О дикий Запад!

– Как они там кино делают – черт их знает! Ну ладно – плохо поставлено. Ну ладно – плохо играют. Ну ладно – дешевый фильм, мало декораций, слабая работа. Но ведь все равно – миллионы денег ухлопано! Так ведь еще и изначально придумано плохо! Ведь самое простое, самое дешевое в кино – это сценарий: один человек плюс один карандаш. Ну хоть придумать-то можно хорошо? Время на это-то есть? А то ведь смотришь боевик: убожество слезное, мозговая плесень! Хороший сценарий – так хоть есть что ухудшать. Они же нулевыми средствами тянут нулевой сценарий – бред обреченных. Вот же окопались сценаристы в кино – гранатометом не вышибешь, насмерть держат рубеж у заветного пирога.

– Да? Напиши хороший сценарий. И посмотри, как от него в кино ничего не останется: режиссер гений, актеры гении, сценарист дурак, пшел вон, болван, не путайся под ногами.

– Да я бы им под холодную закуску левой ногой такое заворачивал за полгонорара – никакой постановкой не угробить, за счет голого сюжета и раскладки ситуаций фильм бы на ура держался. Народу простого кина охота, чтоб дух захватывало, и похохотать, и слезку вытереть.

– А-а! Так что ж ты тут сидишь? Давай, заворачивай.

– Да элементарно! Сейчас я тебе кинуху расскажу – финиш. Еще все будет перед глазами стоять, покажется потом, что ты это точно в кино видел!

– Ну-ну. Гомер из Конотопа. Представляю себе эту развесистую клюкву.

– Слушай внимательнее и тогда представляй. Сейчас.

Вот. Допустим, так.

Кадр первый.

Смоленый борт шхуны, нос режет морскую волну. Солнце, голубизна, чайки кричат, кружась над мачтами. У фальшборта – обросшие, обветренные моряки жадно вглядываются: родной берег!

Пыльная улица китобойного поселка на Восточном побережье Штатов: темные домики с садиками, собаки у заборов, баркасы и сети у причалов, дымок кузницы, крест церкви. Вниз, к берегу, несутся мальчишки с воплем:

– Шхуна пришла!

Девушка, красивая, юная, белокурая – щемящая сказка, а не девушка! – поворачивает лицо. Видит что-то вдали: бледнеет, вспыхивает, розовые детские губы приоткрываются…

– Слушай, ты когда-нибудь в Штатах был?

– Нет; а зачем? А ты?

– Зачем же ты берешься за то, что знаешь только по глупым фильмам и книжкам? Я бы сказал, что это вторично, если бы это не было третично и четвертично! Раскрашенный картон, а не жизнь.

– А наплевать – зато интересно. Зрителю нет дела до эстетических тонкостей – какая разница, что там вторично, а что нет, главное, чтоб здорово было. Итак, повторяю для дундуков:

…розовые детские губы приоткрываются. Приоткрываются, понял? Я сказал! Ага… приоткрываются, что-то беззвучно и счастливо шепча, слезинки тихо скатываются из сияющих глаз, грудь ее вздымается от прерывающегося взволнованного дыхания.

Во – именно это лучше пустить первым кадром.

А дальше:

Белый парус на грани синего неба и синей воды.

А дальше – борт шхуны и моряки.

А дальше – возбужденная и восторженная суета на берегу: толпа у причалов машет, вытягивает шеи, галдит. А шхуна близится к берегу.

Или нет – лучше так:

Первый кадр:

Прелестная девушка, несчастное лицо, отрицательное движение, прерывающийся голос:

– Нет… никогда. Он вернется. Он сказал, и он вернется…

Угрюмое и сильное лицо молодого мужчины, черные кудрявые волосы, резкие черты, мрачно горящие глаза:

– Два года прошло. Он не вернется! Его давно нет, нет! А я – я умру за тебя… Я люблю тебя. Я сделаю все, чтоб ты была счастлива…

– Нет!.. Я буду ждать его тысячу лет. Стариком. Калекой. Даже в могиле я буду ждать его! – Голос девушки дрожит, звенит от слез.

Вот тут она и замечает парус.

Итак: толпа на берегу: женщины и принаряженные, и растрепанные – только от корыта, старики с палками, шейные платки, кожаные куртки, морщины выдублены соленым ветром, кто-то смотрит в подзорную трубу, кто-то держит ребенка на руках.

Мужские замечания:

– В полном грузу.

– Верных три тысячи бочек ворвани.

– А грот-стеньга-то у них заменена! Здорово, видно, потрепало…

– Ты хоть знаешь, что такое грот-стеньга?

– Неважно. Знаю. А что?

– Нельзя же лепить такие дикие стертые штампы!

– Почему это нельзя? Можно. Ты не знаешь, что такое сила штампа! Это ж готовые образы, страсти, – только платок от слез выжимай! Я такое штампами наштампую – не оторвется ни один эстет: губки покривит, а проглотит, еще и поскребет его по сердечку!

– Да мне неинтересен этот какой-то детский наивняк!

– Гражданин, заткнитесь или выйдите из зала! Кино началось!

Так на чем я остановился? Да:

…Стукает о доски причала швартов, плещет волна, падают сходни.

Прелестная наша девушка и светловолосый, небольшой и крепкий юноша на носу шхуны неотрывно смотрят друг на друга.

Идут титры – на фоне счастливых встреч, объятий и слез на причале, отцы подбрасывают выросших без них детей. На встречу нашей влюбленной пары мрачно смотрит с краю толпы тот самый молодой мужчина: кожаный фартук, тяжелые руки – очевидно, он кузнец.

– Все вернулись! Все!

– Три тысячи двести бочек!

– У гарпунера рука – тверже железа! – Здоровенный детина с пиратской повязкой через глаз любовно хлопает по спине светловолосого крепыша. Тот замер, осторожно гладя волосы приникшей к его груди девушки.

Внезапно юноша обводит взглядом толпу:

– А где мать?

В кадре оживление стихает. Резкая смена настроения. Люди молчат, не встречаясь с ним взглядом.

– Почему моя мать меня не встречает?

В тишине юноша бросает взор вдаль: на холме над берегом – кресты поселкового кладбища под зелеными вязами.

– Мать…

Пастор в черном приближается в раздавшейся толпе.

– Мужайся, сын мой… Нет, она жива. И ждет тебя – в твоем доме. Она уже услышала Господа, призывающего ее… Но не могла уйти, не простившись с тобой…

Кадр следующий:

Тяжело дыша от торопливого шага, почти бегом наверх на крутой берег, юноша почти вбегает в калитку: скулит и счастливо машет хвостом старый пес. Рассохшееся крыльцо, ветхая дверь: юноша влетает в дом.

И застывает: тревога на лице сменяется счастливым удивлением:

Мать, прямая и строгая старуха со следами редкой красоты в прошлом, стоит у накрытого стола и тихо улыбается.

– Мама!..

– Почему ты так тяжело дышишь? Я просто хотела встретить тебя на пороге родного дома. Люди сказали тебе что-нибудь? Глупости, мой мальчик… Материнское сердце просто чувствовало, что ты вот-вот вернешься, и от волнения я немножко ослабла. А сейчас все хорошо. Ну, помойся с дороги, сынок: я испекла твой любимый яблочный пирог. И зажарила индейку. Только мой руки как следует, а не растирай грязь по полотенцу!

Оба улыбаются.

– Теперь мы будем хорошо жить, мама! Я вернулся!

– Такую чушь могли сочинить пятиклассники в пионерлагере.

– Пятиклассники в пионерлагере начистили бы тебе чайник, если б ты мешал им так, как мне. Но я выше ваших укусов, ясно?

Кадр следующий:

Вечер в таверне: празднуется возвращение шхуны. Свечи на грубых столах, пиликают скрипки, дым глиняных трубок, эль в кувшинах и виски в квадратных бутылках, моряки с женами за одним длинным столом, смех, рассказы, гарпунер с невестой на почетном месте.

– А теперь – за того, чей гарпун принес нам удачу!

– Он получает два с половиной пая – а добыты им все паи!

– Не красней, как девушка!

– Твое здоровье!

Танцы. Все слегка пьяны, говор громок, лица раскраснелись, пламя свечей пляшет.

И мрачно смотрят из угла на невесту глаза кузнеца: при встрече с ними она слегка вздрагивает и отворачивается.

– Кто этот парень, который так на тебя смотрит?

– Не обращай внимания, милый…

Застолье распадается на группки; гарпунера угощает за своим столом колоритный старик с ногой-деревяшкой:

– В мои времена таких вещей не прощали. Два года он не давал проходу твоей невесте…

Гарпунер подходит к столу кузнеца, встающего под его взглядом. Оба чуть пьяны. Кузнец вдвое крупнее невысокого, несильного на вид гарпунера.

– Я не хочу драки в этот день. Я вернулся, и пусть будет забыто все. Но если еще раз ты на нее посмотришь… – сжимает кулак.

Кузнец заносит свой огромный кулачище.

Наступает мертвая тишина.

Гарпунер резко бьет – кузнец застывает и мешком рушится на пол. Но пока гарпунер возвращается на свое место, хлебнув из чьей-то кружки по дороге, кузнец поднимается и сзади, зверским ударом по уху… – нет – гарпунер успевает пригнуться, и удар достается одноглазому детине. Тот, даже не покачнувшись, в ярости швыряет кузнецу в голову кружку – он пригибается – кружка разносит кувшин пива в руках моряка за другим столом. Начинается всеобщая драка: женский визг, бутылки бьются о головы, разлетается мебель, рушатся перила, звенькают ломающиеся скрипки, миски с салатом надеваются на головы. И после каждого наносимого удара – замахи его стремительны и страшны – скупо и обаятельно усмехается гарпунер, обнажая ровные белые зубы: его враги разлетаются, как кегли.

Кадр следующий: утро, парень этот с кряхтением встает с кровати дома, держась за поясницу, хромая: огромный синяк под глазом, нос распух, на лбу шишка. Пьет воду на крыльце: собака в ужасе от вида хозяина скулит и закрывает глаза.

Он корчит рожи в зеркало: смех и кошмар! Погуляли…

И вдруг замечает: что-то не то… Тревожно проходит в другую комнату. А там:

Мать в черном платье лежит поверх убранной постели, бледная как смерть.

– Мама!..

– Не пугайся, сынок… Я встретила тебя… теперь все в порядке. Вчера… я не должна была портить этот день… мой сын вернулся настоящим мужчиной… Таким может гордиться любая мать.

Ну, что ты меня так сжал… У тебя будет хорошая жена. Верная, любящая… работящая, скромная, красивая. Я благословляю ваш брак. Но раньше… Раньше, чем я прощусь с тобой, раньше, чем ты женишься и станешь главой семьи… У вас будет много детей… жаль, не успела понянчить их… Уж прости старуху-мать.

Слеза стекает по его разбитому лицу на дрожащие губы.

– Мой сын не должен уметь плакать. Я запрещаю тебе. Так вот… Раньше ты сделаешь одну вещь. Обещай мне.

– Обещаю, мама…

– Помни.

– Клянусь, мать.

– Хорошо…

Я никогда не говорила тебе об отце. Говорила, что он умер, когда тебя еще не было…

Твой отец был красив, весел… по нему сходили с ума все девушки… Нет, я зачала тебя не в грехе… мы обвенчались – ночью, тайно. Моя семья никогда не отдала бы дочь за нищего бродягу… но мы были молоды, и любили, и не знали препятствий. Мы бежали; семья прокляла меня; братья искали с ружьями… я умерла бы с ним вместе.

