Владимир Викторович Колесов, лингвист, профессор, доктор филологии, заведующий кафедрой русского языка филфака Санкт-Петербургского университета, монографии, переводы, почетные дипломы и степени; акцентолог. Учитывая вес и традицию петроградской-ленинградской русской лингвистической школы – пожалуй что русист-акцентолог Петербурга номер раз и, с учетом совокупности факторов, России и мира. Из Петроградской кафедры вышла вся русская лингвистика.

Вот у него я имел честь учиться русскому языку. В объеме реальной ситуации – был студентом курируемой им группы, где тридцатилетний доцент Колесов вел русский язык.

– Коллеги, – обратился он на первом же семинаре к первокурсникам, – как вы полагаете: чем отличается интеллигентный человек от просто умного?..

Польщенные коллеги наморщились в усилиях и слепили хроменькие определения.

– А мне кажется, – с видом просвещенной раздумчивости заключил Колесов, – что умный человек – вот он над чем-либо задумывается, думает, думает, наконец додумывается и говорит: «О! Это – так». А интеллигентный человек – думает, думает, додумывается, говорит: «О! Это так». И тут же ставит следующий вопрос: «А так ли это, собственно?..»

Вопросы грамматической нормы решались так:

Колесов под разными углами излагал проблему и ставил на обсуждение. Затем следовало голосование, где мнения группы разделялись.

– О. Итак, мы убедились, что однозначно правильного варианта здесь не существует. Теперь давайте ознакомимся с рекомендациями признанных авторитетов.

Кто-нибудь посылался в читалку и приносил стопу томов. Выяснялось, что авторитеты отнюдь не согласны друг с другом. Теперь уже обсуждались их точки зрения. Близился звонок.

– Итак, коллеги, что мы видим? Что, при всем нашем уважении к академику Будагову и Вере Федоровне Ивановой, мы с вами принижаем точку зрения профессора Гвоздева как наиболее логичную и обоснованную. Я бы даже сказал – как наиболее грамматически корректную.

До нас дошло быстро. Закон грамматики далеко не всегда однозначен и бесспорен так, как закон всемирного тяготения. Нетерпимая гордость знатока – свидетельство не интеллигентности, но скорее жлобства. Чем глупее человек – тем нетерпимее ратует он за допустимость единственной нормы.

Когда-то, давным давно, на излете царских времен, нормой произношения была речь актеров Императорского Александринского драматического театра.

Потом произошла революция, большевистское правительство переехало в Москву, и аналогичным макаром нормой стало произношение актеров Малого театра. Речь замосквореченских купцов Островского въехала в канон. Слово столицы – закон для подчиненных.

Радио потеснило театр, телевидение затенило радио, и пестрый народишко сверяет свою образованность и культурность по речи теледикторов.

Для дикторов выпускаются словари произношения. Момент тоталитаризма в практической лингвистике.

А словари составляются так:

На первом курсе, готовясь к зачету по словарям русского языка, я сидел за книжной баррикадой в углу Словарного кабинета им. проф. Ларина. Зубрил.

Собралась словарная комиссия. Человек пятнадцать. У них было очередное заседание. В ту пору они составляли Словарь русских диалектных говоров. Добрались до буквы «б». Сколько лет я учился – они сидели на «б». Работали скрупулезно.

Они выставили на длинный стол ящики каталожных карточек с тысячами цитат и стали обсуждать значение слова «бздеть», зрение мое делегировало все свои функции основного органа чувств слуху.

Большинство комиссии составляли интеллигентные дамы с интеллигентными лицами и общепитовскими фигурами. Судя по контексту обсуждения, слово «бздеть» не входило в их активный лексикон даже в пионерском лагере. Более того – и в пассивный-то вошло, похоже, только в процессе данной работы.

Они были серьезны и напряжены. Воспитание не позволяло им скатиться в скабрезный юмор. Академические рамки беседы спирали дыхание, как корсет.

Словарная статья обсуждалась час. Приводились десятки приближенных и разнообразнейших цитат. Значение расширялось и уточнялось. Однако неприличное слово «пердеть» как синоним основного прямого значения так и не прозвучало.

И вот эти люди не разрешают мне ковырять в носу.

В конце они проголосовали и приняли решение большинством голосов.

…Позднее я узнал, что примерно так же, только с

большим темпераментом, составлялся Талмуд. Совет ученых равов спорил до хрипоты, придавая новому случаю статус прецедента и вынося большинством голосов решение: как надо поступать во всех подобных случаях. Решение получало силу закона. Несогласные рвали пейсы и бороды себе и противникам. Образовывали секты и уходили в ереси.

Так словари и составляются. Спорят, приводят доводы за и против, голосуют. Несогласные презрительно пожимают плечами. А потом публикуют закон для сведения масс.

А кроме того, надо регулярно что-то менять – а то места сократить могут, зарплат лишить: чем вы занимаетесь?! Надо же и работу предъявить.

Вы думаете, словарные комиссии состоят сплошь из людей со сверхъестественным языковым чутьем, безупречным вкусом и необозримым образованием? Полноте. Из нормальных людей на скромных зарплатах. Не следует думать, что они во всех случаях правы. Не иметь собственного мнения всегда готов только баран.

