1

Начало войны застало меня далеко от Родины, в Китае. Я состоял тогда Главным военным советником Чан Кайши и советским военным атташе в Чунцине. Чан Кайши был в то время главнокомандующим всех китайских вооруженных сил.

Когда я уезжал в Китай, война уже в полную меру охватила всю Западную Европу. Пали панская Польша, Норвегия, Бельгия, Нидерланды, Франция. Ожидалось фашистское вторжение на Британские острова. Мужественные английские летчики отражали массированные удары фашистского воздушного флота по мирным городам. Горел Лондон, превращался в руины Ковентри. Торжествовала фашистская доктрина войны: крупные механизированные колонны, война моторов, взаимодействие танковых соединений с авиацией, подводная война.

После войны, когда нам стали доступны гитлеровские архивы, мы узнали, что уже осенью сорокового года Гитлер отказался от мысли форсировать Ла-Манш. В стратегические и тактические решения явно вмешивались соображения политического характера. Нам, людям военным, это стало ясно, как только форсирование Ла-Манша перенесено было гитлеровским командованием на весну сорок первого года.

Критическое положение Англии после Дюнкерка, когда английскому экспедиционному корпусу с большим трудом удалось выскользнуть, заметно выправлялось. Воздушные налеты на Англию не поставили английский народ на колени. Выравнивалось и соотношение сил в воздухе. Из США в Англию шли караваны судов с самолетами. Промышленность Америки, пока еще медленно, но переводилась на производство вооружения всех видов.

Англия получила передышку для вооружения и подготовки к отпору. Гитлер понимал, что битва за острова проигрывалась еще до ее начала. Англия наращивала свои силы, обострились отношения с США, Япония ждала момента, чтобы вступить в борьбу за передел мира, за решение тихоокеанской проблемы «Азия для азиатов».

Могли ли мы считать в этой обстановке пакт о ненападении, подписанный 23 августа 1939 года, серьезной гарантией своей безопасности?

События могли развернуться для нас очень неблагоприятным образом. Гитлер мог достигнуть договоренности с Японией о совместном нападении на нашу страну с запада и с востока.

В мои задачи входило тогда выяснить позицию Японии; куда она устремится на север или на юг, решится ли она нанести удар по нашему Дальнему Востоку, или ввяжется в конфликт с США за передел Юго-Восточной Азии?

В позиции Японии было много неясностей. Ее собственные сырьевые ресурсы были исчерпаны, и, проводя по-прежнему милитаристскую политику, она должна была расширить границы своей агрессии. Куда? Вот в чем вопрос. Она оккупировала жизненные центры Китая, но не закрепила их.

По различным каналам из разнообразных источников в Москву стекались сообщения, что Гитлер готовит поход на восток, что в конце весны или летом может последовать нападение на Советский Союз. Даже в далеком Китае я получал такого рода информацию.

Весной сорок первого года к сообщениям о готовящемся нападении на нас Германии надо было относиться с большой осторожностью. Это же не секрет, что, повернув свой удар на восток, Гитлер избавлял Англию от серьезных угроз, по крайней мере, на несколько лет. В желающих повернуть гитлеровскую агрессию против Советского Союза недостатка не было и в прошлом, и особенно тогда, в 1941 году. Советское правительство и советская дипломатия делали все возможное, чтобы избежать войны. Это было главной задачей советской внешней политики.

Нам необходимо было выиграть год, два года, чтобы завершить перевооружение армии.

Наша авиационная промышленность имела опытные образцы самолетов, превосходящие немецкие самолеты по боевым качествам. Опытные образцы уже запускались в серийное производство. В Красной Армии создавались механизированные корпуса. Наша промышленность осваивала серийный выпуск танка Т-34 и KB, которые по боевым качествам превосходили все немецкие танки. Запускались в серию новые виды стрелкового оружия.

Теперь известно, что мы имели множество неопровержимых сообщений о сосредоточении гитлеровских войск вблизи от нашей государственной границы. Наши пограничники указывали даже, где и в каком составе дислоцируются дивизии Гитлера, прибывшие с запада. Сталин обо всем знал. Но Сталин и наше правительство делали все возможное, чтобы оттянуть начало войны, чтобы каким-то неосторожным жестом не спровоцировать вторжение врага. Мы вынуждены были держать мощный заслон и на наших дальневосточных границах.

Гитлер в это время вел острую политическую игру. Различными каналами, через частных лиц, он прощупывал позицию Англии, не пойдет ли английское правительство на мир, не облегчит ли оно ему нападение на Советский Союз?

Гитлер все же решился на вторжение в Советский Союз, получив тем самым войну на два фронта. Были ли даны ему какие-либо надежды, что после вторжения Англия пойдет с ним на мир? Во всяком случае, такой зондаж с немецкой стороны имел место.

Война грянула.

Мне было тяжко в те дни в Китае, сердцем я был дома, со своими товарищами, которые отстаивали Родину, но задача моя была еще не выполнена.

Обстановка на фронте в лето сорок первого года складывалась тяжелой. Пал Минск, враг захватил Смоленск, прорубаясь сквозь наши заслоны к Москве, окружен Ленинград, пал Киев.

Нарастала опасность выступления Японии. Казалось бы, японские милитаристы не упустят благоприятного момента для нападения на наш Дальний Восток. Но как раз к осени начали проявляться симптомы, что Япония готовится к удару на юг, что она нацеливается на США, пользуясь тяжелым положением Англии.

Об этом шли соответствующие сообщения в Москву, но полностью полагаться на наши источники информации было нельзя. Слишком велик был риск получить удар в спину на Дальнем Востоке. К осени определилось, что Япония готовится к нападению на США.

Наши сообщения помогли Верховному Главнокомандованию вовремя сориентироваться и снять часть дивизий с Дальнего Востока в трудные дни сражения под Москвой.

Япония напала на Пирл-Харбор, США объявили войну Германии.

В начале марта 1942 года я вернулся в Москву и просил направить меня на фронт.

2

К весне сорок второго года обстановка на фронте значительно разрядилась. Трудная осень сорок первого года была позади. Под Москвой был похоронен миф о непобедимости гитлеровской армии, Красная Армия разрушила надежды немецкой военщины на блицкриг, на быструю победу над Советским Союзом. Но, охваченные авантюристическим азартом, фашистские правители готовили весенне-летнюю кампанию сорок второго года – новое наступление на советско-германском фронте.

По планам немецкого командования сорок второй год должен был стать решающим годом в войне, ибо Гитлер был уверен, что США и Англия не предпримут высадки своих войск в Европе в этом году, у него по-прежнему оставались развязанными руки для действий на востоке.

Однако поражение под Москвой, потери лета сорок первого года, нанесенные Красной Армией захватчикам, не могли не сказаться.

Несмотря на то что к весне сорок второго года гитлеровская армия возросла численно, получила значительное техническое оснащение, немецкое командование не нашло сил для наступления по всему фронту.

В конце 1941 года в гитлеровской армии находилось под ружьем 9500 тысяч, а в 1942 году уже 10204 тысячи. Общий численный состав армии увеличился, а начальник гитлеровского генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер занес в свой дневник такую знаменательную запись: «На 1‑е мая 1942 года на Востоке недостает 318 тысяч человек. Предложено в мае направить в армию на Восток 240 тысяч человек. На период с мая по сентябрь имеется резерв из молодых призывников 960 тысяч человек. Затем в сентябре больше ничего не останется».

Несколько позже в штабе оперативного руководства ОКВ был составлен более точный документ относительно общего состояния гитлеровской армии. В справке, предназначенной для Гитлера, говорилось: «Боеспособность вооруженных сил в целом ниже, чем весной 1941 года, что обусловлено невозможностью в полной мере обеспечить их пополнение людьми и материальными средствами».

И все же к лету сорок второго года Гитлер сумел сосредоточить против нас довольно значительные силы. На советско-германском фронте он располагал шестимиллионной армией, насчитывающей до 43 тысяч орудий и минометов, свыше трех тысяч танков, до трех с половиной тысяч боевых самолетов. Силы значительные. Начинал войну Гитлер с меньшими.

Правда, на этот раз полоса наступления была сужена. Все силы для нового удара были сосредоточены на южном крыле фронта.

Гитлер предпринял поход на Кавказ с целью захвата нефтяных источников, выхода к границе Ирана, к Волге. Он, видимо, рассчитывал, что на удалении от центра страны сопротивление советских войск не будет столь основательным.

В мою задачу не входит описание всех событий на фронте весной сорок второго года, но, готовясь к рассказу о Сталинградской битве, я не могу в общих чертах не коснуться замыслов фашистского командования, ибо это поможет читателю оценить значение событий, разыгравшихся на Волге.

Выходом на Кавказ Гитлер надеялся втянуть в войну Турцию, что дало бы ему еще двадцать-тридцать дивизий. Выходом на Волгу и к иранской границе он рассчитывал втянуть в войну против Советского Союза и Японию. Выступление Турции и Японии было последним его шансом на успех в войне против нас. Только этим можно объяснить столь широковещательный характер его директивы на весенне-летнюю кампанию сорок второго года.

Обратимся к тексту этой директивы, известной как директива № 41.

Уже вступление содержит не анализ сложившейся обстановки на советско-германском фронте, а пропагандистское пустословие.

Директива начинается такими словами: «Зимняя кампания в России приближается к концу. Благодаря выдающейся храбрости и готовности солдат Восточного фронта к самопожертвованию наши оборонительные действия увенчались большим успехом немецкого оружия. Противник понес огромные потери в людях и технике. Стремясь использовать мнимый первоначальный успех, он израсходовал этой зимой большую часть резервов, предназначенных для дальнейших операций».

Директива – документ секретного характера, документ, с которым имели право ознакомиться ограниченный круг лиц, это документ, в котором не место пропагандистским формулировкам. Он должен точно и трезво оценивать обстановку. Мы видим, что в своей предпосылке немецкое командование совершенно неверно оценивает наши силы, и поражение свое под Москвой пытается изобразить как военный успех. Недооценивая наши силы, Гитлер в то же время переоценивает свои. Отсюда в этом документе и определяется цель.

«Цель заключается в том, – гласит директива, – чтобы окончательно уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их по мере возможности важнейших военно-экономических центров».

«…В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

И тут же следует оговорка.

«Окончательное окружение Ленинграда и захват Ингерманландии откладываются до тех пор, пока изменение обстановки в районе окружения или высвобождение других достаточных для этого сил не создадут соответствующих возможностей».

Эта оговорка показывает, что Гитлер, располагая силами большими, чем те, с которыми он начинал свой поход в Россию, не решился на операции по всему фронту, а все сосредоточил на юге.

Был предпринят удар под Керчью, штурм Севастополя. Гитлер сумел ценой огромных жертв полностью овладеть Крымом, подготовить фланг своего наступления на Кавказ и на Волгу.

Севастополь держался до конца июня, несмотря на все усилия захватчиков овладеть городом непрестанными штурмами.

12 мая 1942 года войска Юго-Западного фронта перешли в наступление, нанося два удара по сходящимся направлениям: с барвенковского выступа в обход Харькова с юго-запада, вспомогательный – из района Волчанска.

