахнуло ароматом сильного мужского тела, разгоряченного долгой дорогой.

– Ну что же ты, жена, застыла изваянием отчаяния? – насмешливо спросил Редьярд. – Почему не обвиняешь меня в очередной измене, не морозишь презрением? Последнее, между прочим, тебе удается лучше всего!

Несмотря на ощущение, что пол уходит из-под ног, королева подошла к нему, держа спину прямо, как учил отец. В душе стало пусто и темно – на пороге кабинета в одно мгновение выгорело все: надежда когда-нибудь полюбить нареченного, уважение к мужу и боль от его многочисленных измен, отчаяние и страх северянки, оказавшейся среди южан как в плену.

– Этот ребенок первый, кого ты притащил во дворец, – тихо сказала она, – не считая тех, кто появился в его стенах от твоих связей с фрейлинами и горничными. Что с ним не так?

– Ну, хоть в уме тебе не откажешь, – пробормотал король. Он был совершенно трезв, что с момента свадьбы с ним случалось чрезвычайно редко, однако выглядел как после тяжелой попойки: ввалившиеся красные глаза, заросшее одутловатое лицо. – Рейвин, я очень хочу выпить, но ты ведь не поддержишь меня в этом благословенном начинании?

Королева молча покачала головой. Было время страха, когда она боялась мужа, в подпитии творившего Аркаеш знает что. Было другое время – надежды, когда она пыталась стать ему настоящей женой и просто закрывала на все глаза. Нынче наступило время веры в себя. Чем бы ни закончился сегодняшний разговор – примирением или заточением в монастырь, она, Рейвин, останется самой собой и заставит мужа принимать ее такой, как есть!

Король разглядывал супругу с непонятным выражением лица – то ли ударит, то ли завалит на стол и задерет юбку. Но ему удалось удивить ее. Широко шагая, он прошел к столу, выставил два стакана и налил в них… воды из графина. Сделал приглашающий жест.

– Присаживайся. Хоть воды со мной выпьешь?

Она села, обхватила холодное стекло не менее холодными пальцами, казавшимися полупрозрачными. Редьярд с ненавистью следил за ней. Такая северная, такая изящная ледяная статуэтка, с которой он вынужден делить постель и жизнь, хотя сердце, да и не только оно, рвется совсем в другие объятия. Женщины! Да будь они все прокляты!

Первый глоток воды скрутил в желудке скользкий тяж. Редьярд плохо помнил последние месяцы: запой, в который он ушел после смерти отца и последующей коронации, слишком затянулся!

– Сколько мы уже женаты? – поинтересовался он, залпом опустошая стакан и наливая еще.

Королева аккуратно отпила несколько глотков:

– Год минул, Рэд…

– Я плохо его помню!

От горькой усмешки в углах ее рта появились морщины, делавшие лицо значительно старше.

– Зато я – слишком хорошо!

– Что, было всякое?

– Было…

Король встал, прошелся по комнате. Рейвин впервые видела его таким… никаким. Даже в пьяном угаре, в хлеву со свиньями, в объятиях простой прачки он оставался великолепным, шикарным, мощным самцом, не зная характера которого можно было бы самой себе позавидовать и поздравить с таким мужем. А сейчас он казался растерянным, если не сказать – раздавленным.

– Мы с тобой не с того начали, Рейв, – хрипло сказал король, останавливаясь за спиной жены. Спиной, натянутой как струна, готовая вот-вот лопнуть. – Мы обманывались друг в друге – ты желала видеть во мне любящего мужа, я в тебе – покорную жену. Ни я, ни ты таковыми не были и не будем!

– Не будем… – эхом повторила королева и согласно склонила голову.

Тонкая шея, маленькая голова, увенчанная копной великолепных темно-каштановых волос. Его первенец, Аркей, унаследовал этот цвет – головенка сморщенного орущего человечка уже при рождении была покрыта густыми темными волосенками, вызвавшими у Редьярда целый шквал противоположных чувств – от умиления до брезгливости.

– Давай начнем заново? – он положил руку ей на плечо, и она вздрогнула – то ли от страха, то ли от отвращения. Что же он делал с ней все это время, раз она не выносит его прикосновений?

– Я тебя не трогаю! – Редьярд убрал ладонь. – И больше не трону, ежели на то не будет твоего желания, обещаю!