Я прожила счастливую жизнь… каждую минуту ее я любила своего мужа. Но он, он не знал, что такое верность… кровь играла в нем, и он не мог противиться. Он изменил мне! я носила тебя под сердцем… я ушла ночью. Говорят, он искал меня долго…

Прошло уже двадцать лет. Иногда доходили слухи: он сейчас где-то на Западе – где сходят с ума по золоту и становятся миллионерами. Год назад приезжал человек из Калифорнии… он его видел… богатым…

Ты найдешь его. Это моя последняя воля. Ты отдашь ему вот этот медальон… это его свадебный подарок… Скажешь, что я любила его и была верна… я вырастила его сына настоящим мужчиной… что перед смертью я простила ему… но не освободила от слова – он навсегда мой! Только мой…

На столе, рядом с горящей в свете дня свечой – медальон на золотой цепочке: юное девичье лицо, лукавое и печальное, в обрамлении пепельных кудрей. Внизу ажурной золотой рамки – крестик, вспыхивающий крохотными лучистыми камнями.

Крестик расплывается, увеличиваясь и бледнея, сквозь него проступает массивный и простой чугунный крест.

Кладбище. Свежий надгробный холмик с крестом. Молчаливый кружок народу. Пастор со скорбным, простым и величавым лицом. Опустив головы, все расходятся. Колокольный звон плывет над старыми вязами, стелющейся под ветром травой; рваные тучи, пенное серое море. Невеста идет, обняв обеими руками руку юноши.

…Вечерняя заря – малиновая кромка – гаснет над краем пшеничного поля. Он и она.

– Что я сделала… Я ни о чем не жалею… Я люблю тебя. Ты мой муж. Мой мужчина. Сильный… Справедливый…

– Теперь я буду с тобой всегда. Всегда, жена моя…

Ночь, дерево, калитка.

– Это надолго? Надолго? – Она тревожна, чуть не плачет.

– Я вернусь скоро. – Он печален, но тверд и уверен.

Хмурый рассвет: он выходит на крыльцо – в высоких сапогах, широкополой шляпе. Ставни закрывает, их и двери заколачивает досками крест-накрест. Отвязывает с цепи собаку, целует ее в морду.

У забора привязан конь. Садится в седло, опустив в переметную суму узелок: носовой платок с горстью земли с родного порога.

Уходящая вдаль к встающему солнцу дорога, силуэт удаляющегося всадника, сидящая на дороге собака с задранной мордой тихонько скулит, и девушка, тоненькая, с распущенными золотыми волосами – смотрит вслед, и опускается ничком в дорожную пыль.

Дальше: палящий полдень, он скачет на лошади невероятно комически, кособоко подпрыгивая и трясясь.

– Тпр-ру!..

Охая с мученическим лицом, держась за зад, кое-как сползает на землю.

– Ох-х… сплошная мозоль. И как на них люди ездят?.

Умывается и пьет из ручья, ложится в тени, кряхтит – и, потирая зад, переворачивается на живот. Лошадь трясет головой и сочувственно ржет.

…Веранда салуна: ковбои в качалках закинули на перила ноги в сапогах с высокими каблуками. Дым сигар, кони у коновязи.

Легкое оживление на невозмутимых лицах: появился наш ковбой. Язвительные замечания.

Он, растерзанный и потный, с грохотом спешивается, чуть не падая. Врастопырку, старательно и неумело привязав лошадь, поднимается по ступеням, неумело и вежливо приветствуя. Все обмениваются ироническими взглядами. Вслед ему – издевательский хохот.

Салун: расхлябанное пианино, дым, игра в кости. Он спрашивает у стойки пиво – и вливает в себя кружку, как в ведро опрокидывает. Вторую. Четвертую. Блаженная улыбка. Шестую.

– Не подать ли ведро, сэр? – осведомляется бармен.

– По-моему, этот парень дырявый.

– Просто он работал раньше пожарным насосом.

Подходит громила:

– Поставьте кружечку, мистер. – Вежливо-нагл.

Приветливая улыбка:

– Пожалуйста.

– И мои друзья – они тоже истомились жаждой. – Широкий жест назад – полдюжины обросших оборванцев нахально ждут. – Правда, желудки у бедных малюток малы для пива, приходится пить виски.

Наш ковбой отворачивается. Шуточки: «Он пьет за свою лошадь тоже». «Отодвиньтесь, джентльмены – сейчас из него брызнет».

– Вам не залило пивом уши, сэр? – Громила наклоняется к нему. – Разве вы не слышали просьбы? – Льет на него пиво из кренящейся кружки. Хохот.

Наш ковбой последним усилием воли сдерживается – и резко бьет его. Колотуха у него – пушка! (Ну, рука-то – гарпун в кита всаживать!) Громила безжизненно валится на пол.

Оборванцы бросаются на него – разлетаясь под ударами. Всеобщая махаловка: рушатся перила, разносятся столы, со звоном разлетаются бутылки, на рояле визжит задравшая юбки девица – пьяный нежно лапает ее за ноги, удивленно их разглядывая – и с аккордом падает на клавиши.

За столиком в тихом углу – крупный немолодой человек с сильным резким лицом: тяжелая челюсть, седые виски, ковбойский костюм – мэн что надо. Когда очередной драчун летит на его стол – он смахивает его в сторону или отшвыривает ногой, не выпуская сигары из зубов и стакана из руки. С одобрением следит за нашим.

Перед ним – карты и кучки денег: шла игра.

Нашего парня одолевают: целая куча держит и бьет.

Седоватый мэн сгребает все деньги со стола в карман, допивает стакан и спокойно подходит к махаловке. Раскидывает всех:

– Здесь кто-то хотел пить? – Кидает ожившего громилу через стойку в лохань с водой.

– И бедные малютки тоже? Они пьют только виски?

«Малютки» поочередно летят в стойку с бутылками: грохот, звон.

Бармен:

– Сэр, у меня салун, а не похоронная контора. Зачем в моем бизнесе столько покойников? Неплатежеспособных покойников, сэр!

Обходя стойку, громила – после лохани вода течет с него – поднимает руку с кольтом. Мэн хватает стакан, швыряет: громила со стоном роняет кольт, с его запястья капает кровь.

Мэн вытаскивает свой кольт. Гробовая тишина.

Выстрел. Громила отшатывается: в стене сбоку его головы дырка от пули. Выстрел. Отшатывается: дырка с другой стороны. Мэн, холодно:

– Ну, прочистило тебе уши? Или требуется сквозняк в чердаке?

Швыряет бармену деньги из кармана – они, кружась, опускаются.

– О! – Бармен кланяется. – Можете продолжать, джентльмены, если вам это доставляет удовольствие. Девиз моего заведения – клиент не получит отказа ни в чем.

И вот, значит, раскачиваясь рядом в седлах, едут верхом по дороге среди зарослей мэн и наш парень, – один спокоен, ловок в седле, другой – растерзан и неуклюж.

– Зачем ты вмешался?

– Я люблю, когда один бьет всех. И не люблю, когда все бьют одного. – Мэн почти не шевелит ртом с сигарой.

– Чего они ко мне привязались?

– Разве сильному нужен предлог, чтоб бить слабого?

Мэн бьет ребром ладони по нависшему над дорогой суку – сук переламывается и падает.

– Ого!

– Этому меня научил один японец в Сан-Франциско.

Вынимает кольт, сшибает на лету птичку.

– Ого!

– Взамен я научил его стрелять.

– И где он теперь?

– Кто? – Мэн с затяжкой цедит слова.

– Ну, тот японец.

Мэн многозначительно-иронически смотрит на небо:

– Он оказался слишком способным учеником. Достиг больших высот, чем рассчитывал.

– Как это?..

– Довольно просто. Перестрелял столько народу, что восхищенные жители в знак его превосходства повесили его повыше.

…Короче, мэн тоже держит путь на Запад – «есть у меня там одно дельце». А с попутчиком веселей. И вообще ему нужен напарник в пути. А парень ему нравится.

И мэн начинает учить его всем ковбойским премудростям: кадры так и меняются:

Мэн лихо вскакивает в седло – парень неуклюже подражает и валится, как куль, с лошади, – мэн изумленно кривится.

Мэн швыряет кольт из правой руки в левую и шестью выстрелами сносит с черты шесть камешков; парень роняет кольт, мажет пять, а шестым дырявит ведерко, из которого пьет лошадь – она укоризненно ржет.

Мэн бьет ладонью левой руки по курку, сажая барабан пуля в пулю в толстый ствол дерева – парень неуклюже хлопает по кольту.

Мэн прыгает на коне через ручей – парень с брызгами летит в воду.

Мэн набрасывает лассо на горлышко бутылки – парень комично-неловко набрасывает лассо ему на голову.

Мэн легко парирует его удары, швыряя его в разные стороны, как тряпичную куклу. Но раз парень попадает ему в челюсть – мэн валится. Придя в себя – парень перепугался – мэн одобрительно усмехается: «Уже лучше…»

В одежной лавке мэн выбирает ему экипировку: замшевую куртку с бахромой, стетсон, шейный платок. В сапожной – сапожки с высокими каблуками: парень на них спотыкается. В шорной – седло и сбрую. В оружейной – револьвер и патронташ. На ярмарке – коня.

Качаются рядом в седлах два ковбоя – хана всему: старый волк и юный.

– Но я истратил почти все деньги!

– Зато теперь ты доберешься до места. Покойникам деньги еще никогда не помогали.

Заходят в салун, парень небрежно швыряет последние монеты на стойку. Их повадка всем внушает почтение.

За столиком мэн достает карты, предлагает парню перекинуться на последние его деньги. Тот непонимающе берет карты. Играть в покер не умеет. Один его поправляет, не выдерживая, – парень молча, не вставая, бьет его ребром ладони по горлу – тот улетает.

– Возможно, у вас принято вмешиваться в игру и говорить под руку, джентльмены? – Мэн разряжает обстановку. – Если ему угодно проиграть мне, это только наше с ним дело.

Пара человек подсаживается, завязывается игра. Мэн живо обдирает парня, потом спускает почти все одному местному, потом кучу выигрывает. Из выигрыша ставит всем выпивку – задабривая.

Вечером в комнате салуна наверху при свече отсчитывает парню половину выигрыша: «Твое». В ответ на недоуменный взгляд: «Это справедливо. Завтра объясню…»

Парень в темноте, шепотом: «Ну почему?..»

Мэн: «Послушай, я ведь тебе не жена, и ночью хочу только спать. Что за объяснения при луне… романтика…» – Храпит.

В лесу играют вдвоем в карты на пне. Мэн с треском тасует колоду, пуская карты веером. Парень пытается повторить. Мэн: «Следи внимательнее за моей правой рукой». Сдает, открываются: у парня каре, у него – флешь-рояль. Сдает парень: все вразнобой. Мэн сбрасывает три карты: «А теперь следи внимательнее за моей левой рукой», – добирает до флеши. Парень изумлен.

– Если на дороге валяются деньги – надо уметь наклониться, чтоб их подобрать. Дело любит профессионалов.

– А ты по какой части профессионал?

– По главной, малыш. По части жизни. Я был в плену у малайских пиратов, перегонял скот через мексиканскую границу, торговал пушниной на Аляске, искал алмазы в Южной Африке. – С каждым словом мэн выбрасывает из колоды туза.

– Тебе не везло?

– Мне всегда везет.

– Тогда почему?..

– Почему я здесь? Я из гордости смеялся над удачей. Чувствовал себя выше ее. А она этого не любит. – Выбрасывает из колоды смеющегося джокера в шутовском колпаке. Проводит над ним рукой: и это уже дама червей. Проводит еще раз: двойка пик…

– Вот так-то. – Отхлебывает из бутылки.

Салун, вечер, большая игра. Мэн с парнем, обмениваясь взглядами, выигрывают кучу денег. К ним подсаживается тощий белобрысый дурачок, вынимая пять долларов из-за подкладки засаленной шляпы, – они уже собирались кончать игру. Выигрывает десятку. Мэн хлопает его по плечу и хочет встать.