Язык – он, как мы все знаем, живой. Словарь – не инструкция по эксплуатации автомата Калашникова, а зеркало, на котором всегда найдется трещинка, мутное пятнышко и т. д.

Невредно помнить: язык первичен – словарь вторичен.

Вначале все учатся по словарям – потом некоторые их исправляют.

Откуда взялось все в словарях? А очень просто – кто-то взял и вставил.

«Кто крайний?» или «Кто последний?»? Сколько копий было сломано по этому поводу! «Крайний» – некультурно, «последний» – культурно. Эти войны остроконечников с тупоконечниками способны свести с ума впечатлительного человека.

«ЗвОнит» или «звонИт»? Тилибомкает!

«Одел пальто» или «надел пальто»? Надел, надел. Но, увы или ах, эта норма рассасывается, «одеть» вбирает, втягивает в себя «надеть». Уже пора ставить после «одел (пальто)» пометку (разговорное), а после «надел (пальто)» – (литературное) или даже (архаичное).

Какого рода «кофе»? Мне нравится ставить в мужском. Но уже у Набокова в среднем, а он, говорят, был вполне приличный стилист.

Из любимых шуток академика Будагова: «Если меня спрашивают, как правильно говорить: „киломЕтр“ или „килОметр“, я отвечаю, что приезжая домой к родителям, говорю „килОметр“, а то их друзья потом скажут: „У Будаговых-то сын вообще зазнался там в Москве“. А на заседании Академии наук говорю „киломЕтр“, а то академик Виноградов в президиуме морщиться будет».

Каждый раз, когда член российского правительства произносит в телевизоре «обеспечЕние», он делается мне на этот миг симпатичен и представляется человеком в чем-то, как ни верти, интеллигентным. «ОбеспЕчение» неприятно ассоциируется у меня с тупым прапорщиком, который хамовато командует: «ПрИнятъ вправо!», или «ПОднять волос».

«ОбеспЕчение» раздражает меня до крайности и утверждает в мысли, что сторонники этого ударения, пробившие его в современные словари, не есть светочи языка и арбитры вкуса. Мой возраст, образование, профессия и владение русским устным не позволяют мне считать себя глупее тех ребят (девчат), которые проголосовали за это ударение на соответствующем заседании словарной комиссии Института русского языка Академии Наук еще СССР. Они уже лет двадцать как за это проголосовали, уже Розенталя и Ожегова давно в живых нет, а ударение это в последние годы наконец официально восторжествовало.

Уродливая спотыкливость этой орфоэпической нормы слышна хорошему уху, на что можно возразить, что хороших ушей мало, и хорошесть их – относительна. Тогда, правда, и качество любой поэзии относительно. Воля ваша, но слово давится этим ударением, как куском картонного пирога в горле. Так бегун с размаху садится верхом на барьер, вместо того чтобы с разбега перескочить.

Акцент на «……Ение» в отглагольных существительных традиционен для русского языка. «Склонение», «окружение», «развлечение», «потребление», «усмирение» и т. д., и т. п.

Здесь возможно возражЕние, что «обеспЕчить» имеет ударение в корне, и при образовании существительного его полагается сохранить. Но, если следовать этому принципу, мы должны были бы произносить «пресЕчение», «удАрение», «измЕрение» или «увлЕчение» и т. д. Номер не проходит.

Тогда возразят, что отглагольные существительные с приставками о– и бес/з– сохраняют ударение на корневую основу: «обезлИчение», «обезобрАжение», «обессмЫсление», «обесцЕнение». Вот по этой аналогии наши ученые и залудили ударение в «обеспЕчении». По принципу грамматического подобия. Приставки есть? Давай по ранжиру – в эту корзинку.

Позвольте. Во-первых, подобные формы, образованные от глаголов совершенного вида, мало того, что крайне малочисленны, но еще и малоупотребительны. Обычно употребляются формы, образованные от глаголов несовершенного вида: «обесцЕнивание», «обезлИчивание» и т. д. Здесь слово кончается на – ив-а-ние, и для этой формы характерно как раз ударение в корне: «сдЕрживание», «размЕшивание».

Во-вторых, во всех формально сходных случаях приставки о– и бес– означают процесс или акт лишения кого/чего-либо – корень указывает как раз на то, что исчезает, отнимается. «ОбесцЕнение» или «обессмЫсление» означает лишение цены или смысла, их утерю. Однако смысл слова «обеспечЕние» обратный – не отрицающий, но наоборот – придающий! Не лишить опеки или попечения – но напротив, дать, снабдить, обогатить.

Это позволяет говорить об ошибке словаря, стихийно исправляемой носителями языка на речевом уровне. «ОбеспЕчивание», но «обеспечЕние».

Подчинение (не «подчИнение») законодательно рекомендованной норме отнюдь не всегда равносильно языковой культуре.

Вот дикторов жаль. Им это вменяется на уровне приказа.

Но пока не будет выпущен «словарь удАрений» – я лично рекомендую всем интересующимся прислушиваться к законам языка, а не решениям комиссий. Комиссары как-то склонны быстро забывать, что их дело – отражать существующие законы, а не формировать новые.