Она обернулась так резко, что у него потемнело в глазах. Мгновение в выражении ее лица надежда боролась с рассудком. И рассудок победил.

– Сейчас ты сядешь рядом со мной, Рэд, как то подобает доброму супругу, – негромко и абсолютно спокойно сказала она, – и расскажешь мне все об этом ребенке… И тогда мы вместе решим, что с ним делать!

Король смотрел на эту хрупкую женщину сверху вниз и впервые со дня смерти отца не ощущал себя одиноким.

Матушку разбудили теплые губы любимого. Она ответила на поцелуй, улыбаясь и не открывая глаза. Опустившийся рядом с ней на пол Кай потрепал преданно изображавшего подушку волкодава по загривку и поинтересовался у обоих:

– Без меня разгульничаете?

– Ой! – окончательно проснулась Бруни. – Я уснула? Ну надо же! А сколько времени?

– Время ужинать, родная! Тебя ждут Туссиана и еще несколько горничных. Они помогут переодеться.

– Но зачем?… – начала было Матушка. И замолчала.

Привычка придворных переодеваться после каждого чиха не раз высмеивалась уличными труверами.

Принц помог ей подняться, засмеялся, когда она пошатнулась – голова закружилась от выпитого. Воистину, гаракенское оказалось коварным вином!

– У меня есть пьяная женщина! – прошептал он на ухо невесте, разворачивая и прижимая ее к себе. – И это так здорово!

Не отвечая, Бруни потянулась к его губам. Пресветлая, как, оказывается, она соскучилась по нему за долгие зимние дни и ночи! Жадно целуя, Кай подхватил ее на руки и отнес на диван.

– А как же горничные? – так же жадно отвечая, поинтересовалась Матушка.

– Мы быстро! – по-мальчишески улыбнулся принц.

Они действительно управились быстро. Лишь позволили себе полежать немного после, молча и счастливо улыбаясь, прижавшись друг к другу на тесном для двоих диване.

Затем Аркей поднялся, чтобы переодеться – слуги для этого ему не требовались, что Матушку несказанно порадовало. Она впервые посмотрела на его сильное тело взглядом собственницы и не собиралась позволять подобное еще кому-то. Потому свежую рубашку подавала ему сама и пуговицы на камзоле – ужин ожидался приватным, и принц не надел мундир – застегивала тоже сама. Кай не мешал ей, кажется, наслаждаясь процессом.

– Тебе нужна гардеробная, – констатировал он наконец, когда она, вытащив рукава его белоснежной рубашки из-под обшлагов камзола, расправила на них кружева.

– Мне не нужно ни единого помещения вне этой башни! – взглянув на него потемневшими глазами, промолвила Матушка.

Аркей улыбнулся и зычно крикнул в сторону двери:

– Войдите!

Спустя пару минут створку открыл Кройсон, впустил первую горничную Сузон и шестерых девушек, несущих упакованное в чехол платье. Все семеро дружно, будто на показательных выступлениях, сделали книксен. Глазенки младших служанок от любопытства блестели, как у мышат, учуявших сыр. Бруни чуть не рассмеялась, так они были похожи на них! Заметив одобрение в глазах Туссианы, она и вовсе воспряла духом.

Сузон аккуратно поставила рядом с ней малиновые туфельки с золотыми пряжками, а девушки принялись распаковывать платье.

– Я подожду тебя в кабинете, – сказал принц и вышел.

– Что пили, моя госпожа? – помогая Бруни раздеться, шепотом поинтересовалась Туссиана.

– Так заметно? – расстроилась та.

– Красивый румянец, – деликатно усмехнулась горничная. – Так что это было?

– Гаракенское розовое.

– Поднимите руки… Вот так… Оно, к счастью, легко выветривается! Катарина!

Темноволосая девушка тут же отозвалась:

– Да, госпожа Туссиана?

– Сбегай к мэтру Жужину за букетиком разумицы. Такие мелкие цветочки, – она повернулась к Бруни, – нежно-розового цвета. Они подойдут к новому платью, а их аромат приведет вас в чувство.

– Туссиана, что бы я без вас делала! – пробормотала Бруни.

Горничная иронично блеснула глазами, однако ничего не ответила.