События, связанные с этим наступлением, широко рассматривались в исторической литературе и в мемуарах видных советских военачальников. Мне нет нужды рассказывать о них, не нуждаются они и в моих комментариях. Известно, что это наступление окончилось трагической неудачей. Наступление гитлеровцев на Волгу, на Воронеж и на Кавказ было запланировано значительно раньше, оно дало возможность противнику сломать нашу оборону и развить его вглубь и вширь. Гитлеровское командование удачно использовало сложившуюся ситуацию. Бывший гитлеровский генерал Курт Типпельскирх пишет: «Для запланированного немецкого наступления попытка русских помешать ему была только желанным началом. Ослабление оборонительной мощи русских, которого было не так-то легко добиться, должно было существенно облегчить первые операции. Но требовались еще дополнительные приготовления, которые заняли почти целый месяц, прежде чем немецкие армии, произведя перегруппировку и пополнив все необходимое, смогли начать наступление».

К концу июня гитлеровское командование закончило подготовку наступления.

Теперь мы знаем, что на южном крыле советско-германского фронта от Орла до Севастополя действовала группа армий «Юг».

Группа армий «Юг» была разделена на две группы: группа армий «А» с целью наступления на Кавказ и группа армий «Б» для удара на Сталинград.

На эти группы возлагались задачи разгромить советские войска западнее Дона.

Группа армий «Б» должна была окружить советские войска западнее Дона и соединиться с группой армий «А» в районе Сталинграда. «В любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда… Чтобы силы, наносящие удар вниз по течению р. Дон, соединились в районе Сталинграда с теми силами, которые наступают из района Таганрог, Артемовск». Так гласила директива № 41.

Первоначально силы по этим группам были распределены следующим образом.

В группу «А», которой командовал фельдмаршал Лист, вошли 1‑я танковая, 17‑я и 11‑я полевые немецкие армии, а также 8‑я итальянская.

Группой «Б» командовал фельдмаршал фон Бок. В нее вошли 4‑я танковая, 2‑я и 6‑я полевые армии и 2‑я венгерская. Кроме того, из глубины подходили 3‑я и 4‑я армии румын.

В общей сложности противник сосредоточил в полосе от Курска до Таганрога около 900 тысяч солдат и офицеров, 1260 танков, свыше 17 тысяч орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Это составляло 50 % танковых и моторизованных соединений противника, находящихся на советско-германском фронте, и 35 % всех его пехотных войск.

С нашей стороны этой ударной группировке противостояли войска Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. Общая численность наших войск этих трех фронтов составляла 655 тысяч человек. Мы имели 740 танков, 14200 орудий и минометов, свыше 1 тысячи боевых самолетов.

Враг имел не только общее превосходство на юге, но и сумел особо усилить направления главных ударов.

Утром 28 июня 2‑я полевая и 4‑я танковая немецкие армии и 2‑я венгерская перешли в наступление против левого крыла Брянского фронта.

30 июня нанесла удар 6‑я армия.

Сталинград был еще далеко, немцы устремились к Воронежу, но сражение сорок второго года началось, втягивая постепенно все большие и большие силы в кровавую мельницу.

3

В мае я вступил в должность командующего резервной армией, которая дислоцировалась в районе Тулы и в течение мая, июня и в начале июля усиленно занималась боевой подготовкой.

В начале июля пришел приказ Ставки о переименовании нашей резервной армии в 64‑ю и передислокации ее на Дон. В это время Юго-Западный фронт под ударами немецко-фашистских войск откатывался на восток. Бои шли в районе Россоши, под Луганском и за Воронеж. Нашей армии где-то на Дону или между Волгой и Доном предстояло вступить в бой с фашистскими захватчиками. Быстро погрузившись в эшелоны, войска армии направились в район сосредоточения, между Волгой и Доном.

До Балашова я ехал со штабом армии поездом, а затем, чтобы поскорее уяснить обстановку на фронте и поговорить с фронтовиками, мы с членом Военного совета Константином Кириковичем Абрамовым пересели в легковую автомашину и обогнали свой поезд.

Мы заезжали на крупные станции, чтобы проследить за движением эшелонов нашей армии. На железнодорожные станции и на движущиеся эшелоны систематически совершали налеты фашистские бомбардировщики.

На станции Фролово мы наткнулись на штаб 21‑й армии. Начальник штаба при всем своем желании не мог нас проинформировать об обстановке. Где проходит линия фронта, где соседи, где противник – он не знал. Единственное, что я выяснил у него, это то, что штаб фронта находится уже на Волге, в Сталинграде.

Чем ближе мы продвигались к Волге, тем более менялась обстановка. Жители сел и деревень не ждали здесь врага, надеясь, что его наступление будет остановлено. Никто не готовился к эвакуации, шла мирная жизнь в напряженном труде. Убирали хлеб, пасли стада. В городских поселках, на железнодорожных станциях работали кинотеатры. Это спокойствие нарушалось ночью редким огнем зениток, которые вели огонь по отдельным самолетам противника.

16 июля 1942 года мы прибыли в штаб Сталинградского фронта. Там мы узнали, что противник своими разведывательными и передовыми отрядами вышел на рубеж Чернышевская, Морозовский, Чернышковский, где был остановлен передовыми отрядами 62‑й армии.

62‑я армия готовилась к обороне на западном берегу Дона на рубеже Клетская, Калмыков, Суровикино, Пещерская, Суворовский. Штаб ее находился на восточном берегу Дона в хуторе Камыши, в 60–80 километрах от войск.

В это время начали выгружаться из вагонов войска 64‑й армии: 112‑я дивизия – на станциях Котлубань, Качалино, Филонове; 214‑я дивизия – на станциях Донская, Музга, Рычков; 29‑я дивизия – на станции Жутово. Остальные – на берегу Волги в 120–150 километрах от указанного штабом фронта рубеже обороны.

Штаб фронта переместился в город. Связь работала с перебоями, управление войсками от этого сильно страдало. Я не мог узнать в штабе фронта, куда и когда прибывают эшелоны армии, где выгружаются и где сосредоточиваются; сколько и каких частей уже прибыло и что они делают?

17 июля мы получили директиву командующего Сталинградским фронтом: «64‑й армии в составе 229, 214, 29 и 112‑й стрелковых дивизий, 66‑й и 154‑й морских стрелковых бригад, 40‑й и 137‑й танковых бригад в ночь на 19 июля выйти на фронт Суровикино, Нижне-Солоновский, Пещерский, Суворовский, Потемкинская, Верхне-Курмоярская. На этом рубеже закрепиться и жесткой обороной не допустить прорыва противника на Сталинград. Передовые отряды по одному полку с артиллерией от каждой дивизии иметь на рубеже реки Цимла…»

Задача, поставленная директивой, была явно невыполнимой, так как дивизии и армейские части еще только выгружались из эшелонов и направлялись на запад, к Дону, не боевыми колоннами, а в том составе, как они следовали по железной дороге. Головы некоторых дивизий уже подходили к Дону, а их хвосты были на берегу Волги, а то и в вагонах. Тыловые же части армии и армейские запасы вообще находились в районе Тулы и ждали погрузки в железнодорожные вагоны.

Войска армии нужно было не только собрать после выгрузки из эшелонов, но и переправить через Дон. Указанная в директиве линия обороны Нижне-Солоновский, Пещерский и Суворовский – находилась от переправ через Дон у Верхне-Чирской и Нижне-Чирской на расстоянии суточного перехода, от станции выгрузки в 120–150 километрах. Линия передовых отрядов на реке Цимла также была впереди основного рубежа обороны армии в сорока-пятидесяти километрах. Войска армии после выгрузки из эшелонов должны были пройти пешим маршем от ста до двухсот километров.

Я зашел к начальнику оперативного отдела штаба фронта полковнику Рухле и, доказав невозможность выполнить директиву в установленный срок, попросил его доложить Военному совету фронта о том, что 64‑я армия может занять оборонительный рубеж не раньше 23 июля.

Срок занятия оборонительного рубежа был исправлен с 19 на 21 июля.

Но и к 21 июля войска 64‑й армии занять линию обороны, указанную штабом фронта, не могли.

Собирая войска, которые после выгрузки из вагонов следовали по степи на запад, к Дону, я заехал в штаб 62‑й армии, находившейся в хуторе Камыши.

Командарм 62‑й, высокий, стройный генерал-майор В. Я. Колпакчи и член Военного совета, чернобровый, с бритой головой дивизионный комиссар К. А. Гуров ознакомили меня с обстановкой.

Выбор оборонительной позиции для войск 62‑й и 64‑й армий был произведен штабом фронта по линии Клетская – Суровикино – Верхне-Солоновский – Суворовский – Верхне-Курмоярская. Передовым отрядам в составе усиленный батальон – полк предлагалось выйти на рубеж реки Цуцкан, Чир, Чернышковский и далее по р. Цимла.

По всем нашим уставам и наставлениям обороняющийся должен прежде всего оценить противника и местность, на которой он решает принять бой или сражение и разместить свои силы в наивыгоднейшем положении. Для обороняющегося местность всегда должна быть союзником, она должна дать ему тактические выгоды для контратак, для использования всех огневых средств, для маскировки.

В то же время местность должна по возможности затормозить движение и маневр наступающего, а при инженерном обеспечении сделать ее недоступной для танков, чтобы наступающий не имел скрытых подступов и как можно дольше находился под огнем обороняющегося.

Оборонительная линия для 62‑й армии выбиралась без учета этих требований. Мы не успели использовать естественные преграды – реки, речушки и овраги, которые можно было легко усилить инженерными сооружениями и сделать их труднодоступными для наступающего, позиции были размещены в голой степи, в открытых для наблюдения и просмотра их как с земли, так и с воздуха. Много получилось разрывов между обороняющимися подразделениями и частями, особенно на правом фланге, которые давали возможность противнику охватывать позиции обороны и выходить ей в тыл.

Фронт обороны западнее р. Дон для четырех дивизий первого эшелона 62‑й армии был растянут на 90 километров и для двух дивизий и одной бригады 64‑й армии – на 50 километров. Особенно растянутой оказалась правофланговая, 192‑я стрелковая дивизия. Около одной четвертой или даже одной третьей части дивизий первого эшелона были выделены в передовые отряды на удалении от главных сил на 40–50 километров, не имея ни артиллерийской, ни авиационной поддержки. Это еще больше ослабило главную полосу обороны, сократило до минимума вторые эшелоны и резервы дивизий первого эшелона.

В то же время дивизии первого эшелона, кроме передовых отрядов, высылали боевое охранение на рубеж р. Куртлак, Нестеркин, Бол. Торновский, на расстояние 20–25 километров от переднего края обороны. Боевое охранение также не могло поддерживаться даже дальним артиллерийским огнем. Оборона получилась четырехэтажная: передовые отряды в 50 километрах; боевое охранение – в 20–25 километрах; главная полоса и наконец последняя позиция вторых эшелонов или резерв дивизий и армии.

Штаб Сталинградского фронта находился в Сталинграде. Расстояние от штаба фронта до переднего края по прямой составляло 150–200 километров. Штаб 62‑й армии разместился в 60–80 километрах от передовой, за Доном, на его восточном берегу. Штаб 64‑й армии находился на расстоянии 30–40 километров от передовой. Руководить с такого расстояния войсками при тех несовершенных средствах связи, которыми мы тогда располагали, было затруднительно.

Общее настроение в штабе 62‑й армии было приподнятое. Командующий армией генерал-майор Колпакчи заверил меня, что в ближайшие дни он попытается прощупать находящиеся против него силы противника.