– А можно еще разочек, мистер?.. – Дурачок восхищен.

Выигрывает еще. Салун грозно настроен в его пользу, руки на кобурах:

– У нас не принято прекращать игру, сэр, когда банк полон, и кто-то хочет рискнуть счастьем.

В общем, дурачок раздевает их в прах: руки его делаются очень ловкими, дурашливость сменяется грозностью отчаюги-негодяя и хитреца.

Перед сном в комнате наверху:

– Нарвались, – констатирует парень.

После долгой паузы, мэн:

– Дурак-то дурак, а пять тысяч за вечер имеет.

Ночью мэн шепотом будит его, зажимая рот:

– Тсс-с!.. Спускаемся, тихо…. Кони уже оседланы.

– Что стряслось?

– Тсс-с… живо, если хочешь унести башку целой…

Бесшумно едут во тьме.

– На, спрячь половину, – мэн сует ему толстенную пачку денег.

– Ты… – парень потрясен, ужасается.

– Да нет. Я заткнул ему рот и привязал к кровати.

– Кого?!

– Хозяина. Конечно – деньги оказались у него в сейфе: я всегда мечу несколько купюр на такой случай. Меня – меня!! – решили в дураках оставить… ловушка для сопляков, – ворчит.

Далекий топот погони в ночи. Прерия залита ярким лунным светом – скрыться некуда.

– Ну, малыш, вот и твой экзамен. Перед выстрелом не забывай ослаблять мизинец, как я тебя учил.

Погоня приближается. Стреляют на скаку через плечо назад – несколько падают.

– Пока неплохо… Но не стреляй в лошадей – они не виноваты в подлости тех, кого несут. Главное в работе – чистота, – с этими словами мэн сбивает с седла еще одного.

Свалка и стрельба под луной: выстрелы, проклятья, ржут падающие кони, волочатся в стременах люди. На мэна набрасывают лассо, он задыхается – парень выстрелом перебивает веревку.

Мэн, оглядывая поле победного сражения:

– Ну, пора и на следующую станцию, – как сказал машинист, переезжая начальника вокзала.

Скачут рысью в ночи: мягкий стук копыт, луна, крик ночной птицы. Мэн все ниже клонит голову, и тень шляпы постепенно зачерняет все его лицо. Глухо стонет и клонится к шее лошади.

Парень, испуганно:

– Что с тобой? Ранен?.. Почему ты молчал?..

– Запомни заповеди мужчины: Знаешь? – молчи. Видел? – молчи. Слышал? – молчи.

Стоя на коленях, парень отрывает подол и рукав белеющей во тьме рубахи, пытается перевязать лежащего, хрипящего мэна.

– Не суетись… не мужское это дело – суетиться. Дай-ка глоток виски. Лучшее лекарство… для души и тела мужчины, покуда он жив.

По лицу парня сползает слеза.

– Держи при себе свое горе… оно печалит друзей и радует врагов. Я встретил мальчишку – а покидаю мужчину… Возьми деньги, – достает пачку из кармана.

– Конь, седло, кольт – задержек не дает… Своего коня продашь, за него на Западе дадут четыре сотни.

Помни мой секрет в картах… пригодится.

И последнее… там, на Западе, я должен был… – теряет сознание. Приходит в себя: – ты должен обещать мне… – откидывает голову. Умирает.

– Я обещаю! – трясет его. – Очнись, слышишь! Я все сделаю, но что? Слышишь! Не умирай! Я обещаю!..

Рассвет. Могила у дерева, и мэн лежит в ней. Юноша кладет ему под правую руку кольт, под левую – бутылку, вкладывает патроны в пустые гнезда патронташа и кладет ему на живот.

– Мужчине нельзя отправляться в дальний путь без оружия и выпивки. – Достает стодолларовую бумажку, вкладывает ему в нагрудный карман. – Ты не должен ждать в очереди перед дверью, а швейцары любят деньги – даже если это швейцар при дверях в рай. Надеюсь, доллары там в ходу.

Восход солнца в прерии. Свежий холмик у дерева, в изголовье лежит широкополая черная шляпа… Юноша стоит над могилой со шляпой и револьвером в руках. Шесть раз стреляет в небо, лицо застывшее и яростное, будто стреляет в самого бога. Опустившись на колено, кладет руку на могилу.

Встает, надевает шляпу, вскакивает в седло.

Лицо его теперь – жестковатое, у глаз и рта намечаются морщинки. Губы, прежде пухло-детские, крепко сжаты.

Уменьшающаяся вдали фигура всадника скачет к встающему солнцу.

Ну, а теперь —

Разухабистый, буйный золотоискательский городок на Дальнем Западе, Диком западе. Пьяные на грязных улицах, аляповатые вывески, музыка из салунов, визитки и полосатые брюки бизнесменов соседствуют с ковбойскими гетрами и стетсонами, веселые девицы в пестрых юбках, мексиканцы в сомбреро.

Наш парень едет посреди улицы: как влитой в седле, жесток, уверен в себе.

– Эй, красавчик, заходи отдохнуть, – машет девка из дверей.

Входит в салун.

– Двойной виски. Яичница с беконом и кофе.

Ест, поглядывая по сторонам, – никто на него не обращает внимания. Пьяная девка хочет обнять, сесть к нему на колени, – молча поднимает ее, не вставая, и вежливо ставит на пол от себя.

За столиками пьют, подписывают контракты, вербуют на работу, играют в карты и кости.

За одним столиком карты сдает, ловко тасуя изящными руками, сухощавый немолодой человек, в сюртучной паре, при галстуке. На пальце его бриллиант, стопка денег придавлена золотым портсигаром. Оглядывая зал, на миг задерживает взгляд на юноше.

Мимо проходит невзрачный человек, ловит взгляд банкомета, делает едва уловимый ответный жест. У столика юноши он вежливо просит разрешения сесть, заказывает пиво, извиняется, он здесь человек новый, почти никого не знает, жизнь дорогая, золотоносные участки все застолблены. Юноша ставит ему рюмку, тот в ответ. Подсаживается еще один, жалуется на скуку, предлагает в кости на выпивку, проигрывает: «Мне всегда не везет». Первый говорит, что лучше в карты, просят хозяина подать, играют по маленькой. Подсаживается еще один, игра завязывается.

Учтиво подсаживается банкомет с бриллиантом. Юноша выигрывает все чаще, кучка денег перед ним растет.

Большая игра. Толпа кругом. Джентльмен, тот банкомет, достает пачки денег. В глазах у юноши напряжение, неуловимо быстро тасует. Ставки между ними двумя летят вверх! Каре у джентльмена – он явно профессиональный шулер. Медленным движением юноша вскрывается: флешь-рояль! Деньги – его.

Гул зрителей. Растерянность и недоумение в глазах шулера. Юноша сдает. Себе – флешь. Шулер прикупает вкрадчивым скользящим движением: покер!

Нервы на пределе. Один из игроков приказывает выпивку, подмигивая официанту. Бармен за стойкой всыпает что-то в бокал.

Парня опаивают. Он проиграл все. Шулер согласен поверить в долг. Один из подсевших – галстук, сюртук – предлагает ссудить под расписку. Юноша проигрывает десять тысяч. Подписывает бумагу.

У стойки пьяная девка пристает к бармену:

– И этого втянули! Кровопийцы проклятые! Мало вам таких, как я! Бедный мальчик…

Юноша обрубается, его тащат наверх.

Утро.

Он встает. Худо. Вспоминает вечер. Тихо одевается, тихо приоткрывает дверь – хочет смыться.

За дверьми сидит на стуле, скрестив вытянутые ноги, два кольта на поясе, сигара в небритой челюсти, огромнейший амбал: «Доброе утро, малыш. Похвально – встать пораньше, чтобы уплатить долг».

Парень бьет его и бежит вниз. На лестнице бросаются еще несколько. Дикая махаловка: полет мебели и разгром салуна.

Несколько мордоворотов держат:

– Что, денежек нет?.. – Один выразительно играет ножом. – А ты знаешь, что за это бывает? Десять косых зажать хотел?

– Я отыграюсь…

– Молодчина! Вот уплати долг – и отыгрывайся. Мм?

Амбал с ужасной рожей приставляет ему нож к животу.

– Джентльмены! – в панике бежит хозяин из-за стойки. – Только не у меня! Вы правы, но шериф этого не поймет! В моем заведении пьют и бьют, но не до смерти. Заплати им, мальчик.

– У меня нет денег…

Входит один:

– Его конь стоит сотни три.

– Четыре!

– Так, – говорит амбал. – Уже две. С каждым твоим словом он падает в цене.

Вытаскивает его кольт:

– Хм… Питтсбургская работа… тридцать монет.

– Он стоит пятьдесят!

– Уже двадцать. – Швыряет кольт одному из своих.

– Может, кто-нибудь заплатит за тебя? – спрашивает бармен.

Входит решительный, крепкий джентльмен. Резко, властно:

– Что здесь происходит?

– Да вот… решил улизнуть, не уплатив должок.

– Веревка по вам плачет, висельники. Кто так разукрасил парня? – Смотрит на неподвижные тела на полу, побитые лица. – Гм. Он не похож на человека, который не платит по счету, – с иронией.

Один из амбалов злобно трет подбитый глаз.

– Сколько ты им должен, парень?

– Я проиграл вчера десять тысяч…

Джентльмен протяжно свистит.

– Вот что… У меня здесь серебряный рудник. Люди нужны. Работа тяжелая, надо торопиться – серебро падает в цене. Плачу своим сто монет в неделю, одежда и еда мои. За полгода отдашь долг. Что скажешь?

Амбал: – А если он улизнет?

Джентльмен: – Если он подпишет контракт и сбежит, то будет преследоваться законом Соединенных Штатов.

Бармен: – А вы знаете другой способ получить с него деньги, джентльмены?

Юноша подписывает контракт…

…Палящее солнце, рудниковый карьер, оборванные люди с кирками, ломами, тачками.

– Он же обещал рабочую одежду, – говорит юноша.

– Всем нам обещают царствие небесное, – отвечает изможденный старик.

Удары в рельсу. Оборванцы строятся в колонну, тянутся на обед. Под навесом разливают черпаком по миске бурды, худые темные руки берут со стола по небольшой пайке хлеба.

Часовые с винчестерами на краю огромного карьера и грифы в белесом знойном небе. Концлагерь, в общем.

Мимо проходит юная брюнетка в расшитом мексиканском костюме с хлыстом: дочь хозяина рудника.

Два детины обходят длинные столы под навесом: передний запускает лапу во все миски поочередно, выуживает кости с мясом, получше жрет, похуже отдает другу. Иногда передумывает: вырывает у друга и дает ему другую. Все боязливо подчиняются.

Сует лапу в миску нашего парня. Тот бьет, детина падает. Наш надевает миску на рожу его другу и звонко бьет по миске.

Брюнетка хохочет, одаривает его взглядом.

Когда он опять с киркой, она подходит:

– Тебя научили так драться в воскресной школе?

– В школе, которую я кончил, не было воскресений, мэм.

Она, резко, – вообще она броско-красиво-вульгарновата:

– Как ты сюда попал?

– Мне понравился ваш отец. Дай, думаю, помогу разбогатеть доброму человеку. – Издевается.

Она топает ножкой, закусывает губку, отворачивается. Ясно – он ей понравился.

Вечером эти рабы-бедолаги у костра. Мексиканские песни под гитару, стук кастаньет, два оборванца блестяще танцуют румбу.

Зверь-надсмотрщик:

– Эй, ты, новенький. К хозяину!

В темноте его ждет эта девица:

– Это я велела тебя позвать. Зачем ты приперся на Запад, юнец?

– Я уже сказал: прослышал про твоего папашу, решил помочь.

