Книга: Жестокий
Назад: У князя киевского
Дальше: Любовь

Главный сборщик налогов

121. Пир в палатах Ярослава, шум и гам, викинги сидят меж княжескими дружинниками, обруселыми норманнами. Харальд пьянеет. Смотрит на жену Ярослава Ингигерду, сидящую с ними – и вдруг лицо ее туманится, плывет и превращается в лицо его матери, старое и скорбное.
– Мать!.. – невольно и тихо вырывается у Харальда.
Хохот дружины.
– Ты уже метишь ко мне в родственники? – иронично спрашивает Ярослав. – Это всего лишь моя жена.
Хохот.
Зыбкое в туманном взоре Харальда лицо Ингигерды плывет, струясь, поверх лиц толпы вояк – и вдруг начинает молодеть, разглаживаться, яснеть, и превращается в лицо юной девушки, которую нельзя назвать красавицей – но лицо ее кротко, чисто и необыкновенно миловидно своей свежей и доброй простотой.
Перехватывая взгляд Харальда на женскую часть стола, Ярослав говорит:
– Лиза еще слишком молода, чтобы ты смотрел на нее как муж.
– Элис, – трезвея, повторяет имя Харальд.
– На тебя смотрит сегодня великий воин, дочь, – говорит Ингигерда, и она краснеет и отводит глаза. – Рано тебе еще сидеть с мужчинами. Ступай к себе.
Она идет к двери и чуть оборачивается, встречаясь взглядом с Харальд ом.
122. Закрома Ярослава: маленькое внутреннее помещение терема, кованые двери, факел в кольце на стене.
Один за другим открывает он лари и сундуки вдоль стен, смотрит внутрь внимательно и придирчиво. Перегибается в ларь, сгребает со дна пару монет, взвешивает задумчиво на ладони и бросает обратно: монеты глухо стукают о пустое деревянное дно.
Выходит, ударив дверью.
123. В палате в окружении нескольких бояр срывается на крик:
– Дружине надо платить! Церкви надо платить! Корабельщикам – платить! Зодчим – платить! Кузнецам и оружейникам – платить!
Резко проходит к окну, перед ним расступаются.
124. Под окном, на волокушах – несколько мертвых тел, и кровь из ран запеклась на одежде.
– Чем платить? – негромко в пространство спрашивает Ярослав. – Их головами? Дать смердам зарезать себя, как баранов… – Оборачивается к боярам: – Не много ли добра скопили вы на моей службе?.. – соображает вслух.
Бояре испуганно пятятся.
125. Харальд во главе готовой к выступлению дружины своих викингов. Держит под уздцы коня.
– Они покажут дорогу, – Ярослав кивает на пару своих дружинников. – Городище сжечь, мужчин повесить, взять все. Везде брать половину. Где скажут, что ничего нет – убивай каждого четвертого, пока не отдадут то, что спрятали. Где поднимут на слуг князя оружие – убивай всех. Десятая доля дани – твоя. Иди и береги свою голову – она должна служить мне.
Харальд садится в седло.
Тянется прочь от города небольшая колонна воинов, и длинный обоз с телегами скрипит за ней.
По травянистой дороге в густой лес втягивается колонна.
126. Огороженное бревенчатой стеной селение, к которому подступает лес. Рассвет. В тишине – петушиный крик.
Яркий петух бьет крыльями и горланит на заборе.
И по этому звуку взрывается тишина: стук и треск выламываемых дверей, заполошные вопли женщин, мычание и блеяние скота, лязг оружия.
Дымы пожаров поднимаются над крышами.
Сквозь дым раскачиваются ноги повешенных на воротах.
Выносят из амбара викинги мешки с зерном и бросают на телеги.
127. Скрипит и стучит колесами обоз по узкой лесной дороге – нагруженные телеги тяжелы.
Хмурый, едет Харальд верхом во главе дружины.
Выезжают на широкую поляну с ручьем.
– Делайте лагерь, – командует Харальд и спешивается. – Мы будем отдыхать здесь. Пять дней.
– Скоро настанут холода, ярл, – возражает один из двух княжеских дружинников-проводников. – Надо торопиться собрать дань со всех.
– Не надо торопиться, – лениво отвечает Харальд. – Мы будем отдыхать здесь семь дней.
– Великий князь не будет доволен!
– Будет. Пусть подальше разнесется весть о нас и о том, что произошло. Тогда брать будет легко.