Контакт с соседом справа был таким образом установлен, но о соседе слева никаких данных я все еще не имел. Была лишь известна разграничительная линия, которую прочертили на карте в оперативном отделе штаба фронта.

Войска 64‑й армии, выполняя директиву фронта, двигались на запад, за Дон.

Мне, как заместителю командарма, пришлось принимать решения за командующего на организацию обороны.

Ознакомившись с обстановкой и сопоставив собранные в частях 62‑й армии данные о противнике, на основании директивы фронта от 17.7 я принял решение: двумя стрелковыми дивизиями (229‑й и 214‑й), одной морской стрелковой бригадой (154‑й) и одной танковой бригадой (121‑й) занять рубеж на западном берегу Дона от Суровикино до станицы Суворовской. Левый участок фронта (Потемкинская, Верхне-Курмоярская) должна была оборонять 29‑я дивизия. Во втором эшелоне, на реке Чир, в стыке 62‑й и 64‑й армий развертывалась 112‑я стрелковая дивизия. 66‑я морская стрелковая бригада, одна (137‑я) танковая бригада, курсантские полки сосредоточивались во втором эшелоне в районе населенных пунктов по реке Мышковка. Командование фронта одобрило это решение.

Левее 64‑й армии, по реке Дон, на юг от Верхне-Курмоярской, должны были обороняться части соседнего фронта, с которыми 64‑я армия связи не имела.

Вечером 19 июля в штаб 64‑й армии, который находился в хуторе Ильмень-Чирский, прибыл генерал В. Н. Гордов с предписанием вступить в командование 64‑й армией. Я оставался его заместителем. Это был седеющий генерал-майор с усталыми серыми глазами.

Ознакомившись с моими решениями, Гордов, не внеся ни одной серьезной поправки относительно расположения первого эшелона, утвердил их и приказал все выполнять. Что касается второго эшелона армии, то здесь командующий внес существенные изменения. Он приказал поставить 112‑ю стрелковую дивизию не на стык 62‑й и 64‑й армий, а растянуть на внешнем, сталинградском оборонительном рубеже по реке Мышковка от хутора Логовского до Громославки; 66‑я морская стрелковая бригада, 137‑я танковая бригада, и полк курсантов военных училищ выводились на рубеж реки Аксай, то есть на левый фланг армии.

Этим решением генерал Гордов задерживал все резервы армии на восточном берегу Дона, и создаваемая западнее Дона оборона 64‑й армии оставалась без второго эшелона и без резерва.

Утром 21 июля я выехал на оборонительный рубеж западнее реки Дон и два дня, 21 и 22 июля, занимался с командирами дивизий рекогносцировкой местности и выбором позиций. Полки и дивизии в это время еще совершали марш со станций выгрузки и прибывали на позиции с опозданием и не в полном составе.

Выход частей и соединений 64‑й армии на рубеж обороны в эти дни, несомненно, был зафиксирован противником: его разведывательные самолеты «фокке-вульф» подолгу кружили над нашими позициями; мы не могли вести с ними борьбу, ибо в армии не было зенитной артиллерии, а истребители воздушной армии фронта были заняты на другом участке фронта.

Материально-техническое обеспечение 64‑й армии в звене армия – дивизия до начала боевых действий, т. е. до 25 июля, фактически организовано не было. Армейские тылы и снабженческие органы находились еще в эшелонах, растянутых от Тулы до Сталинграда. По существу 64‑я армия до конца июля своего организованного тыла не имела. Даже дивизионные запасы были выгружены распыленно по многим станциям между Волгой и Доном и на волжских пристанях.

Материально-техническое снабжение 62‑й армии, в основном, было нормальное, поскольку район ее формирования был на Волге, в районе Сталинграда. Управление и штаб тыла, возглавляемый генерал-майором Лобовым, размещался в районе станции и поселка Советский в 80-120 километрах от главной полосы обороны.

В связи со срочной организацией Сталинградского фронта тыловые органы не успели организовать надлежащего снабжения армий, особенно боеприпасами и инженерным имуществом.

На наше счастье у противника в 4‑й танковой и 6‑й армии в середине июля также начались перебои в снабжении горючим – это замедлило маневр некоторых его танковых дивизий и средств усиления.

4

Рассказывая о боях в большой излучине Дона, по существу на дальних подступах к Сталинграду, – трудно отделять боевые действия 62‑й армии от боевых действий 64‑й армии. Обе армии действовали по единому плану Сталинградского фронта, обороняться им приходилось от войск группы «Б», в частности, от ударов 6‑й полевой армии под командованием Паулюса и 4‑й танковой армии Гота.

Передовые отряды 62‑й армии вели бои с противником, начиная с 17 июля. Они не ослабевали до 22 июля включительно.

23 июля противник начал наступление основными силами на главную полосу обороны 62‑й армии, а с 25‑го и на 64‑ю армию.

Теперь мы имеем документ, который и определил тогда цели этого нового удара. Речь идет о директиве № 45, которой Гитлер внес некоторые поправки в директиву № 41.

В директиве № 41 говорилось:

«В любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда или, по крайней мере, подвергнуть его воздействию нашего тяжелого оружия с тем, чтобы он потерял свое значение, как центр военной промышленности и узел коммуникаций».

23 июля 1942 года в директиве № 45 было записано:

«Группе армий «А» наступать на юг за рекой Дон с целью овладения Кавказом с нефтяными богатствами.

Группе армий «Б» нанести удар по Сталинграду и разгромить сосредоточенную там группировку противника, захватить город, а так же перерезать перешеек между Доном и Волгой».

Если в начале летней кампании Гитлер говорил о наступательных операциях в общих словах и предусматривал удар в район Сталинграда армейскими группами «А» и «Б», то теперь, воодушевленный и обнадеженный успехами своих войск в мае и в июне, Гитлер разделил группы «А» и «Б», считая, что немецкая армия имеет достаточно сил для действий в разных направлениях.

Торопясь скорее выйти на Кавказ, Гитлер недооценил появление наших свежих армий в большой излучине Дона, рокировал 4‑ю танковую армию Гота через боевые порядки 6‑й армии Паулюса на ее правый фланг к станице Цимлянской, включив ее в состав группы армий «А».

Для захвата Сталинграда были созданы две группировки: обе из состава 6‑й армии Паулюса и войск румын.

Северная – в составе четырех пехотных, двух танковых и двух моторизованных дивизий. Начав наступление 23 июля из района Головский, Перелазовский вдоль правого берега Дона в направлении на Верхне-Бузиновка, Мало-Набатовский. Войска этой группировки должны были захватить Калач.

Центральная – в составе двух пехотных и одной танковой дивизий 51‑го армейского корпуса. Начав наступление 25 июля из района Обливская, Верхне-Аксеновский, прорвать фронт южнее Суровикино и через Старо-Максимовский, выйти к Калачу с юга.

Обе эти группировки, входившие в состав 6‑й армии, имели задачу окружить и уничтожить главные силы советских войск в большой излучине Дона, а в дальнейшем форсировать Дон и наступать на Сталинград.

Третья, южная группировка – в составе двух пехотных, двух танковых, одной моторизованной дивизий из 4‑й танковой армии и четырех румынских пехотных дивизий, форсировав 21 июля Дон и захватив плацдарм, была готова к наступлению на город с юга, вдоль железной дороги Котельниково-Сталинград или на юг, на Кавказ.

Анализ сложившейся таким образом обстановки показывает, что активные действия немецко-фашистских войск, особенно центральной группировки, нацеливались на спешно подготовленные рубежи обороны 62‑й и 64‑й армий. Ведя непрерывную воздушную разведку, противник не мог не видеть подходившие колонны, наблюдать развертывание и оборонительные работы наших частей, то есть был полностью в курсе событий на участках 62‑й и 64‑й армий.

Началом Сталинградской битвы принято считать 17 июля 1942 года, когда передовые отряды 62‑й и 64‑й армий вошли в соприкосновение с противником. Передовые отряды этих армий до 19 июля оказывали упорное сопротивление, но не могли сдержать натиска накатывающейся массы немецких войск.

Развернулось одно из крупнейших сражений второй мировой войны.

Сталинградское сражение распадается на два периода; в каждом из них решались отдельные составные части общего стратегического замысла Советского Верховного Главнокомандования по разгрому противника.

Оборонительный период длился с 17 июля до 18 ноября 1942 года. В этот период входили оборонительные бои на дальних и ближних подступах к Сталинграду и оборона города.

Второй период Сталинградского сражения начался 19 и 20 ноября мощным контрнаступлением Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов. 62‑я и 64‑я армии получили приказ также о наступлении и уничтожении окруженного в Сталинграде противника.

Этот период закончился 2 февраля 1943 года уничтожением и пленением окруженной группировки противника в Сталинграде и под Сталинградом.

Но о том, какое это будет сражение, к чему оно приведет, мы тогда не знали, еще и не угадывались его стратегические и тактические контуры.

Мы решали ближайшую задачу дня на своих участках обороны.

Ожидая первой боевой встречи с немецко-фашистскими войсками, я чувствовал, что мне, еще не искушенному в боях с таким сильным и опытным противником, прежде всего нужно изучать его тактику, сильные и слабые стороны.

Я беседовал со многими офицерами, уже побывавшими в боях.

Я понимал, что в штабе армии мне не изучить противника. Поэтому старался чаще бывать в войсках, чтобы учиться у бывалых командиров, использовать опыт солдат.

Вернувшись 22 июля в штаб армии, я узнал, что Гордова еще накануне вызвали в Москву, откуда он вернулся через сутки командующим Сталинградским фронтом.

В штабе 64‑й армии был получен приказ фронта, которым предписывалось 66‑ю морскую стрелковую бригаду и 137‑ю танковую бригаду направить по западному берегу Дона к станице Цимлянская. Перед ними ставилась задача – ударом во фланг и тыл уничтожить группу войск противника, переправлявшуюся там через Дон. Весь этот отряд по приказу Гордова в ночь на 23 июля сосредоточился в станице Суворовской. Однако тяжелые и средние танки 137‑й танковой бригады не смогли переправиться через Дон, так как мост у Нижне-Чирской не выдерживал их веса. Бригада вошла в этот отряд одним мотострелковым батальоном с пятнадцатью танками Т-60.

Позже стало известно, какая огромная группировка вражеских войск выходила в район Цимлянской. Но когда подписывали этот приказ, штаб фронта, к сожалению, не располагал точными сведениями о противнике и высылал этот незначительный отряд против 48‑го танкового корпуса немцев из 4‑й танковой армии, а также против 4‑го немецкого и 6‑го румынского армейских корпусов, на участок нашего соседа, 51‑й армии Южного фронта.

Разведка 64‑й армии также не смогла уточнить обстановку. Я возражал против дробления сил на мелкие отряды. Но В. Н. Гордов приказа своего не отменил. Пришлось вылететь на самолете У-2 в Суворовский и проследить за его выполнением.

В 10 часов 23 июля отряд выступил на станицу Цимлянская. Возвращаясь обратно, я решил пролететь на самолете У-2 вдоль фронта армии и осмотреть наши позиции с воздуха.

Юго-восточнее Суровикино мы встретились в воздухе с фашистским самолетом Ю-88, который сделал боевой разворот и пошел на нас в атаку.

Наш У-2 был совершенно невооружен. Ю-88 имел пушки и пулеметы. Начался бой кота с мышью.