– Упрямый мул! Беги отсюда, пока цел!

Он выразительно смотрит: луна и силуэт часового над обрывом.

– Я покажу тебе тропинку!

– Я здесь уже полтора месяца! Фургон с деньгами из окружного банка должен прийти через несколько дней! Вы хотите, чтоб я подарил вашему папаше шестьсот монет? Хорошая мысль. Это он вас надоумил, м? Поработал – и беги, пока цел, да?

Она, тихо, зло и печально:

– Я дам тебе денег, мой желторотый.

Он, задумчиво:

– Не знаю, в чем тут дело, но что-то нечисто… Нет, мэм, я привык платить по своим счетам сам.

– Ну так плати, олух!

…Прерия вечером, дорога среди кактусов, мчится фургон с конвоем – четверка кавалеристов в синей форме. Щелк кнута, хвост пыли.

Всадники, десятка полтора, бандитского вида, выносятся из-за холма. Погоня.

Догоняют, стрельба, валятся в пыль люди и кони. Выкидывают из фургона ящик-сейф, рвут динамитной шашкой, бросаются к нему.

– Назад! – Властный молодой человек, главарь банды – эдакий тип смуглого красивого негодяя.

Один перегружает золото и кредитки в переметные сумы коня главаря, и банда уходит.

Под фургоном шевелится раненный кучер, стреляет из винчестера, один падает. Главарь не глядя, через плечо на скаку, сажает из кольта пулю кучеру между глаз.

– Вот это выстрел!

– Я не так богат, чтоб сорить патронами. Промахов не даю.

Один, богомольно-анархистского вида, в очках:

– Да упадет зерно в почву, а не мимо, чтоб дать урожай божий. Мозги дурака – лучшее удобрение для урожая, который снимают умные люди. А пахари угодны господу, – елейно возводит глаза, – и простится им грех, что пашут они без устали на большой дороге. Всякий труд почетен. Должен же кто-то взять на себя и этот тяжкий удел. Аминь. – Складывает руки и крестится.

Главарь:

– Почему ты не стал проповедником?

– Я им был. Но проповеди мои были слишком убедительны, и мне пришлось удалиться. Увы! – люди не прощают тем, кто талантливее их…

– Что же ты проповедовал?

– Что для спасения души необходимо расстаться с богатством. Нерадива была паства моя, и внимала лишь дополнительным аргументам.

– И много у тебя было дополнительных аргументов?

– Всего шесть в барабане, но еще тридцать в патронташе.

– И сколько же душ ты спас таким образом?

– Мои бедные родители научили меня считать в детстве только до двадцати…

Вечер на руднике: факелы, волнующаяся толпа перед домом хозяина. Он выходит на крыльцо:

– Друзья мои! – снимает шляпу. – Ужасную весть принесли мне только что: бандиты перебили сопровождающих и конвой, все деньги, которые везли вам для зарплаты, похищены негодяями.

Из толпы:

– Опять это, твою так, в какой раз!

– Пусть серебром платит!

– Сколько мы еще будем работать даром!

– Как рабы здесь! Хуже негров!

Из толпы выдвигается фигура:

– Смерть проклятому кровососу! – швыряет камень, хозяин еле увертывается, гремит стекло на веранде.

Выстрел. Фигура падает. Из темноты веранды подвигаются к хозяину пяток охранников, щелкают затворами винчестеров.

– Ребята! Каждому из вас в тяжелый час я пришел на помощь. Каждый – добровольно! – подписал контракт, где указано, что я не отвечаю за грабеж, которому может подвергнуться ваше жалованье. Я плачу штату налог, банк платит вам жалованье. Я такой же наемный рабочий, как вы!

В придавленной толпе:

– Ловко они устроились. Им – прибыли, а убытки – нам…

Ночь, барак, мрачные люди:

– Я здесь уже второй год… И всего три раза довозили жалованье. И то уходило за его вонючую баланду и сломанные лопаты. Да дерьмовый виски в его лавке – по двойной цене…

Полдень, карьер. Наш парень, дочь хозяина:

– Ну, ты не передумал? В полночь придешь к колодцу. Так надо.

Ночь. Он ждет. Подходит она: пьяна, с бутылкой. Обнимает его. У него в глазах – та: белокурые волосы, морской берег… Брезгливо отстраняется и уходит. Вслед – крик:

– Пошел вон! Постой!.. Тупой раб!

Ночью он ползком пробирается по горной тропе. Шуршит сорвавшийся камешек. Лезет под колючей проволокой. Встает, хочет бежать. Силуэт часового.

– Стой! – Выстрел, топот, на него накидывают лассо, валят.

День. Он спиной вверх привязан к скамье, нагой. Два зверя-надсмотрщика хлещут его плетьми.

Дом хозяина. Дочь входит в кабинет отца: роскошное убранство, – он поднимает лицо от бумаг на рабочем столе.

– Это ты приказал бить его? – Она слегка пьяна.

– Порядок – основа любого хозяйства. – Он добр на вид, спокоен.

– Бывает порядок, который хуже любого преступления!

– Я тружусь, как вол, чтобы тебе…

– Скажи лучше – как ядовитый паук, плетущий сети! Твои надсмотрщики, сообщники, шулера, бандиты…

– Замолчи! – зажимает ей рот. – Вся в мать… шлюхино отродье!

Она вырывается:

– Это ты убил мать! И меня хочешь убить!

– Ты пьяна! Как…

– Как кто? – спрашивает она вкрадчиво. – А? Ну, скажи? А ты что – не знал, что я пью? А может ты думаешь, что я еще девушка? – Издевательски хохочет. – А все для тебя, для твоих поганых денег! Это ты, ты сделал меня такой!

Дает ей пощечину. Она плачет. Отталкивает его руку со стаканом воды, проливает. Он со вздохом наливает виски – она принюхивается, глотает залпом, успокаивается.

– Ты отпустишь его, папа? Я так редко прошу тебя…

– Не нужно заниматься не своими делами, моя девочка…

Она в ярости бьет бокал:

– Ну так ты еще пожалеешь! – хлопает дверью.

Он ей вслед, восхищенно и печально:

– Вся в мать!..

…Этот наш парень – без сознания стонет, лежа в тени.

Дочь – надсмотрщикам:

– Перенесите его в комнату для гостей.

Они в замешательстве.

– Я не повторяю дважды! – Щелкает хлыстом.

Он в шикарных покоях приходит к себя: она поит его с ложечки.

– Ну, очнулся? Упрямая башка…

– Где я?

– У меня.

– Зачем?..

– Я никогда не отчитываюсь ни перед кем. Есть хочешь?

– Пить…

Она приподнимает ему голову, осторожно поит. Гладит его руку.

Вечер, комната, он почти здоров, она подносит огонь к его сигаре:

– Твое сердце занято?

– Да…

– Она красивая? Лучше меня?

– Ты очень красива. Но я люблю ее. Мы обручены.

– Я никогда не была обручена… – шепотом. Пьет. – Тогда беги. Не упрямься больше. Я тебе все сейчас расскажу. Ты никогда не заработаешь здесь своих денег.

– Я – заработаю! – Он тяжело-упрям, весок.

– Банда… в сговоре с банком. Они перехватывают деньги все время!

– Как?! – он ошарашен. – Так надо что-то делать!

– Что?.. Отец… – она заминается, отводит глаза. – Отец тоже им платит, чтобы не грабили хотя бы прииск….

– А полиция?!

– Что полиция… Там у них свой человек, подкуплен…

– Но есть же закон!..

– Есть. Закон сильного. И он на их стороне… Ты в их власти.

Молчат.

– Ты очень любишь ее?..

– Просто – люблю.

– Послушай… ладно, я откажусь от гордости! я очень несчастна здесь… и выхода для меня нет. А! – машет рукой, меняет тон: – Завтра вечером должны привезти деньги. Их снова не довезут… я думаю. Для тебя один способ бежать – уйти вместе с бандой. Тогда охрана не станет тебя преследовать…

– Зачем тебе это?..

– За эту ночь. Это не будет слишком большой выкуп за твою свободу? Или ночь с тобой стоит дороже десяти тысяч? Ну, ты ведь настоящий мужчина, привык платить по счетам, м? – Хочет обнять.

– Я еще не сказал «да». – Он отстраняется.

– Но ведь «нет» ты тоже не сказал, – нежно, вкрадчиво шепчет она.

И гасит свет. В темноте припадает к его груди.

– Я люблю тебя… мой дурачок… милый… никогда никому не говорила, только тебя одного прошу – пожалей меня, милый…

Ночь, и она стоит нагая у окна – смуглое серебро стройного юного тела в лунном свете. Безмолвные слезы на ее лице.

– Смотри на меня… Помни меня… Она дала тебе только любовь… Я даю жизнь и свободу.

Он подходит к ней. Чокаются два бокала с тихим звоном.

– Ты рожден быть победителем, милый. Сладко любить победителя.

Объятие. Далеко за окном – костер, перебор гитары, протяжная и печальная мексиканская песня.

Багровый закат. В клубах пыли с гиканьем вылетает банда. Опрокидывается уже въехавший было на рудник фургон, падают под пулями солдаты, звенят стекла хозяйского дома, горит барак.

Над обрывом лежит под кустом наш бой. Банда проносится обратно. Выстрелы вслед – один бандит валится из седла. Парень вскакивает, догоняет замедлившую шаг лошадь, вскакивает в седло и, оглядываясь, мчится вместе с последними из бандитов.

Ущелье, кусты, палатки – лагерь бандитов. Один внимательно оглядывает парня, его коня:

– Конь-то Кривого… Ну, если ты Кривой, то здорово же ты изменился со вчерашнего дня.

Бандиты верхами обступают его угрожающим кругом. Подъезжает главарь – тот смуглый красавчик-мерзавец.

– Говори, пока можешь, – тянет кольт.

– Я бежал с рудника.

Очкастый анархист-проповедник:

– Негоже человеку бежать от трудов. Каждый должен трудиться. А ты еще обманул человека, давшего тебе хлеб и кров – твоего доброго хозяина. Хочешь помолиться?

Парень понял – погиб. Гордо поднимает голову:

– Бандитское отродье!

Главарь:

– Короткая молитва. Мне нравится ее краткость – без лишних слов.

Очкастый:

– Да и не стоит затруднять господа лишними речами.

Парень:

– Стой! Если ты не трус – у меня есть последнее желание!

– Вот оно есть – а вот его уже нет, – главарь тянет спуск.

Напряженный взор парня. Медленно поднимается курок. Выстрел – молниеносно он уклоняется одновременно. Гул среди бандитов. Главарь впечатленно хмыкает и стреляет еще раз. Снова молниеносный уклон в другую сторону.

Очкастый:

– Я видел много обманщиков, но чтобы так нагло и бесцеремонно обманывать собственную смерть… А ведь она все-таки леди!..

Главарь:

– А ты упрям!.. Ну ладно, какое у тебя желание? И приготовьте петлю – свинец ему не по вкусу. Надо быть гостеприимными и уметь угодить вкусам гостя. А мы гостеприимны.

Мгновенно перекидывают через сук веревку с петлей.

Парень в обреченной ярости:

– Желание?!! Дать тебе раз по слащавой морде!

Одобрительный гогот бандитов.

Главарь, ласково:

– Если дотянешься. – Спешивается. Парень тоже.

Ходят друг вокруг друга. Парень наносит свой коронный страшный удар гарпунера – но главарь уклоняется, бьет его сам, парень четко парирует. Зрители гудят.

Главарь на голову выше, руки длиннее. Бьет его ногой, парень перехватывает и выворачивает ее, главарь прыжком выворачивается – встает на ноги. Тащит из-за голенища кинжал, бросается.