128. Глубокая осень, голые деревья, грязь. Деревушка, серые избушки, сжатое жнивье на холмистом поле.
Отчаянный крик, страх и ненависть в голосе:
– Варяги пришли!..
129. Хмурые безропотные мужики отворяют амбары и хлебы. Выносят зерно, выводят скотину. Тащат свертки холстов и бочонки с медом.
С одобрительным видом знатока дружинник-проводник дует на мех шкурки в принесенной связке пушнины.
На крошечной грязной деревенской площади у колодца сидит Харальд на деревянном массивном грубом стуле – демонстративно спиной к происходящему. Он в кольчуге и шлеме, опирается руками на упертый в землю меч в ножнах. Смотрит поверх крыш и ждет.
За жердяной изгородью, за углом дома смотрит на него кучка бедняг-мужиков:
– Вот этот – начальный над ними, тот…
– Новый-то сборщик хуже старых.
– Недодашь – убивает всех… И не слушает ничего.
130. Крупно: колесо телеги едет по колдобистой грязи, тяжело переваливается под грузом через кочки, едет, и скрипит немазаная ось… скрипит и едет.
131. Огонь костра. Ночь. Крупные хлопья снега опускаются с черного неба на шатер пламени и исчезают над ним.
Блики огня на лице Харальда, сидящего у костра. Он кутается в плащ. Рядом – седой викинг, и княжий проводник, и прочие греются вокруг огня: зима начинается.
– Заждался великий князь, – говорит проводник.
– Умен Ярицлейв, – раздумчиво отзывается Харальд.
– Премудрый. Книги читает! – проводник.
– Викинги конунгу дань берут, а крестьяне у доброго конунга защиты от викингов просят… И конунг хорош, и викинги плохи, и крестьяне покорны, и дань собрана. – Харальд.
– Настоящий конунг, – одобрительно ухмыляется седой викинг.
132. Зима, снег, солнце – длинный тяжелый обоз втягивается в Киев. Звонят колокола на звонницах, сбегается праздный люд – поглазеть. Зипуны, платки; снежками перекидываются и в верховых викингов кидают, попадают, смеются.
133. Княжеское подворье, распахнутые ворота амбаров и хлевов. Мычащих коров заводят в хлевы, блеющих овец; ржущих коней ведут в княжеские конюшни мальчишки-тиуны. Тащат маленькие тяжелые бочонки с медом и катят тяжелые кадки с пивом. До крыши встают в амбарах штабеля мешков с зерном. Подвешивают к крючкам под балки крыш связки пушных шнурок. И отдельно ссыпают в три сундука деньги: пригоршни медных монет в большой, щепоти серебряных – в средний, редкие и маленькие золотые монеты – в самый меньший.
У сундуков стоит в распахнутой собольей шубе, в заломленной собольей шапке – Ярослав. Позади него двое ведут запись: в руках у них дощечки, на дощечках расправлены куски бересты, и они пишут по бересте заостренными металлическими палочками. Внимательно тычут палочками в сторону складируемого добра, шевелят губами, торопятся и стараются.
Подходит Харальд.
– Тебя долго не было, – говорит Ярослав.
– У тебя большая страна, – отвечает Харальд философски. – Можно собирать дань хоть целый год. Если хватит амбаров, – хмыкает.
– Время копить добро – и время отдавать долю князю, – в том же философическом тоне отзывается Ярослав. – Пусть отдыхают до следующей осени. Жизнь – длинная, а бедным быть плохо.
Передергиванием плеч сбрасывает шубу, подхватывает и широким взмахом укрывает Харальда.
– Возьми с моего плеча, – дарит значительно. – Здесь холодные зимы. Если никто не согреет!.. – И хохочет собственной шутке.
134. Синий вечер, скрипучий снег, дымки над крышами, слабо мерцают маленькие окошки в бревенчатых стенах. Харальд проходит по пустой почти улице.
Навстречу поспешает мелкими шажками Лиза, Ярославна, сопровождаемая девкой-служанкой.
Поравнявшись с Харальдом, они обмениваются быстрым взглядом: нос ее уткнут в мех, так что видны только стрельнувшие глазищи.
Харальд запоздало и неловко слегка кланяется – когда она уже отошла, удаляясь. Продолжает движение – и через десяток шагов оглядывается: и она оглядывается тоже.
Назад: У князя киевского
Дальше: Любовь