Раз десять бросался в атаку фашистский пират. Казалось, наш самолет развалится в воздухе от пушечного и пулеметного огня противника. Приземлиться в голой степи было нельзя, мы стали бы неподвижной мишенью и немедленно были бы расстреляны пушками Ю-88.

Мой летчик, ориентируясь по солнцу, стремился на восток и искал хоть какую-нибудь деревушку или лесок, за которым мы могли бы временно скрыться от стервятника… Но степь была пуста. Не помню, после девятой или десятой по счету атаки противника наш самолет ударился о землю и разломился пополам.

Так как мы маневрировали у самой земли, падение для меня и летчика обошлось сравнительно благополучно. Нас только выбросило из кабин: меня – с шишкой на лбу и с болью в грудной клетке и в позвоночнике, летчика – с кровоподтеками на коленях.

Стервятник, увидев, что наш самолет задымил, вероятно, решил, что с нами покончено. Сделав круг, он повернул на запад и скрылся за горизонтом.

Вскоре нас подобрал в степи и вывез на машине из опасной зоны офицер оперативного отдела 62‑й армии капитан А. И. Семиков, впоследствии Герой Советского Союза.

…На правом фланге 62‑й армии в это время уже развернулись упорные бои с северной, наиболее сильной группой противника, который к исходу 22 июля вышел к главной полосе обороны 62‑й армии.

Несмотря на героическую стойкость личного состава передовых отрядов 62‑й армии, противник, неся потери, продвигался вперед. С упорными боями отряды отходили к своей главной позиции. Их отход по открытой и опаленной солнцем степи под воздействием превосходящих сил противника был очень тяжелым, с большими потерями.

Хотя передовые отряды 64‑й армии 229‑й и 214‑й стрелковых дивизий и 154‑й морской стрелковой бригады вышли на р. Цимла – Тормосин только 23 июля, они также в этот же день были обойдены с флангов и попали в тяжелое положение. На них давил всей своей массой 51‑й армейский корпус гитлеровцев.

Прежде чем перейти к изложению хода боевых действий в большой излучине Дона, хочется сказать кратко о партийно-политической работе в 62‑й и 64‑й армиях.

Политорганы и партийные организации 64‑й армии, находясь в железнодорожных эшелонах и на переходах к оборонительным рубежам отдельными смешанными колоннами, были распылены.

В 62‑й армии дело обстояло значительно лучше. Получив указание Ставки занять оборону в большой излучине Дона, Военный совет 62‑й армии под руководством члена Военного совета К. А. Гурова и бригадного комиссара Васильева И. В. направил партийных работников на места, чтобы обеспечить быстрый и организованный выход на свои оборонительные полосы и сделать их неприступными.

В части и соединения армии были посланы офицеры штаба и политотдела армии организовать партийно-политическую работу в строгом соответствии с боевыми задачами частей и подразделений.

Особенно большое внимание Военный совет армии уделял росту партийных и комсомольских организаций, чтобы в ротах и батареях были полнокровные партийные и комсомольские организации. К 20 июля 1942 года в войсках армии было 3255 членов и 1744 кандидата Коммунистической партии и 16 425 комсомольцев, что составляло более 25 процентов численности армии.

По мере прибытия на фронт частей и соединений 64‑й армии налаживалась и партийно-политическая работа. Командиры-коммунисты штаба совместно с работниками политотдела армии основное время проводили на переднем крае обороны, на западном берегу Дона. Встречали подходящие части и подразделения, ставили на участки обороны, сочетая воспитательную работу с подготовкой прочной обороны.

Несмотря на короткое время подготовки обороны, в армиях была проведена и проводилась в дальнейшем многогранная и непрерывная партийно-политическая работа, которая явилась залогом стойкости и мужества воинов в оборонительных операциях в большой излучине Дона и на подступах к Сталинграду.

* * *

В то же утро, 23 июля противник силами 16‑й танковой и 113‑й пехотной дивизий 14‑го танкового корпуса атаковал 84‑й гвардейский полк 33‑й гвардейской стрелковой дивизии 62‑й армии, а 60‑я моторизованная дивизия нанесла удар в стык первого и второго стрелковых батальонов 427‑го стрелкового полка 192‑й стрелковой дивизии южнее Клетской, т. е. по наиболее слабо организованной и растянутой на широком фронте обороне. Обстановка для наших войск в этом районе осложнилась еще тем, что 192‑я и 33‑я гвардейские стрелковые дивизии оказались без вторых эшелонов и танковых резервов, которые были задействованы в составе передовых батальонов. Кроме того, оборонительный участок имел большие разрывы между узлами обороны батальонов.

К 24 июля правый фланг обороны 62‑й армии на фронте – Клетская, Евстратовский, Калмыков – был прорван. Противник, введя свежие силы, начал развивать удар на Манойлин, Майоровский и через Платонов на Верхне-Бузиновку. К исходу дня 24‑го передовые части 3‑й и 60‑й моторизованных дивизий противника вышли на Дон в районе Голубинской, а также и в район Скворина.

Учитывая создавшуюся обстановку, командующий 62‑й армией В. Я. Колпакчи в 5 часов утра 24 июля решил силами 13‑го танкового корпуса и частей 33‑й гвардейской стрелковой дивизии нанести контрудар с тем, чтобы восстановить положение в полосе обороны 33‑й гвардейской стрелковой дивизии, а затем и на всем правом фланге армии. Время нанесения контрудара было назначено на 10 часов утра. На подготовку оставалось всего лишь пять часов.

Это была героическая попытка остановить многократно превосходящего противника. Армейская печать еле успевала подхватывать и распространять примеры героизма и отваги бойцов. Политдонесения и сводки о героизме бойцов и командиров шли по информационным каналам, доводились до всех бойцов. Бойцам разъясняли, что фашистские войска несут огромные потери, что захватчиков можно истреблять и что для этого нужна стойкость и умение.

На весь фронт прогремела слава о подвиге четырех бронебойщиков 84‑го гвардейского полка: Петра Болото, Григория Самойлова, Александра Беликова и Ивана Алейникова. Эти четыре героя заняли высокий курган южнее Клетской, вгрызлись в землю и устроились по-хозяйски. Между друзьями шли веселые разговоры. «Харч – дело известное, – сказал Петр Болото, взвешивая в руке тяжелый вещевой мешок. – Без него прожить можно, а вот без пушек и гранат, которыми нас снабдили, пропадешь ни за понюшку табака»…

Команда для подготовки к бою была подана одним словом «Пыль!», и восемь глаз начали считать, сколько двигается бронированных машин. «Тридцать насчитал Беликов. – По семь на брата, да еще две лишних на всех».

Танки разворачивались для атаки. Впереди двигался тяжелый танк «рейнметалл»; слева и справа от него катились два Т-3. Строй замыкали легкие танки Т-2. Танкисты в черных комбинезонах, по-видимому еще не обнаружив наших бойцов и окопов, находились в открытых верхних люках. Петр Болото отчетливо видел крест с белым окаймлением. Он прицелился в смотровую щель и нажал на спусковой крючок противотанкового ружья. Танк «рейнметалл» задымил, стал уменьшать скорость и наконец остановился. Распахнулись люки, и экипаж начал вылезать из танка.

Вторым выстрелил Александр Беликов по легкому Т-2, который сразу вспыхнул. Снаряд из противотанкового ружья, по-видимому, угодил в бензобак. Через несколько секунд Болото и Беликов, точно прицелившись, снова ударили на сей раз по двум Т-3. Сколько сделали по ним выстрелов, они не считали, но в результате оба танка остановились и загорелись. Так продолжалось до вечера, пока фашисты не прекратили атаку и не отхлынули назад. В районе кургана дымились 15 танков.

Так четыре героя закончили свой первый бой. Но этот героический подвиг был не первым и не последним.

Войска 64‑й армии к этому времени хотя и заняли указанный штабом фронта рубеж обороны, но вышли к нему не всеми силами. Только 214‑я стрелковая дивизия под командованием генерала Н. И. Бирюкова и Морская стрелковая бригада под командованием полковника А. М. Смирнова оказались в несколько лучшем положении – они были сосредоточены полностью и имели почти трое суток для организации обороны. 229‑я стрелковая дивизия продолжала подтягиваться к рубежу обороны.

66‑я морская стрелковая и 137‑я танковая бригады, двигавшиеся по приказу фронта из Суворовского на Цимлянскую, по моему расчету попадали, под фланговый удар противника.

Узнав о переходе противника в наступление на фронте 62‑й армии и наших ПО, я стал настойчиво просить командующего фронтом вернуть эти бригады обратно на прежние позиции. Гордов принял мое предложение. В 17 часов 24 июля бригады были повернуты обратно на Нижне-Чирскую.

Я решил перевести также 112‑ю стрелковую дивизию на правый берег Дона и поставить ее в оборону на нижнем течении реки Чир в стыке 62‑й и 64‑й армий. С этим командующий фронтом сразу согласился.

Контрудар, нанесенный 24 июля, по решению командующего 62‑й армией генерала В. Я. Колпакчи, силами 13‑го танкового корпуса (около 150 танков) и одним гвардейским стрелковым полком 33‑й гвардейской дивизии с батальоном танков при поддержке трех артиллерийских полков, положительных результатов не дал. Причина неудачи контрудара: 13‑й танковый корпус, только что сформированный, не имел боевой слаженности; не было времени на организацию взаимодействия с другими частями и с авиацией.

В то же время противник 24 июля, используя свое превосходство в авиации и танках, продолжал развивать наступление. 16‑я танковая со 113‑й пехотной дивизией прорвались в район Качалинской и вышли к реке Лиска.

К исходу дня противнику силами 3‑й и 60‑й моторизованных дивизий удалось разгромить штабы 184‑й и 192‑й стрелковых дивизий в районе Верхне-Бузиновки. С выходом противника в район Голубинского и Малонабатовский создалась угроза окружения правофланговых частей 62‑й армии.

Утром 25 июля командующий 62‑й армии генерал В. Я. Колпакчи решил нанести новый контрудар по противнику, прорвавшемуся в тыл армии. Для осуществления этого контрудара, кроме 13‑го танкового корпуса и частей 33‑й гвардейской стрелковой дивизии, привлекались 196‑я стрелковая дивизия с 649‑м танковым батальоном. 196‑я дивизия должна была, согласно этому решению, ночью сдать свою полосу обороны 229‑й стрелковой дивизии 64‑й армии, сосредоточиться в районе совхоза «Победа Октября», пройдя пешим порядком около 75 километров и в 6 часов утра 26 июля нанести удар в направлении Скворин, Сухановский, Верхне-Бузиновка. Дивизия снялась еще днем 25‑го и только передовым частям удалось к исходу 26‑го выйти в район Скворин, а главным силам только 27 июля.

25 июля противник ввел в сражение 100‑ю легкопехотную дивизию, подтянул 305‑ю и 376‑ю пехотные дивизии. В полдень 25‑го группа танков противника с автоматчиками прорвалась к штабу армии в район Володинский и обстреляла его с тыла.

К исходу дня 25 июля 60‑я моторизованная и 16‑я танковая дивизии противника соединились в районе Сухановского. В результате этого 184‑я и 192‑я стрелковые дивизии, 84‑й и 88‑й гвардейские стрелковые полки 33‑й гвардейской стрелковой дивизии, 40‑я танковая бригада, 644‑й танковый батальон и три артиллерийских полка усиления оказались в окружении.