Тот перехватывает руку с кинжалом, кидает главаря через себя, кинжал падает, но главарь снова в прыжке встает на ноги.

Драка – атас! все дела! Парень подбирает дубину, бьет – тот перехватывает ее, дергает – парень летит на землю, лежа уворачивается от удара, вскакивает, тот дубину двумя руками за концы – угрожает – парень перебивает ее ребром ладони. Гул зрителей.

Главарь отступает к фургону, от удара парня – мимо! – ломается стойка фургона, оседает тент.

Схватываются руками, дрожат от напряжения – никто никого!

Постепенно видно – жажда крови у обоих прошла, симпатичны друг другу как сильные противники. Захват правых рук как-то превращается в рукопожатие – скупая улыбка у обоих.

Анархист-проповедник:

– Гимнастика полезна для аппетита. Перед едой – но не вместо ее!

Костер, мясо на вертелах, бутылки по кругу, смех. Главарь пьет, передает бутылку парню. Жуя:

– А ты мне почти нравишься. Умел бы ты еще стрелять…

Тот протягивает руку. Главарь испытующе смотрит и – рукояткой вперед – протягивает ему свой револьвер. Выстрелы не целясь:

Один снимает вертел с мясом – он падает ему в миску, в руке остается кончик перебитого вертела;

Другой, прикурив сигару, кладет обратно в костер горящую ветку – горящий конец падает в костер, отбитый пулей;

Анархист-проповедник тянется к запечатанной бутылке – от нее отлетает горлышко. Анархист, невозмутимо:

– Благодарю. Я и не ожидал встретить официанта, – льет в глотку.

Парень и главарь курят в палатке при свече, лежа перед сном.

– Не хочется убивать тебя. А отпускать нельзя. Так что будешь со мной. Согласен? Я не каждому предложу это.

– Вот я и не каждый. Я не буду бандитом.

– Пути два: живым грабителем или законопослушным покойником. Выбирай.

– Я найду третий путь.

– Трудно найти то, чего нет… Какого черта ты ишачил на руднике?

– Расставался с иллюзиями.

– А расставался – так расстанься! – Главарь глотает из горла, слегка пьян. – Мужчина расстается с иллюзиями, как младенец с пеленками, как нож – с ножнами. И вот когда слетят эти заслюнявленные покровы, эти тюремные оковы с души, – клинок обнажен, отточен, блестящ, – тогда ты мужчина, и готов к жизни и действию. – Берет нож и показывает парню. – Горе тому, кто встанет у тебя на пути! – По рукоять всаживает нож сквозь доски стола…

– Ставлю свой кольт с золотой насечкой против твоего медальона, что утром ты пойдешь со мной.

Парень поспешно прячет под рубаху цепочку с медальоном.

– Не трясись: я не так глуп, чтоб брать у своих. С волков шерсть не стригут. О\'кэй: мой кольт против твоей шляпы.

Парень поднимает свою рваную шляпу, вопросительно смотрит.

– Так слушай, и выплюнь соску, когда дослушаешь. Тебя обыграл в Красном Салуне шулер, ведь так? И опоил тебя! Это старый номер, не ты первый. Хозяин прииска – с ним напару, понял? Он платит ему за то, что тот поставляет ему обобранных простачков вроде тебя!

– Вот как!..

– Еще не все! А я в доле с хозяином рудника – захватываю фургоны с жалованьем его рабочих, чтоб они работали на него подольше, ведь они все должники!

– Вот ка-ак…

– Пока еще не так! А его дочь сообщает мне, когда и по какой дороге пойдет фургон!

– Врешь! Зачем это ей?

– За это я не отвергаю ее ласк, – самодовольно. – Ей взбрело в голову наставить меня на путь истинный и женить на себе. Ну, так я наставил ее на другой путь и сделал из нее то, что хотел.

– Ты негодяй!

– Теперь я сказал тебе все. Ну, так кто выиграл пари?

Парень смотрит ему в глаза, швыряет ему свою шляпу и выходит в ночь. Стоя один в ущелье:

– Ты прав. Нельзя найти пути, которого нет. Тем хуже для нас обоих…

Окружной городок, здание полиции – на стене плакат с портретом главаря, обещающий за его голову 5 000. Наш парень – отлично экипирован, свеж, – спешивается, привязывает коня, входит.

Входит в кабинет командира отряда легкой кавалерии: массивный лысый сержант в синей форме:

– Что скажешь?

Парень молча швыряет на стол бумажник. Сержант поднимает брови, осматривает; удивленно-непонимающе:

– Пустой?

Парень:

– Ошибаешься. В нем пять тысяч.

– Пять тысяч?.. Так почему я их не вижу?

– Положи – увидишь.

– Что-о?! А-а… понимаю: ты знаешь, где…

– Клади пять тысяч – узнаешь и ты.

– Сначала покажи мне его голову.

– Клади пять косых. За эти деньги ты имеешь право увидеть не только голову, но и все остальное.

– Я не так любопытен… – Сержант звонит в колокольчик, входят двое солдат и встают у дверей. Сержант открывает сейф, достает пять пачек, кладет в бумажник – и кидает бумажник в сейф.

– Ну, показывай.

Парень, сержант и четверо кавалеристов сворачивают с дороги за куст. Фургон и двое с карабинами.

Парень: – Это мои ребята, сержант. Все в порядке, ребята.

В фургоне – связанный главарь. Бьется в веревках, сыпля проклятиями.

– Хотел заработать на мне, акулья душа? Так я сам на тебе заработаю, – говорит парень.

Сержант хохочет и хлопает его по плечу.

Связанного главаря втаскивают в кабинет сержанта, кидают на стул. Парень кивает своим двоим с карабинами:

– Все, ребята; сейчас я спущусь. – Они выходят.

Остаются сержант, парень, главарь, два солдата. Сержант кидает парню бумажник с пятью тысячами.

Главарь:

– Иуда!

Парень бьет его. Сержанту:

– Мне надо сказать тебе кое-что еще.

– Ну? Хочешь показать мне что-то еще?

– Да. Пусть они, – кивает на конвойных, – выйдут.

Те выходят. За дверью двое с карабинами бесшумно бьют их по голове и утаскивают в пустую комнату.

В кабинете, парень:

– Пять тысяч – маловато за предательство, правда? Но я не мелочен. – Бьет сержанта, тот падает без сознания. Парень мгновенно разрезает веревки на главаре.

Входят те двое – уже в солдатской форме, еще одну швыряют на пол. Главарь, расстегивая мундир на сержанте:

– Живей!

Они четверо, в форме, выходят из здания, вскакивают на коней и уносятся.

Один часовой у дверей – напарнику:

– Хм. Опять что-то стряслось?

– А тебе-то что? Целы – и ладно.

– Интересная закономерность: чем больше суетится полиция, тем больше почему-то преступлений.

– А ты что предлагаешь? Нельзя же перевешать всех.

– Почему? Можно хотя бы попробовать.

Вывеска над крыльцом: «Банк». Быстро входят наши четверо:

– Все на местах! В кладовой преступники. Кассир, ключи быстро!

Всеобщее замешательство, паника, кассир открывает бронированную дверь, его оглушают, выносят мешки с деньгами, швыряют в фургон у крыльца:

– Помогите, ребята, живей, сейчас здесь будут бандиты!

Сержант в кабинете, очнувшись, бьется в веревках, мычит.

Служащие бегом носят деньги в фургон.

– Скорее, скорее! Вы что, хотите, чтоб деньги достались бандитам? А?!

Один:

– Нет, что вы, сэр!

Главарь, издевательски:

– Ну и дурак! Кто считает чужие деньги – своих иметь никогда не будет. Понял?

– Да, сэр… – растерянно говорит служащий.

В кабинет сержанта заходит солдат: изумлен, освобождает его.

Банк: сверху сбегает управляющий с револьвером:

– Стой! Задержать! Это бандиты!

Пальба. Бандиты прыгают в седла, рвет с места фургон, падают тела из окон и с крыльца.

У полиции часовые флегматично прислушиваются:

– Вот народ – хлебом не корми, лишь бы пострелять.

– И откуда они столько денег на патроны берут…

Выскакивает разъяренный сержант в одном белье:

– Догнать! Идиоты! В погоню! Кретины! На коней! – выскакивает на дорогу.

Первый часовой:

– Что-то сержант сегодня не в духе.

Второй:

– Ну можно ли так напиваться с самого утра!..

Лагерь бандитов: оживление, восторги, парень стал героем. Дележка денег: передвигают кучки банкнот и монет, шевелят губами.

Парень разваливается в тени:

– Имею право отдохнуть. – С треском пускает веером колоду карт. – Никто не составит компанию?

Вечером у костра – парень обыгрывает последнего.

Бандит:

– Фул! – Открывает карты.

– Флешь. – Парень вскрывает червовую масть. Подгребает его деньги к огромной куче рядом с собой.

Главарь:

– Не думал, что я буду работать на тебя.

Анархист-проповедник:

– Все крупные состояния нажиты нечестным путем, сын мой. Хорошо ли вступать в ряды финансовых акул и отбирать у честных тружеников большой дороги те крохи, что они нажили в поте лица? У нас ведь вредная работа: от стрельбы ухудшается слух. Что станешь ты делать с такой кучей денег, этого вместилища зла?

– Отдам тебе.

– Ты хочешь меня усыновить?

Парень швыряет ему несколько золотых:

– Поезжай в город и купи себе костюм джентльмена.

Анархист-проповедник, гордо:

– Джентльмен – и без костюма джентльмен. А покупать мне не позволяют принципы. Если все принадлежит богу – то почему мне не пользоваться необходимым? Я возьму костюм вместе с деньгами – если они окажутся в карманах.

Главарь:

– Что ты задумал?

Парень:

– Мы откроем счет в банке.

Главарь:

– В том самом? Боюсь, они так обрадуются, что не захотят нас отпускать.

– У тебя не ум, а стальной капкан. Разве мы посетили уже все банки? Остались и еще – про черный день.

Банк, анархист-проповедник: костюм джентльмена, трость:

– Я хочу снять со счета. Присмотрел подходящую усадьбу.

– Пожалуйста, сэр.

Кассир открывает сейф в кладовой. Рядом возникает главарь, бьет его. Вбегают бандиты, стрельба, все ложатся на пол. Выносят деньги, уносятся.

Плакат с портретом парня на стене: 1 000 за поимку.

Банда догоняет поезд, захватывает, рвет динамитом сейф, течет золото.

Плакат с его портретом: 3 000 за поимку.

Респектабельные джентльмены играют в карты в задней комнате салуна. Входят бандиты во главе с парнем, все поднимают руки: золото, перстни, золотые портсигары – сгребаются в мешок.

Плакат: 5 000.

Торжество в зале с хрустальными люстрами: скатерти, серебро. Бандиты возникают в окнах и дверях.

Главарь – светской красавице:

– Ваша красота не нуждается в оправе, синьора.

Она снимает серьги, перстни, колье и кидает в шляпу, подставленную бандитом. Главарь целует ей ручку и щелкает шпорами. Она смотрит на бледного, дрожащего мужа и в ярости дает ему оплеуху. Он: «Не сердись, дорогая, я куплю тебе новые». И получает по другой щеке.

Анархист-проповедник вертит вилку, сует ею в рот что-то, жуя:

– Серебро! Наконец я смогу есть вилкой и ножом, как подобает порядочному человеку! – Сгребает серебряные приборы в мешок.

Парень:

– За любовь, леди! – Пьет и бьет бокал.

– За удачу, джентльмены! – Главарь делает то же.

Офицер в эполетах шипит сквозь зубы:

– Негодяи!

– Где же ваша офицерская вежливость, полковник?.. – укоризненно качает головой парень и двумя выстрелами сшибает с его плеч эполеты.