Новое платье оказалось темно-малиновым, вышитым редкими золотыми звездами. Бруни в жизни не видела подобной роскоши!

– После ужина вас будет ожидать мастер Артазель, – пояснила Сузон, зашнуровывая обновку. – Так туго? Нет? Вот и хорошо… Свои шедевры он шьет только по ночам, говорит, старческая бессонница суть движитель вдохновения! Так что ваше свадебное платье обещает быть чем-то выдающимся!

– Только этого мне не хватало! – вздохнула Матушка, представив себя в белом, пышном и выдающемся – кочан капусты, а не невеста!

– «Твое участие в его судьбе вызовет слишком много любопытства и кривотолков»… Так Рейвин сказала тогда! – Редьярд снова выпил ласуровку, не чокаясь.

А шут, слушая друга, позабыл о выпивке. Подпер подбородок длинными сплетенными пальцами, глядел с горечью. В год рождения Арка Дрюня еще не был королевским шутом. Просто приятелем, с которым весело проводить время в бесконечных попойках. Те попойки он прекрасно помнил, а вот о событиях, происходивших во дворце, слышал из уст Редьярда впервые.

– И она была права, как, впрочем, и всегда! – вздохнул его величество и вдруг улыбнулся. – Рассудительная Рейвин… Порой мне не хватает ее мудрости, веришь, брат?

– Верю! – улыбнулся в ответ тот и вновь разлил напиток. Королеву он помнил прекрасно. – За ее величество! Виват!

– Виват! – согласился Редьярд. – А ведь были моменты, когда мне хотелось ее придушить!

– Полагаю, у нее тоже были, – лукаво блеснул глазами Дрюня, – но ты продолжай исповедоваться, братец, я слушаю!

– Присядь, дорогая!

Фирона послушно села. Раз Рейвин разрешила ей сесть в ее присутствии, значит, разговор пойдет серьезный.

– Довольна ли ты службой Первой фрейлины королевы? – между тем принялась спрашивать королева. – Устраивает ли тебя жалованье, выделенные покои?

Северянки не умели притворяться. Фирона поднялась, нервно комкая в руках платок.

– Ваше величество, со мной вы можете быть откровенной! – воскликнула она. – К чему эти заходы издалека? Вы собрались отправить меня обратно в Узамор?

Рейвин посмотрела на нее с изумлением.

– Почему ты так решила, Фирона? Разве я слыву среди людей неблагодарной? Разве забываю тех, кто был рядом со мной в трудное время?

Зрачки фрейлины расширились. Бледность будто присыпала мукой веснушки на некрасивом лице.

– Вы хотите… – прошептала она.

Быстро подойдя, королева взяла ее за руки.

– Только если ты тоже захочешь этого, дорогая! Приданое, пышную свадьбу, все, что полагается, я обеспечу! Не смогу дать тебе только любви будущего мужа. Ее ты должна будешь добиться сама!

Фирона молчала.

– Ну же! – мягко произнесла Рейвин.

Посмотрев в глаза королеве, фрейлина успела увидеть отголосок боли, давно знакомой обеим. Но все же спросила:

– Кто он?

– Ты его хорошо знаешь, – странным глухим голосом ответила Рейвин. – Графу Атрону рю Воронну прочат место Второго посла Ласурии в Крее. Как ты понимаешь, женитьба для дипломата – дело первой необходимости!

– А он согласится? – засомневалась собеседница.

– Если я прикажу – согласится! – холодно произнесла королева, и Фирона, не выдержав, закричала:

– Но как же вы? Как же?!

Рейвин осторожно высвободила пальцы. Отошла к окну. И уже оттуда сказала:

– Я жена и мать! Такова воля Пресветлой, и не мне в ней сомневаться! О твоих чувствах к нему я знала всегда, Фирона, однако это не отдалило тебя от меня… Наоборот! Нынче Индари дает тебе шанс, упущенный мной! Взамен я попрошу лишь об одном… одолжении!

Фрейлина смотрела на свою королеву с восторгом и ужасом, с горечью и обожанием. И с бесконечной преданностью.

– Для вас, ваше величество, я сделаю что угодно! – наконец сказала она.

Рейвин невесело усмехнулась:

– Дорогая, тебе придется стать матерью!