Для управления этими окруженными войсками на самолете был переброшен в район окружения начальник оперативного отдела полковник Журавлев К. А. с группой офицеров. Под их руководством была организована круговая оборона на рубеже Платонов, Евстратовский, Калмыков, Майоровский.

В течение 26 июля войска 62‑й армии вели ожесточенные бои с противником, вклинившимся на правом фланге.

К этому времени в распоряжении штаба фронта накапливались значительные силы. Прибыли резервы Ставки Верховного Главнокомандования. Формировались 1‑я и 4‑я танковые армии в составе четырех танковых корпусов, в которых насчитывалось около 600 танков; прибывали 126‑я, 204‑я, 205‑я, 321‑я, 399‑я, 422‑я стрелковые дивизии и другие соединения и части усиления.

Ставка Верховного Главнокомандования и лично товарищ Сталин потребовали не только остановить наступление противника, но и отбросить его за реку Чир.

25 июля 1942 года я принял первое боевое крещение.

Главный удар противника силами двух пехотных и одной танковой дивизий пришелся по нашей правофланговой 229‑й стрелковой дивизии, которая занимала рубеж обороны около 15 километров по фронту и имела всего лишь пять батальонов; остальные четыре батальона были на подходе. В боевых порядках этой дивизии и в глубине находилась 121‑я танковая бригада, в которой было пять тяжелых танков, девять Т-34 и двадцать Т-60.

Бой начался рано утром.

Сначала противник повел наступление силами одной пехотной дивизии с танками на центр 229‑й стрелковой дивизии – на 783‑й полк.

Несмотря на численное превосходство противника, наши батальоны стойко отбивали атаки его пехоты и танков. Было подбито девять танков и убито только на участке 783‑го полка до 600 гитлеровцев.

Во второй половине дня противнику удалось вклиниться в нашу оборону до отметки 155,0 и захватить совхоз № 79. На командный пункт дивизии, находившийся в это время у отметки 155,0, напали вражеские автоматчики. Командир дивизии вынужден был быстро отойти и в результате этого потерял связь с 783‑м стрелковым полком и вторым батальоном 804‑го стрелкового полка. Посланный в эти части на танке офицер штаба дивизии назад не вернулся. По-видимому, он был убит. Так закончился мой первый боевой день 25 июля 1942 года. Усилить 229‑ю стрелковую дивизию было нечем, резервы все находились восточное реки Дон.

В пять часов утра 26 июля, после артиллерийской подготовки и авиационного налета, противник снова бросил в бой пехоту и танки. Со своего наблюдательного пункта (в десяти километрах северо-западнее Нижне-Нирской) я насчитал свыше 80 вражеских танков, шедших в атаку под прикрытием артиллерийского и минометного огня. Главный удар наносился на МТФ (молочно-товарную ферму), по подразделениям 783‑го стрелкового полка.

Я видел, как танки противника под прикрытием авиации врезались в наши боевые порядки. Одна группа немецких машин напоролась на наши тяжелые танки КВ. Завязался бой. Наши тяжелые танки выдержали атаки, зато легкие – Т-60 понесли потери и расползались по оврагам.

Вскоре командир 783‑го стрелкового полка был убит, комиссар ранен, и полк начал отходить на восток.

Командир дивизии тотчас же бросил в бой два только что прибывших батальона 804‑го полка, пытаясь остановить наступление врага, но было уже поздно. Батальоны попали под огонь танков противника и залегли, а через несколько часов они были атакованы вражеской пехотой и танками. Не успев окопаться, они не выдержали удара, оставили высоты 161 и 156 и отошли к поселку Савинский, что на правом берегу реки Чир, прикрывая фланг 62‑й армии.

Залпы гвардейских минометов по скоплениям гитлеровцев на этом участке и налеты артиллерии 214‑й дивизии наносили большой урон врагу, но, несмотря на потери, его части продолжали рваться вперед. В полдень он двинул в бой две танковые группы. Одна в составе около сорока танков преследовала батальоны, отступавшие к берегу реки Чир, другая наступала на Нижне-Чирскую.

Ко второй половине дня стало ясно, что наша оборона на участке правофланговой 229‑й стрелковой дивизии прорвана. Противник устремился к реке Чир и тем самым выходил в стык 62‑й и 64‑й армий. Резервов на западном берегу Дона у нашей армии не было. 66‑я морская стрелковая бригада с частью сил 137‑й танковой бригады, возвращенные мною с пути на Цимлянскую из района Минаева, подтягивались к Нижне-Чирской. Утомленные напрасными переходами, морские пехотинцы двигались медленно, а у танкистов кончался запас горючего. Для ликвидации прорыва противника и в особенности для обеспечения стыка 64‑й и 62‑й армий я немедленно принял такое решение: 112‑ю стрелковую дивизию, находившуюся после ночного перехода на отдыхе в районе хутора Логовский, с десятью танками «KB» 137‑й танковой бригады, срочно перебросить по железнодорожному мосту через Дон. Перед ними была поставлена задача: занять рубеж обороны от Старомаксимовского по реке Чир до ее устья и закрепиться на выгодных позициях. Надо было немедленно и надежно обеспечить стык между 62‑й и 64‑й армиями и не допустить удара противника во фланг и тыл 62‑й армии.

Этот маневр удался. К вечеру 26 июля 112‑ю стрелковую дивизию удалось переправить и вывести на рубеж железнодорожного полотна Рычковский Старомаксимовский, где была установлена связь с 229‑й стрелковой дивизией. Нам также удалось подтянуть часть сил 66‑й морской стрелковой бригады с артдивизионом северо-западнее Нижне-Чирской во второй эшелон за 229‑й стрелковой дивизией, но зато легкие танки 137‑й танковой бригады из-за отсутствия горючего до Нижне-Чирской не дошли. Им пришлось подвозить горючее с восточного берега Дона. Вместо танков на обеспечение стыка 214‑й и 229‑й дивизий пришлось поставить батальоны морских пехотинцев 66‑й бригады с их артиллерийским дивизионом, которые вскоре были атакованы с воздуха, а затем и немецкими танками. Моряки залегли и начали отбивать вражеские атаки.

В это время наиболее опасным было направление на Нижне-Чирскую. Выходом туда танков противника они одновременно захватывали переправы через Дон и Чир. Противотанковых средств в армии не было, легкие танки 137‑й танковой бригады стояли без горючего.

Одна надежда была на артиллерийский дивизион 66‑й морской стрелковой бригады, который имел конную тягу. Лошади выбивались из сил, но дивизион все же мог двигаться.

Около 14 часов дня 26 июля командиру дивизиона капитану Новикову была поставлена задача: развернуться западнее и северо-западнее Нижне-Чирской и не пропустить танки противника к переправам через реки Дон и Чир.

Этот дивизион быстро развернул в боевой порядок все три батареи на фронте около двух километров. Командиры батарей: первая и третья – под командованием двух родных братьев, лейтенантов Датриева Д. У. и Датриева Б. У., вторая – под командованием лейтенанта Рожкова, развернув батареи на открытых огневых позициях, не успели окопаться до появления танков противника. Артиллеристы-моряки не дрогнули, приняли бой. Около 25 танков, не доходя 1,5–2 километров до огневых позиций наших батарей, развернулись, и открыли беспорядочный огонь по нашим батареям.

Исполняющий обязанности командира дивизиона лейтенант Датриев Д. У. подал команду всем офицерам батарей дивизиона: «По местам!» Офицеры стали к орудиям, чтобы бить противника прямой наводкой. Танки усилили огонь. Но артиллеристы молчали. Они хладнокровно и спокойно подпустили танки на 400–600 метров и обрушили шквал огня. Два танка закрутились на месте и задымили. Началась дуэль между танками и артиллеристами-моряками. Танки ползли вперед, ведя огонь с ходу, невзирая на потери. Один за другим они вспыхивали огненными факелами, над полем стлались чад и дым. Дуэль велась не на равных. Немецкие танкисты были защищены броней, они находились в движении; наши батареи стояли на открытых позициях. Но никто не дрогнул. Места убитых и раненых занимали их товарищи – разведчики и даже связисты. Разведчикам было приказано подготовить противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью.

Этот бой продолжался около часа. У наших артиллеристов нервы оказались крепче, чем у танкистов противника. Потеряв 12 подбитых и сожженных танков, противник откатился назад. До самого вечера танки и пехота противника к Нижне-Чирской не подошли. Упорство артиллеристов и морских пехотинцев противник принял за хорошо подготовленную оборону. Чтобы сломить сопротивление на этом участке обороны, на морскую пехоту и артиллеристов 66‑й бригады противник бросил свою авиацию, которая волнами по 20–25 самолетов бомбила боевые порядки, тылы и переправы через реки Дон и Чир.

Я особенно отмечаю заслугу артиллеристов 66‑й морской стрелковой бригады, которые отразили атаку сильной группы танков противника, нацеленной на станицу Нижне-Чирская и на переправы в этом районе. Захватив Нижне-Чирскую днем 26‑го, противник смог бы в этот же день переправиться через реку Чир и, опередив выход на рубеж Старо-Максимовский, железнодорожной станции Чир, Рычковский 112‑й стрелковой дивизии, выйти сразу во фланг и тыл 62‑й армии с юга.

Казалось, что нам все же удастся остановить противника, не допуская к рекам Дон и Чир, и закрыть образовавшийся прорыв. Но в медсанбаты, в артпарки и в обозы частей, расположенных на правом берегу Дона и Чира, кто-то сообщил, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах. Многие устремились к переправе.

Чтобы остановить людей и повозки, я послал на переправу находившихся около меня работников штаба и генерал-майора артиллерии Я. И. Броуда. Но все было напрасно: авиация противника уже заметила большое скопление людей и машин у переправы и начала их бомбить.

Во время этой бомбежки были убиты генерал Броуд, начальник оперативного отдела подполковник Т. М. Сидорин, начальник инженерной службы армии полковник Бурилов и другие командиры штаба армии.

К вечеру мост через Дон у Нижне-Чирской был разбит авиацией противника. 214‑я стрелковая дивизия и две морские стрелковые бригады 64‑й армии оставались на западном берегу Дона без переправы. Начальник штаба армии полковник Новиков Н. И. с членом Военного совета дивизионным комиссаром Абрамовым К. К., находясь на основном КП штаба Ильмень-Чирский, проявили излишнюю инициативу: без моего ведома (я был еще в Нижне-Чирской) они передали приказ по радио: «214‑й стрелковой дивизии, двум бригадам морской пехоты и 137‑й танковой бригады отходить назад за Дон». Об этом я узнал лишь по прибытии в штаб армии, ночью 26 июля. Я пришел в ужас от мысли, что может произойти ночью на реке: ведь в это время не работала ни одна переправа.

Надо было не отходить за Дон, а организовать оборону на западном берегу, упершись в него обоими флангами. Мы мобилизовали все средства связи для того, чтобы довести это решение до войск. Не помню, какие средства связи выручили нас, но войска этот приказ получили, и отход к Дону принял более или менее организованный характер и во время отхода за Дон потерь не было.

Переправа стоила нам больших усилий. С фронта наседали части 71‑й пехотной дивизии противника. Не было почти никаких переправочных средств. Переправу прикрывал один из полков 214‑й дивизии, которой командовал генерал Н. И. Бирюков. И он, и комиссар дивизии А. Ф. Соболь проявили большую организованность и личное мужество, руководя отходом дивизии. 214‑я стрелковая дивизия и другие соединения армии, переправившись через Дон, тут же, с ходу заняла оборону по его восточному берегу.