Анархист, уходя последним, с мешком, от порога:

– Простите за беспокойство! – снимает шляпу. – Но бедным мальчикам так хотелось на праздник… И взываю к вашему милосердию: не обращайтесь к полиции – зачем множить число вдов и сирот.

Плакат с портретом парня: 20 000 за живого или мертвого.

Кабинет полковника:

– Бездельник! Олух! – Он срывает петлицы и шевроны с сержанта. – Вон!! – И машинально трогает, держатся ли на плечах его собственные эполеты, отстреленные накануне.

Сержант один у себя: бьет по лицу парня на плакате и трясет ушибленный кулак: «Ну погоди, сука!» Коля пальцы иглой, со зверской рожей неуклюже пришивает шевроны толстенной бечевкой, пробуя на прочность.

Парень, лежа при свече в палатке, прислушивается: голос дочери хозяина:

– Неужели ты забыл, что обещал мне?..

– Ты хочешь мне что-то напомнить? – вкрадчивая угроза в голосе главаря.

Он и она – стоят под звездами у куста.

– Ты больше не любишь меня?.. И боишься сказать это? Какие все мужчины трусы!

– Кто играет со смертью – не боится ничего, – холодно говорит главарь. – А любовь моя стоит дорого, крошка, ты знаешь.

– Прежде плата тебя устраивала…

– А теперь – нет.

– Вспомни – я все тебе отдала!..

– Спасибо. Если хочешь – возьми обратно. – Он глумится.

– Подлец!

Он звонкой пощечиной валит ее наземь:

– Ну, так тебе понятно, что ты мне надоела, потаскуха?

Она мотает головой:

– Ты?! ты говоришь мне это?.. как ты можешь!..

– Я все могу, пора бы тебе и знать. – Главарь поворачивается, чтобы идти, и натыкается на парня. Тот, глухо:

– Проси у нее прощения.

– Поди прочь!

– Я не повторяю дважды.

– А я повторяю: прочь с моей дороги!

Тяжелая пауза.

– Ты сделал роковую ошибку, – говорит парень и страшным ударом рушит его на траву.

Девушка приходит в себя.

– А, благородный рыцарь! – саркастически. – Священные воспоминания, честь дамы! – Кричит: – Я шлюха, шлюха, шлюха, а не дама! У меня нет чести – такие, как ты, лишили меня ее. И не только ее – права на честь, памяти о чести – ничего у меня нет! Грабители, бандиты, убийцы – будьте вы все прокляты!

Ну что же ты молчишь? А, нечего сказать. Ну, так ударь меня, ведь ты настоящий мужчина – меньше слов, больше дела! Или ты хочешь другого, а? А-а… – начинает расстегивать ремень брюк.

– Замолчи! – он трясет ее за плечи.

– Ну нет, я скажу все! Ты был рабом – а стал убийцей! Раны на твоей спине зажили – раны в душах вдов и сирот, чьих отцов и мужей ты убил, не заживут никогда. Лучше бы отсохли мои руки, ласкавшие тебя в ту ночь – единственную ночь моей жизни, когда я была счастлива… – Она плачет, обессилев. – Иди… убивай и грабь дальше. Жги дома… разоряй фермеров и золотоискателей… ведь ты настоящий мужчина, что тебе закон, он только для слабых, для вдов и сирот, для жалких неудачников, стреляющих не так метко, как ты…

И неси на себе проклятие той, кому ты обязан жизнью и свободой. Ты еще хуже, чем тот. Он был таким всегда, он таков от рождения. А ты захотел стать таким – и стал, превзошел даже его. Ты не забудешь меня даже в аду: на тебе будет моя кровь!..

Покачиваясь, она уходит во тьму. Из сумки на поясе достает маленький никелированный револьвер. И стреляет себе в сердце.

Парень бросается на выстрел, трясет ее – мертва. Он снимает шляпу, закрывает ей глаза и целует в лоб. И неподвижно стоит.

Палатка, свеча, парень подпер виски кулаками. Две бутылки – начатая и уже пустая. Пошатываясь, входит главарь, выпивает:

– Забудем. Я сам виноват.

– Да.

– Если позволил себя ударить, не ударил первый сам – так тебе и надо, плати за глупость!

– Ты совершил роковую ошибку, – угрюмо повторяет парень.

– Э, – главарь небрежно машет. – Приласкаю – она и размякнет.

– Не приласкаешь.

– Что, уже уехала? Хм, горячая душа!

– Уехала.

– Приедет еще.

– Нет.

– Я их всех знаю. Приедет и эта.

– Эта не приедет.

– Что такое?..

– Выйди и посмотри… – парень пьет и с грохотом ставит кружку.

Главарь возвращается спокойный:

– Вот дура. Отцу отвезти? милый подарок, порадуем старика. Да никто из ребят и не захочет тащиться с падалью.

– Ты зря сказал это… – медленно, мрачно говорит парень.

– Ты хочешь сказать, что отвезешь сам? – главарь не понимает смысла его слов.

Парень седлает коня. Заглядывает в палатку:

– И сделай так, чтобы я никогда ничего больше не смог услышать и узнать о тебе, – говорит он главарю.

– Я легко могу это сделать, – главарь поднимает руку с колен (сидит за столом) – в ней наведен кольт. – Покойники ничего не знают и ничего не слышат.

– Так что тебе мешает? – кричит парень.

– Мне ничего не мешает. Я просто не хочу. Езжай.

– Прощай, – говорит парень.

– Мы еще встретимся, – говорит главарь.

Луна над прерией, парень на коне поддерживает перед собой мертвую девушку.

Вносит ее в дом на прииске, опускает на кровать, где одну ночь они любили друг друга. Зажигает в изголовье свечу и, обнажив голову, смотрит, прощаясь.

– Кто здесь? – со свечой и револьвером входит хозяин.

Бросается к дочери. Рыдает. Горько и гневно:

– Это ты убил ее!!

– Я, – тихо говорит парень. – Но раньше ее убил ты. Своей жадностью, своей ложью, своим богатством, ледяной расчетливостью своей души. И меня ты убил…

– Еще нет, но сейчас убью! – Поднимает револьвер, парень легко выбивает его.

– Я мог бы размозжить тебе голову, ничтожная ящерица. Но ты сам размозжишь ее, когда будешь в отчаянии биться ею о стену. Живи теперь, если сможешь. Это твое наказание. Твоя казнь.

Звеня шпорами, медленно выходит.

Хозяин в оцепенении смотрит на дочь. Идет в свою спальню и на коленях молится перед портретом жены. В кладовой берет факел – глаза безумны, седые волосы дыбом, – и обходит дом, поджигая занавесы, шкафы книг, бумаги в кабинете. Комнаты пылают: хозяин стоит на коленях, прижавшись лицом к ногам дочери…

В ночи парень оборачивается в седле: высокое пламя над прииском. Отблески пламени и мука в его глазах:

– Твоя кровь на мне… но она не останется неотомщенной. Я не боюсь крови, но не хочу больше проливать ее. Пусть решит закон.

Мучение и решимость в его лице. Шагом идет конь.

Сержант в белье мочится с крыльца домика, смотрит на луну, сплевывает, зевая входит обратно.

У стола сидит парень, кольт на сержанта:

– Добрый вечер, сержант.

– Что тебе нужно? – тот заикается от страха.

– Наденьте брюки и не трясите челюстью – не люблю, когда что-то мельтешит перед глазами.

Тот одевается, косясь на кольт. «Виски, сэр?» – угодливо кивает на бутылку.

– Твоя рожа вызывает у меня желание выпить воды.

– Воды? – удивляется сержант. – Пожалуйста, – наливает.

– Чтоб справиться с приступом тошноты от твоего вида.

– Ты пришел сказать мне это? – сержант выпил воду, очухался.

– Нет. Я пришел сделать тебя офицером.

– Ты уже назначен к нам полковником? – Сержант овладел собой.

– Бери бумагу. Ручку. Пиши: «Порядки стали строги. Я не могу больше предупреждать вас о действиях полиции. Ваш налет на бал губернатора едва не стоил мне места и чина. Я не могу рисковать за прежние деньги. Или вы удваиваете плату за мои услуги, или я нахожу более щедрых партнеров». Написал? Давай сюда.

– Что теперь будет? – от ужаса под дулом сержант опять ничего не соображает. – Не убивай меня!

– Теперь, – парень прячет листок, – это письмо получит губернатор, если ты не будешь делать то, что я тебе скажу.

– Не надо горячиться, – лебезит сержант.

– Так вот слушай. Ты все равно не поймешь… Но сделаешь то, что я тебе скажу… Дай карту!

Сержант расстилает на столе карту. Парень обводит кружок:

– Банда здесь. К утру твои люди должны быть вот тут, – ставит несколько значков вокруг кружка.

Утро в ущелье. На фоне неба показываются со всех сторон головы солдат.

Стрельба, сражение, разгром. Раненый главарь захвачен живым.

– Может, я и неправ, парень… – тихо говорит он сам с собой. – Но ты обошелся со мной хуже, чем я с тобой…

Сержант торжествующе хохочет ему в лицо.

Колонна тянется из дымящегося ущелья под солнцем дня.

Здание полиции. Парень спешивается у крыльца, швыряет поводья часовым, обомлевшим на фоне его плаката, и четко проходит в кабинет сержанта.

– Добрый день, сэр, – угодливо приподнимается сержант.

– Я свое слово сдержал. А письмо в надежных руках. Если волос упадет с моей головы – то повесят нас вместе. Где деньги?

Сержант угрюмо выкладывает из сейфа на стол гору пачек денег. Парень сгребает их в мешок:

– Здесь только половина. Где еще двадцать тысяч?

– Какие?.. – Сержант растерян. – За что?..

– За МОЮ голову, – жестко говорит парень. – Она тоже оценена в такую сумму, не так ли? Ну, так я имею большее право, чем кто бы то ни было, заработать на собственной голове. Живо!

Сержант выскребает из сейфа все до мелочи:

– Меня сошлют на каторгу за такую растрату!

– Не сошлют… Завтра я буду здесь, в твоих лапах… Но помни: его не должны повесить раньше, чем я явлюсь. Ты понял меня?

– Д-да. Нет… Кто из нас рехнулся: я или ты?

– Я. До завтра, сержант.

Парень едет по пустой улице с мешком у седла. В глазах его встает лицо невесты, ее улыбка, летящие под ветром золотые волосы, а за ними морская голубизна. «Я уже никогда не вернусь к тебе… Но ты не будешь нищей. Ты будешь богата и счастлива и выйдешь замуж за того, кого выберешь… И забудешь меня… Ты должна забыть меня…»

На выезде из города – толпа. Парень кладет руку на рукоять кольта. При встрече с его взглядом мужчины боязливо отводят глаза. Толпа раздается перед его конем. Один сзади взводит затвор – парень чуть оглядывается – тот отводит глаза, опускает винчестер.

Женщина в трауре загораживает дорогу коню:

– Проклятый убийца! Продал своего дружка – и думаешь, что этим откупился? Они все трусы, – жест на молчащую толпу, – но я не побоюсь сказать тебе правду в лицо! Ты убил моего мужа – убей и меня! Ты сделал их сиротами – (трое ее детей в стороне держатся за руки) – убей и их! Они все равно умрут от голода – без отца, который кормил их!..

Парень швыряет в пыль к ее ногам мешок с деньгами.

– А-а, ты даешь мне деньги? За моего мужа! Мало: мне нужна твоя жизнь!

– Ты получишь ее завтра, – тихо говорит парень.

– Нет, сейчас! Почему не сейчас? Ты не хочешь умирать, ты хочешь жить! – а те, кого ты убил – они не хотели жить?!.

– Я не хочу жить. Потерпи чуть-чуть, – тихо говорит он.

Салун, с которого все началось. В дверях встает парень – шум стихает, все смотрят. Тапер растерянно встает, снимает котелок, кладет его на рояль, кланяется с сигарой в зубах, ничего не соображая от страха и почтения, вынимает сигару, кладет на котелок, снова кланяется. Парень делает разрешающий жест, тапер садится, надевает котелок, играет в бешеном темпе, дым из тлеющей дыры в его котелке – сигара прожгла и провалилась, шум возобновляется.

У стойки:

– Позвольте угостить… за счет заведения, сэр… – бармен льет полный бокал, течет через край.

– Твою щедрость я помню, – парень выплескивает ему в лицо, швыряет бокал не глядя, бармен ловит, утирает лицо, кланяется.

За одним из столиков тот самый джентльмен-шулер банкует в карты. Парень подходит. Шулер спокоен:

– Хотите сыграть, сэр?

– Я однажды уже играл с тобой. Помнишь?..

– Разумеется, сэр. Итак, карту?

– На этот раз сдавать буду я. – Шарах его, тот через голову.

Метелит шулера. Его телохранители хотят вступиться – и летят через столы в нокауте. Тапер бешено играет, дым валит из шляпы.

Шулер делает жест: на балюстраде второго этажа возникают двое с карабинами – два выстрела, и они рушатся вниз, ломая перила; парень, не глядя, сует кольт в кобуру.

Шулер с трудом приподнимается:

– О\'кэй: крупную игру лучше вести без свидетелей.

Они поднимаются на второй этаж, заходят в комнату – шулер впереди, делает гибкое движение: со щелчком выскакивает узкое лезвие пружинного ножа. Парень выбивает нож, тот взлетает и падает на постель, в стыке двух кроватей застревая ручкой, лезвие торчит вверх.

– Где же твоя ловкость рук? – Удар – шулер летит. Лежа швыряет кувшин с водой – вдрызг о стену. Парень поднимает его:

– Еще карту? – Посылает его в другой угол, спиной тот разбивает зеркало.

Внизу – бармен, прислушиваясь, через стойку клиенту:

– Тихий, вежливый… такого клиента у меня больше не будет…

Рядом с упавшим тазом – бритва. Шулер раскрывает ее и бросается вперед – парень перехватывает, швыряет его. Тот падает спиной на кровати, вскрикивает и изгибается, обмякает. Парень, не понимая, подходит: тот упал спиной на острие ножа.

– Ты выиграл…

– Значит, счет один-один.

– Вытащи нож…

Парень вынимает нож из раны, откидывает. Рана явно смертельна. При движении медальон на цепочке выскальзывает из выреза блузы парня. Он:

– На, глотни. Я ничего не примешал сюда, как ты тогда. Моя игра была честной.

Шулер пьет, не отрывая глаз от медальона:

– Послушай… откуда у тебя это?.. – Силы покидают его.

Парень хочет спрятать медальон, но шулер хватает пальцами:

– Это она… она… Господь призывает меня… я знал, что он меня покарает… Зачем ты ушла… Ведь я искал… – он в предсмертном полузабытьи.

На лице парня: непонимание, догадка, потрясение, ужас:

– Что ты мелешь?!

Стекленеющий взгляд умирающего:

– Скажи… откуда он у тебя?..

– Какое тебе дело!! – кричит парень.

– Я сейчас умру… Этот медальон… свадебный подарок моей жене… как он у тебя очутился?..

– Нет!! – парень в ужасе мотает головой.

– Мы были молоды… я любил ее… ради меня она бежала из дома…

– Это моя мать. – Парень как в кошмаре, неподвижное серое лицо, смертная тоска в глазах.

– А… – слабая улыбка озаряет лицо умирающего. – Как хорошо.

– Что – хорошо? – шепотом спрашивает парень в безумии.

– Что умираю я, а не ты… сынок… Она жива?..

– Нет…

– Как хорошо… что я умираю. Я всю жизнь любил ее, знаешь…

– Она тебя тоже… – Парень прикусывает губу, струйка крови.

– Она всегда была непреклонна… Умерла, не простив меня…

– Она тебя простила…

– Это правда?..

– Я ехал сюда сказать тебе об этом…

– Вот и сказал… Ты все сделал… очень хорошо, сынок…

Послушай… Полковник… я спас его от бесчестья… картежная игра… махинации с участками, контрабандный мексиканский скот… он должен мне пятьдесят тысяч… расписка в бумажнике… возьми… и уезжай отсюда… тебе здесь не место… Где убивают друг друга из-за денег… там можно быть богатым, но нельзя быть счастливым.

– Я уеду далеко… – Со странным лицом парень смотрит в пространство. – А деньги мне не нужны. Утром у меня было сорок тысяч.

– Ты богат?..

– Я продал две самые дорогие головы на Западе – по двадцать косых штука.

У шулера последний прилив сил. Он внимательно смотрит – и понимает.

– Но твоя голова здесь…

– Завтра она будет повыше.

– О господи… А он?..

– Утром мы с ним встретимся… там.

– Где он?

– В камере смертников.

Умирающий откидывается на подушки:

– Несчастный безумец… Бедный мой мальчик… мои мальчики… Тяжка карающая десница твоя, о господи…

– Что?!!.. – кричит парень.

– Это твой брат… – шулер умирает.

И парень срывается с места.

Бешено скачет в сером рассвете.

Алый край солнца встает над горизонтом. Конь хрипит.

Частокол форта, оцепление солдат, виселица.

Парень бешено скачет, шепча коню: «Скорее, скорее же, ну…»

Главаря ведут на виселицу, он всходит на помост.

Конь парня в мыле, храпит, он хлещет его плетью и несется.

Сержант зачитывает приговор.

Парень несется, конь при последнем издыхании, форт близок.

Барабанная дробь, каре, главарь с петлей на шее.

Парень соскакивает у оцепления с падающего коня. Цепенеет.

– Вот мы и встретились… – шепчут его губы.

Подходит сержант:

– А я уже волновался. Люблю парней, которые держат слово. – Гнусно ухмыляется.

– Тебе мало, что ты жив, а он мертв? – парень указывает на виселицу.

– Но ведь ты обещал… двадцать тысяч… меня упекут в тюрьму, если ты не сдашься, – бормочет растерянный сержант. – Нельзя же так обманывать, это нехорошо…

Парень сдергивает солдата с коня, вскакивает в седло:

– И помни про письмо: ты у меня в руках! – Уносится.

Сброшенный копошится на земле. Пара выстрелов вслед. Сержант делает было призывный жест – «В погоню», – спохватывается, орет: «Отставить!», бьет себя кулаками по голове и мычит в бессилии.

Вечер, полковник входит в свой домашний кабинет: кожа, мореный дуб, паркет. В кресле сидит парень с кольтом:

– Добрый вечер, полковник.

Тот белеет, губы прыгают: «Что тебе надо?..»

– Я покидаю ваши края, полковник. Вы не откажете мне в деньгах на билет?

– Сколько ты хочешь, проходимец?

– Пятьдесят тысяч.

– Что-о?..

– Именно столько вы были должны одному человеку, не так ли?

– Ложь!

– Он умер и не может дать вам пощечину. Но я могу это сделать.

– А тебе какое дело, кому я сколько должен?!

– Считайте, что я исполняю его волю, полковник.

– Ты никому не докажешь. Свидетелей нет.

– А я и не собираюсь доказывать. – Парень со щелчком взводит курок.

– Но у меня нет таких денег!

– Сегодня вам привезли шестьдесят тысяч за контрабандный скот, который перепродали ваши люди.

– У меня нет денег!

– Пусть эти слова высекут на вашем надгробном камне, – парень поднимает кольт.

Вбегает прелестная девочка:

– Папа, а беленький котенок уже сам пьет молоко! – Видит парня: – Ой, у тебя гости?.. Извините…

– Уйди! – кричит полковник.

– Только не давай ему слишком много молока, а то у него может заболеть животик, – ласково говорит парень, и она уходит.

– Если я отдам тебе эти деньги, я разорен, – говорит полковник. – Останется только пустить себе пулю в лоб. Так стреляй ты.

– Хорошо. Хотите предоставить решение судьбе? Сыграем на них.

Садятся играть, полковник достает пачку денег из шкафчика: карты, виски, свечи на зеленом сукне.

– Твоя ставка?

– Пятьдесят тысяч.

– Деньги на стол.

– Вы не одолжите мне для игры?

– Нет. Я играю только на наличные. Таков мой принцип.

Парень, глядя ему в глаза, снимает медальон, кладет на стол:

– Не трогать!

Полковник, приблизив лицо, рассматривает, достает лупу:

– Старая работа… чистая огранка. Четыреста долларов.

Вскрываются: двойка у полковника, тройка у парня. Он надевает медальон, придвигает к себе деньги:

– Итак, четыреста.

Вскоре перед парнем куча пачек.

– Ты шулер!

– Да, я играю с вами нечестно. А разве вы, у которых деньги и власть, играете честно с нами, у которых нет ничего, кроме рук? – Сурово смотрит на него. – Но я буду честен с вами! – Кладет на стол кольт. – Здесь двадцать пять тысяч – ровно половина. Хотите пойти ва-банк – в последний раз? На выстрел!

Полковник облизывает пересохшие губы:

– Хорошо.

Парень смешивает карты рубашкой вверх.

– Тяни ты первый.

Парень тянет карту: туз!

– Ты опять жульничал!

– Вы будете брать карту, полковник? – с ледяной любезностью.

– Будь ты трижды проклят! – Полковник мучительно не решается и, наконец, тянет: – Джокер!! – Упивается восторгом.

– Ну, что же ты?

Парень выщелкивает патроны из барабана и вкладывает обратно один. Вращает барабан об рукав и поднимает кольт к виску. Лицо его спокойно и задумчиво. Золотые волосы невесты вьются перед ним, и море блестит за ними. Он тихо улыбается и спускает курок.

Щелчок бойка. Кладет кольт на стол.

– Прошу вас, полковник.

Полковник берет кольт, бледнеет, крутит барабан, подносит к виску, закрывает глаза, кадык его прыгает. Отшвыривает оружие.

– Забирай!

– Правильно. Солдату подобает умирать на поле брани, а не за карточным столом. – Берет кольт, щелкает бойком – гнездо пусто. Полковник в ярости и досаде бьет по столу. – Вы не подарите мне на память вон ту чудесную переметную суму тисненой кожи?

Полковник швыряет ему суму. Парень сгребает в нее деньги.

– А это вам, ответный подарок, на память. – Кладет на стол его долговую расписку. И уходит, позванивая шпорами. Полковник выпивает стакан и тупо сидит. Стучат за окном копыта и стихают.

Полковник в служебном кабинете трясет за грудки сержанта:

– Догнать! Немедленно! С одним отрядом еду я сам, а ты со взводом вот по этой дороге, – указывает на карте на стене.

Несется отряд во главе с полковником.

Неторопливой рысью скачет парень.

Несется отряд во главе с сержантом:

– Вон он!

Сержант:

– Ждать здесь. Я сделаю это один.

– Он хочет сам заработать двадцать тысяч, – бурчит солдат.

– Это будет трудная работа, – хмыкает другой, ну, тот часовой.

Сержант догоняет парня, поджидающего его:

– Тебе все равно не уйти!

– Тебе так жаль расстаться со мной, что решил висеть рядом?

– Где я возьму деньги – вернуть в кассу?..

– Возьми у полковника. Он получил вчера шестьдесят тысяч за скот, угнанный некими неуловимыми бандитами у мексиканцев.

– А-а-а! – сержант в злобной радости. – Ты не врешь? О\'кей, тогда он в моих руках! Это стоит двадцати тысяч и офицерского чина – я сумею содрать с него и то, и другое! Теперь он не отвертится, поганый индюк!

– У тебя больше нет ко мне дела?

– Тебя ждет засада.