В результате принятых мер к вечеру 27 июля образовавшийся прорыв был ликвидирован на всем фронте 64‑й армии. Противник хотя и прорвал первую полосу обороны 64‑й армии, но дальше развить наступление не смог. Он был остановлен на реках Чир и Дон.

Опасность прорыва противника из района Нижне-Чирской с ходу на Сталинград была ликвидирована. Противник также не смог прорваться с юга к переправам у Калача.

Три боевых дня – срок небольшой, но для меня. недавно прибывшего на фронт, этот малый срок оказался во всех отношениях очень важным.

Правофланговым войскам 64‑й армии пришлось отступить. Первые неудачи, однако, не обескуражили нас. Я верил, что настанет время и зазнавшимся гитлеровским генералам еще придется испить горькую чашу поражений, которые нанесет им Красная Армия.

Успех противника во многом объяснялся тем, что он начал наступление, когда войска нашей армии еще не были собраны в полки и дивизии. Если бы мы имели хотя бы двое-трое суток для организации обороны, собрали бы полки, батальоны и дивизионы, закопались в землю, наладили огневое взаимодействие и связь, подтянули боеприпасы и организовали нормальное снабжение – противнику не удалось бы так легко прорвать оборону на фронте 64‑й армии.

Наблюдая за тем, как гитлеровцы проводили артиллерийскую подготовку по участку 229‑й стрелковой дивизии, я заметил слабые стороны в их тактике. Артиллерийские и минометные налеты велись разрозненно и не в глубину, а только по переднему краю. Широкого маневра огнем в ходе боя не отмечалось.

В годы учебы в Академии имени Фрунзе я изучал многие операции немцев на Западном фронте в первую мировую войну. Мне были известны взгляды немецких генералов на роль артиллерии в войне будущего (например, идеи Бернгарди). Поэтому в первые дни боев на Дону я ожидал от артиллерии противника классического взаимодействия, четкой организации огневого вала, молниеносного маневра огнем и колесами. Но этого не было. Я встретился с далеко не новым методом медленного прогрызания последовательно одной траншеи за другой.

Будь у нас в это время более глубокое построение обороны (не пять, а все девять батальонов) да еще противотанковые резервы, можно было бы не только сдержать наступление, но и нанести большие потери противнику.

Немецкие танки не шли в атаку без пехоты и без поддержки авиации. На поле боя не заметно было «доблести» немецких танкистов, их смелости и быстроты действий, о которых писали зарубежные газеты.

Немецкая пехота была сильна своим автоматическим огнем, но быстрого движения на поле боя и решительной атаки я не видел. Наступая, немецкие пехотинцы не жалели патронов, но стреляли часто попусту.

27 июля, когда один полк 112‑й дивизии перешел в контратаку на хутор Новомаксимовский, пехота противника вообще не приняла боя и отступила. И только на другой день, 28 июля, когда подошли танковые части, она вступила в бой за позиции, которые накануне оставила без боя.

Передний край немцев, в особенности ночью, был прекрасно виден, он обозначался трассирующими пулями и ракетами всех цветов. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без стрельбы.

Маневр войск противника хорошо прослеживался по автомобильным колоннам, двигавшимся по степи с зажженными фарами.

Наиболее четко работала в бою авиация противника. Связь и взаимодействие авиации с наземными войсками у противника были отработаны. Чувствовалось, что немецким летчикам знакома тактика своих и наших наземных войск.

Как только под нашим артиллерийским или ружейно-пулеметным огнем залегала пехота, буквально через десятки минут появлялись немецкая авиация, пикирующие бомбардировщики. Построив замкнутый круг, они атаковали наши боевые порядки и артиллерийские позиции.

Таковы были мои первые выводы о тактике противника. Наблюдать врага, изучать его сильные и слабые стороны, знать его повадки – значит драться с ним с открытыми глазами, ловить его промахи и не подставлять свои слабые места под опасный удар.

Начиная с 26 числа и до конца июля боевые действия наших частей шли в основном на правом фланге армии – в районе Большая Осиновка, Ерицкий, Верхне-Чирская. На этом участке противник стремился прорваться через боевые порядки 229‑й и 112‑й дивизий на северо-восток и выйти в тыл 62‑й армии, к переправам через Дон в районе Логовский и Калач.

Все это время я находился на наблюдательном пункте на высоте севернее разъезда Рычковский и имел непосредственную связь с командирами 229‑й и 112‑й дивизий и через штаб армии с остальными войсками.

Бои шли с переменным успехом. Несколько дней противник бросал в атаки части 51‑го армейского корпуса, усиленного танками. В отдельные дни одновременно наступало до ста танков, а мы имели на этом участке только десять. Однако наши части, особенно 112‑я дивизия, отразив натиск, сами переходили в контратаки.

Так продолжалось четыре дня. Ранним утром 31 июля полки 229‑й и 112‑й дивизий при поддержке тех же десяти танков и авиации перешли в контратаку и отбросили противника за реку Чир. Вечером того же дня была перехвачена радиограмма, в которой давалась оценка нашим действиям. «Части 51‑го армейского корпуса, переправившиеся через реку Чир у Суровикино были разбиты», – доносил в свой штаб (группы «Б») какой-то гитлеровский офицер подпись была обозначена буквой «икс».

64‑я армия формировалась заново, как резервная. Очень многие ее бойцы и командиры впервые участвовали в бою. В донских степях они приняли боевое крещение. Они познали тяжесть и горечь отступления, но они не дрогнули духом, первые неудачи не подорвали у них веру в свои силы. Они отступали, но отступали с боями, сдерживая натиск врага, о силе которого они порой не имели представления. Нельзя требовать невозможного. Превосходство противника было велико, остановить его наступление теми силами, которыми тогда располагала 64‑я армия, было невозможно. Но бойцы и командиры 64‑й задержали наступление, сорвали намерение гитлеровского командования окружить и уничтожить наши силы на западном берегу Дона.

Я вспоминаю двух командиров 112‑й стрелковой дивизии товарищей И. П. Сологуба и И. Е. Ермолкина и многих героических бойцов этой дивизии. Это они выстояли до конца июля 1942 года против 51‑го армейского корпуса и 24‑й танковой дивизии немецко-фашистских войск на реке Чир, не позволив превосходящим силам противника выйти во фланг и тыл главным силам 62‑й армии с юга, а затем героически сражались между Доном и Волгой и в самом Сталинграде от начала и до конца оборонительных боев.

Оба командира дивизии погибли – И. П. Сологуб на реке Дон, И. Е. Ермолкин – при штурме города Орел.

Я вспоминаю замечательного заместителя командира дивизии Героя Советского Союза Михалицина П. Т., начальника артиллерии дивизии Годлевского Н. И., начальника политотдела дивизии В. Ф. Морозова, а также политруков Васильева, Оробей, Филимонова.

Бойцы славной 112‑й стрелковой дивизии покрыли себя неувядаемой славой.

Второй дивизией, стоящей рядом со 112‑й, с той же задачей и с тем же противником, была 229‑я стрелковая под командованием полковника Ф. Ф. Сажина. На эту дивизию, еще неполностью сосредоточившуюся, обрушился удар 51‑го армейского корпуса и 24‑й танковой дивизии немецко-фашистских войск, которые к 16 часам 26 июля оттеснили ее на реку Чир. Но на этом рубеже части и подразделения этой дивизии вросли в землю, отбивая многочисленные атаки противника, рвавшегося с юга на северо-восток, к реке Дон и городу Калач, на соединение с основной группировкой противника, вышедшей к реке Дон в районе Голубинского.

Не по вине командира эта дивизия 8 августа попала в окружение с частями 33‑й гвардейской, 399‑й, 196‑й, 181‑й и 147‑й стрелковых дивизий западнее реки Дон. Дивизия под командованием полковника Сажина выдержала и отразила на своем участке все атаки противника и частью сил пробилась на левый берег Дона.

Во время боев на Дону я пользовался всякой возможностью, чтобы опросить как можно больше пленных и через них прощупать настроение личного состава войск противника. Нужно сказать правду: пленные крепко держали язык за зубами, и, ссылаясь на присягу, упорно молчали. Но не все…

Как-то ко мне привели гитлеровского летчика-истребителя. Он был подбит и сделал вынужденную посадку севернее хутора Новомаксимовский. Пленный был на удивление разговорчив, не стеснялся давать показания, где находятся их аэродромы, характеризовать нашу и свою технику и даже пытался дать оценку хода войны.

Он прямо заявил, что немецкое верховное командование просчиталось в своих силах и не учло мощь Советского Союза, считая его как и прежде, в первую мировую войну, «колоссом на глиняных ногах». Он пояснил, что об этом открыто не говорят в солдатской среде, но летчики частенько между собой обмениваются такими мыслями.

Летчик особо подчеркнул, что наземные немецкие войска все чаще и чаще вызывают к себе на помощь авиацию, поскольку у наземных войск не хватает силы «быть везде сильными», особенно сейчас, когда ширина фронта наступления расширяется. Часто авиацию, в том числе и истребительную, привлекают не по назначению, т. е. не против советской авиации, а по наземным войскам. Пленный заявил, что немецкие летчики не боятся советских истребителей, особенно старых типов, так как техническое преимущество «мессершмиттов» очевидно: по скорости – километров на 75, по вооружению – раза в полтора. Он явно завысил превосходство истребителей «мессершмитт» над нашими. Поступившие в 1942 году на вооружение наши истребители типа Ла-5, Як-7, Як-9 по скорости и вооружению не уступали «мессершмиттам». Однако искусство и мужество наших летчиков он оценил очень высоко.

– Главный кулак в бою – авиация, – утверждал он, – в нее верят как сами летчики, так и сухопутные войска. Не будь у нас такой авиации, мы не имели бы подобных успехов ни на Западе, ни на Востоке.

Когда же я спросил пленного, что он думает о конце войны, он пожал плечами и заявил:

– В отношении России фюрер просчитался. Он, да и многие немцы, не ожидали такого упорства от русских, поэтому о конце войны трудно сказать.

5

В разгар боев на Дону ко мне на наблюдательный пункт позвонил генерал Колпакчи – командующий 62‑й армией.

Колпакчи сообщил мне, что решением Военного совета фронта он снят с должности командарма. Вместо Колпакчи командующим 62‑й армией назначался генерал-лейтенант А. И. Лопатин.

Днем позже в штаб армии прибыл генерал-майор М. С. Шумилов. 64‑я армия передавалась под его командование.

В это же время была получена директива фронта за подписью начальника штаба генерал-майора Д. Н. Никишева. Директива предписывала одновременным ударом двух армий (62‑й и 64‑й) уничтожить обе группировки противника в районе Верхне-Бузиновки и на реке Чир. 64‑я армия усиливалась 204‑й стрелковой дивизией и 23‑м танковым корпусом.

Распоряжение было получено в 14 часов 28 июля, а начало атаки назначалось на 2 часа ночи 29‑го, то есть через 12 часов.

Нам надлежало с М. С. Шумиловым немедленно найти 204‑ю дивизию и 23‑й танковый корпус. Мы о их местонахождении ничего не знали. Запросили по телефону штаб фронта. Нам ответили:

– Ищите эти части между рекой Дон и рекой Лиска.