– Боюсь, что тогда тебе не видать ни денег, ни чина.

– Я скажу, где она. Но сначала скажи, у кого письмо.

– Говори первый. Я уезжаю отсюда, ты меня больше не интересуешь.

– Засада за перекрестком дорог, у спуска в каньон. Письмо!

Парень достает письмо из седельной сумы – сержант видит пачки денег.

– Держи!

Сержант берет письмо, не отводя взгляда от сумы:

– Так оно было у тебя?!

– Чем ты недоволен? Прощай, – парень поворачивается и едет неторопливым шагом.

Сержант медленно поднимает револьвер.

Парень шепчет: «Раз, два, три, четыре…»

Выстрел – одновременно парень молниеносно пригибается, соскальзывая вбок седла, и выстрелом выбивает револьвер у сержанта.

– Это дьявол, а не человек, – суеверно шепчет сержант.

– Слезай. Раздевайся.

– Не убивай меня, – сержант стаскивает брюки.

– Дарю тебе лычку за рану в бою, – выстрел, сержант хватается за оцарапанный зад. – Коня я пока прихвачу для смены, чтоб быстрее уйти и не причинять вам больше несчастий, сержант.

Взвод ждет – вдруг у капрала сигара падает изо рта: показывается сержант, в белье и кепи, хромая и держась за зад.

– Молча-ать! – орет сержант, хотя взвод остолбенело молчит.

Малиновый диск закатного солнца, дорога и одинокий силуэт всадника, устало движущийся нам навстречу.

Дорога спускается в китобойный поселок на морском берегу. Молодая женщина с ребенком за руку: это уже не та юная девушка, какая была в начале…

Наш парень едет навстречу, она смотрит вначале не узнавая, бледнеет и подносит руки ко рту.

– Здравствуй, – тихо говорит он.

– Ты…

– Я немного задержался в пути…

– Ты… – Еще не веря, она мотает головой.

На ее пальце обручальное кольцо. Парень молча показывает на него взглядом. Она опускает глаза и кивает…

– Он?..

– Он…

– Ты поступила правильно…

– Я столько ждала тебя… Так ждала!.. Я выплакала по тебе все слезы, никогда больше я не смогу заплакать. Я думала, что ты умер, иначе бы ты вернулся ко мне, потому что… потому что… мне было некуда деться!.. – она молит в отчаянии.

Он молча показывает глазами на мальчика.

Она кивает, шепчет:

– Он был согласен простить все… – Прижимает к себе сына. – Теперь уже ничего нельзя поправить…

– А если я…

– Нет. Поздно. Теперь все так, как есть. – Она справляется с дыханием, поднимает глаза, смотрит на его шикарный экзотический наряд. – Ты, наверное, разбогател за эти годы там, на Западе?

– Разбогател…

– Я рада за тебя. Теперь ты можешь жениться на ком угодно. Я рада, что ты вернулся. Что я смогу тебя иногда видеть. Хотя для меня было бы легче, если б ты уже не возвращался никогда.

– Я завтра уеду. Прощай. – Трогает коня.

– Прощай, – шепчет она ему вслед непослушными губами. И мальчик, прижавшись к ней, исподлобья следит за удаляющимся всадником.

– Мама, кто это?

– Просто прохожий, сынок.

– А про что ты с ним говорила?

– Уже ни про что. Просто так… Просто так…

– А почему ты плачешь?

– Я не плачу. Это просто ветер…

Парень привязывает коня у таверны, входит. Спрашивает у хозяина выпить, берет из его рук бутылку, наливает полную кружку и засаживает залпом.

Один из стариков за столом в углу:

– Где-то я этого парня уже видел…

В доме кузнеца: тот кричит жене:

– Ну что, счастлива, что вернулся твой бродяга!

– Я не хочу больше о нем слышать, – говорит она очень тихо… – Прошу тебя…

– Не-ет, я все чувствую!

– Я верная жена тебе. Чего ты еще хочешь?..

– Жена? Жена? Ты ни одного дня не переставала любить его! Блудница!

– Я отдала тебе все, что могла. Ни одна женщина не может дать больше, чем у нее есть.

Он в ярости не находит слов, ударяет ее и уходит, хлопая дверью.

В таверне в дым пьяный парень хвастается своими подвигами. Выстрелами гасит свечи. Приносит пачку денег и лассо (конь по-прежнему привязан у входа), лассо сдергивает со стойки бутылки и ставит всем выпивку. В другом конце коптит свеча – кидает нож, срезая конец фитиля, – тот падает и догорает рядом со свечой. Восторженный гул, бьют в ладоши, пьяное веселье.

Из угла мрачными горящими глазами, как когда-то давно, следит угрюмый кузнец. И видно, что он – опять – дико, смертно завидует. Хозяин ставит ему кружку (парень всех поит) – он зло отодвигает: «Я заплачу за себя сам».

Парень видит его, подходит, качаясь:

– А, вот и ты… Хочу выпить с тобой… я завтра уеду… ну, выпей со мной… ведь ты получил все, что хотел…

Кузнец в ярости вскакивает. Страшно бьет его в лицо.

И тот впервые – на полу. Лежа, с разбитым лицом:

– Ты победил…

В спальне кузнец: он в бешенстве:

– Что думаешь, я ничего не понимаю, дурак!

Жена:

– Да.

– Почему?! – вопит он глупо.

– Потому что ты не должен был жениться на мне.

– Ах, не должен?! Не должен?!

– Ты знаешь, почему я за тебя вышла…

– Потому что твой ублюдок обрюхатил тебя и бросил! – орет он.

– Не смей говорить о нем! Он лучше тебя в тысячу раз! Он добрый, и веселый, и все его всегда любили, а ты, ты…

– А я дурак, да! да!! И дурак, что связался с тобой! И теперь этот подлец купается в деньгах, а я надел себе ярмо на шею и кормлю его шлюху и его ублюдка!..

– Лучше бы я умерла… – тихо говорит она.

– Вот и подохни! А я больше не буду дураком! Я тоже хочу быть умным и купаться в деньгах! – хлопает дверью, выскакивая.

Утро: пошатываясь, парень выходит из задней комнаты в таверну. Хозяин наливает на опохмелку. Он хлопает его по плечу и выходит. С крыльца оборачивается через открытую дверь:

– Где моя лошадь?

– Кузнец с вечера поставил ее у себя.

Он возвращается, садится:

– Пошли за ней кого-нибудь. И налей еще.

Вскоре прибегает мальчишка:

– Кузнеца нет дома!

– А в кузнице? – спрашивает хозяин.

– Там его тоже нет!

– Посмотри везде получше, – велит хозяин.

Парень безучастно ждет и пьет.

Уже толпа пацанов, теснясь и восторженно оглядывая его:

– Его нигде нет, сэр! И вашей лошади тоже!

– И на пристани!

– И в огородах!

– И в роще тоже!

– И на кладбище!

– Даже на кладбище? – философски удивляется парень.

– Не мог же он сбежать с твоим конем, – тревожно говорит хозяин. – Послушай! – а все твои деньги?..

Парень роется по всем карманам – пусто:

– Ты запишешь мне бутылку в долг?

Залпом пьет, мрачно смотрит перед собой – и вдруг хохочет. Хозяин испуганно наблюдает и крестится.

Пьет пиво пожилой моряк.

– Когда отходит шхуна? – спрашивает парень.

– Завтра с первым ветром.

– Тебе еще нужен хороший гарпунер?

– Нужен, если он не разучился метать гарпун, – невозмутимо говорит моряк.

– Тогда поставь-ка мне рюмку, – говорит парень.

Моряк садится рядом, хохоча хлопает его по спине и орет:

– Я же говорил, что его все равно потянет обратно!

Парень задумчиво идет вдоль прибоя. На берегу сын кидает в волны камешки:

– Мама! А вот опять тот просто прохожий! – подбегает к нему.

– Настоящий? – трогает пальцем его револьвер.

– Настоящий….

– А ты умеешь стрелять?

Подходит женщина. Молчит.

– Говорят, он ограбил тебя… сбежал с твоими деньгами.

– Нет, – говорит парень, странно улыбаясь. – Нет. Не было ничего. – Молчание. – Если это еще имеет для тебя значение, то я не уеду сегодня.

Сын теребит его кобуру:

– Научи меня стрелять!

Парень расстегивает патронташ с кобурой и закидывает его далеко в воду:

– Я лучше научу тебя метать гарпун, – он поднимает сына на руки, гладит по голове. Надевает ему свою ковбойскую шляпу и отпускает бегать.

Женщина смотрит ему в глаза. Он обнимает ее, она сопротивляется, но вот сплетает руки вокруг его шеи. Ветер раздувает их волосы, и грохочут пенные валы прибоя.

Две головы на подушке в сером свете рассвета:

– Теперь я могу ждать еще годы, ждать всю жизнь, ты вернулся, и будешь возвращаться всегда, и я буду ждать тебя, что бы ни случилось… – захлебывающийся шепот и слезы.

– Днем ближе к разлуке – днем ближе к новой встрече, – говорит он.

Солнце, море, пристань, уходящая шхуна, толпа. Женщина с сыном за руку, и парень у борта на баке – где и стоял вначале…

– Я буду ждать тебя, слышишь!.. Я буду ждать те-бя-а-а!..

Мальчуган машет ручонкой.

Паруса поднимаются и наполняются ветром, полоса воды между бортом и причалом ширится. Среди моряков у борта стоит парень и с грустью и улыбкой смотрит на удаляющийся причал, где в толпе машет ему платком она и кричит:

– Я дождусь тебя обязательно, возвращайся скорее, слышишь!..

И белые паруса тают в голубой дали моря и неба.

А?

– М-да… Бред сивой кобылы в лунную ночь. Это что, пародия?

– А ты что, сам не можешь различить?

– Нет.

– Тогда какая тебе разница? Отчасти и пародия. Главное – чтоб было интересно, захватывало. Ну скажи – ты что, не пошел бы на такое кино?

– Пошел. Отдохнуть, мозги проветрить. Но ведь, понимаешь, здесь искусством и не пахнет. Детская игра какая-то, несерьезная забава. Все это было, все старо, вторично, безумно банально.

– В жизни все банально. На такое кино валом повалят!

– А вот что вынесет зритель из такой твоей карусели-то?

– Удовольствие! Эмоциональный заряд! Волю к жизни! Отдохнет два часа от своей конторы или конвейера. Плохо, что ли?

– Эскейпизм проповедуешь?

– А сажать цветочки – не эскейпизм? А вязать, смотреть футбол или пить водку – лучше, что ли?

– А тебе не кажется, что твой фильм, между прочим, воспитывает эдакую легковесность в людях, жестокость, и вообще проповедует насилие?

– Вот уж ярлык! Почитай лучше народные сказки – там отрубленные головы горохом летят! Смелость он воспитывает, веру в свои силы и в удачу, – или тебе хлюпики нравятся?

– Но ведь он по сути абсолютно пуст!

– Протестую. Это вечные чувства в общедоступной, условной форме. Ничего зазорного. А что на отвлеченном, облегченном материале – так зрителя это больше развлечет, развеет, порадует.

– Зрителя надо воспитывать, развивать, заботиться об его вкусе, а не потакать примитивным наклонностям!

– Вот пусть это и служит первой ступенью в развитии и воспитании. Не с Феллини же начинать человеку. Начинают с букваря, с раскрашенных картинок, приключенческих книжек, – они тоже нужны.

– Так придумай хоть что-нибудь оригинальное!

– Да зрителю-то какая разница!! Людям надо, чтоб интересно и здорово! а на остальное плевать. Что, плохо накручено?

– Накручено… Все равно это никто не поставит.

– Поставит. Не все же такие лопухи – проходить мимо лежащего куска теплого хлеба. С маслом.