Всю ночь мы колесили по степи в поисках приданных 64‑й армии частей. Проискали все утро и только к полудню 29 июля в районе Жирков нашли одну танковую бригаду 23‑го корпуса. Командир бригады ничего не знал и к наступлению не готовился.

Разыскивая штаб 23‑го корпуса в совхозе «Победа Октября», мы по пути заехали в хутор Володинский, где расположился командный пункт 62‑й армии.

Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал А. И. Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и объявил нам, что 62‑я армия не может выполнить распоряжение начальника штаба фронта, так как части не готовы, боеприпасы не подвезены и Военный совет фронта это распоряжение не подтвердил.

А. И. Лопатин высказал свои предположения, почему Военный совет фронта не подтвердил директивы штаба фронта. Наши 1‑я и 4‑я танковые армии под командованием генерала К. С. Москаленко и В. Д. Крюченкина предприняли контрудары по наступающему противнику. Контрудар наших же 62‑й и 64‑й армий должен был наноситься в развитие ударов танковых армий.

Но ни 1‑я, ни 4‑я танковые армии не смогли остановить наступление противника и разбить его части.

Лопатин сообщил нам, что 1‑я танковая армия, не согласовав по времени свой контрудар с 4‑й танковой, сама попала в очень тяжелое положение. В воздухе безраздельно господствовала авиация противника. Сосредоточение и переправа через Дон войск 4‑й танковой армии Крюченкина срывались. Одновременного контрудара не получилось.

Я прекратил поиски 204‑й дивизии и 23‑го танкового корпуса. Надо было возвращаться в штаб армии.

30 июля я выехал в штаб Сталинградского фронта по вызову В. Н. Гордова.

31 июля я полный день провел в Сталинграде, ожидая, когда меня примет командующий фронтом.

В те дни Сталинград был уже по существу прифронтовым городом, но заметной тревоги, скорее даже должной готовности перед надвигающейся угрозой я в нем не почувствовал. И это отчасти объяснимо, если говорить о жителях города. Трудно было сталинградцам поверить, что их город вот-вот станет местом ожесточенного сражения, трудно было поверить, что Красная Армия не остановит врага на Дону.

Командующий фронтом принял меня вечером 1 августа. В моем присутствии он принимал доклад командующего воздушной армией Т. Т. Хрюкина.

– Противник увяз в наших оборонительных позициях, – говорил Гордов. Теперь его можно уничтожать одним ударом.

Я попытался развеять это убеждение.

– Я не хуже вас знаю положение на фронте! – оборвал он меня. – Я вас вызвал, чтобы получить объяснение, почему правое крыло 64‑й армии отошло за реку Чир.

– Отход был вынужденным! – ответил я. – Мы не успели полностью развернуть армию… 229‑я дивизия имела в обороне только половину своих сил…

В. Н. Гордов перебил меня:

– Представьте письменный доклад! Письменный!

Мне ничего не оставалось, как попросить у него разрешения выехать в армию и там на основе карт и документов написать исчерпывающее объяснение.

* * *

Командующий фронтом и его штаб поторопились считать противника увязшим в наших оборонительных позициях.

С самого начала боев в большой излучине Дона противник прочно держал инициативу в своих руках. У него было превосходство в силах и средствах.

Но на отдельных участках противник действительно нес большие потери и застревал. И здесь нельзя не отметить 33‑ю гвардейскую дивизию, которая оборонялась юго-западнее Манойлина. Так, например, 22 июля, когда противник, сломив сопротивление передовых отрядов 62‑й армии на рубеже рек Цуцкан и Чир, попытался с ходу выйти на маневренный простор, полки 33‑й гвардейской дивизии не оставили своих позиций и вынудили противника отступить.

На другой день враг повторил наступление на позиции гвардейцев. На этот раз он бросил против них две дивизии – 16‑ю танковую и 113‑ю пехотную. Гвардейцы не дрогнули. Огнем противотанковых пушек и ружей, а также бутылками с горючей смесью и гранатами они уничтожили в первую очередь танки, а затем огнем стрелкового оружия стали уничтожать оторвавшуюся от танков пехоту.

Участники этого боя рассказывают, что одна танковая атака сменялась другой. Отдельным машинам удавалось прорваться в глубь нашей обороны. Но там их уничтожали вторые эшелоны.

За день боя гвардейцы 33‑й дивизии подбили и сожгли 50 вражеских танков и истребили несколько сотен фашистских солдат и офицеров.

В центре обороны этой дивизии, на участке главного удара гитлеровцев, занимала позицию 76-миллиметровая батарея под командованием лейтенанта Серого и командира взвода управления лейтенанта Неделина.

– На каждый взвод приходилось по 200 осколочно-фугасных снарядов, докладывал Неделин. – Перед нами стояла задача: не пропустить фашистов через рубеж занимаемой обороны. Она была ясна каждому артиллеристу. Рано утром 23 июля показалась крупная танковая колонна, на некотором расстоянии от нее колонна грузовых автомашин с боеприпасами и горючим.

Вначале наша батарея открыла огонь по грузовым автомашинам. Часть из них загорелась, остальные повернули назад и стали уходить в глубь степи. Тем временем около двадцати танков врага, развернувшись, пошли в атаку. Впереди нас было два стрелковых взвода. Им не удалось сдержать эти танки, и бой приближался к огневым позициям нашей батареи. После первого залпа наших орудий фашистские танки остановились, хотя ни один из них не загорелся. Осколочно-фугасные снаряды были хороши против грузовых автомашин, но они были малоэффективны против брони.

Тем не менее командир батареи повторил команду: «Огонь!» – и мы стали бить прямой наводкой. Началась дуэль четырех орудий с двадцатью танковыми пушками врага. Для нас было непонятно, почему фашисты сразу не раздавили нашу батарею. Враг, видя, что мы ведем огонь и не отступаем, наверное, подумал, что наших сил на этом участке обороны очень много…

Вскоре над полем боя появились двухмоторные самолеты и начали бомбить и обстреливать нашу батарею. Вокруг батареи рвались снаряды тяжелых орудий, которые вели огонь из глубины. Приказа отступать мы не имели, да и отступать мы не могли, некуда и нельзя было по открытой степи передвигаться под непрерывными ударами авиации и артиллерии.

Мы решили остаться на месте и драться до последнего снаряда.

Вокруг нас все гремело и взлетало на воздух. Густая степная трава горела. Огонь снимал последнюю защиту – маскировку с наших орудий. У фашистов, по-видимому, недостатка в боеприпасах не было. Мы же, зная свои запасы, экономили каждый снаряд.

Около четырех часов дня командиры орудий стали докладывать с огневых позиций, что снаряды кончаются. На батарее осталось шесть снарядов… три… и, наконец, последний. И вот все стихло с нашей стороны. Но даже после того как мы замолчали, враг еще раз обрушил на нас мощный шквал огня и только после этого пошел в атаку.

Танки противника подошли вплотную к окопам, продолжая вести огонь из пушек. Из глубины нашей обороны ударили «катюши», и танки противника повернули назад. Наш командир батареи Серый был убит. В живых оставалось всего несколько человек, меня ранило осколками гранаты, которая разорвалась всего в двух метрах… Очнулся я уже в медсанбате дивизии, где узнал, что наша батарея после налета «катюш» сумела отойти на новые позиции.

Это лишь один из многих эпизодов, свидетельствующих о том, что гвардейцы 33‑й и других дивизий дрались до последнего снаряда, до последнего патрона.

Такая стойкость воинов 33‑й гвардейской и частей 192‑й и 184‑й стрелковых дивизий действительно сковала целых три дивизии противника. Эти три гитлеровские дивизии буквально застряли и были втянуты в невыгодный для них бой, который продолжался на узком участке фронта несколько дней. Соседние дивизии продолжали стоять в обороне, отбивая мелкие атаки противника.

Южнее Суровикино противник, несмотря на превосходство в силах, дальше реки Чир до конца июля не прошел. Он не развил свой удар 51‑м армейским корпусом не только потому, что наносился с нашей стороны контрудар 204‑й, 321‑й стрелковыми дивизиями и 23‑м танковым корпусом совместно с 229‑й и 214‑й стрелковыми дивизиями, как написано в книге «Великая победа на Волге», но и потому, что на его пути к Дону стояли 229‑я и 112‑я стрелковые дивизии. Последняя под командованием полковника И. П. Сологуба стойко вынесла большую часть удара 51‑го армейского корпуса и задержала его выход к переправам через Дон. Если бы эта дивизия не успела занять оборону на фронте по железной дороге Новомаксимовский – Рычковский, то противник мог 27–28 числа выйти к переправам у г. Калач и тем самым соединиться с основной группировкой, действующей с северо-запада на Калач и сомкнуть свои клещи еще в конце июля.

На правом крыле 62‑й армии продолжались тяжелые для нас бои. 24–25 июля командование 62‑й армией решило наносить контрудары по прорвавшемуся противнику своими силами и приданными резервами. 26 июля Ставка потребовала от командования фронтом не только восстановить положение в полосе 62‑й армии, но и отбросить противника за реку Чир.

Для выполнения этой задачи решением командующего фронтом вводились в сражение главные силы фронта – 1‑я и 4‑я танковые армии. В составе их четырех танковых корпусов и отдельных танковых частей насчитывалось около 600 танков. Из них большая часть легких танков с 22-мм пушкой. Шестьсот танков к тем, которые находились в составе 62‑й армии, конечно, это была сила, способная не только остановить или восстановить положение, которое было до 22 июля, но и разгромить основные силы противника, действовавшие на правом крыле (северном) 62‑й армии, отбросив их за реку Чир.

Отбросить противника за реку Чир, как ставилась задача фронту, – это значило предварительно разбить противника. Без этого, конечно, противника не отбросить. К этому времени главные силы 6‑й полевой армии находились на правом фланге 62‑й армии, а именно: 113‑й пехотной, 16‑й танковой, 3‑й и 60‑й моторизованных, 100‑й легкопехотной, 305‑й и 376‑й пехотных дивизий. Эти силы противника, выйдя к реке Дон в районе Голубинский, нацеливались на юг, на переправу у города Калач, навстречу 51‑му армейскому корпусу с 24‑й танковой дивизией, наступающему с юга через реку Чир.

По решению командующего фронтом 1‑я танковая армия под командованием тов. Москаленко К. С. наносила контрудар 27 июля в составе: 13‑го и 28‑го танковых корпусов, 158‑й танковой бригады и 111‑й стрелковой дивизии (все 1‑й танковой армии) плюс 196‑я стрелковая дивизия и другие правофланговые дивизии 62‑й армии должны были с ходу нанести удар из района Калач на Верхне-Бузиновский как ближайшая задача. Это был не фланговый, а встречный контрудар против главных сил противника, наступающего в направлении Калача.

К первым числам августа вполне определилось, что контрудары наших танковых армий к разгрому группировки врага в большой излучине Дона не привели. «Контрудар не привел к разгрому группировки врага, прорвавшейся к Дону, но, как показали Последующие события, сорвал замысел противника окружить и уничтожить 62‑ю армию, сыгравшую в дальнейшем вместе с 64‑й армией основную роль при обороне Сталинграда…».

Теперь-то в наши дни легче представить себе сложившуюся тогда обстановку. Мы сегодня можем сопоставить, что имели немцы, что имели мы. И нет в сегодняшних раздумьях спешки. Тогда не только день, но и час решал дело.

Ставка Верховного Главнокомандования, передав фронту две танковые армии и резервные стрелковые дивизии, имела основание рассчитывать на значительные результаты контрудара, даже на изменение всей обстановки на фронте.

Некоторые документы того времени могут объяснить нам столь далеко идущие расчеты Ставки.

Возьмем донесение командующего 62‑й армии В. Я. Колпакчи, отправленное им Военному совету Сталинградского фронта накануне контрудара, нанесенного 1‑й танковой армией. Вот как командарм обрисовывал обстановку на фронте своей армии на 25 июля 1942 года.

«1. Противник 25.7 активизировал наступление пехоты перед центром и левым флангом армии и продолжал подтягивать мотомехвойска для действий против правого крыла. Одновременно прорвавшиеся группы продолжали попытки дезорганизовать работу управления и выйти на Калач.

2. С правого фланга от 184‑й и 192‑й сд данных нет. Выслан еще один отряд связи на танках. 33‑я гв., 181‑я и 147‑я сд удерживают занимаемые рубежи и отражают атаки.

3. Решил продолжать оборонять занимаемые рубежи, обеспечивать правый фланг 13‑го тк и ликвидировать группы противника, прорвавшиеся в глубину обороны, 196‑й сд – удержать узел дорог у Остров».

Это донесение лишь в малой части передавало сложность положения 62‑й армии. Из него скорее просматривается возможность держать с успехом оборону. А в это время противник уже прорывался на Дон у пос. Голубинский и поставил под угрозу захват переправы через Дон с возможностью взять в окружение всю 62‑ю армию.

Донесение говорит о создавшемся некоем равновесии, а при равновесии немедленный ввод в бой отдельных частей 1‑й танковой армии мог дать успех. Поэтому Ставка торопит с контрударом. Командующим 1‑й танковой армии назначается генерал-майор артиллерии К. С. Москаленко, ныне Маршал Советского Союза. К тому времени он уже накопил значительный боевой опыт. Начал войну он у государственной границы в июне сорок первого года командиром артиллерийской противотанковой бригады. Вынес на своих плечах тяжесть отступления. Затем командовал стрелковым корпусом, конно-механизированной группой и армией. Он прошел с боями от государственной границы до донских степей. Он хорошо знал противника, с которым имел дело.

27 июля К. С. Москаленко вынужден тяжелой обстановкой бросать в бой передовые части армии с ходу, не дожидаясь сосредоточения всех ее сил. Наступление противника застопорилось только на несколько дней. Но и 1‑я танковая армия уже израсходовала свои главные силы.

Два дня спустя развертывается и вводится в бой спешным порядком 4‑я танковая армия под командованием генерал-майора В. Д. Крюченкина. Это тоже опытный, боевой генерал. С начала войны он командовал, кавалерийским корпусом. Он так же, как и К. С. Москаленко, вводит в бой свою армию по частям, не одновременно с 1‑й танковой. Противник остановлен, Калач не взят с ходу.

Для противника, по-видимому, не было секретом сосредоточение и развертывание войск 1‑й и 4‑й танковых армий с их средствами усиления. 27 июля, в первый день контрудара, он нанес авиационные удары по 1‑й танковой армии, сделал более 1000 самолето-вылетов и подтянул против 1‑й танковой армии много танков и артиллерии.

Наша авиация таких сил для ответного удара не имела. Наши танковые армии несли большие потери. В 13‑м танковом корпусе к исходу дня 27 июля осталось в строю только 27 танков, потери за 4 дня боев составили около 125 танков.

Противник, отражая наш контрудар, одновременно стремился как можно скорее уничтожить окруженную группировку 62‑й армии севернее Манойлина. Для уничтожения этой группировки противник сосредоточил 5 пехотных дивизий и непрерывно наносил бомбовые удары. Видя невозможность вести дальше оборону в таких условиях, полковник Журавлев 29 июля принял решение прорваться через Верхне-Бузиновку в малую излучину Дона навстречу 4‑й танковой армии. Эта группа совместно с частями 13‑го танкового корпуса, который пробивался к окруженным с юга, 31 июля вышла в район Оськинский и Верхне-Голубая, где влилась в состав 4‑й танковой армии.

Главные силы 1‑й танковой армии, неоднократно пытавшиеся развить наступление на север, до конца июля успеха не имели.

4‑я танковая армия на правый берег Дона к 29 июля сумела переправить только 100 танков 22‑го танкового корпуса. И все же 182‑я танковая бригада с 5‑й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой вышла в район Верхне-Голубой и Венцы, а 173‑я танковая бригада на реку Голубая – у Евлампиевский и Малонабатовский. На этом рубеже они, встретив упорное сопротивление противника, были остановлены. 176‑я танковая и 133‑я тяжелая танковая бригада 4‑й танковой армии в это время все еще находились на левом берегу Дона, а 22‑я мотострелковая бригада обороняла переправу через Дон у Трехостровской.

К началу августа противник хотя и добился некоторых успехов в большой излучине Дона, достигнуть решающей победы он не смог в результате контрударов наших танковых армий. Но сражение этим не заканчивалось, а, наоборот, принимало более острую форму, вовлекая большие силы и средства.

Советские войска ценою больших потерь, особенно в танках, по существу обескровили наступающие части противника.

Вот как пишет об этом в своих воспоминаниях К. С. Москаленко: «Противник так и не смог овладеть переправами у Калача. Мы сорвали его планы захватить Калач с ходу и переправиться через Дон. Не осуществилось намерение врага взять в клещи 1‑ю танковую и 62‑ю армии и разгромить их западнее Дона. Не добились и мы полного разгрома прорвавшейся группировки противника и восстановления положения на правом фланге 62‑й армии…»

К 28–31 июля создается кризис на Сталинградском фронте. Командующему Сталинградским фронтом генералу В. Н. Гордову в 16 часов 45 минут 28 июля дается директива Ставки: «В связи с отходом 214‑й стрелковой дивизии 64‑й армии южнее устья р. Чир за Дон и выходом здесь противника на западный берег р. Дона, направление Нижне-Чирская – Сталинград в данный момент является для фронта наиболее опасным, а, следовательно, и основным.

Опасность эта состоит в том, что противник, переправившись через р. Дон, может обойти Сталинград с юга и выйти в тыл Сталинградскому фронту».

Однако 112‑я стрелковая дивизия 64‑й армии успела переправиться на правый берег Дона в районе Логовской, заняла оборону на рубеже Осиновская Верхне-Чирская и, совместно с воинами 229‑й стрелковой дивизии, отбросила противника, дошла до станицы Верхне-Чирская. Таким образом, южная группировка 6‑й германской армии была остановлена. Фронт на этом рубеже на некоторое время стабилизировался. Но южнее, из района Цимлянская, надвигается новая угроза.

…Вернувшись из Сталинграда, я узнал, что крупные силы немцев начали 31 июля наступление из района Цимлянская вдоль, железной дороги Тихорецк Сталинград в направлении на Котельниково, заходя в тыл 64‑й армии и всему Сталинградскому фронту.

Наткнувшись на упорное сопротивление в большой излучине Дона, Гитлер незамедлительно пересмотрел свою директиву № 45 и совершил перегруппировку сил. Он изъял из группы армий «А», нацеленной на Кавказ, 4‑ю танковую армию генерала Гота, передал в группу армий «Б» и поставил перед ней задачу: с ходу, нанося удар с юга, овладеть городом, взяв в клещи войска Сталинградского фронта.

В этой обстановке 28 июля 1942 года появился известный приказ Народного комиссара обороны № 227, который сыграл большую роль в партийно-политической работе в те дни. Приказ с предельной четкостью и прямотой обрисовывал сложность и опасность положения.

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает, разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население.

Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами.

Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на‑Дону, половину Воронежа… После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год.

У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.

Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину, поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, мы останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад!

Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…

Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования».

Приказ этот был немедленно доведен политорганами до каждого командира, до каждого бойца. Приказ был подписан И. В. Сталиным.

Призывы «Ни шагу назад!» раздавались и ранее. Но никогда еще перед всем составом, как перед командным, так и перед рядовым ни один документ не раскрывал со столь полной откровенностью положение нашей страны. Этот приказ по своему существу был обращением ко всему советскому народу, ибо Красная Армия была народной армией, плоть от плоти всего многонационального советского народа. Партия, Советское правительство откровенно поделились трудностями с народом. Это не могло не найти самого горячего отклика и не могло не дать результатов. Каждый боец, каждый командир проникся ответственностью перед Родиной, перед народом. Действительно, отступать больше было некуда.

В 64‑й армии политическая работа еще во время ее формирования была налажена четко. Политинформации велись в самых мелких подразделениях, мы следили за ростом партийной и комсомольской организации.

В дни, когда армия получила приказ занять оборонительные позиции, командиры, политработники были с бойцами. И с теми, кто вышел на передовую, и с теми, кто ускоренным маршем преодолевал степные просторы. Политработники разъясняли задачи, которые стояли перед армией, разъясняли тактику и методы противника. Теперь у политработников появился новый приказ.

Этот документ явился целым этапом в политической работе. Политработники получили возможность откровенно, не приукрашивая действительности, разъяснить рядовым бойцам обстановку и требовали точно выполнять приказы. Командиры всех степеней поняли, что отступление больше не панацея от всех зол.

Но было бы наивным полагать, что только этот приказ положил перелом в психологии воинов. Он как бы выразил настроение, которое зрело у всех с начала летней кампании. Сам по себе приказ без осознания сотнями тысяч трагического положения, в котором мы все оказались, ничего не сделал бы. Боль, досада, ожесточенность – вот что рождалось у нашего бойца в дни тяжкого отступления. Мне говорили рядовые солдаты и младшие командиры:

– Мы отступали в прошлом году… Ну это было понятно… Внезапный удар, мы потеряли много самолетов и танков еще до того, как вступили в бой. Теперь у нас есть танки и самолеты, есть оружие… Мы теперь можем остановить врага! Почему, зачем отступаем?!

Мы имели в штабе армии данные в те дни, как реагировал на появление этого приказа противник. Казалось бы, что могло бы взволновать противника, уверенного в своих силах и, главное, в своем превосходстве. Так нет же, командир одного из немецких корпусов поспешил немедленно издать приказ, в котором уверял своих солдат, что приказ Сталина никакого значения для хода военных действий иметь не будет. Но тут же этому генералу пришлось поправиться. Вторым приказом, изданным через несколько дней, он предупредил офицерский состав, что ожидается усиление сопротивления русских.

Так бывший гитлеровский генерал Г. Дёрр пишет: «Примерно с 10 августа на всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника».

Итак, попытки противника с ходу, одним ударом окружить наши войска в большой излучине Дона, а затем овладеть Сталинградом не удались. Немецкие генералы в своих донесениях Гитлеру сетовали, что изменилась тактика советского командования, что советские войска не бегут, не отступают и не сдаются в плен, сражаются до последнего патрона. Захват Сталинграда в первых числах августа – уже не кажется нашему противнику делом простым и легким.

У нас так же в это время произошли изменения в руководстве войсками.

Сталинградский фронт был поделен на два фронта:

Сталинградский и Юго-Восточный. Подошли новые резервы Ставки. Но трудно было сразу остановить разогнавшуюся гитлеровскую военную машину. Нам, всей Красной Армии и народу, пришлось еще несколько месяцев испытывать горечь неудач на наших фронтах.

Наши союзники предательски не спешили открывать второй фронт на западе.